А жёстко отец их, - подумал Волчар с невольной весёлостью. - В такую-то жару, да в нагих бронях. Как из Киева выедут, так небось все и запарятся. А ведь и это неспроста, - вдруг понял он.
Выехав за ворота, воевода на миг остоялся, оглянулся, ища окна терема. Нашёл Волчара, чуть заметно подмигнул, и тут же отвернулся вновь, утвердив на челюсти желваки. Резко махнул рукой и весь десяток сорвался мало не вскачь вниз по Боричеву взвозу. Почти за каждым кметьем скакал ещё и вьючный конь.
На душе Некраса слегка полегчало. Нет, отца так скоро без хрена не съешь.
Сзади скрипнула дверь, и Волчар обернулся.
Горлинка, вся заплаканная, вдругорядь бросилась ему на грудь.
- Волчар, я не понимаю! - она стукнула крепкими кулаками по его плечам. - Что случилось? Куда отец уехал?
- От князя великого отъехал…
Горлинка отпрянула.
- К-как?!
- Ну как отъезжают, - пожал плечами Волчар, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно. - Взмётную грамоту написал.
- Да почто ж?
Некрас вдругорядь пожал плечами. На душе было невыразимо мерзко, - он врал собственной сестре. Но иначе нельзя, - рухнет вся задумка отца, - домочадцы должны себя вести так, словно всё взаболь.
- А мы-то что ж? Почто он один уехал?
- Опасно, - обронил Волчар. - Вам надо ныне же уехать в Берестово. Тебе и матери.
- А ты?!
- Я приеду вечером.
Она опять заплакала. Некрас погладил сестру по спине.
- Ну что ты, сестрёнка. Ты ж у нас поляница, валькирия. Нельзя тебе плакать. Волчицы не плачут. Забыла?
Сестра ткнула его в плечо кулаком, утёрла слёзы и убежала за дверь.
На дворе уже вдругорядь ржали кони. Мать, Забава Сбыславна, уже опомнилась от первого потрясения, пушила холопов, заставляя укладывать скарб. Скрипели телеги, заполошно ревела какая-то дворовая девка. И чего орёт, - раздражённо подумал Некрас, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Усталость, что он доселе держал в себе каким-то усилием воли, вдруг навалилась тяжеленной каменной глыбой.
Спать.
Он даже не сможет выйти на глядень, проводить мать и сестру в Берестово. А его слова про то, что он непременно ныне же приедет к ним - всего лишь слова. Он и сам не знал - приедет он или нет.
Спать.
Нет, ты выйдешь! - свирепо велел себе Волчар. Мало не пальцами раздвинул веки, поднялся, шатаясь от неимоверной усталости, подошёл к окну.
Вовремя. Небольшой обоз из четырёх телег выкатился за ворота. Сестра обернулась с переднего воза, завидя Волчара в окне, долго махала рукой, а у него не было даже сил, чтобы махнуть в ответ.
- А мама-то где ж? - оторопело пробормотал Волчар.
Она подошла сзади совсем неслышно, но Некрас всё же услышал. Обернулся.
- Мама… ты что, осталась?
- А чего мне там-то, - мотнула головой Забава Сбыславна. - Горлинка не маленькая, не потеряется там и без меня.
Она отвела взгляд, утирая слезу уголком платка.
Волчар вернулся в хором и обессиленно сел на лавку. Глаза закрывались сами собой. Руки сжались, комкая медвежью шкуру на лавке, но тут же разжались вновь. Сознание померкло.
Спать.
2. Свенельд
Тропинка нырнула в кусты, они расступились, открывая широкую поляну, посреди которой примостился… нет, не острог, мой норманнский язык не поворачивался назвать это острогом, благо острогов я на своём веку повидал немало. И на Закате, в Валланде и в землях саксов, и здесь на Руси. Наш острогом не был, - невысокий частокол, всего одна вежа - для дозорного, внутри - землянки и одна изба - моя, воеводская. Варяжко жил вместе с воями в землянке. Острог этот мы строили осенью - было бы где перезимовать, да сил поднакопить. И было нас тогда всего-навсего десятка два. Ныне же, к весне скопилось за сотню, да ещё с сотню могли собрать с окрестных весей из тех, кто зимой приходил к нам, говорил со мной и с Варяжко, да клятву приносил на оружии и крови. И как только Владимир про нас не прознал ранее, - говорил с насмешкой Варяжко. Давно можно было накрыть нас, как куроптей сетью. Я горько усмехнулся - и с такой вот ратью мы собирались свалить Владимира!
