- Простите. - Она взглянула на экран. Сюжет о смерти Бьюкенена закончился, но она, похоже, продолжала о нём думать. - Я радуюсь его смерти, потому что это может стать концом эпохи. В конце концов, это судьи, которых он посадил в Верховный Суд, отменили решение по "Роу против Уэйда", и я не могу ему этого простить. Но он был на двадцать лет старше меня - его ценности были сформированы предыдущим поколением. А теперь его нет, и я думаю, что, возможно, появилась надежда на перемены. Но…
- Да?
- Но я теперь не уйду, верно? Вашим друзьям, которые хотят, чтобы их отношения признали групповым браком, придётся мириться с людьми вроде меня, закоснелыми, всюду сующими свой нос и стоящими на пути прогресса. - Она посмотрела на меня. - А это ведь правда прогресс, не так ли? Мои родители так и не приняли однополых браков. Их родители не понимали необходимости десегрегации.
Я посмотрел на неё новыми глазами - и в переносном, и, конечно же, в прямом смысле слова.
- В душе вы философ, - сказал я.
- Может быть. Полагаю, все хорошие писатели - философы.
- Но я думаю, что вы правы - по крайней мере, до какой-то степени. В академической среде это называют "фактором вымирания"…
- Вымирания? - повторила Карен. - О, это мне нравится! И я определённо наблюдала что-то подобное ребёнком в Джорджии в приложении к вопросу о гражданских правах: радикальные изменения в этой сфере происходили не из-за того, что люди меняли своё мнение - никто не хлопал себя по лбу и не восклицал "Ну и дурень же я был все эти годы!" Скорее, ситуация менялась за счёт того, что худшие расисты - те, кто помнил золотые деньки сегрегации или даже рабовладения - попросту умирали от старости.
- Именно так, - согласился я.
- Но, знаете, убеждения людей всё-таки могут меняться со временем. Давно доказано, что люди с возрастом становятся более политически консервативными - со мной, правда, этого не произошло, слава тебе, Господи. Когда я узнала, каких политических взглядов придерживается Том Селлек, я пришла в ужас.
- Кто такой Том Селлек?
- Вздох, - сказала Карен. По-видимому, она ещё не научилась производить этот звук. - Это один потрясающе красивый актёр; играл в "Частном детективе Магнуме". Когда я была подростком, постер с ним висел у меня над кроватью.
- Я думал, у вас был постер с этим… как его? Который Супермен.
Карен ухмыльнулась.
- И с ним тоже.
Мы не обращали внимания на телевизор, но сейчас там как раз начались спортивные новости.
- О-о-о-о! - сказала Карен. - "Янки" выиграли. Великолепно!
- Любите бейсбол? - сказал я, чувствуя, что в этот раз мои брови приподнялись - при этом я ясно ощутил какой-то рывок. Надо будет сказать Портеру, чтобы он сточил выступ, за который они там зацепляются.
- Ещё как!
- Я тоже. Когда был маленький, хотел быть питчером. С этим не срослось, но…
- Вы, наверное, болеете за "Блю Джейз"?
Я улыбнулся.
- За кого же ещё?
- Я помню, как они выиграли две Мировые серии подряд.
- Правда?
- Ага. Мы с Дароном тогда только поженились. Мы с ним каждый год смотрели Мировую серию. Тазики попкорна, вёдра газировки, все дела.
- И как это было в те два раза, когда побеждал Торонто? Как люди реагировали?
Вставало солнце; его свет начал проникать в окна.
Карен усмехнулась.
