За его спиной работали Берк и Ньют. Они перетаскивали в одно место ящики и коробки с пищевыми концентратами и лекарствами. К счастью, чужие твари не тронули запасы концентратов, хранившиеся в колонии. Еще более важным было то, что работала система очистки воды. Поскольку вода там находилась под давлением, никаких дополнительных механизмов не требовалось, достаточно было открыть кран. Значит, от голода и жажды они не умрут.
Приварив плиту, Хикс выключил горелку и вытащил из поясного кармашка небольшой браслет. Он нажал крохотную кнопку, которая была заподлицо с металлической поверхностью, и на браслете тотчас вспыхнула миниатюрная лампочка. Хикс протянул браслет Рипли.
– Что это?
– Аварийный индивидуальный передатчик Военный вариант тех, что имплантировали колонистам. У этого радиус действия поменьше, и носится он на руке, а не вживляется под кожу, но идея та же. Вот с этой штукой, – Хикс показал на небольшой искатель, встроенный в его бронежилет, – я смогу найти вас в любом помещении комплекса или возле него.
Рипли с любопытством оглядела браслет.
– Но зачем он мне?
– Послушайте, это так, на всякий случай, понимаете.
Рипли вопросительно посмотрела на капрала, потом пожала плечами и одела браслет на руку.
– Спасибо. А у вас такой есть?
Хикс с улыбкой отвернулся.
– Искатель только один. – Он похлопал по бронежилету. – К тому же я всегда точно знаю, где нахожусь. Что там у нас дальше?
Рипли углубилась в отпечатанный Хадсоном план колонии и тут же забыла о браслете.
Пока они работали, на планете что-то изменилось. Хикс и Рипли были слишком заняты, и первой на непривычную тишину обратила внимание Ньют.
Утих ветер. Не просто ослабел, а вообще замер. За стенами сооружений в неправдоподобной для Ахеронта тишине медленно перекатывались клубы густого тумана. Рипли была тут второй раз, но сейчас впервые не слышала завываний ветра. Странная тишина не успокаивала, а напротив, тревожила.
Без ветра низкая видимость на поверхности стала нулевой. Плотный туман обволакивал все здание центра управления. Изнутри, сквозь тройные стекла, казалось, будто колония погрузилась на дно мертвого моря.
В служебном тоннеле, соединявшем сооружения колонии друг с другом и со станцией, стояли два робота-часовых. Еле слышно жужжали детекторы движущихся целей. Часовой С охранял пустой коридор; на нем ярко горели зеленые буквы "Заряжено". В дальнем конце коридора через пробитую в потолке дыру просачивались струи тумана. Влага конденсировалась на голых металлических стенах и каплями стекала на пол. По падающим каплям робот-часовой не стрелял. Он был достаточно умен, чтобы отличить безобидные естественные явления от угрожающих движений противника и терпеливо ждал появления тех, кого нужно будет уничтожать.
Ньют перетаскивала ящики и коробки, пока совсем не выбилась из сил. Рипли перенесла ее из центра управления в медицинское крыло. Девочка устало положила голову ей на плечо и время от времени пыталась что-то сказать, а Рипли отвечала ей, как будто понимала ее полусонное бормотание. Рипли искала место, где девочка смогла бы спокойно отдохнуть и где бы ей ничто не угрожало.
В наиболее удаленной части медицинского крыла располагалась операционная. Сложное оборудование размещалось большей частью в стенных нишах, а с потолка свешивались гибкие держатели с инструментами. Впрочем, при взгляде на потолок прежде всего в глаза бросались не они, а огромная полусфера со множеством ламп и с какими-то непонятными на первый взгляд медицинскими приборами. Не имевшие постоянного места шкафы колонисты сдвинули в угол, чтобы освободить место для нескольких переносных металлических коек.
Вот здесь и будет наша спальня, решила Рипли. Сюда придется отступать, если чужие твари прорвутся через все преграды. Последнее убежище. Если верить найденным Хадсоном чертежам, двери здесь прочней и стены толще, чем в любом другом помещении колонии. Операционная показалась Рипли похожей на гигантский сводчатый склеп, почему-то напичканный сложными приборами.