Ворота были раскрыты настежь, а в них нас уже встречали. В остроге было с сотню воев, ровно половина нашей рати. Второй сотник (первый - Варяжко), Неклюд, ждал, кривовато улыбаясь. И по его взгляду я мгновенно понял, что у него есть важные новости.
Я спрыгнул с седла, тоже внутренне криво улыбнувшись. Ездить верхом я научился недурно для викинга, но вот сражаться на коне… Бросил поводья Ратхару, повернулся. Неклюд уже подходил, слегка прихрамывая - когда-то печенежский меч полоснул его по голени и рассёк сухожилие. Но сражаться Неклюд мог. И ещё как мог.
- Ну?
- Прибыли послы, - одними губами сказал Неклюд. - И вестоноша из Чернигова.
- Где они?
- В избе, - Неклюд едва заметно показал глазами на моё жилище. - Вестоноша в сенях, послы в горнице.
- Все вместе?
- Надо было врозь? - Неклюд поднял брови.
- Да нет, - я покачал головой. Что-то со мной уже не то. Скоро на свой собственный хвост оглядываться начну.
Я поймал на себе вопросительный взгляд Варяжко и кивнул. Гридень сделал многозначительное лицо, вытянул губы трубочкой и посмотрел в сторону крыльца.
Черниговский вестоноша встретил нас прямо в сенях, вскочив при нашем появлении и одёргивая кожаный кояр, - молодой парень с рыжим чупруном и озорными серыми глазами. Его сюда привели с завязанными глазами с лесной заставы и ни имён, ни лиц тех, кто сей час сидел в горнице он не знал. Он шагнул мне навстречь и протянул берестяной свиток. Молча.
- Ел? - спросил я, разворачивая бересто.
- Кормили, спаси бог, - отозвался он степенно, но в глазах его так и прыгали весёлые искорки.
На бересте были обычные буквы, но писанные вразнобой. Не поймёшь, что и написано.
- Ладно, - сказал я, кивая на дверь. - Ответа не будет. Ступай.
Вестоноша так же молча исчез за дверью. Блазень, да и только.
- Скиталу принеси.
В горнице было чадно и душно. Коптили лучины, волоковое оконце, затянутое бычьим пузырём, пускало мало света.
На пороге я остоялся и повёл взглядом. Их было двое, - и оба остались сидеть, чему я вовсе не удивился, зная про их знатность. Один, сухощавый и быстрый, с холодным умным взглядом, приветливо кивнул, другой же, кряжистый и невысокий, с сухим грубоватым лицом, даже и кивнуть не соизволил. Ладно, переживём.
- Гой еси, добрые люди, - обронил я, шагая через порог. Сел за стол. Поднял глаза на послов. - Здравы будьте, господа - и ты, князь Мстивой Ратиборич, и ты, боярин Твёрд Державич.
Боярин, сухощавый радимич, на сей раз разомкнул губы:
- И тебе привет, славный воевода Свенельд. Рад видеть тебя в добром здравии.
Князь же и на сей раз остался верен себе, - только что-то неприветливо пробурчал под нос. Ну, погоди, невежа древлянский, - подумал я, начиная свирепеть. - А ещё князь!
Мстивой Ратиборич и впрямь был древлянский князь - племянник печально известного князя Мала. Нынешние киянско-древлянские отношения - дело печальное, сложное и многотрудное, а завязались они сорок лет тому. Я невольно содрогнулся - чересчур хорошо помнил, как тогда всё сотворилось. И ведал даже то, чего не ведал более никто во всём Киеве. Да и средь древлян многие забыли. А я вот помнил. Отчасти ещё и пото, что был одним из главных виновников.