- А я вам сейчас расскажу…
11
Мы пересели с космоплана на лунный корабль - металлического арахнида, предназначенного исключительно для полётов в вакууме. У меня был отдельный спальный отсек, наподобие тех отелей-гробов в Токио. Когда я выбирался из него, то наслаждался невесомостью, хотя Квентин продолжал донимать меня рассказами о лунобусах и других интересных только ему вещах. Если бы он хотя бы бейсболом увлекался…
- Итак, запомните, - объявил нам один из сотрудников "Иммортекс" на третье утро нашего путешествия, - лунная база, где мы собираемся совершить посадку - это не Верхний Эдем. Это частная международная научно-исследовательская и конструкторская лаборатория. Она построена не для туристов, и на ней нет никаких особых удобств - так что не расстраивайтесь раньше времени. Обещаю, что Верхний Эдем понравится вам несравнимо больше.
Я слушал и думал о том, что Верхнему Эдему и правда лучше бы оказаться получше. Конечно, я поучаствовал в виртуальном туре и прочёл все материалы. Но я буду скучать… - чёрт, да я уже скучаю - по Ракушке, по Ребекке, по маме, по…
И да, по отцу тоже. Я думал, он для меня обуза, думал, что я буду рад свалить заботы о нём на другого меня, но оказалось, что меня очень печалит мысль о том, что я никогда больше его не увижу.
Слёзы в невесомости повисают в воздухе. Вот что самое удивительное.
Я встретился с доктором Портером, чтобы обсудить свою проблему с выбалтыванием мыслей, которые я собирался держать при себе.
- А, да, - сказал он, кивая. - Видел такое раньше. Я кое-что отрегулирую, но это довольно тонкая проблема интерфейса между умом и телом.
- Вы должны это починить. Пока сам я не решу что-то сделать, ничего не должно происходить.
- О, - сказал Портер, и его брови ликующе взмыли вверх, - но люди так не работают - даже натуральные, биологические. Никто из нас не инициирует своих действий сознательно.
Я покачал головой.
- Я изучал философию, док. Я не готов отказаться от понятия свободной воли. Отказываюсь верить, что я живу в детерминированной вселенной.
- О, конечно, - ответил Портер. - Я совсем не это имел в виду. Скажем, вы входите в комнату, видите в ней кого-то знакомого и решаете протянуть ему руку для приветствия. Конечно, ваша рука не поднимется немедленно; ведь сперва что-то должно случиться у вас в мозгу, верно? И это "что-то" - электрические изменения в мозгу, которые предшествуют преднамеренному действию - называется потенциалом готовности. Так вот, в биологическом мозгу потенциал готовности наступает за 550 миллисекунд - чуть больше половины секунды - до того, как ваша рука начинает двигаться. На самом деле неважно, какое именно преднамеренное действие вы совершаете: потенциал готовности в мозгу наступает за 550 миллисекунд до начала моторных реакций. Пока понятно?
- Ага, - сказал я.
- Только вот ничего не понятно! Видите ли, если вы просите людей явным образом обозначить момент, когда они принимают решение что-то сделать, они сообщают, что эта идея посетила их где-то за 350 миллисекунд до начала моторных реакций. Один учёный по имени Бенджамин Либет доказал это много лет назад.
- Но… это ведь явно погрешность измерения, - сказал я. - Ну, то есть, вы же говорите о миллисекундах.
- Не обязательно. Разница между 550 миллисекундами и 350 - это пятая часть секунды: это довольно существенная продолжительность, которую легко измерить с высокой точностью. Этот базовый эксперимент с 80-х годов был повторен многократно, и эти данные надёжны как скала.
- Но они не имеют смысла. Вы говорите…
- Я говорю, что наши представления о том, какой должна быть последовательность событий, и то, какова она на самом деле, не согласуются. Интуитивно мы думаем, что последовательность должна быть такая: сначала мы решаем пожать руку старине Бобу, потом наш мозг, во исполнение этого решения, начинает посылать сигналы руке о том, что он хочет совершить рукопожатие, и после этого наша рука начинает подниматься. Так ведь? Но на самом деле происходит следующее: сначала мозг начинает посылать сигналы о том, что хочет рукопожатия; потом вы осознанно принимаете решение пожать руку старому другу; и лишь затем ваша рука начинает двигаться. Мозг начинает движение по дороге к рукопожатию до того, как вы примете осознанное решение его совершить. Ваше осознанное мышление перехватывает руководство действием и убеждает себя, что это оно его инициировало, но в реальности оно лишь зритель, наблюдающий за действиями вашего тела.
