Неодолимое стремление
Войдя в комнату, Билл усмехнулся: пачки долларов лежали на столе. Чутьё не подвело. Он всегда определял, где находятся деньги, его буквально тянуло к ним. И всегда они лежали открыто. Кто знает, откуда Билл получил такую способность. Это был дар богов…
"Надо быть идиотом, чтобы не спрятать деньги в сейф. Вот же он, раскрытый, – подумал Билл. – А что в нём? А, пусто. Ну и ладно: мне хватит того, что на столе".
Подойдя к столу, он заметил, что на пачках банкнот лежит лист бумаги.
Но Билл не признавал никакой бумаги, кроме туалетной, поэтому проигнорировал листок.
"Наверное, завещание", – мелькнуло у него в голове. Он слышал, что миллионеры любят составлять завещания. Мало ли: написал, бросил – и ушёл на пять минут.
Билл осмотрел денежные пачки. Никаких проводков и световых лучей не замечалось.
Он прошелся по комнате. Ни его чутьё, ни индикатор электронных приборов не говорили, что поблизости скрываются датчики сигнализации, видеокамеры и тому подобные неприятные вещи.
Обстановка комнаты была богатой: ковры, зеркала, мебель – и всё подчинялось строгой внутренней гармонии, выдерживая синевато-зелёную гамму. Лишь одна деталь выбивалась из общего ряда: с потолка свешивалась жёлтая клейкая лента для ловли мух. Большим оригиналом, видать, был хозяин. А может, вызывала у него эта лента ностальгические воспоминания о деревенском детстве. Билл тоже, помнится, летом вывешивал такие ленты в доме.
Но на ленте не было ни одной мухи, ни единого тёмного пятнышка.
Билл ещё раз осмотрел денежные пачки и столик, не прикасаясь к ним. Вкусный запах свежеотпечатанных банкнот ударил в голову.
"Может, я издали чувствую этот запах, и он меня влечёт? – подумал Билл. – Поэтому могу знать, где находятся деньги…"
Эту мысль сменила другая: "Если номера и переписаны, что с того? Существуют сопредельные страны, а на них – чёрные рынки…"
Усмехаясь, Билл прикоснулся к банкнотам.
Что-то мелькнуло перед глазами, голова закружилась… и Билл почувствовал тонкий приятный запах чего-то невероятно вкусного. И запах исходил не от огромных толстых пачек зелёных бумажек – наоборот, от них пахло омерзительно. Не пах и лежащий на груде банкнот белый листок бумаги.
Вкусно пахла висящая под потолком широкая лента. Вдобавок она имела восхитительный жёлтый цвет, и блестела так, будто была намазана мёдом.
"Если бы я умел читать!" – с тоской подумал Билл, и, испытывая неодолимое желание, устремился к блестящей ленте…
А на столе осталась лежать груда зелёных банкнот, и венчающая их белая бумажка с багровеющими словами: "Деньги заговорены старинным заклятием. Любой, кто коснётся их, потеряет человеческий облик…"
Волшебный цветок
– Я достал его! – с придыханием сказал Наа, поднимая хвост.
– Не может быть! – ахнула Нуу, раскрывая крылья.
– Да… Это необыкновенный цветок, – продолжил Наа. – Он светится.
– В темноте?
– Иногда. И при свете – тоже.
– Покажи! – умоляюще произнесла Нуу, складывая лапки перед собой.
– Сейчас, пройдём в сокровищницу, – важно кивнул Наа.
Пока они шли, Наа продолжал рассказывать:
– Много трудов мне стоило добыть цветок. Я облетел не один десяток параллельных миров, чтобы отыскать его. Он очень ценится в своём мире. Цветок охраняли злые джинны!
– Неужели? – по лицу Нуу было видно, что она отчаянно завидует и сочувствует другу.
– Ты знаешь, я неплохо умею колдовать, и не раз выходил победителем из многих схваток. Но эти джинны! О, это нечто ужасное! Они плевали в меня огнём и метали молнии! Они поцарапали мою чешую острыми летящими иглами. Но я всё преодолел, – скромно заметил Наа. – И теперь цветок – мой! Смотри!
