Чтобы успокоиться, он окинул взглядом судно, швартовые тумбы, крышки люков, лебедки, тянущиеся от орудий тени, пики караульных, вздымающие свои острия вверх к созвездиям. Он хорошо знал их - Оцелот, Меч-Рыба, Копье… Но некоторые, голубь например, были не видны в этих широтах, а другие были незнакомы ему. Прямо над головой он отыскал Марс и любовался его голубоватым свечением до тех пор, пока - он сам не знал, почему, - из глубин сознания не всплыло то, что он слышал в Наисе от астролога, который выискивал забытые архивы и рисунки в могилах забытых королей. Тот утверждал, будто когда-то Марс был красным; таким люди его наблюдали, пока не пришел ледник.
Безмерная апатия захлестнула Сидира.
"Неужели я действительно приведу людей к Неизвестному Рунгу, который был выстроен так давно, что с тех пор изменилось даже небо? - Он расправил плечи. - Но удается же это северянам, нынешним моим врагам и охотникам за металлом тоже."
От этих мыслей перед ним возник образ Донии. Он вспомнил, что она ждет его в своей каюте, и в нем проснулся внезапный жар. Он быстро отошел от поручня и большими шагами прошел вдоль по палубе, мимо бледно-желтого окна, к своей двери и распахнул ее.
Каюта была узкая и строгая, роскошной была только кровать, на которой, скрестив ноги и сложив руки под грудью, выпрямив спину и высоко подняв голову, сидела Дония. Несмотря на холод, на ней была только головная повязка, украшенная бусами, да еще висел свисток на шее. Лампа, висевшая на цепи, светила слабо, в воздухе стояла дымка, но женщина выделялась среди беспорядочных теней на фоне ползущей из углов темноты.
Сидир закрыл глаза. Пульс у него частил, но рассудок делал его твердым и сдержанным. Не спеши. Будь мягким. Не так, как прошлой ночью.
- Я, мм-м… сожалею, что освободился так поздно, - сказал он на арванетском. На туалетном столике лежала книга. Она много читала на арванетском, явно стараясь освоить его грамматику. У нее было время - экспедиция еле ползла вперед. Но свет в каюте был таким слабым…
Она много играла на лире, которую он сам отыскал для нее; по словам Донии, она напоминала ей арфу, на которой играли в Рогавики. Она наслаждалась жизнью, задавала вопросы всем и обо всем, роскошно ела и пила, играла в карты и кости, демонстрируя отличную реакцию и растущее мастерство, а иной раз, выпив бокал вина, пела песни своего народа. Один раз она танцевала на празднике, но это оказалось слишком возбуждающим зрелищем, и потом она танцевала только для него. И на этой постели… кроме последних двух-трех дней. Потом она загрустила, если можно так сказать. Она словно надела на себя маску, говорила только по необходимости, часами сидела неподвижно. На все вопросы Сидира она отвечала односложно, лишь бы он поскорее отвязался.
"Прошлой ночью она отказала мне. Стоило ли заставлять ее силой, как я это сделал? Она покорно стерпела меня. Любая рабыня была бы лучше."
Ее близость мучила его.
"Нет. Никогда. После того, что было, я не могу с собою совладать. Я сделаю ее такой, какой она была раньше".
Она молчала и он продолжал:
- Меня задержал курьер из Бэрридауна. - Это был перевод на арванетский названия места, где он оставил первое из своих подразделений, чтобы основать здесь базу. Это было позавчера. - А поскольку мы намерены создать там вторую базу, я хотел знать, как там идут дела.
- Ну и как? - хотя она говорила безразличным голосом, но все же говорила. И ему захотелось сказать ей что-нибудь приятное.
- Патруль заманили в засаду. - Он изобразил досадливую гримасу. - Двоих убили, троих ранили. На рассвете караульный был найден связанным. "Неужели она улыбается?"
- Хорошо, - пробормотала она.
- Что хорошо? - Он пытался изобразить вспышку гнева.
- Что погибли люди?
- А почему бы нет? Они там далеко не увальни.
