Волчар стряхнул с головы надоевшую тряпку и огляделся.
Пещера. Тусклый пляшущий свет лучины в руке Прозора терялся во мгле подземелья.
- И что дальше? - ядовито спросил кметь. - Будем ждать Жар-птицы, чтоб посветлее стало?
- Не будем, - равнодушно отозвался чародей. Он щёлкнул пальцами, и в пещере вдруг стало светло. Не так, как на улице днём. Скорее, как в сумерках. Но всё же можно различить даже лицо Прозора, даже его бороду.
- Что это светит? - спросил Некрас, стараясь казаться равнодушным.
- Какая тебе-то разница? - пожал плечами чародей. - Долго пояснять. Видал, как гнилушки светятся в темноте?
Свет и впрямь был похож на гнилушечное свечение.
Кметь вновь огляделся. Чуть в стороне была вкопана широкая и низкая лавка, а прямо передо мной, шагах в двух стояли пять резных кресел.
- Ну, а теперь?
- А теперь будем ждать, - терпеливо отозвался чародей.
- Жар-птицу? - насмешка у Некраса проснулась вновь.
- Нет, - всё так же терпеливо обронил Прозор.
- Присесть бы хоть, - кметь вновь бросил опричь взгляд. - Я так понимаю, эти кресла не про мою честь…
- Правильно понимаешь, - отозвался незнакомый голос.
Волчар почувствовал, как душа невольно сжалась. Больно уж это было… неожиданно. Он резко обернулся. За спиной - и отколь только взялись?! - стояли полукругом четверо. Трое мужчин и одна женщина. Одетые словно обычные киевские простолюдины. И только лица прятались за кожаными скуратами. Кметь вдруг почувствовал себя странно беззащитным, мало не нагим. Привык, что ворог всё время с открытым лицом, хоть отец и наставлял в своё время, что не всегда так бывает.
3
Они молча расселись в креслах. В пятое кресло сел Прозор. Они сидели и молчали. Волчар уже начинал думать, что голос мне показался, когда женщина, наконец, разомкнула губы:
- Ты всё-таки привёл его, Прозор.
Голос был тот самый. Женский грудной голос, привыкший не только просить, но властно распоряжаться. Чародей только наклонил голову, утверждая то, что и так можно было понять.
- Хорош, - прогудел насмешливым басом один из мужчин, высокий и жилистый, с чупруном светлых волос на бритой голове. - Кого-то он мне напоминает…
- Своего отца, кого же ещё, - холодно обронил второй, низенький лысый колобок с густой бородой. Волчара даже ощутимо кольнуло этим холодом. И тут он разозлился. Терпеть не мог, когда при нём про него говорили, будто про товар. Не раз за такое на беседах носы на сторону сворачивал парням с Горы, что любят похвалиться длинной, как крысиный хвост, чередой предков. От злости кметь вспомнил, что это они хотели с ним повидаться, а не он с ними, и несколько обнаглел. Как и у Прозора в избе, без приглашения уселся на лавку, закинув ногу на ногу, и принялся их вызывающе разглядывать. Особенно долгим взглядом остоялся на женщине. Собственно, поглазеть было на что, хоть лицо её и было укрыто под скуратой. Летник, понёва и кептарь плотно облегали её фигуру, приковывая не только Волчаровы взгляды. На его взгляд, ей вряд ли было больше двадцати трёх лет, то есть, кметя она была старше ненамного.
- Полегче, Волчар, - заметив его взгляд, угрожающе проворчал первый. Некрас про себя порешил называть его Витязь - за чупрун. Дураку ведомо, что на Руси такие чупруны носят только знатные вои - кмети и гриди. На гридня он не тянул - молод слишком, вряд ли ему было более двадцати пяти - двадцати восьми.
Кметь не ответил, продолжая молча их разглядывать. Второй, Колобок, под его взглядом недовольно заворочался. Этот явно не вой, скорее купец-горожанин или ремесленный староста какой.
Третий, высокий и худой, с тонкой бородой и стрижеными в кружок волосами, глядел в прорези скураты холодно и пронзительно. Жёсток. Но на гридня тож не тянет. Боярин? Пусть будет Щап, - подумал кметь насмешливо.
Может статься, он кого-то из них даже и знал. Особенно женщину, - у Волчара крепло неотвязное ощущение, что он её где-то уже видел и неоднократно.
