Впрочем, циркулировали слухи, будто там, в огромном доме, все-таки идет работа и творятся чудеса - уж много-много лет подряд в глубокой тайне вызываются из мира мертвых разные усопшие, им учиняют долгие пристрастные допросы и, на основании даваемых ответов, иных трудно и мучительно канонизируют; и в то же время кое-кто из неусопших вдруг таинственно куда-то исчезает - без допросов, сразу, и канонизация ему не светит - по причинам наивысшего порядка, - вероятно, чтоб была работа новым поколеньям.
А исчезновенье - дело тоже трудное, хотя, быть может, и не столь мучительное…
В общем, шут их знает, чем они там занимались. Верою не пахло, но особенный, с дрянцой, религиозный дух витал.
Нуда известно: этот дух - и есть особо прогрессивный, он рекламе не подвержен и не пользуется ею, он присутствует повсюду и всегда - сам по себе.
Тому свидетельство - портреты вновь канонизированных: эти лики возникали вдруг, по сути, ниоткуда - и туда же исчезали временами…
Все случалось очень тихо, ненавязчиво, и горожане успевали привыкать…
И теперь вот Церковь, словно всполошившись, разом отрешилась от таинственного флера.
Ее духоводитель оказался щуплым старичком - весьма косматым, с жидкой бороденкой, вислыми усами и в золототканом зипуне, что, говоря по правде, никого не впечатлило.
Но насторожить могло другое…
Появились некие орлы, которые душевно, по-простому, но и без никчемных сантиментов стали предвещать возобладанье райской жизни - в очень скором времени - и призывали граждан не противиться такому счастью. А непонимающих толково вразумляли - по мордасам.
При этом громко поминали прежних благодетелей Цирцеи-28 и обещали новых, куда лучше остальных.
Необходимо было лишь всем радоваться и, как никогда, старательно смиряться…
Собственно, никто и не противился пока…
Короче, дело оборачивалось так, что ничего, кроме конца света, ждать не приходилось.
А это уже было, так сказать, к моменту…
Горожане, почуяв неладное, мгновенно разделились на два лагеря, словно этот самый раздел накипал в них уже давным-давно и только нужен был подходящий толчок, чтобы все сокровенное разом выплеснулось наружу.
Одни теперь величали себя "шармантистами" и с редкостной энергией вели подсчеты, какие блага может принести родной Цирцее-28 ожидаемая катастрофа.
Другие (а их было больше аж на девять человек!), напротив, назывались "лажистами" и столь же энергично вычисляли, в какой мере ужасными окажутся последствия, если Цирцея-28 не будет втянута в эту заварушку.
Крамугас, как человек сторонний, все происходящее воспринимал буквально - в меру собственного разуменья и готовности воспринимать.
Да, в сущности, иначе он и не посмел бы! Установка - мощный фактор…
Иерархия сиюминутных отношений складывалась в городе довольно интересной.
На самом изначальном - индивидуальном - уровне словесные конфликты доходили до взаимных мордобитий и на них кончались; тогда как на уровнях более высоких - когда на авансцену вместо вздорных одиночек выступали уже целые организованные группы, возглавляемые опытными, хоть и неформальными, по слухам, вожаками (здесь их называли ласково и добро - вождюки), - публичные дебаты завершались коллективными доносами взаимного характера, писанными с толком, на казенной бумаге, с росчерками хорошо известных всем людей и с исключительно красивыми печатями в конце.
Похоже, беззаветные уроки Дармоеда принесли-таки удачные плоды.
И только для стороннего, как Крамугас, случайного наблюдателя, не ведающего о мелких внутренних разногласиях и потому заранее готового ежеминутно восторгаться, во всей умиляющей взор простоте открывался самый верхний уровень, без околичностей - единый, всенародный.
- Ну вот, - кричали друг другу люди, обмениваясь радостными рукопожатиями и даже лобызаясь, - дожили, наконец-то!.. И у нас теперь, на Цирцее!..
На всех переходах, на шагательных виадуках, на спусковых и возносящих-спиралях, на плоских крышах домов творилось подлинное столпотворение.
