Поезд, набирая скорость, понесся вперед. Профили серых зданий замельтешили за стеклом. Странно, но ни разу находясь внизу, я не вспомнил о своей работе. Те идеи, которые занимали меня в Аптауне, отошли на второй план. Новая, увиденная мною жизнь, полностью затянула сознание. Мне безумно хотелось позвонить Майку, хотелось поделиться с ним тем, что довелось мне пережить. Но звонить было нельзя, Майк запретил. А ведь он был, пожалуй, единственным человеком, который представлял, как в дальнейшем должна сложиться моя жизнь. Кем был тот безумный профессор, который согласился поработать надо мной? Чем закончится для меня его эксперимент?…
Между тем, мы приближались к окраине города. Здания становились всё ниже, дорога всё круче уходила вниз. Посветлело, мы покидали город. Я оглянулся назад. Что же увидел я?… Ужас! Облако серого смога и горы мусора, высыпающиеся из промежутков между домами. Молчаливым упреком несовершенствам нашей цивилизации представился мне этот пёстрый, гниющий покров. Бездумно сбрасываемые вниз отходы покрывали всю землю. Надушенный ароматами благовоний Аптаун не хотел признавать этого, он стремился ввысь. Мы хотели убежать от проблем, от испорченной нами же земли. С боков дымили трубы заводов.
Я уезжал из города, над которым кружились бесчисленные черные стаи ворон.
Едкий запах отходов стал пробиваться внутрь вагона, включилась система вентиляции. Она очистила воздух, я же, найдя пластиковую затворку, прикрыл ею окно. Когда я, не выдержав скуки, поднял её снова, я был поражен. Никакого мусора, никакого намека на близость города, только гладь сочной зелени простиралась за окном. Путешествуя до этого момента лайнерами, никогда раньше я не видел того, что находилось внизу. Взмывая ввысь, за облака, самолет не давал возможности разглядеть землю. Я улетал из Аптауна одного города и приземлялся в такой же другой. Сегодняшняя моя поездка позволяла рассмотреть территорию между городами. Сейчас, наш поезд двигался среди зелени лесов, перемежающихся с простором полей. Зная только теоретически о существовании массивов растительности, теперь я видел их вживую. Нетронутая человеком природа изумляла своей красотой. Каждый кустик, каждое деревце представлялось мне совершенным, а буйство красок было несравнимо ни с чем. Солнце, то самое солнце, которое в Аптауне боязливо пряталось за остроконечные шпили крыш, тут озаряло всё небо. А небо… Это был не жалкий синий лоскуток, это о невообразимо огромное пространство, сравнимое по размерам с самой землей. Моя рука потянулась к камере. Но никакой снимок, никакая запись не в силах были передать той идеальной гармонии, которую я видел перед собой. Вот она, безлюдная, вечная природа! Она существовала до и будет существовать после нас! В этот миг мне показалось, что только тут, вдали от городов и возможна истинная жизнь.
Заворожено я смотрел за стекло. Пейзажи сменялись один за другим, когда там, вдалеке, за ярко-желтого цвета полем, я разглядел верхушки крыш. Это были чудесные, почти сказочные домики. Двухэтажные, аккуратно выкрашенные, волшебной мозаикой черепицы пестрели они над зеленой листвой. Милые дворики, со стрижеными газонами напомнили мне что-то далекое, родное… Это были воспоминания из детства. Сады, ферма… Одна из моих игрушек была такой. Кто бы мог подумать, что то место, которое всегда казалось мне совершенно нереальным, в действительности существовало. Вот оно было сейчас передо мной. Фигурки пасущихся на лугу животных, силуэты трудящихся возле своих домов людей… Всё было как тогда, только на этот раз реальным. В этих домах жили люди. Как им удавалось существовать здесь? Что помогало им обитать вдали от больших городов, в месте, на которое, наверняка, не распространяла своё действие Система? Почему они не боялись жить вот так, открыто? Кто защищал их от врагов – воров, мародеров, убийц? Было ли у них что-то, эффективнее Системы слежения? С помощью чего они сохранять порядок вокруг?
