Но на этом он и лопухнётся, - понял вдруг Свенельд, заметив, как хищно и довольно вспыхнули глаза Варяжко. Гридень тоже заметил и выделил тиунов способ биться. Варяжко вдруг полностью открылся, отведя меч чуть вниз и влево. Это получилось так легко, что опешил даже Свенельд, ждавший чего-то подобного. А Блуд торжествующе оскалился, его меч взвился вверх и ринулся, целясь гридню в плечо. Но Варяжко сместился на полшага вправо и перекинул меч в левую руку. Блуд промахнулся, его клинок птицей взвизгнул у лица Варяжко, кой повернулся к тиуну боком, и, слегка царапнув плечо гридня, угряз в землю. Варяжко крутанулся Блуду навстречь, клинок гридева меча располосовал грудь тиуна. Тот на мгновение замер, словно не веря, а потом его пальцы разжались, он уронил меч и упал.
Варяжко несколько мгновений разглядывал тело тиуна со странным выражением лица, потом поднял голову и глянул на Свенельда. И у воеводы мороз продрал по коже от его нечеловечески холодного и спокойного взгляда.
3
За утренним столом не было только Некраса. Волчий Хвост нахмурился - сын, небось, опять прошатался до первых, а то и третьих петухов на беседах да игрищах.
Боярин повёл бровью. Тиун, заметив это, быстро подошёл, и Военег Горяич спросил:
- Некрас?
- Дома, господине.
- Спит? - и, не дожидаясь ответа, хмуро спросил. - Когда пришёл?
Тиун помялся было, - неудобно было выдавать молодого хозяина, но заметив недовольный взгляд воеводы, ответил честно:
- С первыми петухами.
Военег хотел было приказать поднять сына, привести к себе и устроить ему разнос, но невольно улыбнулся, вспомнив себя в его годы, и решил: пусть спит.
Покончив с первой вытью, все разбежались по усадьбе кто куда, дочь - в сад, жена - в горницу, а сам Волчий Хвост так и остался в трапезной, тупо уставясь в окно. Слышал, как под окном в саду дочь возится с невесть отколь взявшимся приблудным щенком. Впрочем, воевода немедленно вспомнил, что это вовсе не щенок, а волчонок, и он не невесть отколь взялся, а его подарил сестре Некрас, выкупив у охотников.
Кувшин опустел уже почти наполовину, когда боярин услышал за спиной осторожные шаги. Так мог идти только тиун Путята, Некрас или какой-нито наёмник, посланный по его, Волчьего Хвоста, голову. Делать резкие движения не было ни желания, ни смысла. Волчий Хвост лениво приподнялся и обернулся. Путята, вестимо.
- Что ещё? - в подобные дни боярин особенно не любил, чтобы его беспокоили, даже в княжий терем ездил редко.
Лицо Путяты являло собой невиданную удручённость, и Волчий Хвост даже усмехнулся - настолько явно на нём было написано и бессилие перед вышней волей, и желание разорваться напополам, дабы угодить обеим сторонам. Дескать, и хозяин тревожить не велел, и набольший тормошит, покоя не даёт. Боярин даже не дал тиуну открыть рот, вмиг угадав его трудноту:
- Вестоноша от князя?
На лице тиуна проглянуло лёгкое удивление, но он сумел его одолеть и кивнул:
- Кроп. Без грамоты, так прибыл.
- Проведи в гостевую горницу, сей час я туда приду.
Когда Волчий Хвост вошёл в гостевую, Кроп сидел, полуразвалясь на лавке с чернёной серебряной чарой в руке. Впрочем, увидев Волчьего Хвоста, он, чуть помедлив, вскочил - всё ж таки Военег Горяич был воеводой, а Кроп - простым отроком, не кметем даже. В том и заключалось немалое уважение, с коим взирали вои и гриди на Волчьего Хвоста и Добрыню - нелегко выслужиться из простых воев в воеводы.
Однако от Кропа подобное внимание Волчьему Хвосту мало не претило - услужливый и нагловатый, он мгновенно подмечал тех, кто в силе, и начинал перед ними лебезить. А с иными наглел, каким-то неведомым чутьём выделяя малейшие признаки княжьей немилости. Да и не ожидал от Кропа великого уважения Волчий Хвост, - уж кто-кто, а он-то точно не был у князя в великой милости.
