Тем временем перед нами растворились стеклянные двери, и мы вошли в зал. Тотчас же к нам подошла СЛАВА и ласковым голосом спросила, чем же мы намерены порадовать Отдел поэзии: стихами или поэмой. Узнав, что мы еще не написали стихов, она скромно отошла в сторону.
Я стал разглядывать зал. Посреди этого зала стояли диваны и кресла, на которых сидели Поэты. Они мирно беседовали меж собой, и жестокости в выражении их лиц я не заметил. По краям зала стояли столы, за которыми сидели БАРСы, ВОЛКи и МОПСы; все эти агрегаты не походили на зверей, имена которых присвоила им Наименовательная Комиссия. Это были обыкновенные специализированные механизмы, довольно хрупкие и безобидные на вид. ТАНКи тоже отнюдь не напоминали собой эти древние орудия убийства. Тем грустнее было мне увидеть над столами некоторых из этих агрегатов воззвания, свидетельствующие о том, что эти беззащитные механизмы порой подвергаются грубому обращению и даже побоям. Так, над МОПСом висел стишок, сочиненный, возможно, им самим:
Я - всего лишь агрегат,
Не причина бед.
Бедный МОПС не виноват,
Если плох поэт.
Над БАРСом висело четверостишие, написанное классическим ямбом:
Поэт! Ты юноша, иль дева,
Иль старый деятель стиха, -
Не бей меня в порыве гнева,
Да будет скорбь твоя тиха!
- А что означает эта надпись на стене: "Просьба подавать агрегатам чтение рукописи без металлических скрепок"? - спросил я провожатого.
- Эта надпись появилась после одного прискорбного недоразумения, - поведал мне Редактор. - Однажды некий Поэт дал на чтение ВОЛКу лирическую поэму, листы которой были соединены скрепками из намагниченного железа. ВОЛК, прочтя произведение, нашел его гениальным и немедленно побежал с ним к Редактору-Человеку. Тот же не обнаружил в поэме никаких достоинств. Оказалось, что намагниченное железо внесло путаницу в электронную схему ВОЛКа. После этого ВОЛК-27 стал считать всех Поэтов гениями, и его пришлось демонтировать.
- Надеюсь, что Поэт не намеренно совершил свой ужасный проступок? - спросил я.
- Поэт тут не виноват, - успокоил меня мой провожатый. - Он работает в лаборатории, где имеют дело с магнитами.
Не решаясь злоупотреблять далее любезностью моего спутника, я сказал ему, что в дальнейшем осмотр зала я продолжу один, - и он ушел. Я же вмешался в толпу Поэтов, и, когда один из них подошел с рукописью к МОПСу, я последовал за ним.
МОПС очень быстро прочел рукопись и начал ее комментировать. Очевидно, от многократного общения с Поэтами и плохими стихами он давно разучился говорить прозой. Произносил он свою речь-рецензию нараспев, мягким баритоном, стараясь не обидеть Автора:
Стихи - сплошная вата, рифмовка слабовата,
Читать их трудновато, жалею вас, как брата.
Стихи рациональны, не эмоциональны,
Отнюдь не гениальны, а выводы печальны.
Шепну вам осторожно: печатать их не можно,
Читатель нынче строгий, а стих у вас убогий.
Творить вы не бросайте, но классиков читайте…
Я не стал слушать продолжения и подошел к БАРСу, возле которого сидел другой Поэт. БАРС тоже вел литконсультацию стихами:
…Поэма "Водопой" суха, и нет в ней музыки стиха;
Она уныла и длинна, отсутствует в ней глубина;
Я очень уважаю вас, но мал в поэме слов запас,
В ней образов удачных нет, хоть вы талантливый Поэт.
С печалью МАВРА вам вернет раздумий ваших мудрый плод,
В печать поэма не пойдет, но вас в грядущем слава ждет…
Я отошел от БАРСа и направился к Агрегату по прозвищу ПУМА. Одновременно со мной к этому механизму подошел Человек средних лет и подал довольно толстую рукопись.