- Дерзок, - холодно обронил Щап. - Не знаешь, с кем говоришь, щеня.
- Да где уж мне, - с наиболее возможной насмешкой ответил кметь, едва сдерживаясь, чтобы не выплеснуть клокочущую злобу. - Ты ж за скуратой спрятался, где мне узнать, что ты за боярин такой. Да и на хрена ты мне сдался вообще?
Щап разгневанно чуть приподнялся. Пожалуй, это выглядело бы даже грозно. Для его холопов - Некрас всё больше утверждался в мысли, что это боярин, навыкший зыкать на челядь. Волчар в ответ сделал точно такое же движение.
- Охолонь! - свирепо рявкнул Витязь, повинуясь властному взгляду женщины. - Оба!
Щап угомонился, бросив на кметя многообещающий взгляд. Волчар в ответ только ощерился в ухмылке, но тоже сел. В конце концов, головы им расшибить он успеет, коли что.
- Позвали мы тебя сюда, Волчар, не просто так…
- Ну, наперво, кто это - мы? - довольно невежливо перебил Витязя Волчар. - Я кота в мешке не покупаю…
- Замолкни! - возвысил тот голос. Волчар подумал и смолчал - ранее времени злить их не стоило.
- Мы - это мы, Волчар, - холодно сказала женщина. - Вот мы пятеро. Как нас ни назови, всё одно будет неверно. Зови хоть Тайными.
Волчар молча слушал.
- Нам нужна твоя помощь, - продолжила женщина.
- О как! - не поверил Волчар. - Именно моя? Ничья иная не подойдёт?
- Именно твоя, Некрас Военежич Волчар, сын воеводы Волчьего Хвоста, - подтвердил Витязь, а Щап полоснул жгучим, мало не ненавидящим взглядом. Чего это он? - подумал Волчар озадаченно. - Не может быть, чтоб из-за такого пустяка. Может, его отец когда в думе заехал?
- Ты не слушаешь, - похолодавшим ещё сильнее голосом сказала женщина. - Волчар!
Некрас вздрогнул и оборотил к ней лицо.
- Нам надо добыть меч Святослава, - сказала она тихо.
- Ого, - Волчар невольно присвистнул. - А я здесь при чём?
- Ты - сын Военега Волчьего Хвоста. Единственного из гридей, кто был при Святославе в его последнем бою и уцелел.
- Так вам к отцу надо, - засмеялся Волчар. - Не я ж там был-то!
- Неплохо бы, - обронил Витязь. Похоже, он и женщина были здесь главными. - Но к твоему отцу добраться нам труднее, да и тайну надо соблюдать. Чем менее народу знает про наши дела, тем лучше. И для дел, и для народа.
Некрас прищурился. Что-то ему эта тайность поперёк горла была.
- А зачем вам этот меч? Что в нём такого?
- Это не просто меч, - пояснил терпеливо Прозор. - Этот меч был выкован для самого Перуна в небесной кузне. Такие мечи попадают на землю очень редко. Может, раз, может два раза в тысячу лет.
- И что? От него сильнее станешь? Он лучше рубит, раз небесный? Его латы не держат? Или удлиняться может на десять сажен?
- Да нет, - усмехнулся чародей криво и бросил на остальных Тайных странный взгляд. Волчар мог бы поклясться, что он хотел сказать: и этот мол, таков же, как вы. Витязь поёжился, Колобок вздохнул с притворной сокрушённостью, Щап рассерженно засопел. И только женщина осталась невозмутима. - Силы он своему обладателю не добавит. И длиннее не станет. Доспехи его не держат, это верно. Да только это не главное.
- А что - главное?
- В нём - сила богов. Воплощённая Перунова мощь. За вождём, у которого такой меч, пойдут на смерть куда охотнее, чем за обычным. Ибо если ему покорился этот меч, значит, он отмечен богами.
Некрас коротко покивал. Что-то такое он слышал уже от отца, когда тот рассказывал ему про походы своей молодости. Что-то говорил и про судьбу меча… только вот вспомнить бы, что.
- Ну, сила богов, - пожал он плечами, одновременно морщась от назойливой мысли, кою всё никак не мог ухватить за хвост. - А вам-то она зачем? Вы ведь не вожди. Не князья.