Именно так: столпотворение творилось - каждый новый миг. И всеми сразу…
И, казалось, навсегда…
Люди были повсюду. Словно праздник наступил… Словно будет фейерверк, раздача редких сладостей и что-нибудь еще…
А по улицам, гудя в клаксон, носился открытый мнемоавтомобиль, и из него беспрестанно, с риском вывалиться вообще, высовывался знаменитый Дармоед с Виадуа-Кольцевой.
Надсаживаясь, он повсюду призывал, заверял, клеймил, восхвалял, выводил всех и вся на чистую воду, получат подачки и тумаки и счастлив был необыкновенно.
То был Дармоедов звездный час!
Одет Дармоед был как всегда, - с той только разницей, что к своим полинялым лампасам на кальсонах он добавил еще эполеты со священным знаком Церкви - куриными крылышками и семиконечной звездой Голиафа с перекрещенными плугом и ракетой в центре.
Но на это добавление к его наряду внимания никто не обращал - привыкли к Дармоедовым причудам. Даже мысль не возникала, что все может быть всерьез…
Центр города оказался забитым настолько, что Крамугасу, как он ни пытался одолеть людские толпы, так в конечном счете и не удалось прорваться к зданию родной редакции, а звонить туда по телефону было бесполезно, поскольку на звонки либо вообще не отвечали, либо отвечали, но довольно странным образом: "Больше пафоса, а посторонних - в шею!" - вопил кто-то и моментально вешал трубку.
Один раз, правда, в разговор вклинился какой-то умник, который важно, нараспев поведал, будто приказал: "Ядреный пафос стал мне по колено! И жизнь моя поэтому нетленна… Уберите аптекаря с денег, если денег не стало совсем!.. Немедля довести до сведения прочих!"
О каком таком аптекаре шла речь, Крамугас понятия не имел, поскольку здешних денег не только не держал в руках, но так ни разу и не видел.
Очень скоро он сообразил: необходимо срочно изыскивать другие - обходные, хитрые - пути.
На седьмой панели с виражом, совсем уже неподалеку от редакции, Крамугас наткнулся на колоссальное скопление Автоматических Блюстителей Принципов.
- Что случилось? - настороженно спросил Крамугас. - Новые веяния, да?
- Сам должен знать! Вот так! Кто ты такой, что ничего не знаешь?
- Неправда, - возразил Крамугас. - Кое-что я знаю.
- Вот и делай выводы! - прикрикнули на него.
- Со скидкой или без? - уточнил Крамугас.
- Ты - делай, делай! Потом скинемся, если надо. Усекаешь или нет?
- Нужной информации маловато, - пожаловался Крамугас на всякий случай. - Боюсь, ничего не выйдет. Частные предположения не покрывают целого - никак.
- К чему доступ имеете? - громыхнул Автоматический Блюститель.
- К своей собственной статье, - не моргнув глазом, браво выпалил Крамугас. - Я не смог достать утренней газеты, а моя статья как раз на сотой, эксклюзивной, полосе. Я думал, что будет в солидном журнале, - мне редактор перед подписанием к печати обещал, а пошло в газете. Я, конечно, не в обиде - пусть хоть так… Прошу пропустить меня в редакцию за персональным экземпляром.
- Сегодня здесь нет редакции, - торжествуя, возвестил Блюститель. - Ни газеты, ни журнала.
- Да она у них общая - редакция эта! А что же тогда есть?
- Публичный! Дворец! Культуры и собраний!
- Вот впервые слышу…
- Это не играет роли! Сегодня здесь собирается только избранная публика, - надменно пояснил Автоматический Блюститель Принципов. - Конгресс Полувселенского Содома Наций, сокращенно - ПОВСОНАЦ! Вы написали здравицу в честь нашего Конгресса и лично его еще не выбранного Председателя? А? Пламенный призыв?!
- Я уже на грани, - кивнул поспешно Крамугас. - Даже, может быть, за гранью… Все нужное изложено в статье. Пропустите меня!
- Ну, если так, тогда - идет, - согласились Блюстители Принципов.
