Она присаживается напротив, зажав в руках влажный стакан, и, качая головой, смотрит зелеными глазами из-под русой челки. Какие они у других?
"Девочка привыкла к пляжным романам", - думает Леонт.
- Как вас зовут? - спрашивает он.
- Саломея, - отвечает она, беспечно постукивая ногтем по стеклу стакана.
"Явно скучает", - думает Леонт.
Девушка согласно кивает.
- Тоти не нравится, когда я с кем-нибудь долго разговариваю, - говорит она.
Девочки с небольшим сексуальным опытом похожи на зверьков.
- Кто такой Тоти? - Ему забавно.
- Тс-с-с… не так громко.
- А… понимаю, он спрятался под стойку?
- Нет, просто он ужасно ревнив, а это моя первая работа.
- Значит, мне опять не повезло.
Она вежливо смеется, показывая крепкие белые зубы. Слишком вежливо для такой работы.
Ее отвлекают к другому концу стойки. Бар полупустой. Публика предпочитает проводить вечерние часы на свежем воздухе. Один Аммун сидит в углу у окна. Он многозначительно кивает Леонту. Правый глаз у него с наклейкой. "Я и одним передаю ваше настроение", - обычно объясняет он.
Леонт делает вид, что не замечает его. Еще один недоброжелатель до конца жизни.
- Почему вы не там, со всеми? - спрашивает девушка, возвращаясь.
Она доверчива, как котенок.
- А вы?
- У меня работа. - Она кокетливо играет губами.
- Плюньте на нее…
Плоский волнующий живот и маленькие острые груди, соски которых просвечивают сквозь тонкую ткань даже в сумраке бара. Мысленно он уже переспал с ней. Если бы она была Анастасией или… или, разве он раздумывал бы?
Она снова садится рядом, подпирая подбородок хрупким кулачком, готовая к долгому разговору - не к лучшему времяпровождению.
"В дни моей молодости все было не так, - думает Леонт, - по крайней мере, мне нравилось - они волновали меня больше, и продолжалось это до тех пор, пока в жизни не появились более важные вещи. Увы, приходится это констатировать".
- Хотите что-нибудь покрепче? - спрашивает он.
- По пятницам здесь веселее, - говорит девушка, доставая высокую плоскую бутылку с коричневой жидкостью, - в пятницу приезжают туристы.
- Понятно… - кивает Леонт.
Почему-то ему приятно разговаривать с девушкой.
К Аммуну присоединяется Пеон. Слышно, как среди пивных кружек они обсуждают проблему круглых червей.
- По пятница здесь проходит слепой.
- Разве он слепой? - спрашивает Леонт, тайком показывая на художника.
- Кто, он? - спрашивает, оглядываясь, девушка. - Нет, не этот. Тот всегда ходит, как слепой…
Аммун моментально приподнимается и кивает.
- Я даже не заметил - у него не было поводыря.
- Вслед за ним всегда что-нибудь является, - говорит девушка.
Ее снова отвлекают. Она поднимается, идет к посетителю. Леонт рассматривает ее в зеркалах бара. Саломея улыбается в ответ. Зада у нее почти нет.
Он серьезным жестом показывает ей мизинец: слишком тоненькая - все то, что ниже шорт, с гладкими шелковыми икрами, отмечено божественной рукой.
Она так, чтобы никто не заметил, как баловница, в ответ демонстрирует ему указательный согнутый палец, опущенный вниз.
Ему становится смешно. Он пожимает плечами:
- Ко мне это не относится…
Она заразительно смеется.
- … лумбрикоидес, - громко произносит Пеон, - основной мой интерес… пиво… на него… не действует…
- Только не за столом… - сопротивляется Аммун. - Потом покажете. В натуре. Я нарисую. Даю слово. Хоть по памяти, хоть…
- Так что является? - спрашивает Леонт, когда она возвращается.
Она делает паузу - короткая пантомима устраивает обоих как повод для дальнейшей беседы.
"Когда-нибудь она этому разучится", - думает Леонт.
