- И что бы вы сделали? - с великолепным ехидством поинтересовался Мохов. И вдруг улыбнулся с обезоруживающей детскостью: - А, да чего там!.. Это же исключительно мои проблемы! Можно сказать, этические. Сам шумно декларировал невмешательство сторон, а теперь… Ладно, за себя и за ребят не волнуйтесь, сделаем.
Это "за себя", поставленное перед "ребятами", уязвило Корнелия.
- И все-таки я волнуюсь. За ребят. Как они там, куда…
- "Ва", как говорит любезнейший наш Кир. Вы окажетесь в зоне обсерватории "Сфера". Там обратитесь к сотруднику Михаилу Скицыну, крайне оригинальная личность, мой заклятый противник. Он всегда преисполнен энтузиазма и все заботы возьмет на себя. Ребят, скорее всего, разберут по семьям. Уж чего-чего, а гуманизма там у нас не занимать. Порой излишек его оборачивается неожиданной стороной, но это, к счастью, лишь против старых дурней вроде меня.
Корнелий смотрел с нерешительным вопросом.
- Дабы не оставлять вас в недоумении, изложу суть. - Мохов опять по-новому, нервно, усмехнулся. - Я был сотрудником обсерваторской спецгруппы "Кристалл-2", крепко разругался с руководством и, сильно опередив других в эксперименте - честно это говорю, - ушел через грань, сюда. Были и другие причины. Длинная история. А для меня вдвойне сложная, ибо я был резким противником практических контактов разных пространств. Как говорится, сторонником "невмешательства во внутренние дела", во имя осторожности. Чтобы не вызвать непредсказуемых последствий… А пришлось не только вмешиваться, но даже связаться со здешним подпольем… Поскольку нынешние служители храма Девяти Щитов есть не что иное, как часть системы сопротивления государству. Борьбы с нынешней машинной властью. Пришлось выбирать - или работать на эту власть, или быть с ее отрицателями…
- Я обыватель… - скованно сказал Корнелий. - Никогда не думал, что в стране есть организованное сопротивление.
- К сожалению, не очень организованное, разношерстное… И… - Он словно спохватился. - Я к нему имею лишь косвенное отношение. Поскольку все, кто занят теорией Кристалла, увы, не могут остаться вне кипения человеческих страстей и споров… Впрочем, ну их к черту… - Мохов неожиданно сник.
Корнелий деликатно сказал:
- Последнее время я то и дело слышу об этой теории. О кристаллическом строении Вселенной. Значит, это очень серьезно?
Мохов словно обрадовался вопросу.
- Это одна из древнейших теорий. До последних лет она считалась невероятным бредом вроде алхимии или астрологии. Факты взаимопроникновения пространств замалчивались или отрицались. Впрочем, как и сейчас. Но отрицать их полностью уже невозможно. Вот и были созданы научные группы из сторонников этой теории. Впрочем, вам это неинтересно. К тому же я чувствую, что вы тревожитесь за детей. Не бойтесь, Анда о них позаботится, она золотой человек.
То, что Мохов увидел его беспокойство, было почему-то приятно Корнелию. А еще приятнее, что он сказал про Анду "золотой человек".
"Ой, Корнелий, Корнелий…"
Впрочем, большого беспокойства за ребят он не чувствовал. Ощущение безопасности и доверчивости пришло к нему в таверне "Проколотое колесо" сразу. Даже вопрос, когда и как случится переход, не очень волновал. И Корнелий сказал искренне:
- Почему же! Теория Кристалла меня очень интересует. Я слышал о ней еще в детстве. - Он едва не произнес, что в те годы был дружен с Петром, но опять шевельнулась виноватость. И он только добавил: - Тогда мне даже казалось, будто я в ней что-то понимаю.
Мохов кивнул:
- Начала теории довольно просты. В них разбирается даже мой сын, он пятый класс окончил. Вот смотрите…
Мохов шагнул к панели. В черной глубине большого экрана повис зеленоватый, реальный - хоть пощупай - кристалл. Он был похож на полупрозрачный, заостренный с обеих сторон карандаш.