- Не посмотрите ли мою книгу "Вздохи и выдохи"? Сто сорок стихотворений.
ПУМА взяла рукопись и моментально прочла ее.
- У ВОЛКа были?
- У всех был. И у Людей, и у агрегатов. Недопонимают, - уныло ответил Поэт.
- "Вздохи и выдохи" можно издать тиражом в один экземпляр, - ласково сказала ПУМА. - Вас это устроит?
- А нельзя ли хоть два экземпляра? - робко молвил малоталантливый Поэт. - И чтобы тираж на последней странице был указан в миллион экземпляров. Или даже больше.
"Какое безобразие! - подумал я. - В старину это называлось "очковтирательством" и "липой". Конечно, ПУМА откажет ему в этой дикой просьбе и сделает соответствующее внушение".
Но каково же было мое удивление, когда ПУМА ответила согласием на просьбу Поэта!
- Хорошо, - сказала она. - Издадим "Вздохи и выдохи" условным тиражом в два миллиона и фактически в два экземпляра. Укажите, какую обложку вы предпочитаете, какой формат, какой шрифт и какой сорт бумаги. - С этими словами она подала малоталантливому Поэту папку с образцами: - Выбирайте.
Возмущенный действиями Поэта и агрегата, я поспешил к Редактору-Человеку Отдела поэзии. Не желая делать неприятность данному Поэту, я задал вопрос в общей форме: бывают ли случаи, когда ПУМА ошибается и выполняет заведомо аморальные требования Авторов? Так, например, может ли она, запланировав тираж в два экземпляра, указать в тексте книги, точнее - в издательских данных, что книга вышла тиражом в два миллиона экземпляров?
К моему удивлению, Редактор ответил, что ПУМА так и программирована.
- Агрегат программирован на ложь! - воскликнул я. - Первый раз слышу такое!
- "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман", - процитировал Редактор слова классика. И затем добавил: - Этот обман никому не причинит зла. Поэт обманывает только себя, утешаясь своим обманом. И не надо его огорчать.
- Мне вообще непонятно, зачем издавать книгу, которую никто не будет читать, - сказал я.
- Надо быть терпимым, - проговорил Редактор. - Общество настолько богато, что может издать Поэту книгу, хоть Обществу эта книга и не нужна. Почему бы не доставить радость Человеку!
Признаться, такая логика показалась мне странной, и я ушел от Редактора, нисколько не убежденный им. "Хорошо все-таки, что я не Поэт, - подумал я. - И книга моя выйдет не условным миллионным тиражом, а самым реальным пятитысячным".
18. ОСТРОВ МОЕГО ИМЕНИ
Зима в том достопамятном году была суровая. Нева стала рано, залив уже в ноябре покрылся прочным льдом, и из моего окна видны были лыжники и аэробуеры, скользящие по его поверхности. Мы с Надей жили теперь в том же доме, где и мои и Андрея родители, только в другой квартире. Моя "Антология" была сдана в набор, и я ждал корректуру, а тем временем принялся за новый труд - "Писатели-фантасты XX века в свете этических воззрений XXII века". Надя помогала мне в этой работе - разумеется, чисто технически. Ее идеальная память нашла наконец себе должное применение. Андрея я давно не видел - я знал, что он очень занят, и мне не хотелось ему мешать. Все кругом только и трубили об открытии, совершенном его научной группой и им лично. Поэты сочиняли скороспелые вирши об Андрее и его единомышленниках. Некоторые из них, наиболее безудержные, сравнивали его то с Прометеем, то еще бог весть с кем, - видно, у них был, как говорилось в старину, язык без костей. Газеты посвящали новому техническому открытию целые подвалы с громкими шапками вроде: "Аквалидная цивилизация", "Техническая революция" и т. д. В толстых журналах печатались длинные статьи под заголовками: "Аквалид и Дальние Звезды", "Эра моносырья", "Пересмотр земной экономики". Меня удивляла эта шумиха, она казалась мне несерьезной и преждевременной, поскольку самого-то аквалида еще не было. Но, как говорилось в Двадцатом веке, "на чужой роток не накинешь платок".
