- Отца только что вызвали к великому князю, - значительно сказал Волчар, падая в отцовское кресло. - Мыслю, по какому-нито делу.
Горлинка сделала большие глаза, играя изумление, хотя она на самом деле была просто рада. Семья Волчьего Хвоста за минувшие двадцать лет слишком привыкла быть около государских дел, и без того ныне не мыслил себе существования своего господина даже самый последний холоп при дворе воеводы. Потому неявная опала Волчьего Хвоста ощущалась с болью всеми при дворе, даже ближними дворовыми девками матери. Хотя вот сына, Некраса Волчара эта неявная опала пока что никак не коснулась - и в службе его не обходили пока, и чести менее не оказывали. А вот сестра и мать, по их словам уже ощутили остуду со стороны дочерей и жён киевской господы, - женщины на такое всегда горазды. Волчар усмехнулся: мужик ещё ничего не решил, а баба, не приведи Перун, про что-то прознает, - уже как про сделанное трещит.
- Чего ухмыляешься? - вновь разозлилась Горлинка. - Что ещё за дело?
- Ну отколь же я-то знаю? - пожал Некрас плечами.
Упало недолгое, но тягостное молчание.
Кметь подумал пару мгновений, потом рывком выкинул себя из кресла.
- Куда это ты? - подозрительно спросила Горлинка.
- Вот сколько раз говорил, - не кудакай!
- Ну и?.. - девушка и ухом не повела.
- На Подол, - мимоходом, как о чём-то незначительном, обронил Волчар. - Дело у меня там есть…
- Знаю я эти твои дела, - сварливо сказала Горлинка. - Эти дела Зоряной зовут, верно? Чародеева дочка?
Некрас остоялся, замер от неожиданности.
- А ты отколь?.. - он не договорил.
- Оттоль, - насмешливо ответила сестра. - Не ты один на беседы ходишь. И не у тебя одного глаза есть.
Волчар не ответил больше ни слова, только улыбнулся и подмигнул сестре, обернувшись с порога.
Подол.
Торгово-ремесленное сердце Киева.
Здесь живут купцы, мелкие торговцы и офени, мастера, подмастерья и юноты. Здесь продают и покупают всё, что делают в пределах трёх тысяч вёрст опричь Киева и делают всё, что продают и покупают в пределах трёх тысяч вёрст опричь Киева.
Деревянные хоромы крупных купцов и дома ремесленных мастеров жались к Горе, вытянувшись вдоль Боричева взвоза. А чуть ниже, зажавшись между Почайной, Глубочицей и Днепром, сгрудился по речным берегам сам Подол - причудливое скопище разномастных домов. Лес в Поднепровье уже дороговат, не то, что сто - двести лет назад. Потому из дерева строятся только настоящие избы зажиточных хозяев, а сельский люд да городская беднота живут в глинобитных хатах да полуземлянках. Так проще и дешевле. Однако же, глинобитная хата - не значит, маленькая и нищая. Иная мазанка или землянка побольше рубленой избы будет. А только всё одно - чести меньше.
Здесь же стоят и мастерские, пышут чадным жаром кузницы, удушливо воняют мокрой и горячей глиной гончарни, кисло смердят мокрыми кожами скорняжни. Мастерские стеклодувов и златокузнецов стоят ближе к Горе, дабы знатным покупателям не надо было далеко ходить за занятными красивыми и дорогими вещицами.
Некрас Волчар миновал чванливые улицы богатой части Подола, жители коих так яро гнались за роскошью и богатством вятших города Киева, старались походить на городскую и княжью господу. Путь его лежал вовсе даже не сюда. Потекли мимо кривые и прямые, узкие и широкие улочки нижнего Подола.
Кметь шёл пешком. Вроде оно и невместно, а всё же не дело средь бела дня, да вне службы на боевом коне по Подолу разъезжать. Да и любил Волчар ходить пешим.