И Крамугас через черный ход, срочно переименованный накануне Конгресса в Самый-Что-Ни-На-Есть-Парадный, проник в здание редакции и восходящими потоками в тот же момент был заброшен к дверям помпезного конференц-зала, возле которых уже толпился народ - чистенький, приглаженный, разнообразно одноликий и, судя по всему, до чрезвычайности довольный тем, что происходит вокруг.
25. Прелюдия славы
Ошарашенный таким количеством импозантно-блестящей публики, среди которой там и тут виднелись столпы местной цирцеянской прессы, а также прочие элитные столпы, полустолпы и иже с ними, Крамугас прицелился было сразу пройти в полутемный уголок и здесь в смущении застыть.
Он еще не представлял в точности, что же лично ему надобно на эдаком значительном Конгрессе, как именно вести себя и о чем лучше всего разговаривать, да и стоит ли вообще говорить что-либо.
Но где-то в подсознании таилась робкая надежда: ну, а вдруг сейчас случится нечто - пусть и ерундовое, в конечном счете, но о котором все-таки неплохо будет после написать, тем самым лишний раз продемонстрировав свою недюжинную хватку журналиста, оборотистого, в меру ловкого и даже, может, беспринципного - ведь, если уж по совести, на том вся пресса на Цирцее-28 и стоит, чтоб в главный принцип возводить отсутствие какого-либо принципа и, бесконечно умиляясь этим, врать напропалую. Врать свободно и легко, как дышишь. Соблюдая, впрочем, должный реализм.
Когда-нибудь я выбьюсь в короли, решил внезапно Крамугас, в большие, всеми почитаемые короли - пусть хоть война теперь, хоть конец света, хоть не знаю что, но уж потом-то я свое возьму сполна!..
Неподалеку, на стене, в золоченых рамах с вензелями рядком висели задницы.
И под каждою было указано, чье это высокое лицо и когда изображено.
К стене паралитической походкою приблизился вихрастенький задохлик с важной свитой.
- Кто позволил? Что за дребедень? Всю эту порнографию отсюда - снять! - скомандовал задохлик. - Мне не нужны потом вопросы!
- Да помилуйте, - немедленно послышалось из свиты, - это ведь не просто… Это же - иконографическая порнография! Канон веков! Для просвещения грядущих поколений. Вы сами приказали вешать именно сюда!
- Вот как?.. - задохлик малость растерялся. - Видимо, забыл. Немудрено! Такая суматоха, столько нервов - и себя-то позабудешь! - Тут он заметил Крамугаса и, не то желая снять с себя ответственность, не то ища единомышленника, вдруг доверительно спросил: - Вы порнографию… как - любите?
- Люблю. И даже больше - обожаю. С детских лет! - мгновенно отозвался Крамугас, нутром почувствовав, что надобно ответить умно и тактично, да при том не уронить ни своего престижа, ни чиновного - как знать, быть может, эта встреча вовсе не последняя… - А кто ее не любит?! Если люди знатные и место подходящее…
- Да, место, - коротко кивнул задохлик. - Это вы сострили славно. Лишних всяких много, но зато тут вправду темновато - подходяще… Место, чтоб повесить… Хорошо! Следите, чтоб сюда не подходили, - приказал он Крамугасу. - Отвлекайте, разговоры затевайте. Даже попугайте малость, ежели никак иначе… Криминала нет, но - мерзость! А теперь пойдем еще посмотрим…
Свита удалилась.
А кругом бродили люди, доносились голоса…
- Да? Вы считаете, что смелость города берет?
- Конечно, нет! Но я считаю: истинная смелость попросту не допускает существования таких вот городов, которые бы можно было взять…
- Что за болван там разглагольствует?!
- Тс-с, это же начальник! О нем - только хорошо. Его сейчас положено любить.
- Подумаешь, начальник!..
