Крысы, множество крыс бегали и визжали в стенах - вокруг нас, под нами, над нами. Я покрылся потом и стал жалеть, что выпил столько воды. Темнота и теснота усиливались, теперь мы уже ползли через узкий туннель, пробитый в камне, сначала на четвереньках, потом на брюхе, в полной тьме, как будто это было подземелье замка Иф. И крысы перебегали нам дорогу с писком и шорохом когтей.
Нет, я не заорал. Стар ползла за мной, она не визжала и не стонала из-за раненой руки - и я не имел права кричать. Она похлопывала меня по ноге каждый раз, как мы продвигались вперед на считанные дюймы, давая знать, что с ней все в порядке и с Руфо все тоже О’кей. Мы не могли тратить силы на разговоры.
Я увидел что-то едва различимое - два призрачных пятна где-то впереди, остановился, всмотрелся, моргнул слезящимися глазами, снова всмотрелся. Потом шепнул Стар:
- Я что-то вижу. Побудь тут, а я поползу вперед и узнаю, что это такое. Поняла?
- Да, милорд Герой.
- Повтори это Руфо.
А потом я совершил единственный по-настоящему смелый поступок за всю мою жизнь - пополз вперед. Смелость - это когда ты продолжаешь идти вперед, несмотря на то, что смертельно напуган, напуган так, что твой сфинктер<Сфинктер - запирательная мышца, сжиматель.> уже не держит, сердце готово разорваться, ты не можешь даже вздохнуть. Вот это и есть точное описание (на данный момент) состояния И. С. Гордона - бывшего пехотинца и Героя по профессии. Я был почти уверен, что знаю, чем были эти два тусклых отблеска, и чем ближе я к ним подползал, тем больше росла моя уверенность я мог даже обонять эту пакость, я даже начал различать её очертания.
Крыса. Нет, не обычная крыса, что живёт на городских помойках и иногда кусает детей. Нет, гигантская крыса, чей размер позволяет ей заблокировать эту нору, но будучи все же меньше меня, она обладает большей свободой маневра для наступления, той свободой, которой у меня нет вообще. В лучшем случае я мог только протискиваться вперед, держа перед собой шпагу и пытаясь так направить её острие, чтоб встретить нападающую крысу, заставить её подавиться острой сталью, ибо если она избежит клинка, то у меня останутся только голые руки да надежда использовать их, несмотря на тесноту. Крыса бросится мне в лицо.
Я проглотил кислую слюну с запахом блевотины и преодолел ещё несколько дюймов. Глаза крысы опустились к полу, как будто она готовилась к прыжку.
Но прыжка не последовало. Оба огонька теперь стали более четкими и как бы разошлись в стороны, и, когда я продвинулся вперед ещё на два-три фута, я с потрясающим облегчением понял, что это не крысьи глаза, а что-то другое, причем мне уже было абсолютно наплевать, что именно.
Еще дюйм, ещё. Яйцо находилось где-то совсем рядом, а я до сих пор не знал, что оно такое, а поэтому было бы лучше сначала взглянуть самому, а уж потом позволить Стар ползти сюда.
"Глаза" оказались двумя дырками в занавесе, который прикрывал выход из крысиной норы. Я увидел, что это гобелен, увидел обратную сторону вышивки и наконец обнаружил, что вполне могу заглянуть в одну из дырок, когда доползу до неё.
За занавесом находилась большая комната, пол которой лежал примерно на фут ниже пола туннеля. В дальнем конце, футах в пятидесяти от меня, рядом со скамьей стоял человек и читал книгу.
Я рассматривал его, а он, подняв глаза от книги, глянул в мою сторону. Казалось, он пребывал в нерешительности.
Я не колебался ни секунды. Нора в этом месте была пошире, так что мне удалось подобрать под себя ногу и рвануться вперед, откинув в сторону гобелен своей шпагой. Я споткнулся, вскочил на ноги, готовый к бою.