– Какая красота! – прошептала Нуу.
И оба с благоговением и трепетом уставились на бросающую в разные стороны блики света синюю полицейскую "мигалку".
Ужасающая память
Гарри Гаррисону и его Крысе из Нержавеющей Стали
Джим де Гриз вошел в паб, намереваясь отметить очередное удачное ограбление.
Он не боялся, что его узнают: переклеив ресницы и высветлив кожу (он брал банк под видом здоровенного негра), а также избавившись от пневматических ходуль (они легко растворились в водопроводной воде), он стал совершенно другим человеком.
Так и случилось: никто не обратил внимания на вошедшего невзрачного человечка. Мало ли кого может мучить сушняк, пусть и с самого утра?
Джим протянул бармену купюру. Он специально отложил на первый случай самые потёртые, в соответствии со своим нынешним обликом. Но и всегда в банках он брал более старые банкноты, а новые пачки, где номера шли подряд, принципиально не трогал.
И насторожился: бармен, едва взглянув на банкноту, отложил её в сторону и задумчиво посмотрел на него.
– Что-нибудь не в порядке, приятель? – отрывисто спросил де Гриз, выражая крайнюю степень нетерпеливого похмелья.
– Смотря как подойти, – загадочно ответил бармен и, словно припоминая что-то, налил де Гризу рюмку его любимого коктейля.
"Вот как? – подумал де Гриз. – А я ведь не успел ничего заказать…"
– За счёт заведения, – пояснил бармен, ставя бокал перед де Гризом. – Не часто такие люди попадают в наши края, мистер де Гриз!
Джим почувствовал, что каким-то образом успел выпить: голова закружилась, перед глазами завертелись яркие огни, ноги ощутимо ослабели. И если бы он не сидел на табурете, то неминуемо упал бы.
Чтобы протрезветь, он выпил.
Когда окружающее пришло в порядок, он пролепетал, кляня себя за невольную слабость (успев подумать с неожиданной нежностью к себе: "Старею…"):
– Как… как вы меня узнали? Я впервые на вашей планете!
– Дело в том, – бармен поднял банкноту за уголок, – что не далее как вчера я лично сдал эту бумажку инкассаторам в банк, а, учитывая скорость оборота денег, вернуться сегодня она никак не могла.
– Почему вы считаете, что она – именно та банкнота? – Джим попытался овладеть если не ситуацией, то хотя бы собой. С этой же целью он совершил новый гигантский глоток, едва не закусив бокалом.
– Я запомнил номер, – пожал плечами бармен. – У жителей нашей планеты феноменальная память. Мы помним всё. Поэтому у нас нет преступности: любая украденная вещь описывается владельцем в мельчайших деталях и показывается по телевидению. Сбыть краденое практически невозможно. Даже если и нашёлся бы кто-то, кто купил бы, окружающие будут показывать на него пальцем и говорить: "Смотрите, вон тот купил украденную у такого-то вещь!"
– Я не краду вещей, только деньги, – пробормотал де Гриз.
– С деньгами то же самое, – пожал плечами бармен. – Если мы помним номер любой банкноты, когда-либо побывавшей в наших руках, если мы знаем, куда она пойдёт дальше (а денежные потоки легко прослеживаются), то что в этом случае остаётся делать преступнику?
– Не знаю, – честно признался де Гриз.
– Вот и я в затруднении, – поддержал его сомнение бармен. – Дело в том, что я не могу сообщить в полицию: у нас её нет. Мало того: вы, наверное, обратили внимание на полное отсутствие охраны и сигнализации в банке?
– Обратил, но не придал значения, – пробурчал де Гриз. – Списал на вашу лопоухость.
– Но и вы не сможете ничего приобрести на нашей планете: никто не возьмёт у вас ни монеты, – бармена, похоже, нисколько не задели слова де Гриза: он говорил спокойно и выдержанно. – Мы не желаем иметь дела с нечестными людьми.