Если им придется убить себя, чтобы не попасть в лапы чужих тварей, то именно тут когда-нибудь спасатели найдут их тела.
Но пока что в операционной было тихо, спокойно и даже уютно. Рипли осторожно положила девочку на ближайшую койку, улыбнулась ей.
– Ну вот, полежи здесь и немного поспи. Мне нужно помочь остальным, но при первой возможности я загляну к тебе. Ты очень устала, и тебе необходимо отдохнуть.
Ньют смотрела на Рипли широко раскрытыми глазами.
– Я не хочу спать.
– Тебе нужно поспать, Ньют. Человек не может жить без сна. Ты отдохнешь и почувствуешь, что у тебя прибавилось сил.
– Но мне снятся страшные сны.
Это мне знакомо, подумала Рипли. Все тем же успокаивающим тоном она попыталась утешить девочку:
– У всех бывают плохие сны, Ньют.
Девочка забралась поглубже под одеяло.
– Но не такие, как у меня.
Не ручайся за это, малышка, подумала Рипли, а вслух сказала:
– Могу поспорить, у Кейси страшных снов не бывает. – Она взяла куклу из рук девочки и нарочито внимательно стала ее рассматривать. – Так я и думала: не вижу ничего плохого. Слушай, попробуй стать такой же, как Кейси. Притворись, что у тебя здесь ничего нет. – Рипли прикоснулась ко лбу девочки.
– Ты хочешь сказать, мне надо сделать так, как будто у меня пустая голова? – улыбнулась Ньют.
– Да, совсем пустая. Как у Кейси. – Рипли провела ладонью по лицу девочки, убрала упавшую на лоб прядь. – Могу на что хочешь поспорить, если ты так сделаешь, будешь спать спокойно и не увидишь ни одного страшного сна.
Рипли закрыла немигающие глаза куклы и отдала ее хозяйке. Ньют взяла Кейси и закатила глаза, как бы говоря: "Не рассказывайте мне эти детские сказки. Мне уже целых шесть лет."
– Рипли, ну как ты не понимаешь, она не видит страшных снов, потому что она просто кусок пластмассы.
– Ах, так. Прости меня, Ньют. Тогда, может быть, тебе удастся притвориться, что ты тоже сделана из пластмассы?
Девочка почти улыбнулась. Но только почти.
– Я попробую.
– Умница. Может, я тоже попробую.
Ньют прижала голову Кейси к своему плечу и задумалась.
– Мама всегда говорила, что на свете не бывает никаких чудовищ. Настоящих чудовищ. А они очень даже бывают.
Рипли гладила Ньют по головке, убирая светлые волосики с бледного лба.
– Да, бывают. Ты сама знаешь.
– И они такие же настоящие, как ты или я. Это вовсе не выдумки, и они приходят не из книжек. Они самые настоящие, совсем не такие, каких я раньше видела в кино. Почему взрослые обманывают детей, почему говорят неправду? – в голосе Ньют чувствовалась обида.
Рипли понимала, что этому ребенку не солжешь. Впрочем, у нее и не было ни малейшего желания обманывать Ньют. Девочка прошла через слишком тяжелые испытания, и теперь ее так просто не проведешь. Женщина инстинктивно чувствовала, что если она хоть раз обманет Ньют, то потеряет ее навсегда.
– Понимаешь, не все ребята такие сообразительные, как ты. Я хочу сказать, правда не всегда приятна. Если детям говорить правду, они могут испугаться, или взрослые подумают, что они испугались. Взрослые почти всегда недооценивают способность маленьких детей воспринимать правду и потому стараются облегчить им жизнь, приукрашивая ее.
– А вот эти чудовища. Правда, что одно такое росло в маме?
Рипли принялась старательно укрывать одеялом худенькое тельце.
– Не знаю, Ньют. Этого никто не знает. Я правду говорю. Думаю, что люди вообще никогда ничего не узнают.
