Так что же мне теперь делать? Может быть, мне нужно выучиться медитировать - в конце концов, должны же существовать проверенные временем способы достижения внутреннего мира без применения химических стимуляторов.
Правда, разумеется, всё, что влияет на наши чувства, по крайней мере, в нашей биологической ипостаси, это и есть химические стимуляторы: дофамин, ацетилхолин, серотонин, тестостерон. Но когда вы стали электрической машиной, а не биологической, то как вы сымитируете действие этих веществ? Мы были первым поколением перемещённых сознаний; наши недостатки ещё исправлять и исправлять.
На улице шёл дождь, неутихающий холодный дождь. Но на меня он не должен оказывать никакого влияния; холод я отмечал лишь как абстракный элемент данных, а вода просто скатывалась с меня. Я вышел через парадную дверь и зашагал по дорожке, ведущей к улице.
Звук крупных капель, бьющих меня по голове, складывался в надоедливую барабанную дробь. Разумеется, никто не гулял по улице в такую погоду, хотя мимо проехали насколько машин. По тротуару ползали земляные черви. Я вспомнил из детства их характерный запах - удивительно, как мало мы гуляем под дождём, когда становимся взрослыми - но мои новые обонятельные сенсоры не откликались на этот конкретный молекулярный раздражитель.
Я шёл дальше, пытаясь осмыслить то, что произошло, пытаясь унять свой гнев. Должен быть какой-то способ от него избавиться. Может быть, нужно думать о чём-то хорошем? Я стал думать о старых репризах "Франтикс", которые мне обычно нравились, о голых женщинах, о том идеальном звуке, который издаёт бейсбольная бита при ударе по мячу, когда удар получился именно такой, как надо…
И мой гнев утих.
Утих.
Словно я нажал выключатель. Каким-то образом я устранил дурное напряжение. Потрясающе. Интересно, какая мысль, какая ментальная конфигурация производит такой эффект, и смогу ли я когда-нибудь воспроизвести её снова.
Я шагал дальше, и шаги мои были такие же, как раньше - чёткие и выверенные. Но мне показалось, что мой шаг стал более пружинистым - в метафорическом смысле, а не благодаря встроенным в мои ноги амортизаторам.
И всё же, если существует комбинация, отключающая по желанию гнев, то нет ли другой, которая включает счастье, отключает печаль, включает восторг, отключает…
Эта мысль была словно удар кулака.
Отключает любовь.
Не то чтобы я хотел отключить свои чувства к Карен - ничего подобного! Но где-то в нейронных узорах, скопированных у прежнего меня, по-прежнему оставались чувства к Ребекке, и они по-прежнему причиняли боль из-за того, что она не ответила на них взаимностью.
Если бы только я мог отключить эти эмоции, чтобы положить конец той боли.
Если бы.
Дождь продолжал падать.
34
Я стоял в задней части центрального отсека лунобуса и смотрел на троих моих заложников - чёрт, как же я ненавижу это слово!
- Честное слово, - сказал я, - я не хочу никому причинять вреда.
- Но причините, если понадобится, - сказал Брайан Гадес. - Вы так сказали Смайту.
- Смайт до этого не доведёт, - сказал я. - Я знаю.
Но Гадес покачал головой; его белые волосы мерцали в свете утопленных в потолок светильников.
- Ему придётся до этого довести. В технологию переноса создания "Иммортекс" вложены сотни миллиардов - и они все базируются на предположении, что долговечная копия становится вами-настоящим. Мы не можем позволить, чтобы эта… это самоубеждение было успешно поколеблено. Ни вам здесь, ни кем-либо на Земле. На кону огромные состояния. На кону жизни - жизни мнемосканов.
Гадес поднялся со своего кресла, но, похоже, хотел лишь размять длинные ноги. Он взглянул на Акико с Хлоей, потом снова обратился ко мне.
- Послушайте, здесь нет никаких законов - ни полиции, ни правительства. Так что вы не совершили никакого преступления. И я слышал, что сказал Смайт - есть смягчающие обстоятельства. Ваша операция…
- Держу пари, вам бы хотелось, чтобы я умер на операционном столе!
Гадес развёл руками.
- Это не ваша вина, - сказал он. - Вы за себя не отвечаете. Просто отдайте мне свой пистолет, и мы все выйдем наружу. "Иммортекс" не выдвинет никаких обвинений; никаких последствий не будет. Вы можете всё это закончить прямо сейчас.
- Я не могу этого сделать, - сказал я. - Я хотел бы, но я не знаю другого способа получить то, что мне нужно - то, чего я заслуживаю.
- Господи, какой вы эгоист, - сказала Акико. - Не могу поверить, что они выбрали вас.
Я почувствовал, как мои глаза сужаются.
- Выбрали меня? Выбрали меня для чего?