Краем глаза он заметил непонятную тревогу, метнувшуюся в глазах женщины, заметную даже сквозь прорези в скурате. Удивился - с чего бы это. И тут же понял - всё. Не вспомнить. Мысль, коя вертелась на уме, ушла, ускользнула змеёй в песок.
- И ты ещё спрашиваешь, - зачем? - заледеневшим голосом спросил Витязь, а Щап сжал сухими пальцами подлокотники кресла так, что Волчару показалось: ещё миг - и от них брызнет мелкая щепа. - Ты, сын Волчьего Хвоста? Где проходила межа Руси при Святославе? Волгу суры звали Русской рекой! А ныне? Печенеги к самому Киеву подойти могут! Надо вернуть величие Русской земли!
Несмотря на напыщенность, слова эти прозвучали отнюдь не глупо, как могло бы показаться. Тем паче, что никто из Тайных не расхмылил в ответ на красивое выражение.
Волчар закусил губу. Да, величие вознести было бы неплохо. И ради того хорошо бы вернуть меч Святослава. Да только как? И при чём здесь он?
Должно быть, последние слова Некрас произнёс вслух, понеже Прозор твёрдо сказал:
- Только ты можешь нам помочь. Никто более.
- Да как? - почти выкрикнул Некрас.
- Я могу пробудить твою родовую память, - размеренно сказал Прозор.
- Как это? - не понял Волчар.
- Волшебством, - пожал плечами чародей. - Ты вспомнишь всё, ну или почти всё, что помнили твои предки. Самые яркие мгновения их жизни. И ты обязательно вспомнишь, как погиб князь Святослав и куда делся его меч. Но это может быть опасно для тебя.
- Чем? - Некрас изо всех сил старался, чтобы его голос не дрогнул. Он не боялся честной смерти - погибнуть в бою или на охоте, от стали или звериных зубов. Но смерть от волшебства - наглая смерть, и душа не получит должного, а то упырём станет.
И всё-таки что-то в нём хотело этого приключения. Острая жажда действия, чего-то яркого и необычного.
- Кабы знать, - грустно ответил Прозор, и в этот миг он даже стал приятен Некрасу.
- Ладно, - махнул рукой кметь. - Давай!
Лавка, хоть и деревянная, холодила голую спину Волчара, словно камень. Чародей непонятно отколь достал кувшин, плеснул в серебряную чашу, добавил какие-то травы. Что-то размеренно бормоча, он плавно водил рукой над чашей. Оттоль сначала пошёл пар, потом - дым, скоро вода в чаше уже клокотала, брызгая через край.
- Пей, - протянул чашу Прозор.
Чаша оказалась неожиданно холодной, а внутри вместо воды оказалось вино, настоящее кипрское. Некрас удивлённо вскинул брови, но опорожнил чашу, не раздумывая. В ноздри ударил странный запах: резкий, но приятный. Вкус тоже был странным - сквозь вино пробивался шалфей, тирлич, мяун и что-то ещё, неузнанное - не был Волчар травником, вой он был, кметь.
Что-то тяжёлое бухнулось в изголовье. Волчар скосил глаза, - Прозор пристраивал на лавке тяжёлый шар из тёмного стекла. Ты отколь всю эту справу берёшь, чародей, - хотел спросить Волчар, но язык уже не повиновался, а на глаза стремительно наваливалась тяжёлая дрёма.
Уже засыпая, он успел услышать гаснущие слова Прозора:
- Смотрите сюда, в шар. Сначала будут самые древние воспоминания. Они же и самые редкие, примерно раз в сто лет. Чем ближе к нам, тем чаще…
Навалилась тяжёлая, разноцветная темнота.
4. Некрас Волчар.
Я был - мой предок, основатель рода, оборотень Крапива.
Солнце медленно клонилось к окоёму. Зубчатый край соснового бора уже окрасился алым. Я обернулся - справа от меня стоял отец, тоже глядя на солнце. Почуяв мой взгляд, он тоже оборотил лицо ко мне и улыбнулся.
- Полнолуние ныне, - обронил он многозначительно. - Пошли.
Лес надвинулся тяжёлым полумраком, дышал в уши и затылок мягким звериным дыханием.
- А… оборачиваться только в полнолуние можно? - мой голос невольно дрогнул.