Равнины за окном сменились холмами, а я продолжал размышлять. Так ли нужна нам Система? Там, в Мидлтауне, я видел, что людям удается её обойти. Даже если мы оснастим сканерами и датчиками каждый уголок, каждый сантиметр пространства, поможет ли это нам? Можно ли создать что-то совершеннее Системы? Ведь Система защищает нас от нас самих же. Можем ли мы сами контролировать свои поступки? Сумеем ли не из страха, а повинуясь искренним убеждениям стать теми, кто не способен причинить другим вред?
Сейчас я и сам собирался обойти Систему, я хотел обмануть всех. А если эксперимент с моим участием удастся? Тогда сотни людей смогут, подобно мне, меняя внешность обходить существующий закон. А если эксперимент постигнет неудача? Что будет тогда со мной? Что это за сумасшедший профессор? Кто этот человек?…
У меня было много вопросов и слишком мало ответов. Я задремал…
Когда я проснулся, за окном было уже совсем темно. Поезд продолжал свой путь. Теперь он двигался во мраке наступившей ночи. Моя спина затекла. Не привыкнув к столь длительным переездам, моё тело болело. Я попытался размяться, поерзал на кресле, но желанного облегчения не получил. Сгибаясь от ноющей боли, потирая руками поясницу, я заковылял туда, откуда в вагон проникали запахи свежеприготовленной еды.
Ведомый дразнящими ароматами пищи, я пробирался сквозь притихшие при наступлении ночи вагоны. Я остановился только тогда, когда набрел на обычную мидлтауновскую забегаловку, только теперь уже на колесах. За стойкой у стены человек в помятом белом фартуке кидал в печь за полуфабрикатом полуфабрикат. Несколько хлипких столиков, поставленных у другой стены, были свободны. В дальнем углу зала, я заметил развалившегося за столом человека. Заняв единственное в этом зале мягкое кресло, он выглядел подвыпившим. Поддавшись разыгравшемуся от вкусных запахов аппетиту, не видя здесь ничего другого, уныло я принялся накладывать на тарелку распаренные, раздувшиеся от нагрева в печи куски. Теперь уже эта еда не казалась мне столь привлекательной, как утром. Это тогда, в первый раз запах её мог обмануть меня, теперь же, мой включившийся разум твердил мне, что эта еда вредна. Я понимал, что содержимое моей тарелки сплошь состоит из подрывающих здоровье синтетических компонентов, но как только первый кусочек этой пищи оказался у меня во рту, я снова забыл обо всём. Не в силах сопротивляться власти химических добавок и усилителей вкуса, я, как и утром, принялся набивать свой живот. Не будь я ученым, я бы никогда не догадался о том, что происходит в Мидлтауне. Однако теперь, поглощая то, что ели Мидлтаунцы каждый день я был практически уверен в том, что знаю причину той суеты, которая царила повсюду вокруг. Свободный крелатин – неизбежный продукт всех химических добавок, приводящий у животных к накапливанию мышечножировой массы, у людей вызывал хронический переизбыток энергии. Я был готов поспорить, что все Мидлтаунцы мало спали, испытывали постоянные приступы беспокойства и… вряд ли доживали до пятидесяти лет. Всегда молодые, всегда энергичные, они покидали жизнь в рассвете лет. Никто из них, видимо, даже не догадывался, каким образом меняла работу их организмов потребляемая ими еда. Они, наверняка, считали, что всё происходящее с ними вполне нормально. Кто, как и когда подменил им этими биосинтетическими суррогатами нормальную еду? Гнался ли тот человек за дешевизной, не зная о последствиях такого шага, или сознательно истреблял среднеуровневых людей? Ведь, если подумать, значимость Мидлтаунцев в социуме не так уж велика. Они ничего не производят, как нижние даунтаунцы, ничего не изобретают, подобно жителям поднебесного Аптауна. Занимаясь рутинным бумажным трудом, мидлтаунцы относились к тому уровню города, в котором просто перераспределялся денежно вещевой поток. Та работа, с которой вполне могли справиться цифровые программы, породила целый общественный слой. Так ли нужны были все эти люди?… Пребывая в вечной суете, создавая вокруг себя видимость собственной значимости, они не понимали, что никто даже не заметит их уход. Мидлтаун вполне можно было бы упразднить, но для чего-то он оставался по-прежнему существовать… Не для того ли, чтобы аптаунцы спускались сюда?
