"Не могли бы вы назвать директоров этой компании или сообщить что-либо об их методах производства и распределения продукции?"
"Прошу прощения, но эти вопросы я обсуждать не могу".
"Почему же?"
"Потому что я не хочу их обсуждать, - отрезал сэр Эстеван. - Такая причина не хуже любой другой. К сожалению, на этом я вынужден закончить наш разговор".
Хетцель поднялся на ноги: "Благодарю вас за помощь. Рад был редкой возможности побеседовать с вами".
"Привезите мне запись автомата-переводчика. Я хотел бы знать, о чем расскажет гомаз".
"Обязательно привезу".
Капитан Боу был на добрую ладонь выше Хетцеля; его плечи, грудь и живот бугрились мышцами, на его круглой плоской физиономии застыло выражение недоброжелательной подозрительности. Как только Хетцель зашел в его кабинет, охранник вскочил на ноги и продолжал сурово стоять на всем протяжении разговора.
"Насколько я понимаю, вы - капитан Боу".
"Так точно".
"Сэр Эстеван рекомендовал мне проконсультироваться с вами, чтобы получить более четкое представление о событиях, происходивших сегодня утром".
"Очень хорошо - консультируйтесь!"
"Вы присутствовали в зале заседаний, когда имели место убийства?"
"Присутствовал".
"Какова была, в точности, последовательность событий?"
"Я привел на заседание человека по имени Гидион Дерби, утверждавшего, что у него было срочное дело к сэру Эстевану. Как только я выступил вперед, чтобы привлечь внимание сэра Эстевана, Дерби вынул лучемет и открыл огонь".
"Вы видели своими глазами, как он стрелял?"
"Он стоял у меня за спиной, и выстрелы раздавались у меня за спиной".
"Как насчет гомазов? Они тоже стояли у вас за спиной".
"Гомазам не разрешается носить оружие".
"Допустим, что сложились необычные обстоятельства, и один из гомазов так-таки пронес оружие в зал заседаний - что тогда?"
"Во-первых, он не стал бы никого убивать без всякой причины. Во-вторых, он не стал бы убивать соплеменников из своего клана. В-третьих, даже если бы он почему-то решил перестрелять всех присутствующих, он никого не оставил бы в живых".
"Что случилось с оружием?"
"На этот счет у меня нет никаких сведений. Такой вопрос следует задать Гидиону Дерби".
"По сути дела, я задал ему именно такой вопрос. К своему удивлению, Дерби обнаружил у себя в кармане пистолет-лучемет. Аккумулятор пистолета разряжен, а его контакты безнадежно заржавели. Из этого оружия никто не стрелял на протяжении многих месяцев. Что вы можете на это сказать?"
Тоном человека, долготерпение которого начинает истощаться, капитан Боу ответил: "Любезнейший, я не могу с вами спорить, это не входит в мои обязанности. Задавайте вопросы фактического характера, и я постараюсь на них ответить в меру своих возможностей".
"Вы заявили, что не видели, из какого оружия фактически стреляли в триархов и в гомазов".
Веки капитана Боу опустились настолько, что его глаза превратились в узкие, тускло блестящие щелки - Хетцель подумал, что в таком настроении охранник, скорее всего, вообще ничего не мог увидеть, кроме собственного носа: "Я утверждаю только то, сударь, что выстрелы раздавались примерно оттуда, где стоял Гидион Дерби. Краем глаза я заметил сзади какое-то движение, но мое внимание было отвлечено гомазом, проявлявшим беспокойство и возбуждение".
"Почему вы не схватили Дерби сразу же?"
"Мой первоочередной долг заключался в том, чтобы защитить сэра Эстевана. Убедившись в том, что он не слишком пострадал, я обменялся с ним несколькими словами. Затем, когда я отправился на поиски висфера Дерби, того уже след простыл. Я предположил, что он скрылся на Окраине Собачьей слободы - наша юрисдикция на нее не распространяется".