Он был так же быстр, как я. Швырнул книгу на скамейку, выхватил свою шпагу и двинулся мне навстречу в то самое мгновение, когда я вылетел из норы.
Он принял стойку ан гард - колени согнуты, кисть напряжена, левая рука за спиной, клинок нацелен мне в лицо - ну прямо учитель фехтования. Он оглядел меня с ног до головы, наши вытянутые клинки разделяло три-четыре фута.
Я не кинулся на него. Есть такая рискованная тактика - "Мишень для уколов", иногда практикуемая самыми опытными фехтовальщиками, заключающаяся в стремительном наступлении с вытянутыми в одну линию рукой, кистью и шпагой - все нацелено на атаку и ничего для защиты от шпаги противника. Но эта позиция результативна только в том случае, если момент нападения тщательно рассчитан, если вы видите, что ваш противник на мгновение расслабился. В противном случае - это самоубийство.
И в данном случае это было бы самоубийство: он был начеку, словно выгнувший спину бродячий кот, готовый к драке.
Я попытался оценить его боевые качества, а он, в свою очередь, так же внимательно изучал меня. Это был маленький ловкий человек с руками явно более длинными, чем полагалось иметь по росту. Не могу сказать, что это сулило мне какие-нибудь преимущества, тем более что он обладал старомодной рапирой, более длинной, чем Леди Вивамус (возможно, это обстоятельство могло повлиять на скорость его движений, разве что кисть у него окажется очень сильной). Одет он был так, как одевались в Париже при Ришелье, а не по моде Карт-Хокеша. Нет, тут я не прав: Большая Башня была вне моды, иначе и я бы тут выглядел старомодно в моем стилизованном робин-гудовском костюме. "Иглины дети", которых мы встречали, вообще были без одежды.
Это был очень некрасивый и дерзкий человек с озорной улыбкой и самым крупным носом к западу от Дюранс<Нижний приток р. Роны, южная Франция.>, заставивший меня вспомнить нос моего Первого сержанта, который не терпел, когда его поддразнивали кличкой "Носач". Впрочем, на этом сходство между ними и заканчивалось - мой сержант никогда не улыбался, а глазки у него были злые и свинячьи. У этого человека глаза были веселые и гордые.
- Ты христианин? - Тон был очень требовательный.
- А тебе-то что?
- Ничего. Кровь есть кровь, тут разницы нет. Но если ты христианин, то покайся в грехах. Если язычник - обратись к своим ложным богам. Я дам тебе не больше трех схваток. Но я сентиментален и всегда хочу знать, кого мне предстоит убить.
- Я американец.
- Это страна? Или болезнь? И что вообще ты делаешь в Хоуксе<Грубая шутка, обман (англ.)>?
- Хоукс? Или Хокеш?
Свое безразличие он выразил только глазами, острие рапиры даже не дрогнуло.
- Хоукс, Хокеш - вопрос географии и произношения. Этот замок находился где-то в Карпатах, поэтому "Хокеш" правильнее, если сознание твоей правоты доставит тебе удовольствие перед смертью. Ну, а теперь начнем наш дуэт.
Он скользнул ко мне так быстро и так плавно, что, казалось, плыл по воздуху, и наши клинки зазвенели, когда я парировал его в позиции сикста и сделал ответный выпад, и был отбит - ремиз, реприз, снова выпад - схватка лилась так легко, так долго и с таким разнообразием приемов, что посторонний зритель принял бы её не за бой, а за салют дуэлянтов<Здесь и далее в тексте содержатся термины, имеющие отношение к фехтованию: позиции (прима, секунда, сикста и др.) и приемы (рипост, реприз, ремиз и т, д.), принятые во французской школе фехтования.>.
Но я-то знал! Этот первый выпад должен был убить меня на месте, и на это же было рассчитано каждое его движение в течение всей схватки. И одновременно он испытывал меня, испытывал крепость кисти, искал слабые места, изучал, боюсь ли я ударов в нижнюю часть тела, постоянно возвращался к выпадам в верхнюю часть туловища, а возможно, и изыскивал способ обезоружить меня. Мне практически ни разу не пришлось сделать выпад, не было даже отдаленного шанса на это, каждая часть схватки была навязана мне, я лишь отвечал, стараясь изо всех сил сохранить жизнь.