Покончив со своим поздним ужином, радуясь тому, завтракать я буду уже "здоровой" пищей наверху, я принялся разглядывать того единственного посетителя, который развалился в кресле за столиком в углу. Его лицо показалось мне поразительно знакомым. Где и когда я мог видеть его? Одежда этого человека, правда, изрядно потрепанная и помятая, своим стилем и покроем выдавала в нём представителя или бывшего представителя Аптауна. Человек всё время пил… То и дело, он отхлебывал из горлышка бутылки. Я силился вспомнить, где же мог раньше повстречать его… Наверняка, это было где-то наверху… И тут меня осенило. Это же был Тони Доно. Человек, сидящий сейчас в углу зала, был не кем иным, как известным в прошлом актером и певцом. Фильмы с его участием я смотрел ещё подростком. Я был удивлен. Неужели это и правда был он? Тот самый Тони?… Кумир миллионов, правда, сильно постаревший, но тем не мене не утративший знакомые черты, сидел в углу зала за столом. Он же идол, звезда! Живой, настоящий Тони Дано был сейчас передо мной! Но что делал Тони тут, в среднеуровневом поезде на полпути по дороге в Квебек?
Не знаю, как бы повел я себя при встрече со знаменитостью в Аптауне, но здесь, в свободном от всяких предрассудков месте, я, не задумываясь, направился к соседнему столику.
– Вы Тони Дано? – потряс я готового в любой момент уснуть незнакомца. Тот поднял голову, недоверчиво покосился на меня и спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Ну фильмы… Фильмы с вашим участием… Я даже посетил когда-то ваш концерт…
Глаза незнакомства засветились.
– Садись, садись…, – захлопал он рукой по свободному стулу.
Я присел.
– Ты и правда помнишь меня? – спросил Тони, наполняя для меня стакан.
– Ты видел мою "Жару", "Восстание"?
– Да, и "За гранью", и "Бездну"…
– Да уж, хорошие были времена…, – сказал Тони, снова отхлебнув из бутылки.
Я тоже сделал глоток. Мутная жидкость в стакане оказалась на редкость крепкой. Она больно защипала нёбо и обожгла язык. Тони пододвинул мне тарелку с начатой едой.
– И что тебе нужно от меня? – вдруг насторожился он.
– Да ничего…, – развел я руками, не зная, что и ответить. – Хотел убедиться, что это именно вы. Я ведь вырос на фильмах с вашим участием. Вы были моим кумиром.
– Поклонничек, надо же!..
Пространство разрезал громкий скрежещущий звук. Тони Дано захохотал.
– Ну и кто я теперь? Кто? Да никто! Я теперь ничто, ноль. Ни денег, ни голоса, ничего… Да и из поклонников вон только ты…
Я молчал.
– Вот оно где всё, – постучал Тони по стеклу бутылки. – Вот сюда всё ушло. Думаешь, кто-нибудь помнит теперь обо мне? Все разбежались, все… Для всех я умер! Они списали, отправили меня сюда, вниз и забыли…
– Я вас помню… – сказал я.
– Ты?! Да ты знаешь, сколько у меня было поклонниц? Толпами собирались… Днями стояли под моими окнами, а теперь… – Дано махнул рукой.
– Почему вы бросили сниматься? Почему не даете концерты? Вы же были так популярны… – поинтересовался я.
– Как же… Концерты…, – заворчал Дано. – Какие там концерты…
– Вы больны? – участливо поинтересовался я.
– Как же болен… Жди… Списали меня, выкинули, отправили вниз…
– За что? – возмутился я.
– Да… ну наверно было за что… Ну, конечно, ничего криминального… Но Система решила, что в высшем обществе мне не место…
– Вы теперь живете в Мидлтауне?
– Да, – недовольно отвернувшись, ответил Дано. – В Мидлтауне города Квебек.
– Но вы же были таким известным! – продолжал удивляться я. – Вы же знаменитость! Неужели и вас посмели…
– А для Системы все равны, – ответил Дано, снова отпив из бутылки.