- Нет, не подумаешь! Нет, не подумаешь! Ему, по штату, все Блюстители подчинены. И наш духоводитель нынче утром поминал его весьма душевно… Явно неспроста! А вы тут спорить начинаете… Хорошенькое дело!.. Да вы рассуждаете, как сущий враг! Уж я-то в этом разбираюсь! Цирцея и начальники - едины! Мы говорим "начальник", а подразумеваем…
- Батюшки, да что же он - совсем без недостатков, что ли? У кого их нет, скажите?! Тоже мне, святой! Смешно… Одна походка чего стоит! А ужимки, а манера выражаться!.. И потом: сегодня - есть, а завтра… Все они - временщики, наросты ядовитые. Вот мы - заслуженный народ, а они - так…
- Ну, милый мой, когда начальника не станет наконец, о нем тем более начнут помалкивать. Даже ругать не будут - не достоин. Но покуда-то он - с нами! Так что вы обязаны кричать ура и говорить хорошие слова. Иначе - не поймут. И Церковь, знаете, активной стала… Там иконы любят.
Слушая все это, со смиреньем опустив взор долу, Крамугас робко жался в своем темном уголку.
К тому же было велено - кем, почему, неважно! - просто велено: не подпушать…
Правда, никто сюда покуда и не лез…
Однако в этом тоже, при желанье, можно было усмотреть многозначительный намек на козни и интриги притаившихся везде врагов…
Как всякий начинающий, но полный трепетных амбиций, Крамугас искренне и честно полагал, что его время - не приспело, звездный час еще не пробил, так что нет особых оснований задираться и глаза мозолить остальным, куда как более влиятельно-маститым.
- Ба!.. - внезапно испустил восторженный вопль человек неподалеку. - Да неужто - Крамугас?! Собственной персоной?! Вы взгляните, кто пришел! Нет-нет, вы только поглядите! Несравненный Крамугас!..
В этом кричащем Крамугас, к немалой радости своей, признал одного из тех сотрудников редакции, с которым он совсем недавно вламывался к зайцу в кабинет, и потому легонько, очень скромно помахал ему рукой. Мол, я вас помню, друг сердечный, вы теперь мне не чужой. Коллега и соратник…
Все тотчас оставили свои разговоры и с любопытством повернулись к Крамугасу.
- Вот так встреча! Смею искренне поздравить вас от всей души! От всей души! И - абсолютно искренне! Ей-богу!.. - подскочил к нему крошечный лощеный человечек, совершенно лысый, с чирьем на носу. - Ваша статья изумительна! Такой мощный, искрометный слог, такая ясность мысли! И до чего же своевременно! А проблематика!.. Вы титан, Крамугас! Я преклоняюсь!
- Н-ну… спасибо, право же, не стоит… - со смущением поблагодарил Крамугас. - Вы так добры… Конечно, я старался отобрать материал получше, посерьезней… Непростое дело. Очень рад, что вам понравилось… А я вот, представьте, еще не видел своей статьи. У вас случайно нет с собой экземпляра? Я верну! Мне б только посмотреть…
- Да вот… вы знаете… - замялся человечек, - это сложно объяснить, но… сам-то я ее и не читал… Хотя мне так подробно все пересказали!..
- А… - разочарованно вздохнул Крамугас. - Я-то думал… А вы - нот так… Кто мне даст сегодняшнюю утреннюю газету? Которая журнал! Ежемесячный журнал, который - утренняя газета! Кто мне даст?
- Это "Культурный высев", что ли? - уточнил кто-то.
- А другого такого у нас и нет. Исключительно культурный. И во всей Вселенной нет. Такое высевают - мамочки мои!.. - откликнулся веснушчатый горбун. - Только у нас… Каждое утро выходит газета, а в конце месяца ее - шлеп-клеп, на закрепочку! - и вот вам готовенький - ежемесячный! - журнал. Как же это вы не знали, батенька? Поди, уже лет десять эдак издают. И - дьявольски удобно: ежели в какой день глупость напечатали или какую пакость пропустили, просто номерочек этот - вжик, из стопочки долой! - и уже нет в самом журнале каверзных страничек! И ни выдерки тебе, ни наказанья… Все подписчики об этом знают, а вы, стало быть…
- Да я обычно покупаю, - принялся оправдываться уточнявший. - И не каждый раз мне достается - оттого и не скрепляю. Думал, что обычная газета… Ведь журналом-то ее нигде не продают… А сегодня вот - прошляпил… Да и не на что теперь купить - все деньги упразднили. Были старые запасы, но сегодня, как назло, иссякли…
- Значит, подписываться нужно было, следить за рекламой! На такой журнал подписки не иметь!.. Срам! Ну, и вообще… Все это, извините, нынче подозрительно, весьма. Еще проверить надобно, - внушительно, с угрозой произнес горбатенький и как-то незаметно, сразу, затерялся среди окруживших Крамугаса почитателей.