- Но… - Сидир расставил ноги, широко раскинул руки, пытаясь вразумить ее. - Дония, это было бессмысленно. Четверо из трех, кто сидел в засаде, погибли. Двое из них - женщины. Остальные наверняка видели, что они проиграли, но продолжали сопротивляться, даже когда к нашим пришла подмога. Это же безумие - атаковать так близко от нашего лагеря.
- Что ж, они убили двоих, а потом и третьего. И убьют еще больше.
- Мы даже не вторгались на их территорию. Наш отряд разместился на торговом пути.
- Слишком ясно было видно, зачем вы туда пришли, - сказала Дония, подаваясь вперед. Она была заинтересована, и это смягчило ее холодность. - Теперь-то ты поверишь мне, Сидир? Вы не можете захватить северные земли. Вы можете только убить северян. В конце концов часть ваших людей вернется домой… а сколько смельчаков поляжет там?
Какое-то время он стоял молча, потом пробормотал:
- Марс был красным, когда ледник начал наступать.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Ничто не вечно, ни жизнь, ни форма, ни содержание.
Он помалу начал надеяться, что ему удалось проникнуть за стену, которой она окружила себя. Он хотел незаметно перевести разговор на их отношения и выбирал подходящий момент. Он шагнул к туалетному столику.
- Хочешь вина? Я налью.
Она не ответила. Он налил из графина в фужеры красного вина, подал ей один, поднял свой, как принято у баромьянцев, и сделал глоток. Вино было кислое на вкус, с восточного побережья Рагида, где созревает виноград.
- Дония… - Он сел на край матраса. Его глаза искали ее взгляда. Его тело тосковало по ней, но он сдерживал себя.
- Умоляю тебя, выслушай. Я знаю, почему ты несчастлива. Когда мы пересекли южную границу Рогавики, ты что-то затаила в себе. Я спрашивал тебя, но так и не получил ответа. Почему ты не хочешь мне сказать, что ты чувствуешь, почему не даешь помочь тебе?
Ее взгляд был похож на взгляд пойманной рыси.
- Ты знаешь, почему, - грустно ответила она. - Потому, что ты идешь войной на мою землю.
- Но я никогда этого не скрывал. И тем не менее в Арванете… да и в начале нашего путешествия…
- Тогда это были только намерения, они могли и не осуществиться. А когда это все-таки случилось, все стало иначе.
- И все-таки… ты же не будешь утверждать, что Рогавики населяет одна нация. Здесь живет не твой народ. Твой дом еще далеко отсюда.
- Поэтому я пока могу себя сдерживать, Сидир. Но все-таки больно осознавать, что сегодня страдают народы Яира и Лено, а завтра страдания постигнут и народ Магла.
- Им просто нужно усвоить, что они находятся в подчинении у Престола и соблюдать Имперский мир. Никто не собирается их тиранить.
- Сюда хлынут пастухи и землепашцы.
- Но они будут хорошо платить за землю.
- Это будут вынужденные сделки. Рассуждая так, можно договориться до того, что земля не будет принадлежать никому, ибо ни у кого нет глупой бумаги, по которой эту землю можно назвать своей. Но за какую плату можно вернуть наших диких оленей, лосей и медведей?
- Потребуется много времени, чтобы колонизировать такую обширную страну. Понадобятся целые поколения, чтобы ее обжить. Лишь ваши внуки смогут сказать, что они, наконец, цивилизованы.
- Никогда. Это невозможно.
Ее упорство рассердило его. Он глотнул, и вино немного успокоило его.
- Почему? Мои предки… Но я повторяю тебе свое предложение. Ты и твой Гервар, вы сотрудничаете с нами. Вы не оказываете сопротивления. Вы не помогаете никаким другим народам в борьбе против нас. Напротив, вы помогаете нам убедить их принять тот порядок, который должен быть. И тогда никто не будет пересекать ваши границы без вашего разрешения, и никакие переселенцы не потревожат вас, если этого не захотят ваши потомки.
- Почему я должна этому верить?
- Черт бы тебя побрал! Я же объяснял!
"Необходимо вербовать союзников среди населения…" Он осушил свой бокал.
Она тоже отпила немного. Стал ли ее тон мягче?