"Если бы вы поспешили, вы могли бы его догнать".
"Вполне возможно, сударь, но у меня не было достаточных оснований для ареста - именно об этом я говорил с сэром Эстеваном сразу после трагического инцидента. Выстрелы Дерби поразили лисса на территории лиссов и олефракта на территории олефрактов, а по поводу убийства гомазов никто еще не позаботился провести какие-либо законы. Теперь остается только ожидать реакции пришельцев. Мы не заключали ни с лиссами, ни с олефрактами какие-либо договоры об экстрадиции преступников, и они еще не предъявили никаких претензий".
"Все это весьма и весьма расплывчато, - проворчал Хетцель. - Можно было бы ожидать, что, увидев человека, убивающего двух триархов, вы в первую очередь схватили бы его, а затем уже беспокоились бы о том, какие обвинения ему следует предъявить".
Боу снисходительно усмехнулся: "Вероятно, такая последовательность действий рассматривается как нормальная в пределах Ойкумены. Вы не понимаете, насколько осторожно нам приходится себя вести, взаимодействуя с лиссами и олефрактами. Мы строго и буквально соблюдаем условия договоров, и они делают то же самое. Только таким образом мы способны в какой-то мере терпеть друг друга".
"Каков же, в таком случае, юридический статус Гидиона Дерби в настоящее время?"
"Мы оформили и представили на рассмотрение Триархии исковое заявление, обвиняющее Гидиона Дерби в мелком хулиганстве, а именно в том, что он разрядил личное оружие во время заседания триархов и тем самым прервал заседание".
"Обратившись к Эолусу Шульту в отеле "Бейранион", вы предъявили гораздо более серьезные обвинения".
"Мои должностные полномочия не распространяются на "Бейранион". Там я могу выражаться неофициально и действовать неофициально - например, взять Дерби за шиворот и выволочь его на площадь, где я уже мог бы арестовать его как полагается".
"По обвинению в мелком хулиганстве?"
"Именно так".
"Какое наказание полагается за такое правонарушение?"
"Приговор выносится судом".
"А судьи кто?"
"В том, что касается мелких правонарушений, как правило, роль муниципального судьи выполняю я".
"И какой приговор вы выносите Гидиону Дерби?"
"Виновен!"
"И каково наказание, предусмотренное вашим приговором?"
Капитан Боу еще не успел об этом подумать: "Если вы надеетесь уплатить какую-нибудь ничтожную сумму от имени Гидиона Дерби и тем самым освободить его от любой дальнейшей ответственности, вы заблуждаетесь".
"Вы это уже сделали сами".
Рот капитана Боу раскрылся наподобие буквы "О", выражая возмущенное удивление: "Каким образом?"
"Вы уже предъявили ему обвинение в том, что он стрелял в зале заседаний Триархии, рассмотрели его дело и признали его виновным. Независимо от того, виновен ли человек или невиновен, его нельзя дважды привлекать к ответственности по одному и тому же обвинению".
Лицо капитана Боу начинало розоветь. Он произнес самым весомым тоном: "Суд не станет принимать во внимание ваше истолкование ситуации".
"Конечно, что вам еще остается?" - пожал плечами Хетцель.
"Гидиону Дерби может быть предъявлено дополнительное обвинение - например, в том, что он совершил тяжкое преступление, покушаясь на жизнь сэра Эстевана Тристо".
"Как это может быть? Ведь было сделано всего лишь четыре выстрела, и убиты четверо!" - это возражение было выпадом наугад; Хетцель не имел никакого представления, сколько выстрелов было сделано на самом деле.
"Количество выстрелов не имеет непосредственного отношения к делу, - с трудом преодолевая ярость, выдавил Боу. - Гидион Дерби обязан сдаться немедленно; в противном случае его позиция будет серьезно скомпрометирована".