Уже через три секунды я понял, что против меня стоит фехтовальщик гораздо более высокого класса, чем я, - со стальной кистью, столь же гибкой, как нападающая змея. Это был единственный фехтовальщик из всех мне известных, который пользовался примой и октавой, пользовался, я имею в виду, так же часто, как сикстой и квартой. Их, разумеется, изучают все, мой собственный учитель заставлял меня практиковаться в них, столько же, сколько и в остальных шести, но большинство фехтовальщиков прибегают к ним, лишь когда к этому вынуждают обстоятельства - из страха потерять очко.
Мне же грозила опасность потери не очка, а жизни, и я знал, знал ещё задолго до окончания этой первой затянувшейся схватки, что каковы бы ни были ставки, жизнь я потеряю.
А этот идиот при первом же лязге скрестившихся шпаг ещё принялся скандировать!
Мне жаль вас! Где вам воевать?
Зачем вы приняли мой вызов?
Куда же вас пошпиговать
Прелестнейший из всех маркизов?
Бедро? Иль крылышка кусок?
Что подцепить на кончик вилки?
Так, решено: сюда вот, в бок
Я попаду в конце посылки…
<Эдмун Ростан. "Сирано де Бержерак" (пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник).>
Стихи были достаточно длинны, чтобы прикрыть по меньшей мере тридцать почти увенчавшихся успехом покушений на мою жизнь, а на последнем слове нападающий отступил так же плавно и неожиданно, как и вступил в бой.
- Что ж ты, дружок? Подхватывай! Уж не хочешь ли ты, чтобы я пел один? Хочешь умереть как клоун перед глазами прекрасных дам? Пой! И сумей сказать свое "прости" грациозно, так, чтобы последняя твоя рифма бежала бы вперегонки со смертным хрипом в твоей глотке! - Он несколько раз притопнул правым ботфортом, будто собирался танцевать фламенко. - Пробуй же! Цена-то все равно будет одна - и так и этак!
Я не опустил глаза к полу, когда раздалось щелканье сапога - это старый гамбит, некоторые фехтовальщики притопывают при каждом выпаде и даже при ложных выпадах, надеясь, что резкий звук действует на нервы противника, выбивает его из темпа, заставляет отшатываться назад и таким образом доставляет им желанное очко. Последний раз, когда я попался на эту удочку, относится ко времени, когда я ещё и бриться не начал.
Но его слова подтолкнули мою мысль. Его выпады были коротки - глубокие выпады противопоказаны рапире, они лишком опасны в настоящем бою. Я уже начал отступать, медленно, так как за спиной была стена. Сразу же, как начнется новая схватка, я либо превращусь в пришпиленную к обоям бабочку, либо споткнусь обо что-нибудь, полечу вверх тормашками и тогда он нанижет меня на рапиру, как нанизывают на острый штырь бумажные обрывки в скверах. И тем не менее, я не осмеливался покинуть стену.
Хуже всего было то, что Стар могла в любую минуту появиться из крысиной норы, что находилась за моей спиной, и тогда её убили бы в самый момент появления, и даже если бы я тут же пронзил шпагой моего противника, это бы ничего не изменило. Но если бы мне удалось развернуть его в другую сторону… Моя любимая была практичной женщиной, и никакие "спортивные соображения" не удержали бы её шпагу от погружения в спину врага.
Тут же в голову пришла и другая счастливая мысль: если я подыграю его безумию, попробую рифмовать и декламировать, то он, возможно, ещё поиграет со мной, прежде чем решится меня заколоть.
Но и затягивать эту игру было нельзя. Я не заметил, когда он успел задеть мне руку ниже локтя. Это была просто царапина, которую Стар залечила бы в несколько минут, но она могла ослабить мою кисть и поставить меня в трудные условия при парировании ударов в нижнюю часть тела - кровь сделает рукоять скользкой.