Тот слушал этот разговор, разинув рот. Он и не знал таких подробностей о месте своей новой службы и о способах публикования.
- Так кто же даст мне свежий экземпляр газеты, а? - громко, в третий раз спросил он у собравшихся.
Кругом в момент заспорили, заволновались, нервно начали браниться, стали слышаться обидные слова: "Эх, ну и жмот!", "А ты-то сам - безграмотный читака!" - и так далее, но вскоре распря кончилась.
Ни у кого газеты вообще не оказалось. Больше того, как выяснилось очень скоро, никто ее и не читал, однако содержание статьи известно было всем в деталях, и все, основываясь на взаимных пересказах, в один голос выпевали Крамугасу дифирамбы.
Впору было в пляс от радости пускаться…
- А вот удивительное дело, - вдруг послышался сердитый хриплый голос, - это ведь уже не в первый раз!.. И не только с утренней газетой.
А нормальные - вполне серьезные! - журналы, книги, каталоги, справочники!.. То, что они есть, известно вроде каждому… Есть и вместе с этим - нет. За последние годы вы видели их где-нибудь в продаже? Хотя чтива разного - навалом. Уж такая чушь лежит на всех углах!
- Да, тиражи растут, а читать нечего, - уныло подытожил первый. - Такое впечатление, что ничего и не выходит - только объявляют тиражи. Но, вероятно, где-то, для кого-то, иногда… Я полагаю, объявляют ради гласности: мол - вон как хорошо!.. Трепаться, лапшу на уши вешать можно сколько влезет, а как дело делать…
- Воруют! - гулко вздохнул кто-то рядом. - Столько веков все шло спокойно, а теперь вот - снова началось… История! Спираль…
- Да что вы говорите?!
- Точно! Фактов - пруд пруди. Окостенелых, звонких, духовитых… На том стоим, затем и существуем! Сколько б ни писали… Пишут-то - такие же…
- И вправду, денег нет - откуда кто чего берет?
- Воруют, - повторил тоскливо голос. - По закону.
- Нет закона, чтобы воровали!
- Тайный - есть. А скоро и публично огласят.
- Ах, вашими устами мед бы пить!..
- Может, родственники у кого с Земли подарки временами шлют? - предположил наивно Крамугас. - Или еще с каких-нибудь других планет? Ну, словом…
- Дорогой, не делайте нам всем смешно! О чем вы говорите?! Вы еще не знаете таможню на Цирцее!.. Либо все зацапает как есть, либо такой обложит пошлиной, что хоть беги. Комар извне не пролетит.
- А как же я тогда? - удивился Крамугас. - Хотя, естественно, я налегке и был, одни бумаги деловые… Правильно меня в Отделе Виз предупреждали!..
- Ну, а мы о чем?! То-то и оно! Вы бы попробовали въехать к нам с набитым сундуком!.. Вмиг начались бы разговоры: да откуда, да зачем, да это вот с собой не стоит, а вот это и совсем нельзя… И ободрали бы, как липку! Да еще заставили бы благодарность написать - дескать, спасибо, что впустили вообще… Хвала неустанной заботе, любви и прочей требухе, от которой кровь порою стынет… Ничего, когда-нибудь столкнетесь. Вам не миновать.
- Но хуже всего, если вас вдруг на чужих планетах напечатают, - встрял в разговор квадратный дядька с золотым значком, где среди пальмовых - с кедровой шишкою - ветвей угадывалась надпись: "За культуру".
- Неужели запрещают? - всплеснул руками Крамугас, ошеломленно озираясь.