- Тысячи неожиданностей…
- Интересно…
- Лучше не спрашивайте. Они постоянно чего-то ждут.
- А чего именно?
- Всегда что-нибудь происходит, я не знаю…
- Но вы сами что-нибудь видели?
- Видела. Я же говорю, всегда что-то случается. Трудно объяснить. Иногда кто-то просыпается в чужом катере или оказывается висящим на дереве.
- Непременно?
- Непременно!
- А что было в прошлый раз?
- Разное, но так, что ничего ясного.
- А что случится в этот раз?
- Какой непонятливый! - она даже прихлопывает рюмкой о стойку и вызывает в ней маленькую бурю. - Возможно, наконец, кто-нибудь умрет!
Леонт делает вид, что не замечает шумного протеста, он делает глоток.
- А кто? - спрашивает он.
Девушка поджимает губы.
- Если бы я знала…
- Мне кажется…
- Нет, нет! Давайте я лучше скажу, о чем вы думаете.
- Это помогает? - осведомляется он шутливо.
Она, как мартышка, корчит рожицы.
- Фу-у-у… так можно сразить наповал…
Они молча изучают друг друга. Он - вяло-настороженно, она - с любопытством: что там у него в штанах?
- Вот Тоти никогда не думает о других женщинах, - говорит она улыбаясь.
- Невероятно!
Ему кажется, что он в меру скептичен. Наплевать на домыслы. Пора забыть обо всех иных женщинах.
- Правда-правда… Чаще он думает обо мне и совсем редко - o своей мегере. Значит, не хотите?
- Только ради эксперимента и только между нами.
- Сказать? - Она еще раз улыбается.
- Сделайте одолжение.
Если даже он выиграет несколько минут - это не меняет дела. Все ведет к одному - к противоречиям внутри, несовершенству, к глупому любопытству, - высевает семена беспочвенной надежды на иное, на понимание, в конечном - на игру слов, но только не на то, что пред-дано до Адама.
- Ваши мысли обо мне!
- Ну… примерно что-то похожее…
Что еще можно ожидать? Человеческого бахвальства? Лжи? Жалкие потуги.
- Вам нравится моя кожа и живот, особенно вот здесь, - она ерзает на стуле.
Он едва не фыркает.
- Да, в самую точку.
- И еще вы думаете, что у вас здорово все получится.
- У нас…
- Да, у нас.
"Чокнуться можно, - проносится в голове. - С чего она?.."
- А теперь вы вспомнили что-то такое… зеленая дыра… холод в желудке, обрывки… обрывки фраз, потом восторг, от которого бегут мурашки… И еще вы думаете, что не все так просто?
- Да, зеленоглазая, ты угадала.
- Ей богу, я очень старалась, только я не знаю, чего "просто"?
- В тебе цыганская кровь?
Насколько можно быть правым в этом мире? Настолько, насколько позволяет опыт или то, что кажется опытом. Но карты можно передернуть и сдать заново, чтобы получить новую комбинацию.
- Но, вообще-то, ты не из тех, кто шляется по злачным местам.
- Верно, - он соглашается с трудом. - Я не создан для них… они для меня… но это неважно.
- С тобой что-то происходит, очень странное… - Она водит пальцем по стойке. - Даже не пойму… что-то от бездны и темноты…
"Или чистоплюйства", - доканчивает он про себя.
- Ты просто прелесть.
Теперь игра занимает его чуть больше. Ее наивность… ее доверчивость…
- Нет-нет, я могу помочь тебе…
- Я думаю, что здесь незачем помогать.
Он чувствует себя глыбой, утесом - если бы только не ее волны…
- Я бы помогла…
- Тебе надо поберечься.
Еще неизвестно, что прочнее.
- Тоти только об этом и твердит.
- Кто такой Тоти?
В общем-то, ему наплевать. Какая разница? Соперники волнуют не больше, чем содержимое стакана.
- О! Он мог бы стать папочкой целого счастливого семейства…
- Мне уже не нравится этот Тоти, нельзя так много говорить о нем.
- Мне иногда жалко его.