- Представим, что у Вселенной именно такое строение…
Корнелий кивнул:
- Я представил… Но тогда вопрос: почему мы не видим этой стройности в натуре? Галактики - это лохматые спиральные образования…
- Ну, голубчик мой! Вы рассуждаете как мой давний оппонент доктор д'Эспозито. Он хотя и доктор, но полный… простите. Нельзя же представлять модели так буквально. На самом деле данные здесь плоскости Кристалла - это многомерные пространства…
- Да, я понимаю.
- Материальные субстанции возникают именно внутри этих пространств. Это во-первых… А кроме того, даже наука кристаллография утверждает, что в местах нарушения кристаллических структур часто появляются спиральные образования. Как аномалии.
- Следовательно, мы - крупицы одной из аномалий, - усмехнулся Корнелий.
- Мы - не знаю, - в тон ему ответил Мохов. - Но здешняя система якобы машинной власти - явно социальная аномалия.
- Почему "якобы"?
- Не будьте наивны. Вы всерьез полагаете, что, выпади миллионный шанс на премьер-министра, этот господин оказался бы на вашем месте? Машинная объективность - это сказки для оболванивания обывателя. Простите.
- Не за что. Я действительно обыватель до мозга костей, за что и плачу теперь по всем векселям… Однако вам не кажется, что данная модель Кристалла чересчур уж… простовата? Как быть, например, с бесконечностью Мироздания?
- Очень просто! - У Мохова появились нотки азартного лектора, он бросил пальцы на клавиши. Кристалл вытянулся, изогнулся, сомкнул концы и превратился в этакий граненый бублик.
Корнелий засмеялся.
- Ничего смешного, - слегка обиделся Мохов. - Классическое решение проблемы конечного и бесконечного… Гораздо сложнее другое. Никто не может обосновать теоретически принцип перехода с грани на грань. Почему вдруг соединяются пространства? Как?
- А если так? - Корнелий коснулся клавишей. Уж что-что, а играть на этих штуках он умел. Граненое кольцо послушно разорвалось, кристалл слегка перекрутился и соединил концы опять. - Если грань А мы соединим с гранью Бэ, грань Бэ с гранью Цэ и так далее, все плоскости сольются в одну, как в кольце Мёбиуса. И тогда…
- Хм… - Мохов глянул со снисходительной иронией. - Это ваше объяснение делает вам честь, однако идея не нова. Мы со Скицыным независимо друг от друга рассчитали этот вариант еще четыре года назад. Я даже дал термин "Мёбиус-вектор". Но…
Но Корнелию было уже не до того. Мысли кинулись назад, к тревоге. Кольцо Мёбиуса, школа, Цезарь…
- Михаил… Алексеевич. А что все-таки можно сделать для того мальчика? Для Цезаря Лота.
Мохов слегка досадливо пожал плечами:
- Петр же обещал. Соберем все сведения, он даст задание своим людям. Их, людей этих, конечно, мало. Но постараются найти, помочь… А вы свое дело сделали, ваша совесть может быть спокойна.
Совершенно искренне Корнелий вспылил:
- Меня в данном случае интересуют не терзания собственной совести, а судьба мальчишки!
- Господи, да я не хотел вас обидеть! Будут искать его. Возможно, Хранители свяжутся с командорской группой, задача-то прямо для них. Если эта полумифическая группа действительно все еще существует.
- Как вы сказали? Командорская?
- Не слышали старую легенду о Командоре? Он причислен к Хранителям, хотя не все это признают. Жил когда-то человек, командор флота, капитан каперского фрегата, он сделал целью своей жизни спасать и хранить от бед детей с особыми, порой необъяснимыми талантами и свойствами. Командор считал, что дети эти - люди будущего, когда каждый человек овладеет множеством чудесных способностей. Вплоть до полета без крыльев и чтения мыслей… Сказка, не лишенная, видимо, реальной основы. И логики…
- Сказка, - вздохнул Корнелий. - Впрочем, кто знает. Вы считаете, что Цезарь - один из таких детей?
- Его странная история с исчезновением индекса. Не чудо ли?
"Где-то он теперь?" - подумал Корнелий. Но разговор продолжать не стал. Мохов мог заподозрить его в нытье и недоверии.