- То есть вы и правда утверждаете, что свободы воли не существует.
- Не совсем. Наше сознательное мышление обладает свободной волей наложить на действие вето. Действие начинается за 550 миллисекунд до того, как что-либо придёт в движение. Двести миллисекунд спустя действие, которое уже началось, привлекает внимание вашего осознаваемого "я" - и у него есть 350 миллисекунд на то, чтобы нажать на тормоза прежде, чем что-либо произойдёт. Сознание не инициирует так называемые "преднамеренные действия", однако может вмешаться и прервать их.
- Правда? - сказал я.
Удлинённое лицо Портера энергично закивало.
- Вне всякого сомнения. Если подумать, каждый наверняка испытывал что-то подобное: вот вы лежите в постели, спокойный и расслабленный, потом смотрите на часы и думаете: вообще-то уже пора вставать, уже поздно, я могу опоздать на работу. Вы можете подумать так полдюжины раз или больше, и вдруг, внезапно вы и правда встаёте - действие началось до того, как вы осознали, что наконец-то всерьёз, окончательно решили подняться с постели. А всё потому, что вы не принимали этого решения сознательно; ваше подсознание приняло его за вас. Это оно - а не осознаваемый вы - решило раз и навсегда, что действительно пришло время собираться на работу.
- Но у меня не было такой проблемы, когда я был в натуральном теле.
- Это благодаря малой скорости химических реакций. Но ваше новое тело и новый мозг работают на электрических, а не химических скоростях, так что механизм вето иногда вступает в игру слишком поздно для того, чтобы успеть сделать то, что должен. Но, как я сказал, я это могу отрегулировать. Простите, мне для этого нужно оттянуть кожу у вас на затылке и вскрыть вам череп…
Наконец, настало время возвращения домой. И когда я добрался до своего дома в Норт-Йорке, мне уже не терпелось снова увидеть мою любимую рыжую ирландскую сеттершу.
- Ракушка! - позвал я, входя в дверь. - Сюда, девочка! Я дома!
Ракушка стремглав сбежала вниз по лестнице, но остановилась, как вкопанная, когда меня увидела. Я ожидал, что она начнёт радостно прыгать и лизать меня в лицо, но ничего подобного. Она вытянула передние лапы, приподнялась на задних, прижала уши к голове и злобно на меня гавкнула.
- Ракушка, это же я! Я вернулся.
Собака гавкнула снова, потом утробно зарычала.
- Ракушка, девочка, это же я. Честное слово!
Рычание стало громче. Входная дверь всё ещё была открыта, и я подумал было отступить через неё. Однако, нет, чёрт побери. Это мой дом.
- Ну же, малышка, это же я. Я, Джейк.
Ракушка прыгнула. Я успел отступить на полшага назад, но она упёрлась передними лапами мне в груди и громко залаяла.
- Ракушка, Ракушечка! - сказал я ей. - Сидеть, маленькая! Сидеть!
Ракушка в жизни никогда никого не кусала, но сейчас она укусила меня. На мне была рубашка с коротким рукавом; она сомкнула челюсти на моём голом предплечье и дёрнула головой назад, выдирая кусок пластикожи и обнажая оптоволоконные нервы, эластичные тяжи мышц и голубоватую металлическую арматуру внутри. Она присела на задние лапы и обнюхала кусок пластика, потом развернулась и, скуля, убежала по лестнице обратно наверх.
Моё сердце не забилось чаще - потому что у меня не было сердца. Дыхание не перехватило - потому что я не дышал. В глазах не защипало - я не умел плакать. Я просто стоял там, ничего не делая, лишь медленно качая головой, и чувствовал себя брошенным и одиноким.