- Не только, - отверг отец, оглядываясь по сторонам. - В иное время пень надо и заговорённый нож… ну да ты знаешь. Да только опасно это.
Я непонимающе глянул на него.
- Будешь часто оборачиваться - годам к сорока станешь волком навечно. И речь людскую забудешь, зверем станешь несмысленым…
Отец вдруг прервал свою речь и бросился наземь, перекинулся через голосу. В следующий миг из вороха одежды вынырнул дородный матёрый волчище. Сел и пристально глядел на меня, чего-то ждал.
Меня вмиг охватили страх и любопытство, какое-то странное чувство, острое желание оборотиться вслед за отцом и отчаянный страх навсегда остаться волком.
Волк что-то угрожающе прорычал, и я, решась, тоже бросился оземь…
Я был - вой князя Божа, Кудим Волчий Клык.
После вчерашней битвы войско готов отступило за реку… как там она звалась? Дан, Дон… не помню. Конунг Винитар был согласен на мирное докончанье с ополчением словенских родов. На том берегу готы уже ставили огромный белополотняный шатёр, где должны были встретиться конунг Винитар с нашими старейшинами-боярами и князем Божем.
А вот и князь!
Звучно протопотали конские копыта. Народу ехало много - сам Бож, двое его сыновей и все старейшины - семь десятков человек. Шитые золотом и серебром зипуны, наборные брони и островерхие клёпаные шеломы. Шестеро конных слобожан с копьями наперевес - почётная стража-сопровождение - не для опасу, чести ради.
- Ещё б им не мириться, - пробурчал кто-то сзади. - Коль мы их подпёрли, да россы, да Баламир-хакан…
Я недовольно дёрнул плечом, неотрывно глядя на тот берег, где с лодьи уже сходил на землю последние бояре. В душе медленно нарастало чувство тревоги, какое-то чутьё, унаследованное от моего деда, предка-оборотня, что одолел заклятье и основал наш род.
В этот миг на том берегу звонко заревел рог, и на толпящихся около лодьи бояр со всех сторон ринули готы с оружием наготове. Слобожане бросились было навтречь, да куда там - вшестером против двух сотен. На том берегу восстал крик и гам, слышный даже семо. Сотники заметались было, да что там… пока лодьи снарядишь, там уж всех перебьют…
Я был - вой князя Кия, Рябко Переярок.
Каменистые увалы, поросшие полудиким виноградом, тянулись на полночь, перемежаясь жёлтыми пятнами глиняных проплешин.
Богатая страна Угол. Жалко оставлять.
- Богатая страна, - словно подслушав мои мысли, повторил кто-то рядом. - Жалко оставлять.
Я невольно скосил глаза. Ого! Сам князь Кий Жарыч!
- Гой еси, княже.
- И тебе поздорову, - кивнул князь. - Ладно, мы сюда ещё вернёмся.
- А сей час… не осилить?
- Куда… - вздохнул князь. - Ромеи ныне сильны. Аттила погиб. Сыновья его тоже…
- Как? - ахнул я. - И Денгизих?
- Месяц назад, - хмуро кивнул князь. - Аспарух его разбил. И убил. Голову отослал в Царьград. Гунны ныне слабее, чем мы, и нам не помощники. Угол придётся отдать.
- И… куда мы ныне? - у меня невольно дух захватывало. Впервой такие важные дела обсуждали со мной, обычным воем-сторонником.
- Ну как куда, - пожал плечами князь. - Домой. На Рось. Там ныне работы много будет. Город будем строить.
Я был - вой князя Воронца Великого, слобожанин Чапура Белый Волк.
Широкие раздольные угорья плавно стекали в степь к полудню и вырастали в горы к полуночи. Планины.
Империя тёплых морей. Вот она. Мы впервой пришли пощупать её мягкое подбрюшье так близко.
Я бросил взгляд на князя и невольно залюбовался. Младший внук князя Кия неподвижно высился на коне, пристально и неотрывно глядя на полдень, на готовящуюся к наступу тяжёлую конницу ромеев. Шесть тысяч кованой рати ширили строй полумесяцем, готовясь сорваться в стремительной скачке.
Мы тоже были готовы. Двенадцать сотен конных терпеливо ждали, когда ромеи ударят первыми. Тогда ударим и мы - навстречь.