"Я извещу его об этом, - пообещал Хетцель. - Благодарю вас за то, что вы любезно согласились ответить на мои вопросы. Меня приводит в замешательство, однако, еще одно обстоятельство. Насколько я понимаю, явившиеся в зал заседаний гомазы были из клана кайкашей..."
"Кайкашей? Ничего подобного. Это были юбайхи. Кайкаши носят остроконечные шлемы и черные наголенники; кроме того, от них воняет по-другому. Я не разбираюсь в запахах гомазов настолько, чтобы понимать их значение, но кайкаша от юбайха отличу за версту".
"Чего они хотели от триархов?"
"Этот вопрос не входит в мою компетенцию".
"Но вы знаете?"
"Конечно, я знаю. Начальник охраны Трискелиона обязан знать обо всем, что происходит на Мазе".
"Сэр Эстеван заверил меня в том, что вы не откажетесь отвечать ни на какие вопросы".
"Думаю, что сэр Эстеван слишком уступчив. Нет никаких причин, по которым я должен объяснять все, что мне известно по долгу службы, каждому туристу, ошеломленному новизной впечатлений. Скажу одно: юбайхи считают себя элитой. Они были предводителями всех кланов в Великой войне и до сих пор величают себя "первыми среди равных". Юбайхи всегда первыми жалуются на любые, самые незначительные и даже воображаемые нарушения прав гомазов".
"На их месте я рассматривал бы деятельность компании "Истагам" как нечто большее, нежели незначительное нарушение прав, - заметил Хетцель. - В данном случае их претензии вполне обоснованы".
Капитан Боу неподвижно смотрел в пространство: "Этот вопрос не подлежит обсуждению".
"Глупо игнорировать общеизвестные факты", - настаивал Хетцель.
"Не так уж они общеизвестны, - проворчал Боу. - На самом деле все это мелочи".
"Тогда почему бы юбайхи стали жаловаться?"
"Не знаю и не хочу знать! - взревел капитан Боу. - Сегодня у меня больше нет времени на болтовню!"
"Благодарю вас, капитан".
Глава 8
Когда Хетцель вернулся в отель, Гидион Дерби сидел на кочке лиловато-черного мха в углу гостиничного сада, откуда открывался вид на Собачью слободу. Погруженный в невеселые мысли, молодой человек продолжал молчаливо хмуриться и, заметив приближение Хетцеля, ограничился неприязненным взглядом через плечо. "Не слишком располагающий к себе юноша, - подумал Хетцель. - Все же, в его положении некоторая раздражительность простительна. После такого обращения я сам, пожалуй, превратился бы в мизантропа".
Дерби спросил: "Так что же? Вы видели сэра Эстевана?"
"Да. Он не сообщил ничего нового. Я говорил также с капитаном Боу - тот, судя по всему, пребывает в неуверенности. По его словам, правонарушение, в котором вас обвиняют - не более чем мелкое хулиганство. Триархи до сих пор не подписали договор, определяющий их взаимные юридические обязательства. Ни одна из сторон не доверяет другим, и каждая применяет собственные законы в отношении тех, на кого распространяется их юрисдикция. Ойкуменическую службу безопасности выстрелы, поразившие лисса и олефракта, интересуют лишь постольку, поскольку они были сделаны на ойкуменической территории, но не в той мере, в какой они пересекли границы секторов пришельцев. Убийство гомаза до сих пор не считается незаконным актом. Таким образом, даже если стреляли вы, а не кто-нибудь другой, вас можно обвинить только в нарушении спокойствия, которое воспрепятствовало продолжению заседания. В принципе. Практически, сэр Эстеван может выдать вас лиссам или олефрактам. Хотя я почему-то сомневаюсь в том, что он это сделает. Он - непростой, даже загадочный человек. При этом он, по-видимому, в высшей степени уверен в себе".
Дерби выразил свои чувства нечленораздельным рычанием, после чего буркнул: "Они нарочно позволили мне сбежать, потому что боятся применить детектор лжи и не рискуют устроить публичный судебный процесс".