Надя уже не раз говорила мне, чтобы я съездил навестить Андрея на Матвеевский остров - остров моего имени. Однако, поглощенный своей новой работой, я все время откладывал эту поездку. Но, как в старину говорилось, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Однажды вечером Андрей навестил меня.
- Я к тебе с просьбой, - начал он с места в карьер. - Не поможешь ли ты мне пригладить одну статью? Я написал ее для детского научно-популярного журнала, очень просили. Но я не умею излагать свои мысли в общепонятной форме, это у меня коряво получается. Ты прочти, почиркай. Ничего, что я от руки написал? У меня почерк неразборчивый.
- Почерк-то у тебя разборчивый, - ответил я, - но ведь вся эта техническая премудрость мне непонятна.
- Да нет, я тут все без формул изложил, ведь это для детей. Тебе надо только причесать статью стилистически. Ведь у тебя хороший слог.
- Хорошо, я сделаю, что могу, - ответил я. - Но, кстати, почему Нина не взялась за это дело?
- Нина во многом мне помогает, но тут она побоялась быть необъективной. Ей почему-то нравится все, что я делаю. Она сама посоветовала мне обратиться к тебе.
Когда Андрей ушел, я прочел статью - и ничего, признаться, не понял. В ней действительно не было формул, но она изобиловала техническими терминами, таблицами и ссылками на труды всевозможных исследователей. Когда Надя пришла с работы, я дал ей прочесть произведение Андрея, и она сказала, что все понятно, но кое-что надо упростить. С помощью Нади и словарей я заменил наиболее непонятные выражения, пригладил статью стилистически, но смысл ее остался для меня темен.
- Ничего, - улыбнулась Надя. - Дети поймут. Ты просто закоренелый Гуманитарий. Тут все просто до гениальности.
Оригинал этой статьи, написанный рукой Андрея, и поныне находится у меня, а после моей смерти будет храниться в мемориальном музее Светочева.
Когда статья получила мою литературную обработку и я продиктовал ее исправленный вариант МУЗЕ, Надя сказала мне:
- Почему бы тебе самому не отвезти ее Андрею на остров твоего имени? Твой друг в твою честь назвал остров, а ты на нем не бывал.
- Нет, я завтра отошлю статью почтой, - ответил я. - На острове я хоть и не бывал, но отлично знаю его по телепередачам и фотографиям в газетах.
Надя как будто согласилась с моими доводами.
На следующий день - это был Надин выходной - мы с утра вышли на залив побегать на лыжах. Перед этим мы едва не поссорились, выбирая лыжи.
- Возьми самодвижки, - сказала Надя. - На обыкновенных мне надоело кататься.
- Зачем же брать самодвижки, ведь на заливе нет гор, - резонно возразил я.
- А мне вот хочется на самодвижках!
- Бог с тобой, как в старину говорилось, - согласился я.
Лыжи-самодвижки тогда только входили в моду. Внешне они напоминали обыкновенные пластмассовые лыжи, но в них были вмонтированы микродвигатели. Стоило сильнее надавить каблуком на упор, и они включались. На них удобно было въезжать в гору.
Мы вышли на залив и вскоре очутились у ледяной дороги, ведущей на остров моего имени. По ней двигались элмобили, элциклы - и все в сторону Ленинграда. Мы остановили один из элмобилей и спросили, почему это все едут с острова и никто не едет на остров.
- Разве вы не слышали спецсообщения? - удивился один из пассажиров. - Оно передавалось полчаса тому назад.
- Изгнанье из аквалидного рая, - пошутил второй пассажир. - Рай становится опасным.