Тони Дано – я вспомнил, как гремело это имя лет пятнадцать назад. Выходец из низов он ещё подростком обнаружил свой невиданный талант. Его голос… Благодаря ему, Тони удалось буквально взмыть наверх. Он будоражил, очаровывал зрителей. Его принял Аптаун, высший свет. Он собирал многотысячные залы, многомиллионная толпа его поклонников росла. Настоящий успех к Тони Дано пришел после его роли в кино. Это был фильм "Безумный музыкант"… Ярким, отчаянным, смелым запомнился мне Тони и вот… Теперь, в кресле передо мной сидел размякший старик.
– Э, да знаешь какая у меня была жизнь…, – окунулся в воспоминания Тони, не забывая отхлебывать из почти уже опустевшей бутылки. – Личный самолет, дом в двадцать этажей на самой верхушке Аптауна… Президент за руку здоровается, его жена ни одного моего концерта не пропускает… От поклонниц нет проходу… Всех возрастов, всех мастей… Девчонки из Мидлтауна любыми правдами и неправдами поднимались ко мне наверх, только чтобы возле моих дверей постоять… А их потом вниз, навсегда, без права подниматься наверх, блокировали… Всё было и слава, и почет, и любовь… Как новый фильм – так только Тони Дано, как награда – так мне…
Дано замолчал.
– А потом? Что потом с вами случилось? – сгорая от любопытства стал теребить его я.
– Болезнь, – ответил Дано. – Вот эта болезнь, – сказал он, снова постучав по стеклу бутылки. – Никакие доктора не смогли меня отвратить от этого. Не помогли… Гады! А ведь тогда всё было бы иначе…
Мне было жаль его. Я вспомнил, как резко оборвалась его карьера. Сначала он гремел повсюду, а потом… Тони Дано просто сгинул, исчез.
Его лицо перестало появляться на экранах, его имя пропало с афиш.
– А, да что там с тобой говорить…, – махнул рукой Дано, принимая меня, видимо, за средненького мидлтаунца. – Ты же даже не представляешь, как это, когда всё дозволено… Слава, деньги, престиж… Все носят тебя на руках… Твой талант дает тебе столько, что ты не знаешь, куда девать горы того, что имеешь… У тебя есть всё и что, что дальше?… Куда стремиться? О чём мечтать?… Скажу тебе честно, Аптаун разочаровал меня. Он не даёт новых впечатлений, а только заковывает тебя во всё более жесткие рамки. Мне нужен был Мидлтаун. Сначала один спуск в месяц… Потом раз в неделю… Потом через день, потом каждый день… Знаешь, почему Аптаунцы так бояться опуститься сюда? Знаешь, почему сначала так ревностно оберегают себя от нижнего мира?… Потому что тут, развлекаясь, тратя заработанные гонорары ты рискуешь увязнуть во всём этом, ты можешь больше уже никогда не подняться. Да нет, не потому, что Система не допустит тебя… Я в течение нескольких лет, делал внизу всё что хотел, а потом беспрепятственно проходил наверх. Нет… В этих бесконечных пьянках, потасовках, разврате я забыл о том, что мне нужно… Мне стало казаться бессмысленным собственное творчество, стали ненавистны часы, проведенные за работой… Я хотел только одного – ничего не делать, ни о чем не думать и просто отдыхать… Мне хотелось новых ощущений, а потом, когда всё это прошло и я попытался подняться наверх, никто там меня уже не ждал… Обществу наверху не нужен был алкоголик, потерявший свой талант и голос… Система больше не пропускает меня туда. Сколько трудов, столько врачей… Всё бесполезно… Идеальному обществу, идеальным людям такой, как я больше не нужен! Верх, это общество избранных, не имеющих права на ошибку…
Я очень хорошо его понимал.
