* * *
Быстро летели дни.
Анджело выдал тайники, явки, пароли, выдал всех, кого знал, а кого не знал – описал достаточно подробно. Лучо организовал засаду на контрабандистов. Во время перестрелки погибли двое боевиков и четверо мафиози. Десять пластиковых мешков героина были вырваны из жадных лап "синдиката" и перепроданы конкурирующей фирме. На этой операции "миротворцы" заработали чистыми сто тысяч долларов, после чего им, правда, пришлось срочно убираться из Италии и прятаться на севере Европы. В скором времени ими был приобретен подержанный бронетранспортер, в одном местечке нашлась партия стрелкового оружия, из другого было доставлено подходящее обмундирование. Были восстановлены старые связи, началась активная вербовка новых боевиков.
Кто же были те, что гордо именовали себя "миротворцами"? История донесла до нас имена некоторых из них.
"Миротворцы" отмежевались от "красных бригад" в конце 70-х годов, когда те уж слишком скомпрометировали себя актами массового террора, граничившего с вандализмом. По мнению "миротворцев", идеи всемирной анархии должны были привлекать людей, а взрывы бомб их только отпугивали. По тем же соображениям "миротворцы" не любили принимать на себя ответственность за те или иные преступления. Свои дела они обставляли без излишней рекламы, тщательно придерживаясь строго распланированного на годы вперед расписания убийств политических лидеров и диверсий на транспорте. Идейным вождем и вдохновителем всей деятельности террористов был уже знакомый нам Луиджи Кавальери (З6 лет, клички: Лучо, Кавалер, Гордый, Беркут; Фан, Маскино и др.). Свою политическую деятельность он начинал в шестидесятых годах в Париже, учась в университете, был сподвижником Кон-Бендита, участвовал в студенческих беспорядках. Шестнадцать раз привлекался к суду по обвинению в торговле наркотиками. Торговлей он занимался, во-первых, из идеологических соображений (это расшатывало моральные устои буржуазного общества), а во-вторых, из экономических (на проведение террористических актов требовались немалые деньги). В последние годы сам в диверсиях не участвовал, разрабатывал программу и политическую платформу новой партии. Некоторое время партия находилась в подполье. Теперь настала пора действовать.
Правая рука его, Юргенс (он же Карлснифф Юхансон, 42 года, клички: Стен, Заморыш, Цыпка, Бенни и др.) был не менее опытным и закаленным бойцом против правительств и властей предержащих, специалистом но захвату и взрывам гражданских самолетов. Он занимался вербовкой новых членов партии, осуществлял связь с международными террористическими организациями, был казначеем партии. Если Лучо можно было назвать мозгом и сердцем организации, то Юргенс был ее чуткими и твердыми, хоть и не совсем чистыми руками.
Они оба поверили в операцию, предложенную Харлемом (он же Джон Хименес, американец ямайского происхождения, 21 год, привлекался к суду за спекуляцию оружием. При побеге из армейской тюрьмы задушил охранника. Некоторое время промышлял в Гамбургском порту, переодевшись в наряд проститутки. Заманивал клиентов в глухие уголки и там убивал и грабил. Таким образом он однажды познакомился с Маленьким Бернандино, который свернул ему челюсть, вышиб четыре зуба, а после накормил, обогрел и привлек к "миротворцам". В скором времени Харлем горячо порекомендовал Лучо некую Норму Уайлдер, которая уверенно прошла все проверки и показала себя как стойкий борец против государственности).
О Маленьком Бернандино мы можем сказать, что он, возможно, был американцем (без гражданства) азиатского происхождения. Своих имен он никогда не запоминал, документы менял чаще, чем носки, клички к нему не прилипали. Иногда, подвыпив, заявлял, что был любимым учеником Фунакоши Накаямы. В хорошем настроении ломал ладонью черепицу, в плохом – черепа.