- Первая строфа, - объявил я, делая шаг вперед и слегка поигрывая клинком. Он отнесся к этому с полным пониманием, не стал напирать, а начал как бы играть с кончиком моей шпаги, еле прикасаясь к нему легкими парирующими движениями.
Это было именно то, на что я надеялся. Я стал передвигаться вправо, одновременно декламируя, и он разрешил мне это.
Раз Твидлдам и Твидлди
Решили скот украсть.
Сказал братишке Твидлди:
"Свою взнуздаю часть!"
- Ну, ну, старина, - сказал он ворчливо, - воровать-то нехорошо. Лучше быть честным, дружок. К тому же и рифма, и размер хромают. Оставь-ка своего Кэрролла в покое.
- Постараюсь, - согласился я, опять чуть-чуть сдвигаясь в сторону. - А вот и вторая строфа:
С двумя девицами из Бирмингама
Произошла скандальнейшая драма…
И тут я кинулся на него.
Не все вышло так, как я задумал. Он, как я и надеялся, немного расслабился, ожидая, видимо, что я продолжу валять дурака с этими едва соприкасающимися клинками все время, пока буду декламировать.
Я застал его врасплох, но он не отступил, мощно парируя мой выпад, и мы неожиданно оказались в незащитимой позиции - корпус к корпусу, клинки скрещены у эфесов - почти полный тет-а-тет.
Он захохотал мне прямо в лицо и прыгнул назад - почти в то же мгновение, что и я, что снова поставило нас в позицию ан гард. Но кое-что я все же выиграл. До сих пор мы довольствовались лишь колющими выпадами. Острие опаснее лезвия, но мое оружие обладало и тем и другим, а человек, привыкший действовать только острием, далеко не всегда готов отразить рубящий удар. В тот момент, когда мы расходились, я обрушил свой клинок ему на голову.
Я надеялся развалить её надвое. Но для такого удара не хватило ни силы, ни времени, однако он получил рану, которая рассекла ему лоб до брови.
- Touche! - крикнул он. Отличный удар! Да и песенка ничего себе. Давай дальше!
- Ладно, - согласился я, тщательно парируя и выжидая, пока кровь зальет ему глаз. Рана в лоб - одна из самых кровоточащих среди поверхностных ранений, и на этом я строил теперь свой расчет.
Поединок на шпагах - страшная штука - ум в нём участия почти не принимает, он не успевает за темпом сражения. Думает твоя кисть, она отдает приказы ногам и телу, что им делать, а мозг она обходит стороной - ты мыслишь "на потом", превращая мозг в склад инструкций и указаний на будущее, во что-то, подобное компьютеру с его программой.
Я продолжил:
- Теперь они уже в суде
За нарушения в…
Я задел ему руку - почти как он мне - только серьезнее. Теперь, решил я - он мой! Но тут он сделал то, о чём я только слышал, а видеть не приходилось: он быстро отступил и перебросил клинок из одной руки в другую.
Да уж - удачей это не назовешь! Фехтовальщик, действующий правой рукой, терпеть не может левшей - это выбивает его из седла, тогда как левша прекрасно знаком со всеми приемами праворучного большинства. Этот сукин сын владел левой рукой так же, как и правой. Ещё хуже - теперь ко мне была обращена незалитая кровью глазница.
Он снова задел меня - на этот раз в коленную чашечку, причинив мне сильнейшую боль и существенно ограничив подвижность. Несмотря на его раны, куда более серьезные, чем мои, я понимал, что долго не продержусь.
Выбора не было.
В позиции секунда есть рипост - отчаянно опасный, но блистательный, если его, конечно, удастся провести. Он доставил мне немало побед в рeе<Здесь - соревнования по фехтованию (фр.)>, где на карту не ставилось ничего, кроме очков. Начинается все с сиксты. Сначала ваш противник нападает, но вместо парирования и кварты, ты жмешь, атакуя с зажимом, твой клинок скользит вдоль и вокруг его клинка штопоровидным движением, пока острие не входит в его плоть.