- Так вот, о Мёбиус-векторе… - неожиданно громко вдруг сказал Мохов и отвернулся к панели. И без паузы, не глядя назад, ровным голосом произнес: - Иди сюда, паршивец, уши надеру…
Корнелий изумился, а у двери несмело хихикнули.
Прислонившись к косяку, стоял гибкий русоголовый взлохмаченный мальчишка. В белой майке - перемазанной, порванной, выпущенной на мятые шорты из пятнистой, похожей на маскировочную, ткани. Он мотал на палец оттянутый подол майки и переступал длинными, кофейного цвета ногами. На курносом лице была независимо-дурашливая улыбка, а в светло-синих глазах нерешительность. Он встретился этими глазами с Корнелием и мельком сказал "здрасьте".
- Иди, иди, - повторил Мохов. - Люди тут изводятся, а он…
Мальчишка потер ногу об ногу, шагнул к машине. Крутнул головой, спасая уши от пальцев Мохова. Пальцы неуверенно зашевелились в воздухе. Видимо, на словах Михаил Алексеевич был решительнее, нежели в практике воспитания.
Мальчишка расставил ноги циркулем, поддернул на боках майку, сунул руки в тесные карманы. Склонил набок лохматую голову.
- А трактовка граней здесь принципиально не та. Число их бесконечно, значит, они должны быть вплотную друг к дружке… - Он выдернул руку, профессионально пробежался пальцами по рядам клавишей. Граненое кольцо в глубине экрана потеряло свою ребристость, превратилось в круглую баранку. Лишь приглядевшись, можно было рассмотреть на нем частые, как на трикотажной материи, рубчики. Мальчик сказал со скромной назидательностью: - Во… Грани вплотную, рядышком, значит, их соединение может случиться совсем легко, от одного маленького чиха. Только надо выяснить точно, от какого. Может, просто от желания…
- Великолепный научный термин "чих"! - взвинтился Мохов. - Небось опять с Мишенькой Скицыным занимались несусветным трепом!..
Только сейчас Корнелий понял, что за сердитостью Мохов прячет громадное облегчение. Что во время всех прежних разговоров седой костлявый человек с бледно-синими глазами испытывал беспрерывную томительную тревогу вот за этого растрепанного пацана. За сына. За негодного бродягу Витьку.
- Не, это я сам придумал, - скромно похвастался Витька. - Скицын, наоборот, спорит. Как, говорит, тогда быть с Мёбиус-вектором… Видишь, он признал твой вектор… Говорит, ребро-то все равно по прямой не пересечешь, для перехода получается расстояние, равное одному витку, плюс-минус линия между точками. А виток, говорят, равен бесконечности…
- Наконец-то он сказал умную вещь…
Витька опять хихикнул:
- А в масштабах кристалла что бесконечность, что ноль - все одинаково. Они сливаются…
- Неучи! - гаркнул Мохов. - Ты - понятно! Но этот твой Скицын!.. А еще кричал, что я дилетант!
- Не-а… Не кричал он такого. Он…
- Ты мне зубы не заговаривай! Где тебя носило?!
- Я же сказал: может, приду, а может, нет.
- Все знают, что, если ты сказал "может", значит, придешь! А ты шастаешь! Опять куда-то влип?
- Да не-е… Я вышел в парке у обрыва, а там театр. Ну, знаешь, простая эстрада и на ней играет кто хочет. Так интересно. Начинается, будто спектакль, а потом все как по правде… Они "Короля Артура" ставили, я загляделся. А на них вдруг уланы! И на зрителей! И за мной: "Безында!" Ух, я драпал…
- Чтобы ты больше не смел никогда…
- Ну, па-а… - Витька незаметно стрельнул глазами в сторону Корнелия. А тот поймал себя, что смотрит на перепалку отца и сына, весело и глуповато приоткрыв рот. Но не почувствовал смущения, засмеялся.
В дверь просунулась голова хозяина.
- Ва! Витка. Что, папа давал немножко по шее?
- Потом получит, - буркнул Мохов. - Сперва накорми обормота.
- Это хорошо. Пошли, Витка, кушать. Анда оладьи сделала, прямо апельсины.
Витька весело ускакал.