– В детстве я всегда мечтал выбраться наверх, – продолжал Дано. – Я родился внизу, в Даунтауне… Ты вообще знаешь, что такое Даунтаун?… Беспросветная бедность и труд. Труд, труд и труд… Нескончаемая работа, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Ещё мальчишкой я поклялся, что выберусь оттуда… В шесть лет мне пришлось пойти работать на завод, а в десять я, раздобыв чужой идентификатор, пробрался в Мидлтаун… Сначала прятался по углам, спал на улице, а потом мне удалось устроиться работать уборщиком в одну из столовых. Мне повезло, в Мидлтауне вводилась система слежения по биометрическим параметрам, а не по цифровым идентификатором, при перерегистрации я был уже занесен в Систему, как житель Мидлтауна. К тому времени я знал, что наверху есть другой, совершенно другой мир. Я стал бывать в тех местах, куда любили ходить спускающиеся сверху Аптаунцы. Для меня они были боги… Пришедшие из поднебесного города, они несли в себе надежду на то, что на свете всё-таки существует счастливая жизнь. Они сорили деньгами, неустанно веселились и могли позволить себе всё, что угодно, а потом снова уходили наверх. Всеми силами я пытался найти возможность попасть туда, но пробраться наверх безграмотному сироте было не под силу. Система надежно защищала от меня высший мир. Второй раз мне повезло тогда, когда пьяный развратник Зарим Реграт открыл во мне голос. Он всегда заставлял меня петь после… Ну да… тогда я не брезговал ничем… Реграт был известным режиссером. Это он снял мой первый фильм. А потом… Я неожиданно стал знаменит. Мой голос открывал передо мной любые двери… Я, наконец-то, попал в Аптаун. Да не просто попал, я влетел, ворвался туда… Та самая Система, которая когда-то не давала мне перейти границу верхнего уровня, теперь открывала передо мной все двери… Самые престижные места Аптауна, теперь я везде был вхож… Восторги зрителей, внимание прессы, знакомство с самыми влиятельными людьми… Мой голос, мой неожиданно открывшийся талант творил чудеса. А теперь?… Теперь ничего этого нет… Куда всё подевалось? Никому не нужен.
Дано снова отхлебнул. По моим подсчетам Тони Дано был всего лишь лет на десять старше меня, однако, сейчас я видел перед собой заканчивающего свою жизнь старика.
– Эх, я был на таком верху, что даже не верил, что оттуда можно опуститься вниз… – разочарованно продолжал Дано. – А вот видишь… Видишь, как оно получается. Вот теперь доживаю на последние гроши, кое-как подрабатываю, да разъезжаю из города в город, надеясь, что хоть где-нибудь удастся проскочить в Аптаун.
Мне было жаль его. Унылый, размякший, всеми забытый, неужели он и правда надеялся снова подняться наверх? Зачем ему туда? В нашем мире он оказался случайно. Я понимал настоящую причину его падения. Не имея ни образования, ни соответствующего воспитания, жить в Аптауне никто не мог. Мы-то приобретали всё это с детства…
– Вот смотри… – делился со мной Дано, доставая из кармана какой-то помятый листок. – Вот он, смотри… Бывают такие случаи, когда лифт допускает ошибку и пропускает вверх заблокированного… Да ты почитай, почитай…
Я взял настойчиво протягиваемый мне замусоленный листок. Эта была заметка, в которой говорилось о том, что один раз заблокированный житель Даунтауна случайно проехал в Мидлтаун, Система дала сбой и пропустила его. В заметке заверялась, что неисправность ликвидирована и уже не повториться… Подумать только, Дано пытался отыскать этот чудо-лифт! Да знал ли он о том, насколько совершенна теперь Система?…
– Ну, ты видел?… Си-сте-ма да-ла сбой, – водя грязным пальцем по заметке, прочитал по слогам Дано.
Это было невероятно, он не умел толком читать. Я встал. Я не мог дальше вести беседу с безграмотным человеком… А ведь это был мой кумир! Теперь образ его для меня померк, растворился во мраке его бессвязных воспоминаний. Яркая привлекательная картинка оказалось дешевкой… Король был развенчан! Для меня он больше не был звездой. На самом деле Тони Дано ни своей экранной смелостью, ни героизмом, ни умом не обладал. В том человеке, которого я обожал, на самом деле жило совсем другое существо.
Я побрел к своему месту. Поезд спал. Уткнувшись в свои кресла, согнувшись в неудобных позах, пассажиры пытались за выдавшийся им недолгий промежуток спокойствия восстановить силы для следующего дня.