Все прочие – Рикки, Перно, Леконт – были из той же породы людей без чести, совести, милосердия, жалости. Таковы были те, кто желал навязать миру свой образ мышления, философию, мораль. Страшно даже подумать, в чьих руках порой оказываются судьбы цивилизации…
* * *
Тихо-тихо ползет муха по оконному стеклу. Большая, черная, с зеленоватым отливом, она неторопливо двигается вверх, стукается о раму, с недовольным жужжанием шлепается на подоконник и вновь начинает свой поход.
"Какая противная…" – вяло думает Лала.
Муха падает на подоконник и замирает.
"Ты ее убил?"
"Да".
"Зачем? Что она тебе сделала?"
"Но ведь ты сама сказала, что она противная".
"Мало ли что я сказала. Значит, надо убивать? Пусть она оживет!"
"Но ведь она вредная", – убеждает ее незримый друг.
"Раз она есть, значит, должна быть, – настаивает Лала. – Ничто не родится даром. Оживи ее!"
"Боюсь, что у меня не получится", – смущенно признается он.
"Эх ты, – смеется она. – Вот, посмотри, как надо!"
Как будто невидимые струны натягиваются между ней и затухающими биоэлектрическими колебаниями крошечного трупика. Пробуждается из спички микроскопический мозг и начинает подавать команды внутренним органам. Вздрогнули мохнатые лапки, заработали крылья. Неистово жужжа, муха начинает вертеться на месте, падает с подоконника, в полете находит равновесие и принимается носиться по палате, как ошалелая.
"Выпусти ее, пожалуйста".
Крючок соскакивает с ушка. Форточка распахивается. Со скрипом открывается дверь. Сильный сквозняк выносит муху на улицу.
"Как здорово это у тебя получается!" – восхищается Лала.
"Что получается?"
"Оживлять".
"Но ведь и ты умеешь оживлять".
"Мне проще – у меня живые".
"А мне еще проще – у меня всего лишь вещи".
Она, эта прелестная девушка на больничной койке – его самая томительная, самая щемящая, самая страшная тайна. Он уже почти месяц с ней, заботливо опекает ее, приносит чай, сахар, фрукты. Она для него загадка, которую он тщательно скрывает от своих галактических хозяев.
"Неужели она тоже попалась в лапы уирков и ларгов? – размышляет резидент вечерами, валяясь на своем скрипучем диванчике. – Но почему они тогда мне об этом не сказали? А может быть…" – в голову ему приходит совершенно фантастическая мысль: бывший резидент вступает в брак с простой земной женщиной, и от этого союза… "Ну, это уж полная ахинея, – вздыхает он, еще раз проверив собственную схему. – Вот здесь генератор полей, тут система питания, здесь – транстипизатор, и все это с органами размножения никак не связано".
В то же мгновение в нем зарождается новая, ужасная мысль. Что если, кроме тех, кто гордо именует себя Ассоциацией, Землю посещали и иные существа? Ведь Галактика не бесконечна. За ней имеются иные галактики, которых Ассоциация опасается. Эти неведомые гости вполне могли завербовать девушку и наделить даром перевоплощения, гораздо более сказочным, чем у него. Больше того, они могли ей этого даже не сообщить, а просто пользоваться ее обличьем для исполнения своих замыслов. Каковыми должны быть в таком случае действия резидента? Поделиться открытием с Уирком? Доверить судьбу девушки холодным, бездушным машинам?
Вновь и вновь приходит резидент в клинику. Лале он является то в образе бумажного цветка, ненароком влетевшего в окно. То в обличье забавного кукольного гномика забирается к ней на подушку. Она так любит с ним играть. Совсем как ребенок. Наверное, она и есть большой и глупый ребенок, ставший игрушкой в руках проходимцев.
Осторожно, окольными путями пытается он выведать у нее подробности о ее чудесном даре. Лала лишь смеется. Нет у нее никакого дара. Просто она фантазерка. И соня.