Беда с этим приемом в том, что если он не удался, то времени для защиты у тебя уже нет, для рипоста - тоже, твоя грудь открыта для клинка противника.
Я не пытался использовать этот прием, особенно против такого фехтовальщика. Я только подумал о нём.
Мы продолжали драться практически на равных. Затем он слегка отступил, парируя, и поскользнулся в собственной крови. Моя кисть сама выполнила все: клинок скользнул с захватом, как то полагалось в секунде, и шпага пронзила его насквозь.
Он будто несказанно удивился и поднял клинок рапиры, салютуя, а затем рухнул на колени, и рапира выпала из его руки. Я шагнул вперед вслед за моим клинком, намереваясь вытащить его из раны.
Он схватился за мой клинок.
- Нет, нет, мой друг, пожалуйста, оставь его. Он на время закупорит мое вино. Твоя логика остра, она дошла до моего сердца. Как твое имя, сэр?
- Оскар из Гордонов.
- Гордое имя. Не могу позволить, чтобы меня убивал незнакомец. Скажи мне, Оскар из Гордонов, ты когда-нибудь бывал в Каркасоне?<Город в Гаскони, из которого происходил Сирано.>
- Никогда.
- Побывай там. Любить девчонок, убивать мужей, писать книги, слетать на Луну - я все это испытал. - Он задохнулся, и пена пошла у него изо рта, розовая пена. - На меня даже дом падал! И какова цена чести, раз на голову тебе может обрушиться балка! Какое разорительное остроумие! Он закашлялся и продолжал:
- Темнеет. Давай обменяемся последними дарами, если ты согласен. Мой первый дар состоит из двух частей. Часть первая: ты счастливец и умрешь не в постели.
- Надеюсь, что ты прав.
- Постой… Часть вторая: бритва отца Гильоме никогда не бреет брадобрея, она слишком тупа. А теперь твой дар, мой старый… и поторопись, у меня уже нет времени… но сначала - как кончается твой стишок?
Я сказал ему. Он прошептал, колотушка смерти уже стучала у него в горле.
- Очень славно. Старайся. А теперь - твой дар, я более чем готов для него… - Он попытался перекреститься.
И я преподнес ему дар милосердия, потом устало постоял, подошел к скамье и рухнул на неё, затем вытер оба клинка - сначала узкий золингеновский охотничий нож, после него - особенно тщательно - Леди Вивамус. Я нашел силы встать и отсалютовать ему блестящим клинком. Знакомство с ним было для меня большой честью. Жаль, не спросил его имени. А он, казалось, думал, что оно мне известно.
Я снова тяжело опустился на скамью, поглядел на гобелен, закрывавший крысиную нору в дальнем конце комнаты, и подумал - почему же не пришли Стар и Руфо. Все это лязганье стали, все эти разговоры…
Я думал, не пойти ли к норе и не крикнуть ли им. Но сейчас слишком мало сил, чтобы двигаться. Я вздохнул и закрыл глаза.
* * *
Из-за свойственной мальчишкам живости (и безалаберности, за которую меня постоянно бранили) я разбил дюжину яиц. Мама увидела яичницу, и я понял, что она сейчас расплачется. Я тоже зарыдал. Тогда она вытерла глаза, нежно взяла меня за плечо и сказала:
- Все в порядке, сынок. Яйца не стоят того. - Но мне было мучительно стыдно, я вырвался и убежал.
Я мчался вниз по склону, не ведая, куда бегу, почти скользя над землей, и внезапно понял, что сижу за рулем, а машина вышла из-под контроля. Я пытался нащупать тормозную педаль, но она "утопилась" с той легкостью, которая свидетельствует о падении давления тормозной жидкости. Что-то появилось на дороге впереди, но я не видел что именно, не мог даже повернуть головы, а глаза ничего не различали: их что-то залило. Я крутанул руль, но ничего не произошло - толкающая штанга отсутствовала.