Но Акико проигнорировала вопрос.
- А что будет с нами? Посмотрите, что вы делаете с нами!
- Они не доведут ситуацию до состояния, когда могут пострадать люди.
- Да что вы говорите! - воскликнула Акико. - Как долго, по-вашему, они позволят вам держать Верхний Эдем в заложниках? Сколько времени пройдёт, прежде чем остальные жильцы запаникуют? Они должны будут положить этому конец.
- Всё будет хорошо, - сказал я. - Я обещаю.
- Вы обещаете? - Это Хлоя вступила в разговор. - Чего стоит ваше обещание?
Я подошёл к женщинам немного ближе; мне так хотелось успокоить их и приободрить.
Внезапно Гадес прыгнул. Это миф, что люди на Луне движутся замедленно: объекты падают медленно, но если ты оттолкнёшься от пола изо всей силы, то полетишь, как адский нетопырь. Гадес был от меня в пяти метрах, но его прыжок с лёгкостью покрыл это расстояние, и когда он врезался в меня, я полетел назад и впечатался в заднюю стену лунобуса.
Внезапно обе женщины тоже пришли в движение. Акико вскочила со своего кресла и тоже прыгнула к нам. Хлоя схватила металлический футляр, с которым пришла, и бросилась на меня, явно собираясь размозжить мне им голову.
Я по-прежнему крепко держал пистолет в правой руке. Однако Гадес прижал её к стене, не давая мне выстрелить в него или одну из женщин.
Отчаянные времена требуют отчаянных поступков…
Я вывернул запястье так сильно, как только смог, и выстрелил. Здесь, в салоне, выстрел звук выстрела был оглушительным. Практически тут же питон ударил в цель. Я хотел лишь проделать дыру во внешнем корпусе, но не смог хорошо прицелиться. Питон попал в иллюминатор, прошил закрывающую его виниловую шторку, как папиросную бумагу, и разбил стекло за ней. Воздух со свистом начал выходить из салона, завыл сигнал тревоги. Шторка с маленькой дырочкой посередине выгнулась наружу. Судя по звуку, закалённое стекло иллюминатора за ней было выбито полностью, так что единственное, что не давало всей атмосфере с рёвом устремиться наружу, была дырочка в шторке, через которую сперва нужно было пройти.
Мы все теперь смотрели на эту шторку, смотрели, как она выгибается всё больше и больше. В любой момент поток выходящего воздуха мог сорвать её, открывая пустой овал иллюминатора; когда это произойдёт, салон потеряет весь воздух в течение нескольких секунд.
Гадес был в ярости, конский хвост его причёски трепыхался в потоке воздуха. Он продолжал прижимать меня к стене, но знал, что если ничего не сделает, то мы все умрём. С недовольным "Да чтоб тебя!" он отпустил меня и крикнул женщинам:
- Быстро! Найдите что-нибудь, чтобы прикрыть окно!
Виниловая шторка уже начинала трескаться по краям, и воздух стал утекать быстрее. Хлоя на мгновение застыла, разрываясь между желанием забить меня до смерти своим металлическим чемоданчиком и спасти собственную жизнь, потом бросила чемоданчик, который лениво полетел вниз, ударился о пол, подскочил на полметра и снова упал. Сама она бросилась к ближайшему креслу и попыталась выдрать из него сиденье - но лунобусы, разумеется, никогда не летают над морем, и их сидения не являются одновременно съёмными плавстредствами.
Акико тем временем кинулась к медкомплекту, висящему на стене рядом с входом в пилотскую кабину. Она торопливо открыла его и нашла упаковку бинтов. Они без сомнения были не такие плотные, как ей хотелось бы, но она всё равно запихала немного бинта в дырку в виниловой шторке.
Однако хотя шум выходящего воздуха малость утих, это никак не решило проблему трещин по краям. Я подумал, не загнать ли всех в пилотскую кабину; дверь туда, похоже, герметична. Собственно, Гадес уже скрылся в ней. Я испугался, что он собирается захлопнуть за собой дверь и спастись, оставив нас здесь задыхаться. Но через секунду он появился снова - с большой ламинированной картой Луны! Он кинулся к окну и - прежде чем винил окончательно лопнул - расправил карту над иллюминатором и прижал как можно сильнее к закругляющемуся корпусу. Она тут же присосалась к стене, однако прилегала неплотно - воздух продолжал потихоньку выходить.
Акико нашла в медкомпекте клейкую ленту и принялась заклеивать края карты. Я тем временем взял все тюбики ремонтной пасты для скафандров и сунул их Хлое, которая также стала выдавливать их на края карты. Гадес по-прежнему стоял, расставив руки и прижимая карту к стене.
Видеофон вовсю сигналил о входящем вызове. Бог знает, как долго - пока шум утекающего воздуха не утих, мы его и услышать-то не могли. Держа пистолет нацеленным на спину Гадеса, я придвинулся к видеофону и нажал кнопку ответа.