Сначала Ингвар-князь пошёл собирать дань в древлянской земле. Но допрежь того был заговор, мой, великой княгини и древлян, коим к тому времени изрядно надолызла наша власть. И князь Ингвар попал в древлянскую засаду, а князь Мал казнил его в размычке между двух берёз. А потом княгиня Вольга моими ратями предала мечу и огню Искоростень и всю древлянскую землю резню, казнила князя Мала, детей его вывезла к себе в Киев в заложники, а стол в Искоростене отдала брату Мала, - Ратибору, отцу этого вот спесивого валуха. Тот князь был сыну не в пример, хоть и ел из Вольгиной руки, а казнённого брата ей не простил: стал на сторону Святослава и воевал вместе с ним и против козар, и против греков. В тот год, когда Вольга померла, потеснился для Вольга Святославича, Овруч ему уступил, себе только Искоростень оставил. А на меня всегда косо глядел, да и сына Мстивоем не зря ж назвал. Да только, вот незадача, погиб Ратибор при Доростоле. А ныне сын его даже и говорить толком не хочет. Сам десять лет тому Вольга Святославича подбивал с Киевом воевать, Ярополка свергать - сам на древлянском столе сесть хотел…
Неслышно, но всё ж оторвав меня от навязчивых в последние мыслей о прошедшем, на пороге появился Варяжко. Протянул мне тонкую круглую палку-скиталу.
- Ныне нам, братие, надлежит решить, чего мы хотим, - тяжело сказал я, нарушая затянувшееся молчание. - Решить, что для того делать. И выбрать верховного воеводу.
Краем глаза я заметил, как при последних словах весь подобрался князь, и про себя язвительно подумал: ишь, губы-то раскатал. Небось, уже себя мнишь верховным воеводой? Хрен тебе. Не для того я всю эту кашу заварил, чтоб в последние дни поводья выпустить, да древлянскому увальню всё подарить. Я эту победу столько лет ковал… тебе и не снилось. Жалко, Лют не дожил… ничего это тебе Мстивой Ратиборич, тож припомнится.
- Чего тут решать? - недовольно буркнул Мстивой, видно, заметив, как я на него гляжу. А глядел я на него на редкость неприятно. - Выступать надо, не мешкая, да на Киев идти.
Между делом я намотал бересто на скиталу, выправил края свитка по резам на палке. Грецкая выдумка совместила буквы в надлежащем порядке. Прочёл написанное и приподнял брови. Вот мы и победили, - сказал мне внутренний голос.
- Это, конечно, так, - прищурился радимский боярин. - Только сколь мы ныне войска выставить возможем? Радимичи с тысячу воев наскребут. Немного, хоть и немало. А древляне?
Мстивой сверкнул недобрым взглядом - а тяжёл взгляд у древлянского князя! - в сторону радимича.
- Да уж не меньше, - процедил он. - Тот погром давно минул, оправились древляне.
И впрямь. Тому погрому уж лет сорок минуло, новые вои выросли, уже и за Вольга их много воевало… я-то помню.
- Добро, - уронил я, низя взгляд. - Я возмогу сотни две выставить, не более, но это сразу. А через месяц ко мне смогут прийти с полтысячи воев, когда прослышат.
Князь Мстивой, не скрываясь, скривился - похоже, не особенно верил моим словам. Да я и сам… не особенно верил. Две сотни - вот то, что заслуживало доверия.
- Ещё сотен семь придёт из Чернигова. Возможно и больше. Вот, - я показал всё ещё свёрнутое бересто, отданное вестоношей. - Это письмо от черниговского воеводы. Он с нами.
- Кто? - жадно спросил Твёрд Державич, вмиг оживясь. - Слуд или Претич?
Я в ответ только усмехнулся и смолчал. Твёрд слегка насупился, но возмущаться не стал - понимал. А вот князю древлянскому это вновь не по нраву пришлось, но он тож смолчал.
- Теперь иное, - продолжал я, шаря глазами по лицам обоих. - Чего мы хотим?
- Как это - чего? - непонимающе спросил Мстивой Ратиборич. - Киев взять! Разрушить змеиное гнездо! Камня на камне не оставить! Вытравить проклятое семя калёным железом! И вернуть благие времена…
- Благие - это какие? - подозрительно спросил Варяжко. - Уж не те ли, что каждый князь - сам по себе, и каждая земля - врозь?
- Ну да! - Мстивой даже пристукнул кулаком по столу. - Вернуть народам свободу!
- Не дам! - рявкнул я неожиданно для себя, да так, что у самого в ушах зазвенело. - Я за эту державу кровь свою лил, а ты… ты - мне… смеешь такое…
Я задыхался, сам не понимая, что со мной. Нашарил ворот, рванул - так что резная деревянная пуговица отлетела и покатилась по полу.