Похожий на паука лунный корабль совершил посадку у небольшой группы зеркальных куполов неподалёку от кратера Аристарх. После трёх дней невесомости иметь хоть какой-нибудь вес казалось невыносимым, хотя сила тяжести здесь была весьма умеренной, вшестеро меньше, чем на Земле.
Сотрудник "Иммортекс" очень правильно сделал, предупредив нас; станция была чисто утилитарной, если не сказать больше - мы словно очутились на подводной лодке. К сожалению, нам предстояло провести здесь три дня, проходя процедуры обеззараживания. При наличии сотен потенциальных точек отправления с Земли и всего одной возможной точки прибытия на Луну было разумно держать оборудование для деконтаминации именно здесь, а не на Земле.
Это была первая постоянно действующая база на Луне. Изначально её построили китайцы, и множество надписей и табличек и до сих пор были на китайском, но сейчас базой управлял международный консорциум. Официально она называлась "ЛС-1" - "Лунная Станция-1" - но в честь прибывающих иммигрантов кто-то установил большой щит с надписью "Остров Эл-Эс" - каламбур, о смысле которого я догадался лишь через пару секунд.
И я действительно был иммигрантом: этот мир, этот безвоздушный пыльный шар станет моим домом на всю оставшуюся мне жизнь - долгую или короткую. Конечно, здесь, на Луне, сосуды в моём мозгу будут подвергаться меньшим нагрузкам, так что я, вероятно, протяну дольше, чем если остался бы на Земле.
Может быть. В любом случае, доктора Верхнего Эдема будут точно знать, что делать, если со мной случится… инцидент. Завещание о жизни, которые я составил на этот случай, является частью контракта, а контракт положено соблюдать.
- Пассажиров "Иммортекс", - произнёс голос через интерком, - просим пройти на деконтаминацию.
Я вприпрыжку двинулся вдоль по коридору, хотя на душе у меня было совсем не весело.
12
Я - мнемоскан, загруженное сознание, скопированная личность, и всё же, несмотря на малочисленность внешних индикаторов моего внутреннего психического состояния, я по-прежнему весьма и весьма материален.
Веками находились люди, утверждавшие, что помнят, как их дух покидал тело. Но что такое разум, разлученный с телом? Что запись образованных моими нейронами узоров станет делать без тела, которое даст им форму?
Я всегда скептически относился к рассказам о внетелесном опыте, о том, как вы глядите сверху на собственное тело. В конце концов, чем вы в таком положении глядите? Точно не глазами - они-то часть вашего тела. Может ли внетелесная сущность что-либо ощущать? Чтобы зарегистрировать фотоны, нужно их чем-то остановить - сетчаткой, чтобы увидеть свет, кожей, чтобы ощутить тепло. Бестелесный дух не может видеть.
Но даже если он и имеет какие-то чувства, то никто и никогда не рассказывал ни о чём, кроме обычного зрения во время нахождения вне тела. Они видят мир вокруг себя таким же, каким всегда его видели, только под другим углом. Они не видят инфракрасные лучи; не видят ультрафиолет - зрение без глаз оказывается совершенно таким же, как зрение с глазами. Но если глаза не являются необходимой частью зрения, то почему, если их выколоть - или просто прикрыть чем-нибудь - то это всегда непременно приводит к потере зрения? А если внетелесная перцепция чисто случайно совпадает с тем, что может видеть обычный человеческий глаз, то почему дальтоники вроде меня никогда не рассказывали о том, как видели мир в новых, прежде не виданных оттенках, когда оказывались вне тела?
Нет, зрение невозможно без тела. "Мысленный взор" - это не более чем метафора. Бестелесный разум невозможен - по крайней мере, не человеческий разум. Наш мозг - это часть нашего тела, а не что-то отдельное.
И эта монада, которая являлась мной - эта неразделимая комбинация мозга и тела - была по большей части рада снова оказаться дома, хотя я/мы/она должны были признать, что всё это было очень странно. Теперь, когда у меня появилось полноцветное зрение, всё выглядело по-другому. У меня пока не было полной уверенности, но некоторые вещи, которые, как я считал, раньше подходили друг другу по цвету, теперь резали глаз.