Чародей Прозор жил на Подоле уже года два. Выходец из каких-то полуночных земель - не то из Новагорода, не то из Плескова, не то из Полоцка, Ладоги ли там… Толком этого никто не знал, да и не старался особо узнать. Нелюдим был чародей Прозор, как и всем прочим чародеям положено. Во всяком случае, так утверждали досужие любители почесать языки. А поскольку никакой обиженный чародей им типуна на язык не сажал, стало быть, правду болтали, - рассуждал народ и верил. На правду, как известно, не обижаются. Дочь же Прозора была не столь нелюдима, как отец, часто бывала на беседах молодёжи, хотя её многие сторонились и там - как-никак, дочка чародея, мало ли…
Прозор жил в обычной рубленой избе, причём было видно, что строил её не какой-нибудь простой плотник, а настоящий мастер отколь-нито из Обонежья. Кондовая сосна возносила свои стройные ряды аж до восемнадцати венцов. Горница на подклете, маленькое гульбище под самой крышей. На Днепре, да и во всей Киеве таких мастеров по дереву мало. Крытая тёсом крыша была увенчана медвежьим черепом, грозно скалящимся на тесные улицы Подола. Прохожие часто неодобрительно качали головой - не в лесу, дескать. Но вслух вызвать своё недовольство никто не осмелился. Попробуй - чародею-то. Сосновые брёвна не успели ещё даже потемнеть - избу рубили по личному заказу самого Прозора.
Некрас остоялся перед воротами, услышав со двора звонкий голос Зоряны, - она что-то пела. Уж что-что, а петь она умеет, - усмехнулся сам себе Волчар. Прежде чем войти в чужой двор, он оглядел избу. Несмотря на то, что Прозор жил в Киеве уже два года, а с его дочкой Некрас был знаком с самой масленицы, здесь он ещё не бывал, не доводилось как-то. Что-то ему в избе чудилось непонятное, зловещее что-то, что ли. Несколько мгновений Некрас задумчиво стоял, потом тряхнул головой и рассмеялся. А кабы ты не знал, что здесь чародей живёт, так тож бы так думал? - словно услышал он голос отца, самого здравомыслящего человека, какого он знал в жизни. Решительно толкнул тяжёлое полотно калитки.
Зоряна с утра затеяла стирку, а теперь развешивала бельё во дворе. И как всегда за работой, пела.
Далеко летят гуси-лебеди,
На крылах несут да тоску-печаль,
По-над улицей да над городом
С яра полудня да на полуночь…
Кто-то неслышно подошёл сзади. Почти неслышно. Зоряна кинула взгляд через плечо, - сзади пристально-изучающе глядя на неё, стоял отец. Такого его взгляда порой пугались. Многие, опричь неё, Зоряны. Отца она не боялась никогда, даже когда узнала от него всю правду про него и мать. Только иногда ей казалось, что она его ненавидит. Впрочем, это быстро проходило.
- Случилось что, отче?
- Случилось, - буркнул он неприветливо. - С кем это ты вчера до третьих петухов шаталась?
Зоряна только повела плечом, словно говоря - а тебе какое дело. Свободу её отец никогда не пытался ограничить. Но отец, на диво, не отстал:
- Тебя спрашиваю, ну?! Кто таков?
- Парень, кто… - недовольно ответила дочь.
- Что ещё за парень?
Когда отец спрашивал ТАК, надо было отвечать.
- Кметь.
- Чей кметь?
- Княжий кметь, из младшей дружины. Некрас Волчар, сын Волчьего Хвоста.
- Чей?! - изумлению отца не было предела. - Чей сын?
Чародей побледнел так, что Зоряна на миг испугалась.
- Волчьего Хвоста.
Прозор помотал головой.
- Так не бывает, - прошептал он. Надолго задумался, наконец сказал. - Скажи ему, что мне надо его видеть. Его одного, поняла?!
И, не дожидаясь ответа, затопотал по ступеням крыльца. Вот так он всегда с дочерью и говорил.
Зоряна несколько мгновений смотрела ему вслед, потом пожала плечами и снова вернулась к мокрому и тяжёлому белью. Петь ей больше не хотелось.
На сей раз сзади подошли неслышно. Кто-то мягко положил ей руку на плечо. Девушка рывком стряхнула руку и гневно обернулась. Но гнев вмиг прошёл.
- Некрас?! Ты чего это, как тать?
- Не как тать, а как волк, - поправил её кметь, обнимая за плечи. - Здравствуй, лада моя.
- Ты чего?! - возмущённо высвободилась Зоряна. - Люди ж увидят. Да и отец дома.