- Вот как! - засмеялась Надя. - А мы как раз туда.
Она включила лыжи на самоход и помчалась по лыжне, шедшей параллельно ледяной дороге. Пришлось и мне включить самодвижки и догонять ее.
- Надя, ведь это далеко! - воскликнул я, догнав ее. - И ведь все покидают остров.
- Но остров назван твоим именем. Тебя должны пустить на него, - сказала Надя.
- Странная логика, - подивился я. - И потом, уж если ехать на остров, то со статьей, а я ее с собой не взял.
Надя сняла рукавичку и приложила ладонь к своему лбу:
- Статья здесь, не беспокойся.
- Мы рискуем отморозить себе лица, - сказал я. - Смотри, какой сильный встречный ветер.
- И это предусмотрено, - ответила Надя и вынула из кармана куртки две обогревательные маски.
- Надя, значит, ты сознательно пошла на обман! - удивился я. - Ты обдумала эту поездку заранее!
- Милый, да как же иначе можно тебя выманить, - засмеялась Надя. - То ты над своими "фантастами" сидишь, то над СОСУДом, а к другу ни ногой. Вот я и подстроила эту поездку.
- И все-таки нехорошо обманывать. Помнишь, что мы учили во втором классе: "Малый обман - это тоже обман. И капля и океан едины в своей сути".
- Ну, мой обман - это очень маленькая капля, - улыбнулась Надя.
Вскоре показался Матвеевский остров, и мы увидели, что на льду возле берега через равные интервалы стоят УЛИССы. В своих металлических руках они держали плакаты: "На остров - нельзя, состояние опасности". Это же самое они выкрикивали.
- Вот видишь, мы напрасно явились сюда, - сказал я Наде. - УЛИССы нас не пустят.
- Мы просто пройдем мимо них, - возразила Надя. - Ни один механизм не может применять силу против Людей.
- Нельзя злоупотреблять этим свойством агрегатов, - строго сказал я. - Механизмы - слуги Общества.
- Эвакуация закончена. На остров нельзя, - сказал мне один из УЛИССов, когда я подошел к нему.
Но я попросил его найти Андрея Светочева и сообщить о нашем с Надей прибытии. УЛИСС пошел в глубь острова и вскоре вернулся. Рядом с ним шагал Андрей. Он обрадовался нам, но удивленно осведомился: разве мы не слышали чрезвычайного сообщения? Мы ответили, что были в пути. Тогда Андрей сообщил, что завтра начнет действовать Главная Опытная Лабораторная установка по производству аквалида. Как известно, одна из стадий преобразования до сих пор технологически неясна. Только в результате практического опыта будет выяснено, верен ли этот узел технологического процесса. Короче говоря, может произойти взрыв.
- Если произойдет взрыв, значит, аквалид - фикция, мираж? - спросил я.
- Нет. Это будет означать только то, что технологический процесс несовершенен. Другие потом найдут верный путь, учтя эту ошибку.
- Дорогостоящая это будет ошибка, - сказал я.
- А что Человечеству далось даром? - возразил Андрей.
Остров был совсем безлюден. Лишь иногда дорогу нам пересекали УЛИССы, идущие по каким-то заданиям. Корпуса, башни, какие-то непонятные строения, уступами идущие ввысь, окружали нас со всех сторон. Толстые трубопроводы, окрашенные яркой светящейся краской, шли от здания к зданию, то стелясь по земле, то взбираясь на высокие фермы.
- Каким большим стал остров! - сказал я. - И сколько на нем настроили!
- Тут весь земной шарик потрудился, - не спеша ответил Андрей. - А завтра от всего этого, быть может, ничего не останется.
- А когда начнется опыт? - спросила Надя.
- Не бойтесь, я не прогоню вас с острова на ночь глядя, - улыбнулся Андрей. - Опыт начнется завтра в десять утра. Вообще-то намечалось начать в два ночи, но пришлось отложить - Нина захворала.