Девочка на минуту задумалась, потом решила уточнить:
– Эти чудовища родятся, как дети? Как человеческие дети? Они ведь тоже растут внутри.
По спине Рипли пробежал холодок.
– Нет, не так, совсем не так. У людей все совсем по-другому. По-другому начинается, по-другому ребенок появляется на свет. У людей и мама и ребенок действуют вместе, помогают друг другу. А у чужих тварей…
– Понимаю, – прервала ее Ньют. – А у тебя были дети?
– Да. – Рипли подтянула одеяло к подбородку Ньют. – Только один ребенок. Девочка.
– А где она сейчас? Осталась на Земле?
– Нет. Ее уже нет.
– Значит, тоже умерла.
Ньют не спрашивала, а просто констатировала факт. Рипли задумчиво кивнула, пытаясь вспомнить маленькую девочку – крохотное чудо с падавшими на глаза темными кудряшками. Как и Ньют, как и почти все дети, она ни минуты не сидела на месте, очень любила играть. Потом Рипли вспомнила фотографию пожилой женщины. Ту фотографию она видела всего лишь раз в жизни. Девочку и пожилую женщину связывало время, которое для Рипли прошло в гиперсне. Отца ребенка она помнила еще хуже. Кем она была? Влюбленной девушкой, потерявшей способность здраво рассуждать. Потом были мгновения счастья, померкшие при первом столкновении с реальностью. Развод. Гиперсон. Время.
Рипли встала, принесла портативный обогреватель. Нельзя сказать, чтобы в операционной было неуютно, но добавить тепла не помешает, подумала она. Обогреватель был похож на обыкновенный пластиковый стержень, но стоило ей нажать кнопку "Включено", как он тихо зажужжал и засветился изнутри. Ожили нагревающие элементы, и потоки теплого воздуха сделали стерильную операционную более подходящей для жизни человека. Ньют сонно моргнула.
– Знаешь, Рипли, я вот что подумала, – сказала девочка. – Может, я смогу заменить ее. Твою дочь. Не на совсем, конечно, а так, на время. Давай попробуем? Даже если тебе не понравится – не страшно. Я все пойму. Не беда. Что ты думаешь?
Рипли пришлось собрать всю свою волю, все, что еще оставалось от ее прежнего самообладания, чтобы не разреветься на глазах у девочки. Она крепко обняла Ньют. Рипли понимала, что и она и девочка могут не дожить даже до рассвета, что, возможно, в последнюю страшную минуту ей самой придется направить импульсный карабин в белокурый затылок Ньют.
– Думаю, это самая лучшая из всех мыслей, которые мне довелось выслушать за целый день. Давай поговорим об этом попозже, хорошо?
– Хорошо, – ответила Ньют и робко, с надеждой улыбнулась.
Рипли выключила свет и хотела было встать, но крохотные пальчики отчаянно вцепились в ее руку.
– Не уходи! Пожалуйста!
С большой неохотой Рипли высвободила свою руку.
Все будет хорошо. Я далеко не уйду, буду в соседней комнате, вот за той дверью. И не забывай, что тебя охраняет вот эта штучка, – Рипли показала на маленькую видеокамеру, установленную над дверью. – Ты ведь знаешь, что это такое?
В полутьме Рипли скорее почувствовала, чем увидела, как девочка коротко кивнула.
– Ага. Это видеокамера безопасности.
– Правильно. Видишь зеленый огонек? Значит, она включена. Мистер Хикс и мистер Хадсон проверили видеокамеры безопасности и сказали, что все они работают. Камера следит за тобой, а я буду смотреть на экран видеомонитора в другой комнате. Мне будет все видно не хуже, чем здесь.
Ньют все никак не решалась отпустить Рипли, поэтому та сняла браслет-передатчик, который дал ей Хикс, и, укоротив его чуть ли не втрое, застегнула на тоненьком запястье.
– Вот так. Это тебе на счастье. Браслет тоже поможет мне не потерять тебя. А теперь спи – и чтобы никаких снов. Договорились?
– Я постараюсь.