- О как, - ничуть не смутясь, сказал Волчар, но девушку выпустил. - Ну, коли отец дома…
- Вот кстати… он тебя просил зайти, коль придёшь.
- Меня?! - изумился Некрас. - Зачем?
- Не знаю… - тоже озадачилась Зоряна. - Странный он какой-то был, когда говорил. Всё выспрашивал, кто ты, да чей ты…
Волчар несколько мгновений подумал, покивал головой.
- Ладно. Дома он, говоришь? Пойду.
И легко взбежал по ступеням. Уже от самой двери обернулся:
- Ты на беседы сегодня приходи. Парни чего-то новое умышляют, я сей час на Подоле двоих видел. Говорят, будет весело.
Хлопнул дверью.
Зоряна слегка задумалась. Весело будет? Может быть. Невольно она вспомнила, как они познакомились с сыном Волчьего Хвоста. Тогда, на Масленицу, парни решили полезть за смолой к смолокуру Поздею, про которого говорили, что у него самые злые на Подоле собаки. Смолу кто-то придумал замотать в солому, чтобы Масленица лучше горела.
Стылые весенние улицы дышали сыростью, а от Днепра тянуло холодом. Четверо медленно крались вдоль высокого заплота. Где у Поздея склад смолы знали все.
Вообще-то, смолы гораздо проще и безопаснее было бы собрать и натопить самим, да вот беда - не хватало времени. Масленица-то уже завтра, а хорошая мысля, как говорят, приходит опосля. Про смолу додумались только полчаса назад. Просить у Поздея бесполезно - у этого крохобора зимой снега не выпросишь, а стащить у хозяина самых злых на Подоле собак сама молодецкая честь велела.
Волчар затесался в это дело не случайно - он хоть и с Боричева взвоза, да только вырос на Подоле, и средь подольских парней друзей у него было немало. Двое его друзей по жребию попали в число похитителей смолы. А четвёртой, к общему удивлению, оказалась девушка. Зоряна.
- Ты-то чего жребий полезла тянуть? - нелюбезно спросил Некрас, когда они подошли к заплоту Поздея.
Зоряна только пожала плечами. Она и сама не знала, чего её понесло тянуть бересто из шапки. А только потом коли жребий поиначишь, так удачи в деле не будет. Пришлось парням её с собой взять.
- Тихо вы! - прошипел от самого заплота вожак. - Идите вон к стае. Ваше дело - собак отвлекать.
Край соломенной кровли стаи нависал над заплотом. Некрас осторожно сунул руку под кровлю и зашуршал соломой. Собаки отозвались ленивым - пока ленивым - брехом. Некрас зарычал на звериный лад.
Это для человека любое звериное рычание одинаково, хоть собачье, хоть волчье, хоть медвежье. Ведуны же знают, как отличить волка от собаки по рычанию, а уж для самих зверей двух одинаковых рычаний никогда не бывает.
Волчар вестимо, ведуном не был, но зря же он звался Волчаром. Его род происходил от волка-оборотня и насчитывал вместе с Волчаром не менее пятнадцати поколений. Старое мастерство было уже утрачено, - по преданию, первые потомки Старого Волка сами были оборотнями и умели на мал час становиться волками, - но кое-что Некрас умел.
Собаки взьярились вмиг. Они исходили лаем, бросались на заплот, царапали его когтями. А когда к забору подбежали сторожа, два дюжих холопа, Волчар умолк, успев вовремя шарахнуться под край кровли и прижав к себе Зоряну.
Бесновались псы, что-то кричали сторожа, а они стояли, замерев, словно околдованные. Оба. Молча. Было весело и страшно.
Постепенно крики и шум на дворе начали стихать. Некрас и Зоряна очнулись. Девушка молча высвободилась из его рук.
Волчар же вновь проскользнул к забору и зарычал. Всё повторилось. И опять они, обнявшись, прятались под кровлей, слушая бешеный стук сердец друг друга.
И ещё раз.
А когда сторожа уже взаболь вознамерились отворить ворота да посмотреть, кто там за ними, Некраса и Зоряну окликнули сзади парни. Дело было сделано.
На обратном пути Волчар и девушка почти не глядели друг на друга и молчали, лишь изредка касаясь друг друга руками. Но после того редко кто на беседах да гуляньях видел их опричь друг друга.