Отколь взялось назвище Кропа, так ему не подходящее, Волчий Хвост не ведал. Да и не хотел ведать-то…
- Гой еси, боярин, - Кроп торопливо поклонился.
- Здравствуй и ты, Кропе, - кивнул воевода. - Садись, не стой, в ногах правды нет. Хотя… в том месте, на коем сидят, её не больше.
Кроп нерешительно усмехнулся, не зная, смеяться ему, аль нет.
- С чем послан?
- Князь просит приехать на пир, - торопливо сказал отрок, искательно заглядывая воеводе в глаза. Так вот отколь ноги растут у поведения Кропа.
- Просит? - удивился Волчий Хвост против воли.
- Да. Просит, - кивнул Кроп и понизил голос. - Я мыслю, он хочет тебе что-то поручить, какое-нибудь дело тайное…
Волчий Хвост только усмехнулся, - неужто князь Владимир свет Святославич вспомнил, наконец, про то, что его отец ни одного тайного дела без Военега не сделал. Подумал и тут же про себя зачурался - не дай Перун, вспомнит. Видоки подобных дел, что слишком много знают, долго не живут и жалеть их обычно не принято.
- Добро, - кивнул Волчий Хвост, и Кроп, всё так же недоумевающе глядя на него, медленно поднялся на ноги. Нерешительно скосил глаза в сторону чары. Не шевельнув и мускулом лица, Волчий Хвост протянул руку над столом и, наполнив чару, передвинул её отроку. Кроп торопливо и обрадовано цапнул чару со стола и в три глотка выхлебал вино. Волчий Хвост поморщился - невежа, это кипрское-то? - но тут же вспомнил, как только сегодня утром сам глотал это же самое вино точно так же.
Допив, Кроп удало тряхнул чупруном, падающим на левую сторону головы, и поставил чару на стол, слегка пристукнув.
- Благодарствую, боярин!
- Скачи в Детинец. Я вскоре за тобой буду, - пообещал Волчий Хвост.
Кроп вынырнул за дверь. Воевода откинулся на спинку кресла и паки закрыл глаза. Ехать в Детинец не хотелось до зела. Не любил Военег Горяич Владимировых пиров, да и самого князя - не особенно. И князь отлично знал - за что. За клятвопреступление, за братоубийство. Сей час, вестимо, многие кричат, что Ярополк-князь первым открыл кровавый счёт, убив Вольга. Подхалимы кричат. Ярополк был неповинен в смерти Вольга Святославича, а Владимир в смерти Ярополка - виновен. И можно сто лет твердить, что смерть Ярополка была необходима для единства Руси, для спокойствия земли, чтобы не делить Русь… но убийство есть убийство и кровь есть кровь! И всё одно Русь ныне не едина - под властью Владимира Святославича едва половина прежней Руси: Киева, Новгород, да Днепровский путь. И всё. Древляне наособицу, северяне и радимичи такоже, про дрягву и говорить нечего… Только вот выбора особенного у Волчьего Хвоста нет - из всех братьев Святославичей в живых на Руси остался только Владимир, а никого, опричь Святославичей ни Киев, ни Русская земля не примет. И опричь Владимира служить больше некому, не тешить же тех, кто от Руси отколоться хочет.
Мысли Волчьего Хвоста вдругорядь прервал тихий крадущийся шаг. Воевода раскрыл глаза и увидел крадущегося по переходу мимо двери сына.
Некрас мягко, по-звериному, шагнул через порог, и воевода невольно улыбнулся. Сын водил в бой сотню воев и уже имел прозвание. После отца он унаследовал непонятную иным любовь к волкам - их родовая легенда говорила, что основателем рода был волк-оборотень. На шее Некрас носил ожерелье из волчьих клыков, и звали его в дружине Некрас Волчар. Волчий Хвост даже залюбовался, глядя, как движется сын по гостевой горнице. Высокий, гибкий, жилистый, он рождал удивительное ощущение силы. Волк и волк!
Сын не заметил, что Волчий Хвост исподтиха наблюдает за ним. Пройдя по горнице туда-сюда, что-то убрав и переставив, Волчар протянул руку к кувшину, намереваясь взять чару, и наткнулся на отцовский взгляд.
- Доброе утро, - сказал воевода насмешливо.