- Пойду посмотрю, как ребята, - сказал Мохову Корнелий.
Но к ребятам он сразу не попал. В главной комнате Кир сказал жующему у очага Витьке:
- Вот человек от Петра. Витка, надо увести к вам группу. Тринадцать человек. Девочки-мальчики, как ты.
Витька торопливо проглотил остаток оладьи, встал прямо. Тоненький, серьезный. Внимательно, почти строго спросил Корнелия:
- Что с ними?
- Безындексные ребята из тюремной школы. Здесь они обречены. - Кажется, он нашел верный лаконичный тон.
Витька понятливо наклонил голову:
- Надо, значит, надо. Если не испугаются на товарном поезде, на открытой платформе… Вы - с ними?
Корнелий кивнул, опять подавив стыдливую досаду.
- А тебе не попадет? - участливо спросила Витьку Анда.
Он сказал с готовностью:
- Попадет. Мне всегда попадает, и там, и здесь, я привык… И сейчас тоже попадет, вот сию минуту. Приготовьтесь…
Он распахнул входную дверь и пропал в темноте. С улицы дохнуло душным предгрозовым воздухом, электрической тревогой.
- Куда тебя, злой дух!.. - тонко завопил вслед Кир.
Но Витька уже возвращался. И тащил за собой уланский мотодиск с седлом.
- Ва… - сказал Кир.
- Мама! - сказала Анда. - Витька, сумасшедший! Ты на нем прикатил?
- А на чем? На тебе?.. Один там зазевался, я в седло и тикать. А то бы и не ушел…
- Вот папа тебе покажет седло, - задумчиво пообещал Кир. - Ай, что за мальчик.
- Пфи, - фыркнул Витька. - Кир, прибей его на стену. Самое лучшее колесо в коллекции будет. - Он бросил трофей у двери. Диск мягко упал, потом приподнялся одним краем и упруго завис в наклонном положении. Чудеса, да и только! Витька решительно придавил его к полу ступней в ременчатой сандалии.
Корнелий шагнул ближе. Он впервые видел уланский диск так близко. На бархатисто-черном фоне графитным блеском выделялись узкие полоски-спицы. Блестела хромированная ось с педалями. Велосипедное седло казалось плотно посаженным на резиновый обод.
- Витька, ты разве умеешь на нем? - уважительно спросила Анда.
Он великолепно оттопырил губу:
- Делов-то… Никакой науки не надо. Только он такой подлый: от оси вверх горячим воздухом лупит. Им-то, паразитам, хорошо в крагах, а мне все ноги испекло. - Он опять потер ногу об ногу, потом ладонью провел по щиколотке. Глянул на Кира: - Ва! Еще и плямбу старую ссадил, кровищи-то… Придется доктора вызывать, погода самая подходящая.
- Витька, не смей, - быстро сказала Анда. Кир покачал головой.
Витька по-турецки сел на табурет - русоголовый синеглазый йог. Со значительным видом поднял мизинец. Тут же над пальцем возник тускло-желтый огонек. Еще две секунды - и огонек превратился в светящийся шарик размером с теннисный мяч. Он стремительно вращался и потому казался размытым.
"Шаровая молния!" - ахнул про себя Корнелий.
- Витька, перестань, я боюсь! - Анда за дурашливым тоном прятала настоящий страх.
Молния держалась на мизинце, как на оси. Витька медленно провел краем светящегося шарика по измазанной кровью щиколотке. Кровь исчезла. На месте сорванной коросты появилась розовая кожа.
- Вот и все. - Улыбаясь, Витька посадил шарик на колено.
- Неужели не горячо? - осторожно спросил Корнелий.
Витька задумчиво покачал головой. Двинул ногой, послал шарик на другое колено. Потом на плечо…
- Ты когда-нибудь взорвешься, - печально предрекла Анда.
Витька покосился на молнию, словно она была присевшей на плечо птахой.
- Она никогда не взорвется. Она живая. Кто живой хочет сам взорваться? Надо только не обижать ее.
Анда насупленно сказала:
- Раз уж фокусничаешь, залечи у девочки ногу. Такой порез, никак не затягивается.
Витька быстро встал.
- Где?