И надо ли говорить, что Масленица удалась на славу и горела ярко, как никогда?
2
В избе у чародея кметь был впервой, пото и осматривался с любопытством.
После полутёмных сеней в горнице оказалось неожиданно светло - в окна ярко било полуденное солнце. Большая печь, сложенная из камня-дикаря, занимала всю середину горницы, отгораживая бабий кут. Гладко выстроганные лавки протянулись вдоль всех стен, охватывая полукольцом массивный стол, а в красном углу, на тябле виднелись лики домашних богов, хранителей очага. Христианином чародей не был, да и не слыхивал Волчар, ежели честно, до сей поры про чародеев-христиан. Натёртый каменной крошкой до янтарного блеска пол бросал в глаза зайчики, блестела разноцветная слюда в окнах. Небедно живёт чародей Прозор, вовсе даже небедно. А только не скажешь по внутреннему убранству избы, что это чародей - никаких примет тому в избе нет. Впрочем, самого хозяина - тоже.
Некрас не успел подивиться и погадать, Зоряна ли его надула, отец ли её саму обманул, когда раздался голос вроде бы ниотколь:
- За печь пройди.
Голос был холоден и спокоен, навевал какое-то странное чувство, словно человек, что его подал, стар и молод одновременно. И нельзя было определить смаху, добр он или зол.
Волчар сделал ещё несколько шагов - велика была изба чародея Прозора, - и увидел дверь в отдельный хором, отгороженный сплошной переборкой из тёсаных брёвен. В проёме было видно и самого чародея - он сидел за столом в глубине хорома.
- Входи, не бойся, - хмуро обронил он, буравя Некраса глазами.
А кметю чего бояться-то? Чародейства, что ль? Так оно к кметям не пристаёт, кому же то не ведомо. Их сам Перун от него оберегает, да и сами с усами - всегда в серебре да стали, чего чарам-то прилипать?
Чуть нагнувшись, дабы не задеть головой притолоку, Некрас шагнул через порог. И остоялся, поражённый увиденным. Вот теперь можно было поверить, что в этой избе живёт чародей.
Сначала хором напоминал горницу - те же тёсные стены, такая же печка, только маленькая и зажатая в углу, те же скамьи воль стен да могучий стол, хоть и тож меньших размеров. Но всё остальное…
В хороме было сумрачно. В дальнем углу на жёрдочке, нахохлясь сидела птица, какая, не разобрать, и изредка лупала глазами. Филин, скорее всего. А может, скопа. Под потолком висели пучки сушёных трав, должно, чародейных, их пряно-горьковатый запах расходился по всему хорому. В небольшом поставце у стены рядами стояли сосуды: стеклянные, глиняные, бронзовые, деревянные, медные, серебряные. Запечатанные и открытые. С тёмными и светлыми жидкостями неприятного вида там, где это было видно. На столе, в трёхногой медной подставке стоял многогранный камень-самоцвет. Стоял и слабо светился. А у самых дверей стояло чучело зверочеловека. Настоящее, - доводилось их видывать в древлянских землях. Зачем-то - зачем? - одетое в полный доспех русского кметя: кольчуга, шелом со стрелкой и бармицей, наручи. И оружие - меч, нож, щит, кистень. Всё настоящее.
Волчар подивился на убранство хорома и только после обратил внимание на хозяина.
Чародей Прозор сидел за столом, подперев голову руками и мрачно его разглядывал, причём так, словно Некрас был не кметь младшей дружины великого князя, а пустое место какое. Взгляд его был неприветлив и неуютен.
Кметь почувствовал, что начинает понемногу наглеть и злиться. Без приглашения, - понеже хозяин молчал, как рыба и только таращился, - Волчар прошёл к столу, сел на лавку и тоже опёрся локтями на стол. Чего, мол, надо-то?
- Хорош, красавец, - разлепил, наконец, губы чародей. - Чего скажешь?
- Вообще-то это я тебя слушать пришёл, - не стерпел Некрас. - Ты ж меня видеть хотел. Мне-то пока без надобности. Пока.
Ох, не след с чародеями так разговаривать. Сталь сталью, серебро - серебром, Перун - Перуном, а чары - чарами! Но Прозор снёс дерзость, не моргнув.