– Что же мне делать? – прошептал побелевшими губами внезапно понявший всё де Гриз. Ему не выбраться с планеты! Ни с деньгами, ни без: никто не продаст ему билета на звездолёт, поскольку будет знать, что деньги краденые. А своих у него практически не осталось. Мало того, ему грозит и голодная смерть, по той же причине! А оружия он, как на грех, не взял. Да и неэтично угрожать плазмоганом, чтобы добыть кусок хлеба.
– Вы правильно поняли ситуацию, – бармен будто читал в мозгах у де Гриза. А может, так и было? Он ведь не говорил, какими другими способностями, кроме ужасающей памяти, обладает.
В голову де Гриза полезли всяческие ужасы, вроде телепатии, телекинеза, телепортации и прочих штучек.
– Дело в том, что, поскольку у нас нет полиции, то нет и тюрем, – продолжал бармен. – Деньги вы, конечно, вернёте, – и он указал на входящих в паб двух служащих банка, на униформе которых красовалась точно такая же эмблема, как и на банке, который брал де Гриз. – А вот деньги на обратный билет… Что, если вам заработать их, рассказывая о своих похождениях на других планетах? Жизнь у нас размеренная… Признаться, даже немного скучноватая. Поэтому мы очень любим всякие невероятные истории. Ну как, согласны?
– А что мне остаётся? – пожал плечами де Гриз.
– Вот и хорошо, – кивнул бармен.
Он нацарапал несколько строк на клочке бумажки и протянул де Гризу. Служители банка в это время перегружали деньги из саквояжа де Гриза в стандартные инкассаторские сумки, с любопытством поглядывая на Джима.
– Вам устроят тур по планете, – пояснил бармен, и, широко улыбаясь, пожал руку де Гризу: – Не сомневаюсь, вы будете иметь оглушительный успех!
"Хитрец! – подумал де Гриз, машинально пожимая руку бармену. – Как ловко он меня провёл!"
Де Гриз вспомнил, что сбыт краденого невозможен не потому, что кто-то знает, что данная вещь краденая, а совсем-совсем по иной причине: потому что противно пользоваться украденной вещью. Несмотря на всю экономическую выгоду.
Всего одна сигарета
Сеня взял сигарету. Пальцы дрожали.
– Ты чего? – недоумённо поднял брови Олег. – Боишься?
– Нет, – сбивчиво отвечал Сеня. – Я всё понимаю, но… Я слышал, что курить вредно.
– Ты ещё скажи, что капля никотина убивает лошадь! – вмешался Витек.
– Может, так оно и есть, – кивнул Олег. – Поэтому лошади и не курят!
– Если бы курить было вредно, взрослые не курили бы, – назидательно сказал Славка. – Они что, совсем дураки? Вот мой дядька – водитель танка, а курит. Ты хочешь стать взрослым?
Сеня очень хотел стать взрослым – наверное, больше всех на свете. Должно быть, потому, что был самым маленьким во дворе, и его никто не принимал всерьез. А избавиться от насмешек можно было только единственным способом: закурив. Став таким, как все.
– Хочу… – дрожащим голосом произнес Сеня.
– Тогда кури, – резюмировал Олег. – Хочешь стать взрослым – кури. Тогда тебя все уважать будут!
– Давай-давай, – Славка поднёс Сене горящую спичку. – Затягивайся скорее, а то у меня пальцы загорятся.
Сеня поднес прыгающую сигарету к весело горящему огоньку и затянулся. Пока он втягивал дым в рот, было ещё ничего. Может, так и оставить? Но ребята заметили.
– Ты чего халявишь? – возмутился Олег. – Сигарету зря жжешь! Затягивайся!
Сеня втянул в лёгкие полный клуб дыма и закашлялся. Но и кашляя, он пытался то и дело подносить сигарету ко рту, добавляя дымовой завесы в окружающее.
Всех заволокло клубами удушливого дыма под нескончаемый Сенин кашель.
А когда дым рассеялся, на месте Сени стоял сгорбленный седой старик с длинной бородой. Он непрерывно кашлял…
Пока звучит музыка
Он танцевал. Ноги летали над полом, выделывая немыслимые коленца. Они словно жили своей отдельной жизнью, хотя двигались в полной гармонии с движениями тела и рук, в целом создавая незабываемое впечатление. Но это была его заслуга: двигаться в такт движениям ног. Он верно улавливал темп, который задавали они, и заставлял остальное тело следовать за ними.