Девочка поудобнее закуталась в чистые простыни. В тусклом мерцании контрольных лампочек, светившихся на медицинских приборах, Рипли видела, как Ньют, улегшись на бочок, прижала к себе куклу и закрывающимися против ее воли глазами следила за крохотным зеленым огоньком, светившемся на браслете. И стараясь двигаться бесшумно, Рипли вышла из операционной.
Горман впервые после шока приоткрыл глаза. Его блуждающий взгляд пока был бессмысленным и свидетельствовал лишь о том, что лейтенант еще жив. Впрочем, и это было хорошим признаком – хоть один робкий шаг к выздоровлению.
Рипли наклонилась над неподвижно лежавшим на столе офицером, заглянула в его зрачки. Интересно, узнает он меня или нет, подумала она.
– Ну как? Я вижу, он открыл глаза, – спросила Рипли.
– Должно быть, только на это у него и хватило сил, – ответил Бишоп.
Он сидел рядом, за рабочим столом, в окружении приборов и сверкающих медицинских инструментов. В ярком свете единственной мощной лампы его лицо заострилось, приобрело какое-то зловещее выражение.
– Он ощущает боль?
– Нет, если верить показаниям приборов. Правда, эти показания не слишком надежны. Уверен, он сам скажет нам, как только сможет справиться со своими голосовыми связками. Между прочим, мне удалось выделить этот яд. Интересное вещество. Оказалось, это мышечно-специфичный нейротоксин. Он действует только на второстепенные системы и органы человека, не затрагивая дыхания и кровообращения. Любопытно, как им удается подбирать дозу для каждого отдельного организма при всем их разнообразии? Неужели инстинктивно?
– При первой возможности я расспрошу одну из этих тварей. – В этот момент одно веко лейтенанта открылось почти полностью, потом снова задрожало и опустилось. – Не пойму, то ли у него непроизвольно подергиваются веки, то ли ему становится лучше?
Бишоп кивнул.
– Очевидно, токсин постепенно разрушается. Он очень устойчив, но организм человека со временем разлагает и его. Продукты распада токсина уже начинают появляться в моче. Все-таки человеческий организм – поразительно совершенная машина. Приспосабливается буквально ко всему. Если токсин и дальше будет выводиться так же быстро, то лейтенант вскоре проснется.
– Разрешите мне сделать кое-какие предварительные выводы, – сказала Рипли. – Очевидно, чужие твари парализовали оставшихся в живых колонистов, перенесли их в ту камеру под станцией и замуровали в коконах, чтобы использовать в качестве инкубаторов для выращивания вот таких молодых особей. – Рипли показала на дверь комнаты, в которой стояли цилиндры с мертвыми и еще живыми тварями. – Следовательно, этих паразитов должно быть достаточно много, я права? По одному на каждого колониста. В лучшем для нас случае сотня с лишним, если считать, что в последнем бою мы уничтожили примерно третью их часть.
– Да, получается так, – охотно согласился Бишоп.
– Но эти паразиты, по крайней мере в форме ладони с пальцами, вылупляются из яиц. Тогда откуда же берутся яйца? Тот человек, который нашел космический корабль, зараженный паразитами, успел нам сообщить, что там было много, очень много яиц, но сколько именно, он не сказал. А после него на том брошенном корабле никого не было, кроме кого-то из колонистов, конечно. С другой стороны, возможно, что не все яйца были жизнеспособными.
Судя по всему, колония была уничтожена сравнительно быстро. Значит, маловероятно, чтобы первые появившиеся в колонии чужие твари таскали сюда яйца с брошенного корабля, на это у них просто не было времени. Следовательно, существует иной источник их появления.
– Верно. Сейчас это самый важный вопрос. – Бишоп развернул кресло так, что оказался лицом к лицу с Рипли. – После того как стало очевидным постигшее колонию бедствие, я постоянно думаю над этим.
– А не появилось ли у вас каких-нибудь мудрых мыслей или хотя бы глупых идей?
– Пока не будут получены веские доказательства, все мои мысли остаются лишь гипотезами.
– Тогда изложите ваши гипотезы.
