* * *
Алина поднялась на ноги. Почему-то этот охотник был вовсе не страшен. Несмотря на весьма жёсткий вопрос. Если бы не важность содержания, можно было бы лишь хихикнуть, как этот местный деятель применил русский в качестве языка межнационального общения.
Нет, напротив. Он казался растерянным, этот охотник. Точнее, очень надеющимся на некое слово, которое развеет его сомнения.
Девочка подошла к мужчине и положила правую руку ему на грудь. Туда, где сердце. Этот жест она видела в кино про забавного бушмена в Южной Африке, который отправился отдавать белым людям бутылку из-под колы. Бутылка эта, как чуждый их первобытному миру предмет, выброшенный из какого-то самолёта, перессорила всё его племя. В общем, приключений там было много, в этом кино, но главное - у бушмена этого был жест такой, вроде приветствия. Положит руку на грудь собеседнику - и уже друзья. Если там это подходило, то отчего в таком же первобытном племени не подойдёт?
Положив руку воину на грудь, Алина торжественно произнесла:
- Люди-уламр-нет. Люди-арруг-да-теперь. Она, - жест на знахарку, стоявшую рядом, - принимать-я-арруг. Саша-арруг-копьё-давать-арруг. Антон, - жест в сторону раненого, - арруг-быть-скоро.
Воин расцвёл. Нет, ну какая вера у них тут к словам! Всё-таки немножко дети они тут. Не представляющие, как можно такое богатство, как слова, использовать для лжи!
Впрочем, Алина не лгала. Кто такие уламры было по-прежнему неизвестно. В смысле принадлежности. Но из ещё первых рассказов ясно, но это определённо враги здешних хороших арругов. А раз арруги хорошие - те точно плохие. И значит, они, "рюди", действительно на стороне арругов.
Она искренне так считала. И уже знала, что не только её слова, но и эти чувства воспримут здешние "экстрасенсы". Так что хватит дискуссий, лучше давайте думать, что теперь делать.
Это высказал Антон, когда девочка кратко ввела его в курс дела. Только надо поточнее понять, что происходит и что происходило до нас между этими здесь, добавил он. Ты, Алька, давай-ка переведи ему мои вопросы, а там поглядим, что можно будет сделать, велел он.
Надо же! Уже командует!
Тем не менее, она подчинилась. Пересказав воину и колдунье просьбу Антона, она пригласила их присесть рядом с ним и поведать историю отношений между загадочными уламрами и арругами.
Рассказ повела колдунья. Видимо, как хранительница традиций племени и наиболее интеллигентный его представитель. Ну да, что может знать какой-то охотник, кроме того, как подрезать сухожилия мамонту!
История гласила следующее.
Во времена давние, о которых никто не помнит, но о которых рассказы передаются из поколения в поколение, арруги жили мирно и спокойно. Сначала было холодно, очень холодно, а охотники в своих походах видели на севере большую белую длинную гору. Как стена пещеры. И деревья были маленькие, зато трава большая, и на этой траве кормилось много дивных животных. Было много оленей, много мамонтов, много больших бизонов и лошадей.
Разумеется, шаманка не употребляла этих названий. Термины были собственные, но после образного объяснения всё становилось понятно. Объяснение же выглядело так, что даже время от времени морщившийся от боли Антон улыбался. В роли изобразительного пособия выступал охотник Грур. Мамонта он изображал, став на четвереньки и "топая" прямыми руками, выгнув спину - гибкость у этих ребят, несмотря на их массивность, - изумительная! Одновременно он ревел, а колдунья в это время изображала руками загнутый вверх хобот над его носом. Олень изображался прежним образом - пятернями по бокам головы, словно в детской дразнилке. Аля попутно погордилась собой: слово, которое обозначало этого зверя, она поняла раньше, чем его изобразили, - название уже произносили. Обострились, видно, способности к языкам. От стресса постоянного…
Бизон тоже был понятен: согнутые пальцы у лба, набыченная - вот уж воистину! - поза, громкое "Му-у!". Про лошадей догадаться было труднее - сначала показалось, что Грур изображает козу, но тот замотал головой и показал, что этот зверь - куда большего размера. А кто-то из мальцов сбегал под гору и принёс кость лошадиной ноги с копытом.