"Я еще ни в чем не уверен, - покачал головой Хетцель. - Сэр Эстеван подтвердил, что в его резиденции есть длинный коридор, выложенный белой плиткой. Кто-то заснял его, когда он шел по этому коридору, и приспособил голографический фильм так, чтобы вы могли его видеть из камеры... Я забыл его спросить, у кого могла быть возможность снять такой фильм".
"А горшок мне на башку опрокинула тоже голография?"
"Это почти наверняка не был сэр Эстеван. По сути дела, я практически уверен в том, что это сделал Казимир Вульдфаш".
Дерби поднялся на ноги и стоял, поглаживая бритый подбородок: "Если меня обвиняют всего лишь в мелком хулиганстве, почему бы не пойти в Трискелион и не заплатить штраф?"
"Все на так просто. В данном случае местную систему правосудия олицетворяет капитан Боу. Он может приговорить вас к тридцати ударам плетью, к восемнадцати годам заключения в Прозрачной тюрьме или к изгнанию на территорию лиссов. Вам лучше оставаться в "Бейранионе", пока не прибудут юрисконсульт и ойкуменический судебный исполнитель".
"На это уйдет целый месяц - может быть, два месяца".
"Действуйте по своему усмотрению, - сказал Хетцель. - Вы хотите, чтобы я продолжал расследование?"
"Почему нет? Это ничему не помешает".
"Если вы сдадитесь властям, расследование придется прекратить. Я не могу рассчитывать на то, что вы мне заплатите после того, как вас казнят олефракты".
Дерби мрачно хмыкнул.
Хетцель глубоко вздохнул: "Пока что у нас сложилось только поверхностное представление о том, что происходит на самом деле. В данный момент, по меньшей мере, важнейшими выглядят следующие несколько вопросов. Где находится Бангхарт? Где находится Казимир Вульдфаш? Где вас содержали в заключении? Связаны ли ваши злоключения с компанией "Истагам"? И, если связаны, то каким образом?"
"Не спрашивайте меня, - огрызнулся Дерби. - Я - козел отпущения, с меня взятки гладки".
"Пользовался ли Бангхарт каким-нибудь другим именем или ойкуменическим кодом, который позволил бы его проследить?"
"Насколько мне известно, нет".
"Как он выглядит?"
Дерби почесал подбородок: "Он старше меня, коренастый, с грубым, туповатым на первый взгляд лицом, волосы черные. Он не производит особого впечатления, пока не начинает отдавать приказы, глядя на тебя в упор. Внутренне он безразлично холоден. Любит хорошо одеваться - своего рода щеголь, можно сказать. Пару раз он упоминал о каком-то месте, которое называется "Фаллорн"".
"Фаллорн - планета на другом краю Ойкумены. Что-нибудь еще?"
"Бангхарт как-то странно напевает себе под нос. Это трудно выразить словами - он будто вспоминает и пытается изобразить две мелодии одновременно, в контрапункте. Ничего больше не помню".
"Очень хорошо. Вы с ним приземлились на острове в болоте. Какая тогда была погода?"
"Обычная ясная ночь".
"Вы могли видеть звезды?"
"Не очень отчетливо. В здешнем воздухе они расплываются, а полная луна сияла вовсю, вокруг нее никаких звезд вообще не было видно".
"Как высоко луна взошла над горизонтом? Другими словами, каков был угол ее восхождения в апогее, в градусах?"
Дерби раздраженно повел плечами: "Я не заметил. Мне тогда было не до астрономических наблюдений. Дайте подумать. Кажется, луна взошла не больше, чем на сорок пять градусов - то есть в высшей точке была где-то на полпути до зенита. Про солнце лучше меня не спрашивайте, потому что я не смотрел на небо, пока брел по болоту. Кроме того, оно скрывалось за тучами".
"Хорошо, но вы помните, с какой стороны всходило солнце?"
Дерби позволил себе кислую усмешку: "На востоке".