Солнце висело в зените, проливая наземь щедрые потоки расплавленного огня.
Лето. Червень-месяц.
Ромейская конница медленно потекла вперёд, больно сияя на солнце начищенными латами.
Князь решительно взмахнул невесть когда обнажённым мечом и угорья рванулись навстречь…
Я был - вожак ватаги отселенцев, Беляй Волчар.
Крики доносились отколь-то спереди. Я вслушался.
- Пришли! Пришли!
Лес и впрямь расступался, открывая простор. Телеги вышли на окраину леса и заморённые кони остоялись, устало поводя впалыми боками. Отселенцы расходились в стороны, уступая мне дорогу.
Степной простор бросился в глаза бескрайней ширью, горьковатым горячим воздухом, терпким запахом полыни и влажным ветром, тянущим от реки.
- Дон? - нерешительно спросил кто-то за спиной.
- Наверное, - ответил ещё кто-то.
Я перевёл прерывистое дыхание и сказал:
- Здесь, - сглотнул и добавил. - Теперь наш дом будет здесь.
Я был - вольный вой Козарии Владей Волчьи Уши.
Всадник вынырнул из-за купавы внезапно, - я даже не успел даже подняться с колен от свежеподстреленной кабаньей туши. Глянул из-под руки. Белый бурнус, голова перетянута цветным шнурком. Тонкое копьё, круглый щит, длинный прямой меч. Агарянин! Неужто рать Мервана Беспощадного уже и до Дона добралась?!
Мысли эти метнулись стремительным лесным пожаром, а руки уже сами рвали лук из налучья и накладывали стрелу на тетиву. Жизнь на степной меже приучила действовать быстро.
Не ждавший отпора всадник успел-таки вздёрнуть коня на дыбы, и стрела ушла в конскую грудь. Я отбросил лук и прыгнул с ножом - добить.
Поздно - агарянин ужом выскользнул из-под конской туши и обнажил меч. Пусть так - мне уже доводилось ходить на меч с ножом. Качнувшись влево, я обманул степняка, сам прыгнув в другую сторону. Меч промахнулся, а вот мой нож - семь вершков острой буести - гадюкой метнулся в лицо арабу. Будь восточный вой в шеломе, тут бы и конец самонадеянному охотнику, но нож угодил прямо в переносье…
Я был - вой князя Аскольда, Сережень Волчий Дух.
Ветер упруго гудел в парусах, и нос лодьи с шумом врезался в попутные волны. Над окоёмом медленно всплывали зубчатые каменные стены, окрашенные рассветным солнцем в розовый цвет.
Царьград!
Бросилась в глаза жёлтая песчаная полоса берега. Первая лодья с разгона выскочила на песок носом, и князь Аскольд прыгнул с носа лодьи, упав по колено в воду. Выпрямился и вскинул над головой секиру:
- Даёшь!..
Я был - вой великого князя Вольга Вещего, кметь Добрыня Сизый Волк.
В гридне было душно. Князь подошёл к окну, толчком руки подняв раму. Со двора хлынул холодный и сырой речной воздух.
Я невольно качнул головой. Что-то с князем неладно. С утра сам не свой, вот и сей час даже за столом с дружиной не сидит, только озирается да морщится.
Князь вдруг шатнулся, схватился за раму окна. Она захлопнулась, ноги князя подкосились, и, лишённый опоры, он рухнул на пол. В уголке рта была видна пена.
Мы разом сорвались с места. Я оказался около князя первым, приподнял его голову с пола. Вольг что-то старался сказать, отплёвываясь, наконец, смог прохрипеть:
- Змея… змея…
И умер.
Я был - вой великого князя Игоря, кметь Жар Волколак.
Ядовито-синее море осталось за спиной; по левую руку жарились под солнцем крепостные стены Бердаа, празднично-белые с виду; по правую - тянулись длинные густые заросли винограда. Русская рать змеёй вытягивалась, равняясь в стену и щетинясь частыми жалами копий. А там, впереди, уже разгонялась конная рать местного эмира, блистающая латами и мечами.
Вот она с разгону ударила на наш плотный строй, в ушах восстал громогласный звон железа, перемешанный с многоголосым ржанием и криками. Огромная тяжесть обрушилась на вздетое копьё. Я рывком отбросил её в сторону и вновь упёр тупой конец ратовища в землю.