Ребята сидели в круглой, как внутренность громадной бочки, дощатой комнате. На брошенных у стены резиновых матрацах. Они были сытые и умиротворенные. На Корнелия глянули с сонными улыбками и без вопросов. Никуда им больше не хотелось.
- Гуси-гуси, га-га-га, - неожиданно для себя сказал Корнелий.
Кажется, получилось неуклюже. Но нет, ничего. Глаза у ребят хорошо заблестели. Только Чижик, видимо, решил, что опять куда-то надо идти:
- А нам Анда обещала, что тут будем ночевать…
- Раз обещала, так и будет, - успокоил Корнелий.
И здесь шагнул вперед Витька:
- Здравствуйте.
Надо было слышать это "здравствуйте"!
До сих пор Витька был обыкновенный мальчишка - славный, смелый, озорной, но в общем-то понятный (несмотря даже на фокусы с молнией). А теперь мгновенно вспомнилось Корнелию слышанное от Петра: "Я несколько раз встречал мальчика оттуда. Удивительная отвага и ясность души".
В Витькином "здравствуйте" не было ни детской скованности, ни хозяйского превосходства, ни настороженности мальчишки, который знакомится с чужими ребятами. Ни единой темной нотки. А было это - как самый доверчивый и спокойный шаг вперед: "Вот он я. Я такой же, как вы. Хорошо, что мы встретились".
Корнелий вдруг подумал, что, наверно, в свои счастливые дни так здоровался с людьми Цезарь.
"Опять Цезарь. Святые Хранители…"
Ребята вроде бы не двинулись, но Корнелий ощутил, как они потянулись к Витьке. Безоглядно. Даже умный и осторожный Антон.
А Витька сказал деловито и ласково:
- У кого нога больная? У тебя? - Он сел на корточки перед Татой. - Давай-ка разбинтуем. Не бойся. - Шарик молнии неотрывно держался у него над плечом.
Тата слегка надулась, но дала размотать бинт. Витька поморщился и тихо присвистнул.
- Ну, ничего… - Он посадил светящийся шарик на указательный палец.
Тата отодвинулась.
- Я его боюсь.
Со снисходительностью старшего брата Витька разъяснил:
- Он не горячий. Даже не щекотит. Вот, смотри… - Он провел шариком по локтю с засохшей царапиной. Царапина исчезла, оставив на коричневой коже розовый след. - Веришь?
Тата вздохнула и отодвинулась к стене.
- Ладно. Только я закрою глаза.
- Закрой, пожалуйста. И сосчитай до тридцати…
За полминуты в полном и внимательном молчании все было закончено. Глубокий, сочившийся сукровицей разрез плотно затянулся, превратился в красноватый рубчик.
- Вот и все. И бинтовать не надо… Кто еще пораненный? - В голосе Витьки опять звучали обычные озорные нотки.
- Никого, - сказал Ножик. - Царапины и так засохнут. На безындах все заживает без лекарств.
- Не все, - возразил Витька. - По себе знаю…
- Ты же не безында!
- Я такой же, как вы.
- Зачем ты говоришь неправду? - с мягким упреком сказал Илья. - Чтобы сильнее понравиться нам?
- Я правду говорю!
Витька вздернул на животе майку. На пояске его мятых шортиков блестела черно-лаковая коробочка со шкалой - миниатюрный уловитель индексов. Витька оттянул ее на эластичном поводке, повел сетчатым глазком по ребятам, потом повернул к себе. Уловитель молчал и не светился. И лишь когда глазок скользнул по Корнелию, в коробочке ожил мягкий зуммер. Выпрыгнули на шкале зеленые циферки. Все разом посмотрели на Корнелия. И он почувствовал себя, словно его в чем-то уличили.
Антон быстро сказал Витьке:
- Вот полечи-ка ты руку у господина Корнелия…
Только сейчас Корнелий вспомнил, что в сумерках зацепился часами за сучок и рассадил на запястье кожу. Он приподнял обшлаг пиджака. Припухшие, налитые кровью царапины были похожи на след когтистой лапы. Они шли через белые бугорки индексной прививки.
- Снимите часы, - попросил Витька. - А то испортятся.