- Прикроем эту тему.
- Хорошо, но он не может на мне жениться…
Она доверительно наклоняет вперед худые плечи - слишком близко, чтобы обжечься - им обоим.
- Я его обожаю…
Она пригибает в нем все чувства. Ему даже не хочется вспоминать об Анастасии и о той, другой… впрочем, и о жене тоже.
- Я думаю, нам не стоит говорить об этом, а то обоим будет грустно и мы все испортим.
Кажется, такое уже было - горячая кожа и кровь в висках. Когда? Почему? Леонт не помнит.
- Мне бы не хотелось ничего портить, с тобой приятно разговаривать.
- Мне тоже.
Он уже остывает.
- Вообще-то, меня зовут не Саломея. Это для посетителей. Меня зовут Моника.
- Приятное имя.
Оглядывается на выход.
Художник с доктором что-то горячо обсуждают, заглядывая на дно бокалов.
- А мне не нравится…
Вот-вот обидится.
- Я сказал только, что мне приятно.
- Если хочешь, зови меня по-старому.
- Хорошо, Саломея.
Брось заниматься самообманом, - вмешивается Мемнон. - Сохраняй свое время в стремлении к прозорливости. Позывы, цветастые и непостижимые, подобные андскому кипу, узелки на память, тень, которая в следующее мгновение превращается в ясный предмет, перефразированная галиматья, флюид твоего Хранителя, паутина на лбу, третий глаз, предметы, появляющиеся из ниоткуда и пропадающие в никуда, структурирование самого себя, ощущение на гребне причастности - вот что имеет цену. Жизнь, как и История, делается чувствами. Человек должен быть осознанно неопределен и одновременно ничего не должен.
Достаточно сложно, - возражает Леонт, - я вовсе не стремлюсь к этому.
Всяк, кто участвует в обеде, поедает свою порцию, независимо от желания.
А вдруг обед такая же нелепица, как и противоречия во мне?
В том-то и дело, что никто не знает Истины. У каждого мозга свой план реалий.
Тогда к чему ты меня призываешь?
Ты можешь мне не верить, но все равно не поступишь по-иному. Каждый находит то, что ищет.
Хорошо, я подумаю, - соглашается Леонт.
- У тебя странные мысли, - говорит девушка.
- Да, я, кажется, задумался. Пожалуй, я пойду, - говорит Леонт.
- Я знала, что ты уйдешь, - говорит девушка, - у тебя написано на лице. Я сразу поняла, что ты из другой породы мужчин. Мне с тобой спокойно.
- Я просто одиночка, - нехотя объясняет Леонт.
"Нельзя вечно быть праведником, - думает он, - но не сегодня".
- Все равно, мне спокойно.
Она согласно кивает головой. В ее взгляде мелькает что-то от детского испуга над разбитой игрушкой.
"Дурак, - ругается Леонт, - почему ты все портишь?"
- Мы еще увидимся, - говорит он, содрoгаясь от кощунства двуличия.
- Будь осторожен, сегодня несчастливый день, - отвечает она его тайне.
- Мне жаль, что все так получилось…
- Вернее, ничего не получилось…
- Будь умницей.
- Я постараюсь. Я всего лишь твое искушение.
- … но очень приятное…
- … я хотела бы быть свободной.
- Ты уже свободна, - утешает ее Леонт.
- Нет, - говорит девушка, - я не свободна, я далеко не свободна!
- Но объясни?
- Я не могу, я ничего не знаю… Я несчастна… Если б я знала…
Не мучай ее, - вмешивается Мемнон, - она еще во тьме, но через некоторое время, быть может, мы услышим о новой Сибилле.
Серьезность - тоже предел. С покушением на твою выдержку. Увидит или не увидит. На французский манер - закрывает глаза. Переодевается с джокондовской улыбкой.
Издали - лишь темный треугольник. А вблизи, он знает, - обернутый сетью мелких голубоватых сосудов под прозрачной кожей. Морщинки почти не в счет, хотя и отталкивают. Можно закрыть глаза - ради приличия, лона или просто так.