Интересно, приручить их можно, этих лошадок? А то было бы весело покататься тут!
И что? А уламры при чём?
Недопонятое разъяснил Антон:
- Я читал - в ледниковом периоде возле ледника была тундростепь. Её теперь… то есть, у нас… не существует. А тогда тут трава была большая, и животных было много, и они были крупные. Даже всякие овцебыки и верблюды. Говорят, на некоторых северных островах земли не видно из-за костей. Спроси, про шерстистых носорогов они знают?
Ну да! Она же тут жизнь прожила! Ей ли не знать, как будет носорог по-арругски! Вот умный, а всё равно смешной…
Но ведь как-то говорили о подобном звере в первый день. Непонятно было, но как раз носорог ей тогда на ум приходил, Как было слово то?..
Не вспомнила. Как могла, она попыталась изобразить зверя. Сощурила глазки - носорог же подслеповат (но при его размерах это не его проблемы, - вспомнила известную шутку). Показала рог в носу. Сказала: "У-у!"
Да, закивали местные, есть такой зверь, как не быть. Даже и сейчас есть. Но это плохой зверь. Тяжело с ним. Он действительно слепенький, но при его размерах…
Алина замерла, Неужто неандерталец скажет: это не его проблемы?.. Вот уж будет анекдот - бородатый и бородатых!
Нет, не сказал. Не подтвердил надежды Алины, что всё происходящее - громадный, очень реальный обыгрыш того, что находится в их мозгах. То есть тогда бы получалось, что никуда не переносил их загадочный алтайский камень. А лишь вызвал гипнотическое состояние, в котором перед детьми проходят очень чёткие, но - галлюцинации. И тогда сидят они дома и видят сон. И скоро проснутся!
Но… нет! Пока что они были не дома, а в пещере посреди неизвестных, но отчего-то смутно знакомых гор…
В общем, подслеповат носорог, но взять его всё равно непросто, - пояснял между тем Грур. Быстр очень. Иногда опытные охотники, чтобы силушку и быстроту свою показать, устраивают рискованные игры с ним. Один зверя провоцирует, затем убегает, а второй, выдвинувшись сбоку, вонзает копьё ему в ухо или в сердце. Но это чревато: первому надо суметь отскочить в последний момент, когда носорог его настигает, а второму - не промахнуться. А то рога у того на носу о-очень большие!
Словом, было холодно, но сытно, вернулись к повествованию Гонув с Груром. Потом стало тепло. Долго, много поколений приходило тепло, но пришло. Зверя стало даже больше: вслед за теплом пришли новые деревья, а за ними мелкие, удобные для добычи лани и косули ("такие маленькие олени с маленькими рогами"), а также птицы и прочая мелкая живность, добывать которую могли даже мальчишки. Сытно стало, и много было арругов и других людей.
Но вслед за зверем пришли другие. О которых вождь Кыр в первый день рассказывал. Не люди, а непонятно кто. Похожие на людей, но не они. Языка не знали, говорить не умели. В смысле, по-своему лопотали чего-то, но человеческого языка не знали. Полуживотные. Только менее вкусные, чем олени. И очень злые.
Они сразу же стали охотиться на арругов. Причём непонятно, зачем. В еду не использовали. Голову отрежут, а тело бросят. Волки потом едят. Или, например, печень вырежут, а остальное бросают без толку. Очень расточительные. Видно, что из тепла пришли. Привыкли к добыче наплевательски относиться.
Сначала арруги и другие люди пробовали с ними договориться. Поделить охоту. Но те оказались недоговороспособны. Вообще не желали с людьми дела иметь. Охотятся они на людей. Где встречали, там и убивали. Не ради добычи, ради озорства. А за ними стаи волков идут. Зверя распугивают. Так извели народ арныров, который оказался ближе всех к обосновавшимся в здешней местности пришельцам.