Его считали королем танца. По крайней мере, в этом танцзале. Он был его украшением, его символом. Так Биг Бен является символом Лондона, а Эйфелева башня – Парижа.
Многие приходили сюда, чтобы посмотреть на него… и поучиться танцевать.
Он тоже выделял этот танцзал среди прочих. В первую очередь за то, что музыка звучала здесь беспрерывно.
Сменился ритм. Ноги безо всякой задержки взяли новый темп и легко перешли с одного рисунка на другой. То, что они проделывали на полу, нельзя определить другим словом, кроме как одним: искусство.
Танцующие вокруг время от времени взглядывали на него, пытаясь запомнить те замысловатые па и коленца, которые он выкидывал. Некоторые просто стояли и смотрели, а потом агонизировали, судорожно дёргаясь в безуспешных попытках повторить.
Объявили белый танец. Он продолжал кружить по залу, из-под прикрытых век наблюдая: которая из девушек, спешащих к нему, успеет раньше? А, вот эта, светленькая, с большой чёлкой, почти закрывающей глаза.
– Вы великолепно танцуете! – прошептала она. Белый танец давал ей право первого слова.
– Я знаю, – кивнул он. – Пока звучит музыка, я не могу танцевать иначе. Я не могу не танцевать. Музыка ведёт меня и не позволяет остановиться. Она подхватывает меня и держит. Главное – это слушать её.
– Вы не устаёте? – спросила девушка.
– Пока она звучит – нет. Я устаю без неё…
– У вас великолепный слух.
– Может быть, – согласился он.
– Как вас зовут? – прошептала она.
– Какое это имеет значение? – лукаво сощурился он. – Во время танца не существует имён. Существует только музыка. Мы должны подчиняться ей.
– Я хотела бы научиться танцевать так же, как вы… – прошептала она.
– Только танцевать? – заметил он. – Нет ничего проще: слушайте музыку, растворяйтесь в ней – и у вас всё получится.
Девушка замолчала и склонила голову к нему на грудь.
Вдыхая аромат её волос, он вновь почувствовал острое сожаление:
"Когда она узнает… Если узнает, – поправился он, – её охватит такое разочарование, что она сразу отвернётся от меня. А может… – в его душе проснулась надежда. – Может, она когда-то была здесь, и знает меня, знает… всё? Но вряд ли: эти девчонки настолько легкомысленны, что забывают всякого, кто не тащит их в тот же вечер в постель. Но может быть… может быть, я ошибаюсь?"
И он подумал: как хорошо ошибиться! – хотя бы один раз. Но если всё произойдет, как происходило до сих пор, неоднажды, и девушка уйдёт, едва музыка сменит ритм, и больше не появится – что с того? Пока звучит музыка, она здесь, она рядом, и он чувствует тепло её тела. И он танцует…
Он танцевал, но всё чаще поглядывал в дальний угол зала. Танцзал не круглосуточный, неизбежно закрытие. И, предчувствуя скорое окончание музыки, танцуя, он медленно и незаметно продвигался туда. Он не хотел упустить момент, когда угаснут звуки, ноги откажут, и он рухнет и растянется посреди зала – как бывало в других танцевальных заведениях.
В углу, за тяжёлой портьерой, стояла его инвалидная коляска, и он торопился успеть упасть в неё на последних нотах замирающей музыки…
Я дарю тебе…
Я обратил внимание на эту парочку не сразу. Долгое лежание под жарким южным солнцем не располагает к сосредоточенности. Мало ли парочек, постоянных и временных, можно увидеть на пляже?
И не слова их притянули мой слух: тысячи лет парни говорят девушкам всякие глупости, а те слушают, раскрыв рот и развесив уши. Или делают вид, что развесили.
Скорее всего, я посмотрел на них совершенно случайно, в который раз лениво обводя взглядом горизонт. И, так же случайно, услышал разговор:
– Какая красивая гора на горизонте! – сказала девушка и прыснула: – Гора на горизонте! Каламбур! Мне нравится!