- Утро доброе, - отозвался Некрас, чуть помедлив от неожиданности. - К князю зовут?
- Зовут, - кивнул Волчий Хвост нехотя. - Не хочется, а надо.
- Попала собака в колесо - пищи да беги? - сказал сын насмешливо, но так, чтобы не выйти из граней приличия.
Воевода глянул на него мрачно, и усмешка сбежала с лица Некраса.
- Ты когда сегодня домой-то явился? - и, не дожидаясь ответа, Военег захолодил голос. - К третьим петухам, небось?
- К первым.
- Тебе сей час не об игрищах, а о службе надо думать! - повысил голос Волчий Хвост.
Некрас глянул на отца вприщур:
- А я что, в службе последний?
Волчий Хвост смягчился:
- Нет, не последний, - помолчал. - Ладно. Отоспался? Вот и добро. В Детинец-то едешь ныне?
- Нет. Ныне обойдутся и без меня, Добрыня меня отпустил.
- Добро, - повторил воевода. - А я поехал. А то Владимир свет Святославич небось уж опять пир закатил.
Он вышел из горницы, нарочно не замечая удивлённого взгляда Некраса.
Ему меня уже не понять, - с горечью думал Волчий Хвост. - Мы были иными, не такими, как они. Владимировы кмети да гриди только пируют да похваляются, а поколение Волчьего Хвоста лишних слов на ветер не бросало, зато от Козарии ныне ни слуху, ни духу. Князя Святослава Игорича Волчар помнит плохо, хотя гибель Ярополка помнить должен. Но одно дело - знать князя понаслышке и понаслышке же ведать об его гибели, а другое - знать князя в лицо, служить ему и узнать об его гибели из первых рук. А Некрас и Ярополку-то не служил, ему и было-то в ту пору всего лет пятнадцать.
Волчий Хвост вышел на крыльцо, конюший уже вёл ему коня. Кивком воевода велел отворить ворота, вспрыгнул в седло и ткнул коня каблуками. Старшой дружины Самовит уже был в седле и ждал воеводского приказа.
Ворота отворились. Улица под вопль Самовита и конский топот рванулась навстречу.
Дверь отворилась, и в лицо ударил густой запах человеческого жилья, горячих мужских тел, жареного мяса, грецких, индийских и агарянских приправ, вина, мёда и пива. Волчий Хвост поморщился, но через порог всё же переступил, - князь звал, и негоже было пренебрегать. Самому ему ни прибыток, ни почести княжьи уже были не нужны, хоть вроде бы ещё и не стар. Да только… жаль службу княжью оставлять, да и Некрас служит, невместно ему будет на службе без отца-то. Сыну почёт по отцу идёт. Уйди сей час Военег Горяич, и… соперники по службе Некраса, вестимо, не задвинут, а только ему всё одно станет труднее.
По столу можно было скакать верхом в полном вооружении, пожалуй, даже двум всадникам можно было бы разминуться. Князь сидел в голове стола на высоком кресле - первый среди равных… Резное деревянное кресло не хуже трона грецких василевсов, только золота и самоцветов на нём нет. Подумав так, воевода Волчий Хвост усмехнулся про себя, - а видел ты его, тот трон? Не довелось… А мечта была и у него, и у Князя-Барса, на пороге стояли… да только поблазнила мечта, да не далась. Проживи Святослав ещё лет десять-пятнадцать…
Воеводу встретили восторженными криками, - в гридне, как всегда, пировала младшая дружина Владимира. В криках мешались восхищение и одобрение. Волчьему Хвосту было сорок пять, и место его - средь гридей. К столу гридей, что был ближе к креслу князя Владимира, Волчий Хвост и направился.
Неясно было только по какому поводу пир. Князь устраивал пиры часто, гораздо чаще, нежели следовало, по мнению Военега. Хотя, возможно, так и надо, - это они, в своё время, предпочитали дело. А ныне - пиры да похвальба. Не иначе, древлему Владимиру Славьичу подражает, у того слышно, тож витязь Добрыня был, так и у этого же - вуй Добрыня… Тут Волчий Хвост поймал себя на том, что он вновь по-старчески ворчит.
От княжьего места навстречу воеводе уже бежал кравчий с чашей - тускло поблёскивало поливное и кручёное серебро, хищно-кроваво блестели рубины на стенках. Все глаза обратились к Волчьему Хвосту, но Военег Горяич видел только один взгляд - два остро-ледяных глаза на резко очерченном княжьем лицею Он словно чего-то ждал от воеводы.