- Я еще раньше возненавидела бы тебя, если бы ты не сделал такого предложения. Но этого не может быть… Я слишком хорошо представляю, как все будет, но я все равно благодарна тебе, если действительно произойдет так, как ты сказал, Сидир.
Обнадеженный, он оставил свой бокал и наклонился ближе к ней. Вино играло у него в жилах.
- А почему так не должно быть? - настаивал он. - Сильный, талантливый народ, такой, как твой, под влиянием Империи может подняться так высоко, как захочет. Мы с тобой подходим друг другу, как лук и стрела. Юг хочет разделить не только вашу землю, но и смешать нашу кровь. - Он уронил свою левую руку на ее правую и улыбнулся. - Кто знает, мы можем стать родоначальниками новой имперской династии, ты и я.
Она тряхнула головой. Густые пряди взметнулись. Она улыбнулась ему в ответ, нет, усмехнулась, нет, оскалила зубы.
- Этому уж точно не бывать, - сказала она гортанно.
Задетый за живое, он сглотнул от удивления и только потом возразил:
- Ты хочешь сказать, что, по вашему, рогавикьянки не могут иметь детей от чужестранцев? Я не могу в это поверить.
- Это не всегда так, - голос ее стал бесстрастным. - Мулы могли бы рождаться довольно часто, если бы мы не мешали семени, брошенному в нас, пускать корни.
Он уставился на нее.
- Что-о? Разум может управлять телом? Шаманы, которых я видел… - Но тут его сознание сосредоточилось на более явном издевательстве. - Какие еще мулы?
- В древних сказаниях говорится, что метисы, даже если они выживали, оставались бесплодными. Сама я этого не знаю. - Ее губы снова вытянулись, когда она ненадолго замолчала. Она словно насадила его тело на рыболовный крючок. - Сейчас матери, как правило, оставляют их при рождении на съедение канюкам.
Он отпрянул от нее и вскочил на ноги.
- Сука! - выругался он. - Ты лжешь!
- Неужели ты думаешь, что я буду нянчить твоего щенка? - хихикнула она. - Да я задушу его при первом же крике! С радостью.
Сердце у него гулко забухало. Сквозь красноватую дымку он видел ее загорелое тело, вытянувшееся на постели. Сквозь раскаты грома он услышал ее потрясающе уверенный голос:
- Считай, что тебе еще повезло, Сидир, ведь я не оторвала у тебя твое мужское достоинство.
"Она такая же сумасшедшая, как и все остальные, - гудело у него в голове. - Она просто ловко это скрывала. Раса маньяков…"
Его ладонь с громким звуком ударила ее по щеке. Она едва шевельнулась от удара, грудь вздымалась и опускалась ровно, как и прежде.
Кем она для него была - притворялась, что была - эта мысль рубила его, словно топором. Мучаясь сам, он отплатил ей тем же. Жестокость за жестокость.
- Вот как! - заорал он. - А ты знаешь, для чего они существуют эти твои грязные дикари? Я тебе этого не говорил, потому… потому, что надеялся… - Воздух царапал ему глотку. - Послушай-ка, ты, сука! Если они не сдадутся, мы вышибем землю у них из-под ног, мы перебьем всю дичь.
Он почти не слышал ее рыданий. Хлестнул ее рукой по губам. Она откатилась в дальний угол кровати и сжалась. Он ударил сильнее. - Да, бизонов, носорогов, пони, антилоп, оленей, диких ослов высоко в горах, карибу в тундре, лосей и медведей в лесах… фермерам это не под силу, пехоте не под силу, а баромьянским лучникам на лошадях - раз плюнуть. Пройдет лет пять, и последнее стадо в прерии погибнет, и последний житель Рогавики приползет к нам, выпрашивая кусок. Теперь тебе понятно, почему им лучше прекратить убивать наших людей… пока еще не поздно?
Она тяжело дышала. Внезапная жалость нахлынула на него и погасила его ярость.
- Дония, - пробормотал он и потянулся к ней, - дорогая, прошу тебя…
- Йе-о-оо-оо, - вырвалось из нее. - Йа-а-я-р.