- И впрямь - не стоит так-то, - спокойно сказал Твёрд Державич. - Что-то ты, Мстивой Ратиборич не в ту сторону засупонил. Твой отец за ту державу тож воевал ещё в те поры, когда ты и аза в глаза не видел. А ты всё это похерить хочешь?
Мстивой сузил глаза и насупился, по челюсти заходили желваки. Замолк.
- Что черниговцы-то пишут? - спросил Варяжко, поймав мой многозначительный взгляд.
- Да того же самого хотят, что и Мстивой Ратиборич, - усмехнулся я тяжело. - Киев спалить. Только в том, чтоб все - врозь, они не согласны. Они Чернигов главным на Руси сделать хотят…
Я вмиг понял, что проговорился. Варяжко сделал мне страшные глаза, но было поздно. Мстивой обрадовано расхмылил, но тут же вновь надулся. Боярин же Твёрд удовлетворённо усмехнулся, вмиг поняв имя черниговского воеводы.
И впрямь - чего бы это воеводе Слуду, великокняжьему наместнику, желать пожара, потока и разорения Киева? Он бы уж скорее мою да Варяжко сторону принял. А вот тысяцкий Претич, коренной черниговец, потомок северянских бояр…
Да ладно. Чего и в самом деле-то на свой хвост оглядываться?
- А я вот иначе думаю, - вкрадчиво произнёс Твёрд Державич. - Совсем иначе.
Помолчал несколько мгновений.
- Не любо жить поврозь. Не для того мы кровь свою лили в войнах да походах. Да только и так, что Киев или Чернигов над всеми - тож не любо. Надо так, чтоб все земли - вместе. В каждой - своё княжение. А только войны промеж землями - запретить. А набольшего, великого князя - выбирать. От всех земель. И при нём - совет вятших. От всех земель!
Варяжко молчал, быстро обегая горницу холодными серыми глазами. А я слушал Твёрда, а в голове неотвязно крутилась одна и та же мысль: нет, ничего у нас не выйдет. Наш заговор удачей не увенчается уже потому, что у каждой земли и каждого воеводы - своя цель. Радимичу Твёрду потребен совет вятших при киевском князе. Для древлянина Мстивоя Ратиборича главное - уничтожить Киев и никого более не слушать, он в седую старину тянет. Для черниговца Претича - возвысить Чернигов. Для Варяжко - отомстить Владимиру. А для меня - что?
- Потом решим! - отрубил, наконец, Мстивой. - После победы.
Вот-вот. А после победы начнутся раздоры, и вновь все передерёмся.
- Надо выбрать над ратью старшего воеводу, - сказал я, вновь опустив глаза. - Черниговцы признают старшим меня. Остальное решать вам, вятшие.
Варяжко помолчал несколько мгновений, вновь вытянув губы трубочкой, потом кивнул - согласен, мол. Ему-то всё одно, под чьим началом Владимиру глотку резать.
- Ты? - глухо спросил у радимича древлянин. Видно было, что ему это не нравится.
- А, - махнул рукой боярин. - Выбирать-то больше всё одно не из кого. Кабы был здесь хоть Волчий Хвост или Слуд, так я бы ещё подумал…
От таких слов меня даже перекосило, невзирая на всю мою выдержку. Нет, не победить нам, подумалось вдругорядь.
Так вот и стал я старшим воеводой над нашей сбродной ратью.
3. Гюрята Рогович
Великая река плавно набегала на носы лодей, брызгая в стороны бурунами. Скрипели вёсла, дружно загребая воду: а-рвок, а-рвок! И с каждым рывком, лодьи словно выскакивали из воды, прыгая на сажень вперёд. Я сидел на носу головной лодьи, угрюмо грыз калёные орехи и сплёвывал за борт, стараясь, чтобы скорлупу ветром не бросило в лицо. Встречный ветер сердито и задиристо морщил воду, шевелил мои волосы, лаская кончиком чупруна бритую голову.