Волчий Хвост протянул руку за чашей. В ней до краёв плескалось вино, и по запаху воевода определил своё любимое кипрское. Надо же, помнит великий князь и такие мелочи. Или подсказывает ему кто.
- Великий князь Владимир Святославич жалует тебя, воевода Волчий Хвост, чашей вина со своего стола, - торопливо сказал кравчий, сунув чашу Военегу в руки.
До княжьего кресла оставалось меньше сажени. Краем уха Волчий Хвост слышал разговоры молодёжи, коя поприветствовала воеводу и тут же забыла о нём.
Владимир улыбался весело и непринуждённо. Не время бы ему, да только… помнил ли он своего отца? По большому-то счёту, ему отца Добрыня заменил. Вот кстати, Добрыни-то здесь и нет!
- Здравствуй, воевода, - князь не назвал ни имени, ни назвища, плохо это. Кто-то уже чего-то успел нашептать, не иначе. - Что-то давно ты здесь не показывался, - князь обвёл рукой гридню, словно показывая её и, одновременно, объединяя всех в ней сидящих - и гридей, и кметей - с собой. Воистину, первый среди равных, этого у князя не отнимешь, тут он истинный сын своего отца. Да только вот и Ярополк таким же был.
- Немощен я, княже, - возразил Волчий Хвост, и чаша с вином в руке чуть дрогнула.
- Это ты-то немощен? - расхохотался князь. - Разве ж волки болеют? Слыхали, други?
Сидевшие близь тоже захохотали, не заискивающе-угодливо, искренне, так, словно услыхали какую-нито пудовую шутку.
Улыбка с лица князя Владимира вдруг исчезла, и глаза его похолодели:
- А поведай-ка нам, воевода, какая такая немощь у тебя?
Внутри Волчьего Хвоста медленно каменела невесть отколь вспухшая ненависть, тяжёлая и обжигающе-горячая. И, не узнавая собственного голоса, он бросил эту ненависть в лицо великому князю:
- Иль не знаешь ты, княже, какой ныне день? Так я напомню! - брови князя недоумённо взлетели вверх, и лицо стало медленно наливаться кровью. - Двенадцать лет тому, день в день, погиб от вражьих мечей отец твой, Князь-Барс Святослав Игорич Храбрый! И я один спасся в том бою, один! И с той поры нет мне весной покоя. И не будет, доколе рыжий пёс Куря пьёт из княжьего черепа!
Волчий Хвост уже почти орал в княжье лицо, непристойно брызгая слюной. Гриди опричь повскакали со скамей, кмети за своим столом, вытянув шеи, слушали крик воеводы, но Военег Горяич уже не мог остановиться. Побагровев, князь рванул под горлом резную пуговицу, и невесть чем окончило бы дело, кабы у Волчьего Хвоста не дрогнула рука, и багряное кипрское вино не пролилось ему под ноги. И как-то сразу спало напряжение, и стало смешно и стыдно. В первую очередь, самому Волчьему Хвосту. И чего, спрашивается, орал? Он криво усмехнулся, и опять, как и утром дома, не чувствуя вкуса вина, залпом допил из чары то, что осталось. Губы занемели, и воевода едва сумел улыбнуться в ответ на улыбку князя. Кравчий смотрел на Волчьего Хвоста с оттенком откровенного страха в глазах.
А все остальные уже смеялись. Хохотал и князь Владимир Святославич, смеялся и сам воевода Волчий Хвост.
- Прости, княже, - выговорил, наконец, отсмеявшись, воевода. - Наболело.
- Бывает, - коротко ответил великий князь. - Эвон стол у нас на славу, так ты, воевода, садись-ка ко мне поближе. После о делах поговорим.
4
И тут случилось неожиданное.
Все до того засмотрелись на поединок Блуда и Варяжко, что совсем забыли про мальчишку Люта. А он вдруг подрубил ногой под колено стоявшего рядом кметя, развернулся и - пальцами в глаза! И сделал всё быстрее, чем кто-то на дворе успел бы сказать: "Ого!". Вырвал у упавшего кметя меч из ножен, прыгнул к пасущимся коням, те шарахнулись посторонь, но мальчишка успел поймать чембур и птицей - соколом! - взлетел в седло. Ударил каблуками коню в бока, торжествующе проорал что-то неразборчивое и галопом вылетел в ворота.