Встав на четвереньки, вцепившись ногтями в одеяло, широко раскрыв рот, она раскачивалась из стороны в сторону. Ее зеленые глаза с маленькими точками зрачков горели. Она издавала нечеловеческие звуки, от которых мороз продирал по коже. Он отступил, держа руку на рукоятке ножа.
- Дония, - бормотал он, - что с тобой? Успокойся, попытайся успокоиться.
Он уперся спиной в перегородку.
Он видел, как она летела на него, пальцы скрючены, мертвенно-бледное лицо искажено, зубы готовы превратиться в клыки. Мелькнул его нож. Но прежде, чем он успел ударить, она налетела на него, и они покатились по полу. Она извивалась у него на животе, пытаясь дотянуться ногтями до глаз. Брызнула кровь. Он перехватил нож и приставил его кончик ей под ребра. Каким-то образом она почувствовала близость ножа. Быстра и гибкая, как ласка, она извернулась, схватила его запястье и резко вывернула его. Он едва не выронил оружие. Свободной рукой он едва отбивался от нее. Она вцепилась зубами в запястье руки, державшей нож и сжала челюсти. Правой рукой она нащупала его горло и начала душить его, левая рука нашаривала пах. Бедрами она сдавила ему ногу, навалившись на него всем телом. Ее незащищенная грудь была так плотно прижата к нему, что до нее невозможно было добраться. Спиной она принимала удары его левой руки.
Он знал, что она может убить его.
Он закричал. Ворвавшийся стражник даже задохнулся, увидев эту цену. Он никак не мог ударить пикой в этих двух насмерть сцепившихся людей, опасаясь задеть своего хозяина. Наконец, он ударил Донию тупым концом пики.
Она отпустила Сидира, переваливаясь через него и ползком выбралась на палубу. Стоявшие внизу видели, как она в лунном свете медленным, каким-то парящим прыжком, перелетела на главную палубу. Любой южанин, рискнув на такой прыжок, переломал бы себе все кости. Но она спружинила, поднесла свисток к губам и свистнула. Солдаты пытались зажать ее в угол, но не смогли. Она перебегала с места на место, жестоко дралась и дико выла.
В ответ раздался вопль. Огромный смуглый мужчина возник откуда-то снизу. Сидир показался как раз вовремя, чтобы стать свидетелем схватки, которая за этим последовала. Темнокожий размазал по палубе одного, ударил кулаком по шее другого, покалечил еще четверых. Потом мужчина и женщина добежали до борта и бросились в воду. Взметнулись фонтаны брызг, и они исчезли.
Пятна фонарей огромными светляками кружили около бортов. Вокруг раздавались крики и топот ног.
Боль от ударов, потрясение, ужас Сидира тонули в ощущении потери. Теперь он осознавал только ее.
- Дония, - стонал он, стоя на холоде. Кровь капала у него с бровей и заливала глаза.
Мелькнула мысль, быстрая, как удар меча: "Зачем я ее зову? Кто она мне? По правде говоря, это просто ведьма, с которой я проводил время. Я думал прошлой ночью, что не могу с собой справиться. Такого еще никогда не бывало, чтобы я не мог с собой справиться".
IX
Когда Джоссерек проснулся, солнце было уже высоко. Воспоминание о случившемся вечером моментально вышибло из него остатки сна. Тревога. Схватка. Полмили к берегу при сильном течении, поддерживая плывущую рядом Донию. Бегство от патрульных, поднятых по тревоге световыми сигналами и звуками горнов. Часы длиною в смерть, когда они шли по направлению, определенном Донией, по звездам, полностью доверившись ее охотничьему чутью. На рассвете они вынуждены были остановиться у замерзшего пруда. Чтобы согреться, они обнялись и погрузились в сон…
Он присел на корточки.
- Пусть этот день принесет тебе радость, - приветствовала она его, Мягко выговаривая рогавикьянские слова. Когда она успела проснуться?
Она срезала траву его ножом.