Чуть приседает, когда подтягивает "это". Что-то там цепляется - за половинки. Как у всех женщин - немного смешно. Зато рядом - просвечивают, как темные монетки, даже пупырышки с тонкими волосками над розовой кожей. Невостребованные желания. Никогда не отражаются на натуре, а только в голове.
Чтобы быть понятным, надо уметь расставаться с телом.
Ловит взгляд?
А как же логика?
Все летит к чертям?
Пошла бы или не пошла?
Нет, не рискует. Не обучена. Не привычна.
И улыбка - как у всех, полна очарования.
Как передается? Фокстротом на клавишах души?
Ночь, и бессонница за стенкой на жаркой перине.
Придет, не придет?
Не пришла.
Забыла.
Передумала.
То, что для одного - конец, для другого - начало.
Зато длинные беседы. Полны философских пузырей - отвлечений. Изыски - черт бы вас побрал. Запутаться? Изолгаться? Не меняет сути. Бессмыслица. Покой - тоже поиск и движение. Приоритета нет. Так, может быть, не все ли равно?
В любви язык жестов и язык тела должны совпадать.
Полуприкрытые глаза - отдыхает? или делает вид? Радость - и ты на что-то способен, на заумь, на человеческую глупость.
Иногда кажется - сама предложит. Взгляд более откровенен, чем язык, склонный к спотыканию. Изо дня в день одно и то же.
Счастья подавай. Сначала счастье, - а потом жизнь.
Испорченный вечер и день.
Мораль - мишура цивилизации.
Не успевает он выйти из бара, как сталкивается с Ангой. Кажется, она его разыскивает.
- Леонт, мне приятно тебя видеть, - она неприлично хихикает, и пегие вихры, шаляй-валяй на ее голове, разлетаются в разные стороны. При этом она беззастенчиво ощупывает Леонта взглядом - всего, кроме безмятежного лица, и подозрительно косится на дверь бара.
Перепады в ее настроении заставляют держаться настороже.
- Я знаю, что из этого пространства к вам - один шаг! - заявляет она так, словно продолжает прерванный разговор.
- Прекрасно! - восхищается Леонт.
- Но это еще не все!
- Ты собираешься удивить меня? - моментально подыгрывает он - больше из чувства самосохранения.
- Я знаю, я там бывала в сенсорной депривации!
- Отличное местечко, - поддакивает Леонт, ежесекундно ожидая чего-то наихудшего.
Одна ее бровь круто задирается вверх, вторая съезжает к переносице.
- Больше всего я боюсь "загореться" дольше, чем на три недели, - посвящает она в свои горести.
Она тяжело вздыхает, как человек, у которого каждая последующая минута - несчастье.
Леонт внутренне крестится.
- Очень интересно-о-о… - он предельно вежлив и с трудом приспосабливается. В каждое новое мгновение она похожа на палимпсест, словно ее переписывают набело.
- … а "застрять" для меня пара пустяков, даже "возложение руки" не поможет…
- Полностью с тобой согласен. Знакомо.
- Главное - не упасть в колодец, а залезть и позвонить.
- Пара пустяков, - вторит Леонт.
- … семафорить красной тряпкой… - поясняет она.
- А чем же еще? - изумляется он.
- … но без хлопка по затылку…
- Да, лучше без этого.
- … и пинка тоже…
- Еще чего!
- … а при ярком свете прекратить…
- Почему?
- Чтобы не обжечься.
- А-а-а…
- … и без болезненного исхода… Терпеть не могу большую скорость - укачивает и тошнит.
Кажется, она начинает благоволить к нему, и он несколько расслабляется.
- У меня от тебя нет секретов…
От ее доверительности попахивает несвежим лифчиком.
- Не стоит увлекаться, - советует он.
- Конечно, я знаю меру и не всем говорю!
- Еще чего!
Она стискивает зубы и задирает подбородок.
- Я не проболтаюсь! - клянется он.
- А я иногда "выпадаю", - говорит она, кладя ему руку на плечо.