- Салливан.
- Мистер Салливан, Господи, у вас там все целы? - Голос Смайта, британский выговор искажён паническими интонациями.
Хлоя почти закончила герметизировать края карты. Гадес опустил руки и повернулся ко мне. Его серые брови приподнялись, когда он увидел, что пистолет нацелен ему прямо в сердце.
- Да, - ответил я. - Всё в порядке… пока что. Мы… э-э… дали течь.
Заговорил другой, знакомый голос.
- Джейкоб, это Квентин Эшберн. Вы по-прежнему подключены к системам жизнеобеспечения Верхнего Эдема. Она не приспособлена к быстрому наполнению лунобуса атмосферой, но давление в салоне должно вернуться к норме примерно через час, если течь устранена.
Я взглядул мимо Гадеса. Хлоя закончила, и карта как будо бы держалась.
- Устранена, - сказал я.
Я услышал, как Квентин шумно выдохнул.
- Хорошо.
Снова заговорил Смайт.
- Что у вас там произошло?
- Ваш мистер Гадес напал на меня, и мне пришлось стрелять.
На пару секунд наступила тишина.
- Ох, - сказал Смайт, наконец. - Он… Брайан не пострадал?
- Нет, нет, все в полном порядке. Но я надеюсь, что вы теперь понимаете, что я не шучу. Как там продвигается доставка другого меня сюда?
- Мы всё ещё его разыскиваем. Его нет в его доме в Торонто.
- У него есть мобильник, Гос-с-споди ты Боже мой! Его номер… - я продиктовал.
- Мы попробуем, - сказал Смайт.
- Давайте, - ответил я, потирая виски. - Часы тикают.
35
Мария Лопес встала, чтобы произнести заключительное слово ответчика от имени Тайлера Горовица. Она почтительно поклонилась судье Херрингтону, потом повернулась к шести действующим присяжным и одному запасному.
- Вопрос на этом процессе, леди и джентльмены, очень прост: в чём состоит идентичность личности? Это явно нечто большее, чем простая биометрия. Мы видели, что кто угодно может прикинуться кем угодно другим, имея доступ к соответствующим технологиям. Но в глубине наших бьющихся сердец мы понимаем, что в понятии "быть кем-то" есть что-то невыразимое словами, что-то, ускользающее от измерения, что-то, что делает каждого из нас самим собой. - Она указала вытянутой рукой на Карен, одетую сегодня в серый брючный костюм. - Этот робот - этот объект! - хочет, чтобы мы поверили, что лишь потому, что некоторые его параметры идентичны параметрам покойной Карен Бесарян, он и есть миз Бесарян.
- Но это не так! Посредством своих книг настоящая Карен Бесарян дала радость сотням миллионов людей, так что мы, разумеется, не хотели бы, чтобы наша любимая рассказчица умирала. Но так случилось, что она умерла; прекратила свой земной путь. Мы будем скорбеть по ней, мы всегда будем её помнить, но мы также должны найти в себе силы, которые её сын, который любил её более других, так замечательно продемонстрировал: силы позволить ей, как могло бы быть написано на могильном камне, которого её лишили, покоиться с миром.
- Покойная Карен Бесарян была оригиналом - а люди всегда особенно высоко ценят оригиналы, будь то первоиздания книг или картины. Фальшивые деньги, поддельные паспорта: это не настоящие вещи, и их не до́лжно принимать за настоящие. В вашей власти, достойные мужчины и женщины данного жюри присяжных, положить конец этой чепухе - представлению о человеческом существе как о всего лишь наборе данных, который легко может быть скопирован так же, как песня или фотография. Мы - нечто большее. Вы это знаете; я это знаю: давайте сделаем так, чтобы и весь мир это знал.
- Возможно, вы согласитесь с доктором По, философом, которого мы выслушали ранее, что существо, сидящее там - не личность, а не более чем зомби. Или, возможно, вы считаете, что это всё же личность. - Лопес пожала плечами. - Может быть, и так. Но даже если это так, это совершенно точно не Карен Бесарян; это кто-то другой, некое новое создание. Вы можете признать его таковым - но не дайте ему прикинуться тем, кем оно не является. Умершая и оплаканная Карен Бесарян такого не заслуживает.
- "Декларация независимости" содержит одни из величайших когда-либо написанных слов. - Лопес на мгновение закрыла глаза, и когда она их открыла, её голос был полон благоговения и изумления: - "Мы считаем самоочевидными следующие истины: что все люди созданы равными, что они наделены своим Создателем определёнными неотчужимыми правами, среди которых право на жизнь, свободу и стремление к счастью".