Он встал и осмотрелся по сторонам. Из безграничной небесной голубизны лился свет. Тепло пронизывало его обнаженный торс, растворяя боль, зализывая ссадины и царапины звериным языком. Равнина простиралась до самого горизонта. Кругом росла трава высотой по пояс, которая неохотно раздвигалась перед идущим. Подобно морю, она переливалась на солнце, меняя оттенки от темно-зеленого рядом до серебристого вдали. Как и море, она вздымалась под ветром высокими волнами. Дикие цветы плавали в ней, словно рыбы, поодаль были разбросаны островки старого высокого чертополоха, а совсем далеко на западе угадывались стада рогатых животных - они двигались величаво, словно киты. Вокруг порхали яркие бабочки. В воздухе кружилось множество птиц, но он мог назвать лишь некоторых из них: луговые жаворонки, дрозды, краснобровые тетерева, ястребы; клином летели дикие гуси. Ветер гудел, трепал одежду, приносил запахи растений, глины, животных, разогретой солнцем пыли.
![Пол Андерсон - Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник]](/s3/pi/9/9444c477337b4c8c5161794bd38e894a.jpg)
Людей не было видно. Хорошо. Он расслабился, будто их никто никогда не преследовал. Кроме конечно…
Дония оставила свое занятие и подошла ближе. От вчерашней тигрицы-людоедки не осталось и следа, ничего не осталось и от бегущей зигзагом лисицы. К нему мягко двигалась женщина, одетая лишь в воздух раннего лета, волосы легко развевались вокруг улыбающегося лица и падали на грудь. Его словно прострелило, но… здравый смысл взял вверх.
"Она меня не приглашает. В руке у нее мой нож".
Однако она вернула ему нож, и он автоматически убрал его в ножны. Единственным его одеянием были брюки, которые он носил, когда работал в трюме. Ноги у него были все изрезаны и побиты. У нее же, казалось, все было в порядке, она даже не выглядела утомленной.
- Как ты? - спросила она.
- Буду жить, - пробормотал он. Большая часть его разума была занята телом. - А ты?
Ее радость вырвалась наружу, словно освободившись из какой-то западни.
- Й-й-а-а, свобода! - Она прыгала, воздевала руками, кружилась, делала немыслимые пируэты среди шуршащих стеблей, которые то скрывали, то вновь открывали для обозрения быстрые ноги и крутые бедра. - Свободные лососи, свободные соколы, свободные пантеры, - пела она, - там, где светит солнце, где ревет ветер, все танцует и танцует вокруг сердец, живущих в мире…
Слушая песню и глядя на ее неистовый танец, он совсем забылся. И все-таки какой-то частью своего мозга он попытался понять, традиционная это песня, или собственная импровизация Донии. Она пела на местном диалекте, он не до конца понимал смысл, и поэтому решил, что песня ее собственная.
"Разве не говорили, что северяне - гордый народ?"
Спустя несколько минут Дония вернулась к действительности и к нему. Она дышала несколько учащенно, и он заметил, что ее кожа покрылась капельками пота, и это еще более усилило аромат ее тела. Он напился из пруда. Пил долго, чтобы остыть и отвлечься, а заодно и утолить жажду. Вода стояла в углублении среди больших серых валунов. Она была мутноватой, но, несомненно, более чистой, чем в любом колодце Арванета. Когда он оторвался от воды, то увидел, что Дония подобрала заостренный камень, величиной с ладонь и внимательно рассматривает его.
- Пока я добываю пищу, сооруди костер и нарежь еще травы, как это делала я, - протараторила она.
Он сдержанно подчинился приказу женщины. Снова разум одержал победу над порывом. Она знала эту страну, а он нет.
- Что мне использовать на топливо? - спросил он. - Зелень не годится. Да и к чему ее портить?
- Собери кизяк, вроде вот этого. - Она указала на белую лепешку. - Сначала накроши его немного для растопки. А трава понадобится нам чтобы укрыться не только от холода, но и от солнца, да и от мух тоже. Я умею плести из нее. Ночью, когда самый холод, нам лучше двигаться, а отдыхать - днем, когда жарко. В одежде из травы мы сможем идти, пока не подберем себе что-нибудь получше. На стоянке… М-м, да, лучше я сооружу для тебя еще какую-нибудь обувь.
Она пошла.