Более того, вещи стали другими на ощупь. Моё любимое кресло уже не было таким удобным; я практически не ощущал текстуры ковра под босыми ногами; богатая текстура древесины лестничных перил, на некоторых сучках едва заметно выпуклая, в других местах вдавленная, теперь стала равномерно ровной; диванный пуфик, который я обычно подкладывал под спину, лишился своей приятной шершавости.
И Ракушка по-прежнему не признавала меня, хотя после долгого подозрительного обнюхивания всё-таки съела еду, которую я ей дал. Но когда она не ела, то всё время проводила, пялясь в окно гостиной в ожидании прихода хозяина.
Завтра - в понедельник - я увижусь с мамой. Как всегда, это была обязанность, исполнения которой я вовсе не жаждал. Но сегодня, в этот прекрасный осенний воскресный вечер, меня ждало веселье: сегодня была одна из тех маленьких вечеринок в пентхаузе Ребекки Чонг. Это будет здорово; немного радости мне не помешает.
Я поехал к Ребекке на метро. Несмотря на выходной, в поезде было много народу, и многие в открытую на меня пялились. Канадцы всегда были известны своей вежливостью, но тут это качество внезапно полностью им отказало.
Даже несмотря на то, что было много свободных мест, я решил простоять всю дорогу на ногах, повернувшись ко всем спиной и делая вид, что изучаю карту линий подземки. Со времён моего детства метро медленно, но верно росло; совсем недавно была открыта новая линия в аэропорт, а другую продлили до самого Йоркского университета.
Когда поезд пришёл в Эглинтон, я вышел и отыскал коридор, ведущий к входу в дом Ребекки. Там я представился консьержу, который, надо отдать ему должное, был совершенно невозмутим, когда звонил в квартиру Ребекки, чтобы убедиться, что меня там ждут.
Я поднялся на лифте на верхний этаж и по короткому коридору подошёл к двери Ребекии. Там я секунду помедлил, собираясь с духом, и затем постучал в дверь. Дверь распахнулась, и я оказался лицом к лицу с прекрасной Ребеккой Чонг.
- Привет, Бекс, - сказал я. Я уже собрался было склониться к ней для нашего обычного поцелуя в губы, но тут она отступила на полшага назад.
- О Господи, - сказала Ребекка. - Ты… Боже, ты правда это сделал. Ты говорил, что собираешься, но… - Ребекка застыла, удивлённо раскрыв рот. Я впервые обрадовался, что не имею внешних индикаторов внутренних переживаний.
- Можно войти? - сказал я, наконец.
- Э-э… конечно, - ответила Ребекка. Я вошёл в её пентхаус; невероятно красивые виды, как реальные, так и виртуальные, заполняли его стены.
- Всем привет, - сказал я, ступая с мраморного пола прихожей на берберский ковёр.
Сабрина Бондарчук, высокая и стройная, с волосами, как я теперь мог видеть, жёлтого цвета, стояла у камина с бокалом белого вина в руке. Она удивлённо охнула.
Я улыбнулся - полностью осознавая, что из-за отсутствия характерной ямочки моя улыбка сейчас не такая, как прежде.
- Привет, Сабрина, - сказал я.
Сабрина всегда обнимала меня при встрече; в этот раз она не сделала ни единого движения в мою сторону, а без сигнала с её стороны я также не решился.
- Это… это потрясающе, - сказал лысый как колено Руди Аккерман, ещё один старый друг - мы с ним летом после первого курса ходили в поход по Восточной Канаде и Новой Англии. Под "этим" Руди явно подразумевал моё новое тело.
- Последнее слово техники, - ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринуждённо. - Со временем они будут выглядеть натуральнее, я уверен.
- Да оно и сейчас очень клёвое, - сказал Руби. - Так… так что, у тебя теперь суперсила?