– Хочешь, я подарю тебе эту гору? – склонился к ней юноша.
– Подари! А… ты не обманешь меня? Раньше ты мне ничего не дарил.
– Раньше было нельзя: в этом секторе был заповедник. А теперь этот статус сняли. И можно делать всё, что угодно!
– И мы будем первыми? Ура! Хочу! Хочу эту гору!
И гора исчезла с горизонта.
Я замер. Нет, я лежал, и потому не мог "опуститься на землю на внезапно ослабевших ногах" – фраза из идиотского романа, который читала соседка, бросилась мне в глаза. Но, может, гору просто закрыла тучка, маленькое облачко? Нельзя же допустить, что гора действительно исчезла с лица земли. Так не бывает…
А девушка продолжала:
– Какое прекрасное тут море!
– Хочешь получить и его? – улыбнулся парень. – Держи!
И ужасная картина предстала перед моими глазами: мгновенно высохшее дно моря и повернувшиеся к нему в едином порыве люди с возгласами страха и изумления.
Только эта парочка осталась невозмутимой и продолжала переговариваться, не обращая ни на что внимания.
Девушка подняла голову вверх.
– Какое замечательное здесь светило! Оно такое тёплое и ласковое. Я хочу повесить его у себя в спальне…
– Нет!!! – закричал я, срываясь с места. Но было поздно.
Homo Automobilis
"Пищезаправочная станция" – гласил указатель. Джон свернул по стрелке. Давно пора подзаправиться. Об этом говорил не только индикатор уровня топлива, но и привычные ощущения: желудок немилосердно посасывало. А красная лампочка в уголке глаза, казалось, была готова сгореть от возмущения.
– Ничего, ничего, – Джон попытался уговорить собственный организм. – Сейчас подкрепимся.
Желудок ответил недовольным ворчанием. Джон сам понимал, что работал на пределе, но трасса была малоосвоенная, пустынная, и пищезаправочные станции попадались редко. Встречались, правда, пару раз старинные бензоколонки, но Джон терпеть не мог изжоги, которая появлялась после заправки чистым бензином. Несмотря на все уверения генных инженеров об инновационных регенерациях, он ощущал себя консерватором, и на выборах всегда голосовал за демократическую партию.
Он почесал за фарой, носовым платком протёр замызганное от разбившейся мошкары лобовое стекло, и вошёл в помещение.
– Пинту горького и две пинты сэндвичей с беконом, – пустынная трасса позволяла некоторые вольности: полицейские эти места не жаловали. А за себя Джон не волновался: тормоза работали надёжно, так что пинта пива не могла существенно повлиять на давление в системе. Хотя в других условиях он бы себе этого не позволил.
Скорость, скорость, и ничего, кроме скорости – вот что стало символом эпохи. Быстрее, ещё быстрее! Опереди всех, приди первым! Тут уж не до пива. Малейшее замедление реакции грозило сходом с круга. А потом… Но об этом не хотелось и думать. Но иногда можно позволить себе расслабиться. Вот как сейчас.
Заправщик, здоровенный негр, как ни был рад неожиданному заработку, покосился неприязненно: клиент выглядел старомодно, а это означало долгую и нудную возню с переходниками. К тому же при подключении через рот с клиентом не особенно поболтаешь, а поговорить хотелось. Едва ли не больше, чем заработать. "Как зубные врачи навострились! – вспомнил заправщик. – Вроде и рот у тебя закрыт, а они ухитряются разговорить клиента, да ещё и что-то понимают из ответов!"
– Чего, парень, не сменишь питание? – добродушно поинтересовался он, подтаскивая шланги. – Через желудок качать надёжнее, да и быстрее.
– А я не тороплюсь, – процедил Джон. – Не на гонках.
– А зачем на Запад едешь?
– Работу ищу.
– Уже договорился, или пока в поисках?
– Договорился.
– Понятно.
Заправщик подсоединил шланги, и Джон умолк: с мундштуком в зубах не особенно поразглагольствуешь.