Она сделала паузу, давая словам подействовать, затем воскликнула:
- Наделены своим Создателем! И слово "Создатель", дорогие присяжные, написано с большой буквы "С" - явно имея в виду Бога, а не некую фабрику в Торонто! "Неотчужимые права" - или неотчуждаемые, как мы сейчас говорим, что означает в точности то же самое: права, которые нельзя никому передать. Таково было намерение подлинно великих людей, написавших и подписавших Декларацию - таких светочей, как Бенджамин Франклин и Томас Джефферсон. И я прошу вас сейчас почтить этих великих людей, последовав их мудрости.
- Иная физическая сущность - иная инстанциация на их жаргоне - никак не может быть той же самой личностью. Мистер Дрэйпер превратил христианскую традицию в фарс своими дешёвыми уловками, однако когда Иисус Христос восстал из мёртвых, то, по словам Библии, сделал это телесно: в той же самой физической форме, вернувшейся к жизни, а не в какой-то новой, отдельной сущностью. И правда, мы считаем душевнобольными тех, кто думает, что он Иисус либо иной умерший человек, потому что одно лишь подражание поведению другого человека не делает вас им. Без того же тела не может быть той же личности.
- Мы сейчас не говорим о том, должен ли быть наделён правами личности искусственный интеллект, созданный с нуля; это битва грядущих эпох, если когда-нибудь удастся такое сотворить. Нет, на нашем столе вопрос о том, должны ли научные фокусы - высокотехнологический дым и зеркала - позволять кому-либо играть в игры с жизнью и смертью. И я громко заявляю - нет, не должны.
- В нашем прекрасном штате Мичиган мы отвергли порочные претензии Джека Кеворкяна на то, что ему должно быть позволено передвигать границу между жизнью и смертью по своему усмотрению; вы возвысили голос против этой чепухи пятьдесят лет назад, и сегодня добрым гражданам Мичигана снова выпал жребий стать голосом разума, совестью нации.
- В нашей стране мы провели чёткую границу: жизнь начинается тогда, когда теряет возможность стать несколькими индивидами, и кончается с прекращением биологической активности мозга. Нокому не должно быть позволено обходить эти правила из соображений… - она посмотрела прямо на Карен, - …личного удобства или личной выгоды. Остановите это безумие сейчас, дамы и господа присяжные. Вынесите решение в пользу Тайлера. Это будет верное решение. Потому что, в конце концов, если вы не признаете Карен Бесарян мёртвой, то не превратите ли вы её жизнь в насмешку? Эта женщина боролась, любила, рожала, сражалась с раком, создавала произведения искусства, смеялась, плакала, радовалась и скорбила. Если мы откажемся признать, что она умерла, не откажемся ли мы тем самым признать, что она жила?
- Не отрицайте её существование. Не отказывайте Карен Бесарян в жизни и смерти. И, самое главное, не отказывайте её безутешному сыну в возможности упокоить её с миром. Спасибо.
Присяжных слова Лопес явно впечатлили. Я видел, как две женщины и один мужчина несколько раз кивали по ходу её речи, и, хотя Херрингтон тут же прекратил это ударом своего молотка, двое мужчин обменялись между собой короткими репликами по окончании речи Лопес.
У Дешона Дрэйпера сегодня была белая роза в петлице - по-видимому, его личная традиция для представления заключительного слова.
- Адвокат ответчика, - сказал он, кивая в сторону Марии Лопес, - обратилась к Декларации независимости. Не, как вы могли заметить, к Конституции США или Биллю о правах, документам, которые лежат в основе законодательства нашей страны. Миз Лопес не могла взывать к душам "отцов-основателей" или "составителей конституции", поскольку эти понятия не применяются к авторам Декларации независимости, написанной более чем за десятилетие до конституции.
- Действительно, прошло почти три сотни лет со времён подписания Декларации и, в отличие от Конституции, каждое слово и каждый нюанс которой пристально исследуется юристами, Декларация независимости по нашему общему мнению является продуктом своей эпохи - перечнем давних обид на Георга III, тогдашнего короля Великобритании.
- Нет, Декларацию мы должны припускать сквозь фильтр современных представлений. К примеру, когда мы слышим слова "Все люди созданы равными", то сегодня мы верим - в отличие от самих авторов Декларации тогда, в восемнадцатом веке - что все люди, а не только мужчины, созданы равными; женщины имеют точно такое же право на жизнь, свободу и стремление к счастью.
- Более того: когда Джефферсон подписывал этот документ, то под "людьми" он понимал лишь белых людей. Чёрные, такие, как я, не были в его глазах людьми; в конце концов, он сам владел рабами и таким образом нёс личную ответственность за лишение их свободы. Нет, не к Декларации независимости должны мы обращаться за ответами; кроме того, я уверен, что судья впоследствии проинструктирует вас насчёт того, что Декларация независимости не имеет никакой юридической силы.