Даже на детишек малых нападают, потому перестали их далеко в лес отпускать одних. А без этого - плохими охотниками они вырастают. Мы-то ещё ничего, вмешался Грур, а вот нынешние дети леса по-настоящему и не видели, по неделе там в одиночку не ходили. Как будут пищу добывать, когда мы в Лес Вечной Охоты уйдём, и предугадать боязно.
Потому уходят арруги от уламров, как их стали называть по имени первых существ, что вошли в контакт с людьми. Уламров много, нас мало. Воевать с ними сложно, а взять у них нечего. Ни мяса, ни рогов, ни шкуры. Вон из кости мамонта палатка-вигвам в два счёта собирается. Мамонта же шкурой и покроешь. И тепло. А от этих? Ничего, кроме зла.
Поначалу арруги и другие люди стали отвечать злом на зло. Но этих уламров всё равно становилось всё больше. Ужасно быстро они размножаются, эти уламры. Каждый день. Не как люди. И охотятся плохо. Жестоко охотятся, надо сказать. Нет бы из стада лошадей одну-двух забрать и поблагодарить духов лошадей, что позволили это. А эти уламры не так поступают. Загоняют стадо к обрыву криками и огнём - а лошади прыгают вниз и бьются.
Видно, сильно поразила арругов такая манера охотиться, раз снова и снова повторяют они этот рассказ, подумала Алина, Впрочем, они же говорят теперь больше для Антона, сообразила она вслед за этим. Но всё равно, всё равно - случай с лошадьми, видно, здорово задел неандертальцев…
Так эти уламры потом две-три туши возьмут, а остальные под обрывом догнивают, продолжил рассказ Грур. Если волкам не достанутся. Но и волки теперь брезгуют. Сытые стали волки, ленивые. Вокруг уламров этих всегда волков полно. Из-за этого хороший зверь уходит, и людям приходится далеко за добычей ходить. Как вот сейчас - день пути, чтобы непуганого зверя найти. И это хорошо, что уламров рядом нет. А теперь получается, что вот они - есть.
Так что уходят арруги. В старину ниже жили, если смотреть по течению этой реки, что за озером. Там тоже горы, но другие, посуше. Река широкая, рыбы много. Для мальчишек и забава, и упражнение: в воде неподвижно с острой палкою в руке стоять и ждать, когда рыба подплывёт. А там - бить её быстро. А здесь не так. Другая рыба здесь, в верховьях. И горы другие.
- Они что, ловить рыбу не умеют? - недоумённо спросил Антон, прервав рассказ.
Алина отмахнулась: какая разница?
Но ведунья заинтересовалась:
- Что спросил раненый рюдь?
Рюдь!
Как смогла, девочка перевела. Оказалось, неандертальцы действительно не знают, что такое - ловить рыбу. Для них рыбалка - разновидность охоты. Только несложная, потому и для мальчишек. Дожидаешься, когда рыба подплывает - и рази её острогой! От слова "острогать"…
- Скажи, я покажу им потом, как можно ещё рыбу ловить. На удочку или сеткой, - промолвил Антоха. - Пусть только конского волоса дадут.
- Лежи уж, - велела Алина, но предложение послушно перевела. Оно было принято с благодарностью, но без интереса. Похоже, арруги просто не представляли, о чём идёт речь.