- Откуда? - не понимает Леонт.
- Откуда?! Откуда?! - вскипает Анга. - Отсюда! Жик - и нет!
Она горяча, как флегрейские поля.
- Ну и на здоровье. Совсем не страшно. С каждым случается. - Леонт вежливо высвобождается.
Он чувствует, что сразу тускнеет в ее глазах.
- Нет, не с каждым! - возражает она.
- А с кем же?
- Выпадение - и в третьей должности возвращение! Ты что, ничего не понимаешь? - спрашивает Анга.
- Нет, конечно, - сознается Леонт.
Не будет же он объяснять, что боится ее больше всего на свете.
- "То, во что верую, всюду, всегда и все, и есть воистину правоверно", - цитирует она. - Я считала тебя умнее!
- Что поделаешь… - искренно сожалеет он.
- Я уже каюсь, что доверилась, - говорит она обиженно.
Они молчат, тягостно и скованно, - каждый в своей скорлупе.
- Я поняла… - говорит Анга. - Ты только создаешь иллюзию добродушия. Ты ужасно коварен. Волчья порода.
- Тебе кажется, - говорит Леонт. - Я отношусь к тебе хорошо.
- Ничего не кажется! - Она уверена, как Цезарь перед трибунами.
Леонт оглядывается.
Улица опасна, как капкан. Вдали над брусчаткой крутятся рыжие вихри.
- Старый козел! - неожиданно заявляет Анга.
- Кто, я? - осведомляется Леонт, ежась от фантастической догадки - на какой-то момент ему кажется, что Анга - это совсем не Анга, а некто иной, принявший ее облик.
- Нет, мой благоверный! - Ее неопределенная ухмылка щеткой елозит по лицу. - Вот сейчас "воспарю", что будете делать?! - осведомляется она нежно.
Он больше не смеет терзать ее душу подозрениями и на площади даже рискует подать руку - пока она гневно выстукивает туфлями расстояние от гостиницы до платана.
Твоя любезность будет дорого стоить, - напоминает Мемнон.
Ни говори, - отвечает Леонт, - но если я не сделаю этого, будет еще хуже.
Согласен, - говорит Мемнон, - сейчас бесенок покажет рожки.
- Чертов обжора! - снова заявляет Анга, замирая на всем ходу и повисая на руке Леонта. - Чертов обжора!! - повторяет она так громко, что несколько человек начинают оглядываться на них. - Чертов обжора!!! Он опять не дождался вечера!
В отличие от всех других, одна лишь широкая спина Платона равнодушна к ее излияниям. На поддернутом в рукавах пиджаке появляется надпись: "Пожалуйста, говорите тише, у меня слабые нервы…"
- У него замашки турецкого евнуха!
- Любимых мужей надо прощать, - советует Леонт.
- Умник! Прямо уж любимых!.. И опять девки, ну ты посмотри, просто не может без них! - Она, пригибаясь, тянет Леонта через изгородь кафе. - Он будет нам мешать… - говорит она убежденно-заговорщически, заглядывая Леонту в глаза и одновременно ловко, не обращая ни на кого внимания, лавируя между столиками. Когда она переступает через изгородь, то задирает платье так, что видны бедра в мелких синих прожилках.
"Такую женщину ничем не удивишь", - думает Леонт.
Где-то рядом мелькают изумленные лица Мариам и Харисы. Даже Аммун с заклеенным глазом прекращает их развлекать и наконец-то отрывает наклейку. Пеон что-то показывает ему, поднося к самому носу.
- Очень розовое… - восхищается Аммун, - свернутое климением…
- Сегодня весь вечер ты при мне! - заявляет Анга, - остальные обойдутся…
- Хорошо, - на всякий случай соглашается Леонт.
Ему не остается ничего другого, как обреченно следовать за нею - его рука пока еще является заложницей в ее маневрах. От напряжения он даже взмокает, к тому же Анга усаживает его рядом с собой на самом солнцепеке.
- Что-нибудь холодного! - кричит она официанту. - Небо голубое, бесспорно - выпью!..