"Совершенно верно, на востоке. А теперь, предыдущей ночью, где луна поднималась по небосклону - в северной или в южной половине неба?"
"В южной. Какое все это имеет значение?"
"Любая информация может оказаться полезной. В том помещении, где вас содержали, вы замечали смену дня и ночи? Какие-нибудь признаки наступления темноты или восхода солнца?"
"Нет".
"Но вы думаете, что провели в заключении два или три месяца?"
"Что-то в этом роде. На самом деле я не знаю, сколько меня там держали".
"Вы никогда не слышали никаких звуков, доносившихся снаружи? Какие-нибудь отзвуки разговоров?"
"Нет. Никогда".
"Если вы о чем-нибудь вспомните, не забудьте мне сообщить", - посоветовал Хетцель.
Дерби начал было говорить, но осекся. Некоторое время Хетцель внимательно смотрел на молодого человека. Возможно, чудовищная нелепость происходившего в заключении действительно исказила в нем какие-то мыслительные процессы. Его восприятие болезненно обострилось, он мог воспринимать действительность в контрастных терминах противоположностей. Все цвета могли казаться ему насыщенными, любые слова - полными глубокой истины и лжи одновременно, любые поступки - обремененными таинственным символическим значением. В каком-то смысле Дерби невозможно было считать человеком, ответственным за свои поступки. Хетцель спокойно сказал: "Помните, что вам нельзя выходить за границы территории отеля. На самом деле вам лучше всего было бы оставаться во внутренних помещениях".
Ответ Дерби подтвердил подозрения Хетцеля: "Здравый смысл не так полезен, как вы себе представляете".
"Все остальное еще бесполезнее, - парировал Хетцель. - Меня ждут кое-какие дела в Собачьей слободе, меня не будет часа два - может быть, весь вечер. Советую вам прежде всего отправить квантограмму отцу, после чего сидите тихо и не высовывайтесь. Говорите с туристами. Отдыхайте. Выспитесь. И - самое главное - не делайте ничего, за что вас могут выгнать из отеля".
С тыльной стороны отеля "Бейранион" ступени из плавленого камня круто спускались зигзагами вдоль отвесного песчаникового отрога к дороге, соединявшей космический порт с Окраиной. Хетцель еще не посещал этот район к юго-востоку от Собачьей слободы, находившийся на территории гомазов и, следовательно, за пределами ойкуменической юрисдикции. Окраина соответствовала популярному представлению о Собачьей слободе как о "городе безымянных душ". Там каждое второе здание было, по всей видимости, более или менее претенциозной гостиницей, настойчиво напоминавшей о своей жизнеспособности кричащей вывеской или плакатом, намалеванным - иногда примитивно, порой искусно - красками, оживлявшими внешний вид сооружений из желтовато-серого камня, добытого из осыпей под ближайшими утесами, из распиленной на доски местной древовидной полыни или из плит, вырезанных из наплывов на стволах чугунных деревьев.
Приближался вечер; обитатели Окраины вылезли из своих убежищ, чтобы подбодриться кружкой пива, бутылью вина или рюмкой чего-нибудь покрепче, сидя за грубо сколоченными столами, выставленными перед тавернами, или под сенью акаций, высаженных шеренгой посреди улицы. Они проводили время в одиночку или небольшими группами по два-три человека и говорили тихо, чтобы их не слышали соседи, хотя время от времени это бормотание прерывалось приступом хохота или шутливым проклятием. Каждого прохожего они провожали пристальными оценивающими взглядами. Хетцель узнавал здесь наряды и украшения из полусотни различных миров. Вот сидел человек с волосами, завитыми лакированными кудряшками - такие прически предпочитали на Арбонетте. Обрезанные мочки ушей выдавали в другом уроженца Дестринара. А этот субъект, в бархатном берете набекрень с подвеской из черных жемчужин, спускавшейся вдоль уха, вполне мог оказаться старментером из скопления Аластор - что привело его сюда из далеких глубин Галактики?