Так вот и дошли досюда, продолжала Гонув. Поднимались вдоль реки, а уламры настигали. Несколько лет проживёшь, а там… Начинает зверь пропадать, уходить. Верный признак: значит, охотники уламров близко. Вот и теперь. Было подозрение, да - редок стал зверь, пуглив. Но надеялись. А теперь, получается, снова их уламры настигли. Надо дальше идти. Но куда? На полдень - горы громадные, высокие. Снег там и лёд. Никакой охоты. На полночь - там совсем холодно, и природа скудная. Ходили туда охотники, видели большую гору из льда. Давно, правда, ходили, много поколений назад. Но помнят их рассказ в племени, помнят. На восход тоже нет пути - оттуда уламры идут. А на закат уходить - река кончается. А зверь к воде жмётся, богатый зверь у воды. Так что неизвестно что там, на закате. Может, даже и нет ничего. В общем, до последнего края люди дошли, некуда им больше деваться. И откуда они взялись только, уламры эти, на их голову…
* * *
По лесу они пробирались довольно долго. Сашка даже устал. И довольно сильно - ведь километров десять отшлёпали по сумрачному зелёному пространству, среди кустов и стволов. Поди-ка отдай лесу двадцать км, да без подготовки…
Правда, виду не показывал - неуместно "богу" уставать. Но мечтал уж о том, чтобы хоть что-нибудь произошло, и можно было сделать привал.
Им ещё пару раз попадались явные следы преследуемых, несколько раз - неявные. Но вот последние часа полтора новых следов не встречалось, и вождь вёл своих "индейцев" чисто по интуиции и охотничьей логике. Вёл и всё больше мрачнел. Отчего Саша предположил, что след был потерян. Неандертальцы просто растворились в лесу. Заведя преследователей, насколько понял мальчик, довольно далеко в противоположную от пещеры сторону.
Впрочем, этого он с уверенностью сказать уже и сам не мог. Как и опасался, в круговерти буйной зелени потерял первоначальное направление. Кое-как ещё контролировал положение Солнца, но это было так, вспомогательное средство. Всё равно от усталости и вызванной ею какой-то отупелости Саша уже не мог сообразить, как это всё соотнести - прошедшее время, изменение положения светила на небе, их собственное с "индейцами" место в пространстве относительно первоначальной позиции. Словом, будь он один, отсюда бы уже не выбрался…
Наконец, лидер их сдался. Остановился сам. Что-то скомандовал своим. "Индейцы", точно солдаты, присели на корточки - кто-то так, а кто-то привалившись к стволам деревьев. Сашка же вовсе хотел просто упасть на землю - ноги практически не держали. Но едва ли не последним усилием воли заставил себя стоять - вождь ведь тоже остался на ногах. Чёрт его знает, как отнесутся эти парни к тому, что "дух" их, которому они открытые ладошки демонстрировали, окажется размазнёй, что падает без сил. Тем более что местные поглядывали на него постоянно, кто искоса, кто прямо.
Покрутившись на месте - в танце не танце, просто ли во вращении с притопом, - вождь их сказал что-то звучно, поднял обе руки и медленно опустил их на уровень плеч. Крестом встал. Затем сказал ещё что-то, поднял своё копьё и махнул рукой в направлении Солнца. Пошли, мол.
Саша обрадовался, что не стал садиться. Из положения сидя он точно не поднялся бы. А так - шаг, другой, а дальше ноги постепенно расходились, включились в ритм…
* * *
Шли, впрочем, не очень долго. С полчаса, наверное. Солнце, до того изредка проглядывавшее сквозь кроны деревьев, окончательно скрылось за занавесью леса, и небо начало заметно сереть. По ночам разумные люди по лесу не ходят, если не война, и вождь, наконец, указал на место привала. Хорошая полянка, чистая и достаточно просторная, чтобы некие злые неандертальцы не могли незаметно подобраться к спящим охотникам.
Саша очень надеялся, что друзья его не оставили.
В приготовлениях отряда к ужину и ночлегу он участия не принимал. Невместно богу, решил мальчик, с наслаждением вытягивая гудящие ноги. Присутствующие, похоже, возражений не имели: поглядывали изредка, но недовольства не выказывали.