Все онемели. Оторопели.
Свенельд хохотал от души, мало не катаясь по земле стойно тому же мальчишке. Кметь, скорчившись и держась за глаза, стонал и валялся на земле - Лют изрядно-таки его поломал. Варяжко хмуро его рассматривал, и взгляд гридня не предвещал ничего хорошего.
- Лихо, лихо, - прохохотавшись наконец, выдавил Свенельд, утирая слёзы. - Ай да Лют, ай да Соколёнок.
Варяжко, напротив Свенельда, никакого восторга не испытывал.
- Ай да вои, - процедил он, всё ещё разглядывая обоих. - И как только нас ныне здешние петухи ногами не затоптали? Здоровый облом мальчишку прозевал, коему всего лет двенадцать. Ещё полсотни лбов стояли, рот раззявя, пока тот мальчишка коня у них из-под носа увёл. Хороши вои!
Смех быстро умолк - в сборной ватаге власть Варяжко была не менее, а то и поболее Свенельдовой.
- Догнать, господине? - нерешительно спросил кто-то.
- Догонишь ты его теперь, как же, - насмешливо уронил Свенельд. - Не ближе, чем возле Киева самого и догонишь.
Все на мгновение замолкли, бросив взгляд на полуденный восход (юго-восток). Там, на Киевских горах, над полупрозрачной дымкой тумана высились валы и рубленые клети стен и веж. Город Киев, сердце Руси. И впрямь рядом. Мальчишка Лют уже хороший разгон взял, даже и скачи ныне за ним, догонишь только у Лядских ворот.
- Да и незачем, - продолжа Свенельд. - Чего он про нас расскажет? Что Будятино сожгли? Так нам и надо было, чтоб Владимир про то узнал.
Варяжко кивнул.
- Собирайтесь. И немедля. Это, - он сплюнул на труп Блуда, - повесьте на дереве. За ноги.
Вои вновь забегали, торопясь увязать в тюки и взгромоздить на телегу небогатую добычу.
Поломанный Лютом кметь, наконец, очнулся. Ощутил пустоту в ножнах.
- А как же меч-то мой? - тупо спросил он. На свою беду спросил. Варяжко, обернувшись к нему, налёг на него всей мощью голоса.
- Не будешь рот раскрывать, раззява! - гаркнул он так, что в ушах заложило, а на дальнем краю поляны шарахнулись, захрапев, кони. - Из кметей тебя снимаю! Пока меч не добудешь, - пошёл вон с глаз моих!
Двое подволокли к берёзе труп Блуда и исполнили волю Варяжко. А потом бывший гридень и наперсник Ярополка с размаху приколол стрелой на грудь бывшему воеводе и воспитателю Ярополка кусок бересты.
- Чего ты там написал? - почти без любопытства спросил Свенельд.
- Чего заслужил, - отрезал Варяжко хмуро. Тут ветер качнул бересту, и воевода разглядел неровно выведенные углём буквы: "Во пса место!". И когда только успел? - невольно подивился Свенельд. - Неуж заранее знал Варяжко, кого доведётся встретить здесь?
От ближних домов горько потянуло смолистой гарью, чёрно-рыжие языки пламени весело лизнули камышовую кровлю.
Сей час огонь охватит ещё два-три дома, и столб дыма станет виден и в Киеве. И впрямь уходить пора.
А пир продолжался. Кмети, гриди и бояре мешали вино с пивом и мёдами, заедая их жареной, вяленой, варёной и солёной дичиной и рыбой. Волчий Хвост исправно отпивал из чаши на каждую здравицу, но пил на удивление мало для такого дня. Обычно он в этот день выпивал не менее полубочонка. Впрочем… день ещё только начинался. Воевода бегло озирал взглядом пирующих, и чем дальше, тем меньше ему всё это нравилось. Скучно было, натужно как-то. Вспомнилось неизвестно от кого слышанное: хоть завывай от скуки, хоть зеленей от злости. Ему-то понятно, первое пристойнее, волк, как-никак.
Он чуть кусал губу по сложившейся годами привычке, и всё никак не мог понять, что же ему не нравится. Что ж не так-то?