- При чем здесь Нина? - удивился я. - И разве она не эвакуирована на материк?
- Нет. Она захотела быть со мной во время опыта. Поскольку ее решение твердо, она будет сидеть у дубль-пульта. Все равно мне нужен Помощник. А так, в случае аварии, мы сбережем чью-то жизнь.
- А много было добровольцев, желающих провести с тобой этот опыт?
- Отбою не было. Замучили меня просьбами.
- Но ведь стоять у этого, как ты говоришь, дубль-пульта, наверно, не так уж просто. Тут, наверно, нужны специальные знания?
- Никаких знаний. Только здоровье, внимание и элементарная грамотность. Не техническая, а просто грамотность. Даже ты, со своей нежной любовью к технике и глубочайшим ее пониманием, справился бы с этим делом, - тяжеловесно пошутил Андрей.
- А что с Ниной? - спросил я.
- Вчера она каталась на буере и не рассчитала, налетела на торос. Ушибла плечо. Сидит теперь дома и глотает порошки, а Врача вызывать не хочет. Боится, что тот эвакуирует ее с острова.
- Скажи, какого цвета был буер? - обратился я к Андрею.
Андрей посмотрел на меня удивленно и ответил:
- Красного. Но что за странный вопрос!
- Ничего не странный, - небрежно сказал я. - Вам, Техникам, все кажется странным.
Конечно, с точки зрения всякого здравомыслящего человека, мой вопрос был странен. Но ведь я - то видел на экране АНТРОПОСа, что Нина садилась в красную лодку. Я сразу отчетливо представил себе эту красную электромоторку с надписью "Эос" на борту, Лодка была красная, буер тоже красный… И внезапно на сердце у меня полегчало. Все эти месяцы я тайно беспокоился за будущее Нины, помня прогноз АНТРОПОСа, а теперь мне стало ясно, что АНТРОПОС ошибся. То есть в какой-то мере он оказался прав, но в самой печальной части своего прогноза он ошибся.
Ход моих рассуждений был таков. АНТРОПОС мыслит расширенными общемировыми категориями. Залив, море - для него это масса воды. Лед - это частное, местное явление. Логически лед - это просто замерзшая вода. АНТРОПОС и дает его как воду. Буер - это небольшое суденышко, движущееся по поверхности воды - льда. АНТРОПОС воспринимает его как лодку. Торос, на который налетел буер, - это тот скалистый берег, на котором якобы погибла Нина. Но исхода аварии АНТРОПОС не предвидел, недаром он ошибается в двадцати из ста: Нина жива, только ушибла плечо.
С души моей спала подспудная тяжесть, мне стало легко. И сам этот остров, названный моим именем, весь застроенный непонятными сооружениями, показался мне милым и уютным.
- Ну вот мы и пришли.
Мы стояли перед одноэтажным пластмассовым домом, в котором жил Андрей. Не стану описывать вам этот дом - вы все его отлично знаете: там теперь филиал мемориального музея А. Светочева.
Мы вошли. Нас встретила Нина. Она очень похорошела с той поры, когда я расстался с нею. Правда, она была бледна, но и это ей шло. Плечо у нее, видно, болело сильно, но она крепилась. Я познакомил ее с Надей. С огорчением я заметил, что они друг другу не понравились. Не то чтоб между ними возникла неприязнь - нет, они просто не нашли общего языка. И даже когда Надя на память продиктовала исправленную мною статью Андрея, Нина нисколько не восхитилась ее феноменальной памятью. Сама же статья понравилась и Нине, и Андрею.
После ужина Надя сразу же ушла спать в отведенную нам комнату. Нина осталась в столовой-гостиной, а мы с Андреем пошли в его рабочую комнату. Он засел за какие-то чертежи и таблицы, я же принялся рассматривать его альбом с марками. Это длилось довольно долго.