– Можно допустить, что существует некая аналогия между чуждыми нам организмами и некоторыми видами насекомых с социальным образом жизни, например, колонией муравьев или термитов, управляемой одной особью женского пола, которая и является источником новых яиц.
Рипли поморщилась. Наука о насекомых слишком далека от астронавтики, и разговаривать на языке энтомологов для нее было непросто.
– Но ведь матка тоже появляется из яйца?
– Совершенно верно, – кивнул Бишоп.
– А если на чужом корабле не было такого яйца, из которого могла бы вылупиться матка?
– В сообществах насекомых не бывает особых маточных яиц. По мере необходимости их создают сами насекомые-рабочие. Любые насекомые – пчелы, муравьи, термиты – используют одну и ту же тактику. Они выбирают обычное яйцо и начинают усиленно подкармливать развивающийся в нем зародыш особой пищей, обогащенной определенными питательными веществами. У пчел, например, эту пищу называют маточным молочком. Компоненты этого молочка изменяют строение зародыша так, что в конце концов из него развивается не насекомое-рабочий, а вполне оформившаяся матка. Теоретически колыбелью для матки может стать любое яйцо. Почему для этой цели насекомые выбирают одно яйцо, а не другое, мы пока не знаем.
– Вы хотите сказать, что все эти яйца отложила одна тварь?
– Да, но внешне совсем иная, чем те, с которыми нам пришлось сталкиваться. Если развивать далее аналогию с насекомыми, то можно предположить, что матка чужих тварей по своим размерам намного превосходит тех особей, которые напали на колонистов. Именно так обстоит дело у муравьев и термитов. Матка термитов, например, настолько перегружена яйцами, что даже не может самостоятельно передвигаться. Ее усиленно кормят термиты-рабочие, они же ухаживают за ней, ее оплодотворяют трутни, охраняют особые насекомые-воины. Кстати, матка термитов совершенно безобидна. Напротив, пчелиная матка намного опаснее обычных рабочих пчел – она может жалить неоднократно. В ней сосредоточена вся суть жизни пчел, она в буквальном смысле слова является матерью сообщества.
Нам повезло, что по меньшей мере в одном отношении аналогия между насекомыми и чужими тварями не сохраняется. Муравьи и пчелы развиваются непосредственно из яиц, проходя последовательно стадии личинки, куколки и взрослой особи. Эмбрион чужого организма может развиваться лишь в том случае, если он паразитирует в организме-хозяине. Если бы это было не так, то сейчас весь Ахеронт уже кишел бы этими тварями.
– Все это весьма интересно, – подвела итог Рипли, – но не очень утешительно. Чужие твари намного крупнее термитов или муравьев. А что если они обладают еще и разумом? И существует ли на самом деле матка? Тогда, на "Ностромо", мы не смогли ответить ни на один из подобных вопросов. Времени на размышления не было, мы только боролись за выживание.
– Трудно сказать что-то определенное, – задумчиво протянул Бишоп. – Впрочем, есть одна идея, которая, пожалуй, заслуживает внимания.
– Какая же?
– Возможно, чужие организмы влечет лишь слепой инстинкт, тяга к теплу или еще к чему-то, но если предположить, что матка существует, то она должна была выбрать для инкубации яиц такое место, которое мы не могли бы уничтожить, не разрушив всю колонию. Я имею в виду отсеки под теплообменными установками на станции по преобразованию атмосферы. Если это место выбрано случайно, тогда чужие организмы, вероятно, не разумнее обычного термита. Если же выбор направлял интеллект, то нашему положению не позавидуешь. Тогда нам грозит серьезнейшая опасность.
Конечно, все это только предположения. Насколько они справедливы, я не знаю.
Может быть, в самом деле яйца были принесены сюда первыми появившимися на свет особями. Не исключено, что у них вообще нет ни матки, ни социальной структуры. Впрочем, неважно, руководствуются эти существа интеллектом или инстинктом, действуют они вполне согласованно. В этом мы могли убедиться на собственном опыте. Мы видели, что они умеют нападать сообща.