Довольно споро - и не подумаешь ведь, что так возможно с каменным-то топориком! - нарубили веток для костра, откуда-то приволокли тушу какого-то зверя - когда успели его добыть, Сашка не заметил, - освежевали и разместили куски мяса на здоровой палке, которую и подвесили над огнём. Классно у ребят получалось, походники из них отличные вышли бы! Не говоря уже о том, как они быстро огонь добыли. Без всяких камней-кремней: вставили палочку в дырку на похожей на кораблик дощечке, захлестнули петельку из кожаной верёвочки, вжикнули пару-тройку раз - и нате! Пополз дымок над травкой, а там уж и веточка загорелась…
Эх, чайку бы горячего! Тем более, что попить до сих пор удалось всего дважды - из ручейков, что встречались на пути.
Как они тут, интересно, воду подогревают? Горшков-кастрюлек у охотников нет…
Когда от костра потянуло запахом поджариваемого мяса, рот наполнился таким количеством слюны, что хватило бы, пожалуй, не целую кружку. Хотя, чего доброго, вдруг решат, что богу мяса не положено?
Но нет, не подумали. Вождь самолично откромсал от бедра этого то ли оленя, то ли косули, то ли вовсе антилопы роскошный шмат и протянул его мальчику. Причём перед этим благородно насадил его на заострённую палочку, чтобы, значит, гость руки не обжигал. Культурный. А ещё, говорят, вилки только чуть ли не при Петре Первом изобрели…
Мясо, конечно, могло быть и получше. В данном случае у местных кулинаров получился стейк с кровью. Снаружи замечательно подрумянившийся, но внутри всего лишь горячее, но всё же сырое мясо. Но самое главное - без соли! И при всём своём голоде уже после трёх-четырёх первых кусов Сашка вдруг почувствовал позыв к тошноте. Желудок решил возразить против непривычного вкуса. Но остальные части организма рявкнули ему "Цыц!", и пища пошла по назначению.
Но насчёт соли что-то надо придумать. Сдабривать пищу золой из костра было как-то стрёмно. Всё равно что землю есть.
После еды потянуло в сон. Правда, на голой земле лежать было неудобно, да и голову положить не на что. Но выбирать не приходилось - спальных мешков тут не придумали, да и сделать их было бы не из чего. Разве что шкуру косули этой использовать, что валяется вон подле костра. Да тоже как-то… неудобно, что ли. Только что ведь животное бегало себе, травку жевало, веселилось под солнышком. А его съели. И хотя за последние несколько дней ему и самому приходилось охотиться и убивать - а уж то мясо того динозавра съесть вообще песня и подвиг воина! - всё ж Сашке претило воспользоваться ещё, казалось, хранившей часть жизни шкурой этой неизвестного рода косули.
"Под голову кулак, а бока лягут и так", - вспомнилась вычитанная в какой-то книжке поговорка солдат. Что ж, выбирать всё равно не приходится. Не подойдёшь же, не заберёшь шкуру себе. И не объяснишь, что хочешь с ней делать и по какой причине посягаешь на общественную добычу. "Нет, надо плотненько заняться их языком", - эту мысль он ещё успел додумать.
…Снились Сашке кошмары. Видерда был тут как тут. Обычно весёлый, тут он почему-то зло тряс за шкирку Жиха - довольно-таки гнусного мальчишку из параллельного класса. Того они однажды застали за воровством из карманов в раздевалке и крепко поучили. Причём инициатором был Олег. Он же стал и главным исполнителем гражданской казни: держал Жиха за шкирман, выслушивал его жалобные клятвы "больше никогда" и макал в лужу лицом. Затем снова поднимал, требовал очередных извинений и макал снова.
Но тогда все получали удовольствие, а в этом сне Видерда был не похож сам на себя. Он снова тряс Жиха за воротник, Но при этом не макал его в грязь, а отрезал от тела куски невесть откуда взявшимся каменным топором. При этом говорил какими-то загадками, требуя отгадать, что означают слова "Туга-Буга" и "Мухло". А на любой вариант разгадки страшно злился и снова наносил удар несчастному Жиху. Потом Видерда медленно трансформировался в здешнего вождя, оскаливался и шипел Сашке: "Зарэжу, зарэжу, если не скажешь, что Мухло - немец…"