- Ты, вообще-то, мне тоже на хрен не сдался, - процедил он, и в хороме повеяло холодом. - Да только надо бы тебе с нужными людьми поговорить…
- Мне надо или им надо? - по-прежнему заносчиво спросил кметь, мысленно мало не хватая себя за язык. - И кому нужными - мне?
- Тебе, тебе, - словно отвечая сразу на оба вопроса, сказал чародей всё так же неприветливо. - Дело важное. Государево…
- Пусть к великому князю идут, - внутренне насторожась, беззаботно ответил Волчар. - Я ж не государь.
- Допрежь великого князя им ты нужен, - возразил Прозор. - Ну?..
- Чего это я-то именно? - всё ещё строптиво ответил Некрас.
- А они сами тебе скажут. Ну?
Кметь заколебался. А ну как и впрямь государево дело какое… Пренебреги - и потом аукнется. Да и любопытно стало. Что-то скучно было в последние дни в Киеве-граде… Хоть какая-то новость.
- Ладно. Да ты хоть намекни, что за дело-то?
- Важное дело, - туманно ответил чародей, вставая. - Войское дело. Почётное. Справишь - будешь в числе первых не только в дружине - на всей Руси.
Кметь скривился, как от кислого яблока - с детства не терпел, когда за несправленное дело сулят золотые горы. Плохо кончалось всегда.
Тут возникла иная мысль. Неуж чародей использовал родную дочь, как приманку? А ну как она ему и не дочь вовсе? И всё это было задумано с самого начала?
Да нет. Дочь. Они тут живут уже два года. Такой глубины игру ради Волчара затевать - всё одно, что кузнечным молотом мух бить. Её бы тогда к самому князю великому подставляли, благо Владимир Святославич женолюбив достаточно и притом неразборчив. Уж в этих-то делах Волар разбирался - отец учил кое-чему.
Хотя… может, они к князю через Некраса… ну и глупо. Есть множество кметей, гораздо более к Владимиру приближенных.
Прозор, меж тем, нагнулся и, нашарив на полу кольцо, откинул ляду. Из провала пахнуло знакомым запахом земли и чуть подгнившего дерева.
- Слезай.
В подклет вела крутая лестница. Внизу было темно. Прозор спускался следом за кметьем с горящей лучиной в руке. Огонёк трепетал, разбрасывая причудливо-рваные тени, хотя сквозняка и не было. Захлопнулась ляда, заставив пламя рвануться в сторону.
- И что дальше.
- Дальше я тебе глаза завяжу.
- Ещё чего! - у Волчара внутри всё сразу встало на дыбы.
- Не ещё чего! Надо! - в голосе чародея лязгнул металл, и кметь невольно покорился. Да и впрямь, чего он ему сделает? Дальше Оболони не заведёт.
Плотная шерстяная повязка легла одновременно на глаза и на уши, вмиг отрезав звуки и свет. Пахнуло сырой землёй, - должно, Прозор отворил потайную дверь. Чародей коротко толкнул кметя в спину.
- Шагай, - голос Прозора звучал глухо, едва слышно.
В лазе было низко, - чупрун на бритой голове Волчара то и дело задевал за верх, осыпая за ворот землю и заставляя ёжиться, ровно мышь на морозе. Пол тож был неровный. Несколько раз кметь споткнулся, последний раз особенно сильно, мало не полетев наземь. Выругался, помянув бога, мать чародея и все на свете подземные ходы.
- Здоров лаяться, - несмотря на повязку, можно было понять, что Прозор говорит с одобрением. - Ни одна нечисть тебя не одолеет.
- А что, здесь нежить водится? - мгновенно остоялся Некрас. Мгновенно пришли на ум всякие страсти вроде оглоданных костей и загубленных душ. Мелькнули перед закрытыми глазами оскаленные и жёлтые клыки, шерсть и чешуя, что-то когтистое и, одновременно, копытно-рогатое.
- Да ты не бойся, - с коротким смешком ответил чародей. - Нас они не тронут, даже если и есть.
Кметь вскипел было - чародей посмел сказать, будто кметь боится! Но Прозор уже вновь подал голос:
- Всё, пришли уже, снимай повязку.