Для того, чтобы быть угрюмым, были все основания. Волчий Хвост - он и есть Волчий Хвост… не волчий, а лисий! Самое веселье оставил себе, а меня отправил на обходную дорогу. Впрочем, ворчал я больше для вида - где-то в глубине я понимал, что Волчий Хвост прав и я бы на его месте сыграть не смог. Тут уж без спора…
Сверху медленно надвигались высокие земляные валы с бревенчатыми городнями на гребне. Вышгород. Стольный град княгини Вольги, строенный ещё при Игоре-князе. Тогда она себе этот городок для забавы построила, да только вот он у Киева мигом всю черниговскую торговлю перенял. И потом, уже княгиней великой будучи, Вольга в Вышгороде времени больше проводила, чем в Киеве. Благо, и Киев тут тож рядом - не больше часа пути на лодье.
Длинные вымолы Вышгорода, как водится даже об эту, раннюю весеннюю пору, были забиты товарами и лодьями. Но одно место было свободно: оно всегда бывает свободно - княжье место. Туда наш кормчий и направил бег корабля.
Гребцы дружно выбросили с борта мочальные связки - не покалечить бы борт лодьи о суровые сваи вымола.
- Подвысь! - хрипло рявкнул за спиной кормчий. Вёсла дружно поднялись и втянулись, насколько можно, в лодью. Кормчий ловко повернул весло, лодья косо подкатилась к вымолу и мягко стукнула бортом о кромку.
Я не спеша поднялся и спрыгнул на доски вымола, они упруго прогнулись под ногами. Тонковаты, - подумалось к чему-то, как будто это была моя забота.
К лодье уже бежал местный мытник, чернявый Бакун:
- Куда?! Осаживай назад! Нельзя сюда, княжье место!
- Нам можно, - хищно улыбнулся я. - Мы по княжьему слову идём. Не признал меня, Бакун?
Мытник остоялся, прищурился и прикрылся ладонью - полуденное солнце било ему прямо в глаза.
- Гюрята? Рогович, ты, что ль?
- Признал? - улыбка сошла с моего лица. - Вот и ладно. Глянь-ка сюда.
Бакун глянул на бересто с княжьим знаменном у меня в руке и кивнул.
- Добро, причаливайте. Я ж ничего.
- Да мы уж причалили почти, - повеселев, ответил я и велел кметям. - Эй там, кто-нибудь, дайте отмашку на остальные лодьи.
- Отеня-то как, в граде?
- А как же, - охотно закивал мытник. Видно было, что ему хочется почесать язык с досужим человеком. - Ты к нему, что ль послан?
Вот любопытный.
- Да нет, - я не собирался раскрывать княжьи тайны мытнику, пусть и вышгородскому. - Мытников вот на честность проверяем. Как кто что скрадёт, так тут же голову с плеч.
Шутка, однако ко двору не пришлась.
- Так, стало быть, мне с вас и мыта никоторого не будет? - кисло спросил Бакун, до которого только что дошло, что княжьи люди мыта не платят.
- А то, - довольно усмехнулся я. - Да ты не расстраивайся, Бакун, ты своё ещё возьмёшь, подкатит грек какой или урманин…
- Подкатит, как же, - обиженно протянул мытник. - С самого утра только один вестоноша с той стороны проскочил…
- Что ещё за вестоноша? - беспечно спросил я, внутренне весь насторожась.
- Да пёс его знает, - пожал плечами Бакун. - Говорит, что от Слуда воеводы к великому князю… Брешет, как дворовый кобель, хоть знамено у него и Слудово.
- Почто брешет?
- Кабы к великому князю, так впору на челноке до Киева - эвон, рукой подать… А не коню горой ноги ломать.
- Может, спешное что, - возразил я. - Пото и на коне…
- Челноком здесь всё одно быстрее, - отверг Бакун. - Ты же вон, хоть и по важному княжьему делу, не пошёл конно горой, а на лодьях пришлёпал, хоть и против течения.
А ведь торгового человека не обманешь, - восхитился я про себя, не придав, впрочем, особого значения вести, - мало ли что бывает. И как тут же выяснилось, всуе…
За спиной глухо ударилась о вымол вторая лодья, доски сотряслись под ногами.
- Рухнет твой вымол когда-нито… - начал я, ожидая обычных стенаний мытника, что мол, где ж пенязи-то на починку взять.
- Да вон он, вестоноша-то, уже обратно скачет, - сказал внезапно Бакун. - Нет, не прибыльный ныне день. Одни княжьи люди только туда-сюда снуют.