Всю жизнь ей снились очень странные сны. Сны, в которых не было сюжета, но цветные и яркие, насыщенные, как сама жизнь. И то, что в них происходило, было ей самой непонятно и не поддавалось разумному объяснению. Самое странное, она была главным действующим лицом этих снов и действовала в них так же активно, как и в жизни.
Порой она чувствовала себя существом округлой формы, состоящим из нескольких слоев различных жидкостей, окруженных оболочкой. У него не было глаз, ушей, носа, все происходящее это существо осознавало, прогоняя сквозь рот и выуживая из среды питательные вещества. И испытывала несказанную радость, когда в облике клетки чувствовала, как в ней зарождается новое ядро, набухает, стремится вырваться наружу, проходит период созревания – и она наконец делится на два таких же прекрасных и совершенных создания, которые также начинают питаться, расти и делиться, множа ряды себе подобных.
Видела она себя и воробьихой, отчаянно защищающей драгоценные яйца от хищного кота. Ужасом и болею полнилась ее душа при виде желтка, стекающего с кошачьих усов.
Но порою и мартовской кошкой дико визжала она, предвкушая радость встречи с одноглазым соседским Барсиком.
В образе серны бросалась она в волчью пасть, спасая детенышей, и волчицей, подыхая от голода, отрыгивала своим волчатам куски дымящегося мяса.
И была она царицей крошечного, сурового народца муравьев, плодовитой и благодушной, с безграничной щедростью производящей тысячи тысяч чад, мужей и слуг своих.
Порою сердце ее тревожно сжималось при виде гибели многих миллионов живых существ от людской алчности и небрежности. Будто не их, а ее травили радиацией, кислотными дождями, душили нефтяными отбросами и газом, расстреливали, сжигали, но на место погибших приходили другие, отравленные – мутировали, подстраивались под изменяющиеся условия внешней среды – и выживали, несмотря ни на что.
Природы снов своих Лала не понимала. Окружающие, с которыми она пыталась поделиться, поднимали ее на смех. Истолкованию ее таинственные грезы не поддавались – она принимала их покорно, как часть своего существа, называя их попросту "бзиком".
"Ну как ты не понимаешь, – веселилась она, – бзик – и все! Вот некоторые от музыки с ума сходят, другим – только фарфор подавай, третьи – чего-то сочиняют, а у меня – сны. Я днем здесь, с вами, а ночью там!"
Бабаев этого не понимал. Он пытался разобраться в природе способностей переселяться в любое живое существо, не теряя индивидуальности. Больше всего его потряс случай с мухой.
"Да не было никакого воскрешения, не бы-ло! – твердила ему Лала. – Не добил ты ее. И хорошо сделал. Живая она была. Мне ее прямо жалко стало. Лежит она такая большая, скрюченная, а у нее детки скоро должны быть. Вот я и представила себе, с каким бы удовольствием она встрепенулась и полетела…"
Но он-то знал, что муха была надежно умерщвлена несколькими слитыми воедино молекулам воздуха. Он знал, какая грозная опасность для транстипизатора таилась в биопотенциале любого живого существа. И превосходно помнил, каких трудов ему стоило излечить Лалу, не растворившись в могучей животной силе ее клеток.
Да, сейчас ему сильно не хватало бедолаги Фляра. Уж он-то смог бы что-нибудь посоветовать в таком случае. Но его первый слуга и наставник давно уже находился в капитальном ремонте. На его останках бригада загогулин-фьйоргов монтировала новый мощный кибер-анализатор. Четыре звездолета (таких же уродливых, как и их хозяева) завозили оборудование, энергетические установки, счетно-решающие блоки, установки защитных силовых полей.
На обратной стороне Луны закладывалось нечто похожее на мощную военную базу. Это не нравилось резиденту. Воспользовавшись авторитетом, который он приобрел после нескольких своих операций, он подал протест против постройки форта в непосредственной близости от Земли, да еще на территории, которая неизбежно должна будет принадлежать землянам.
В ответ он получил выговор от Уирка, нагоняй от Ларга и несколько чувствительных затрещин от загогулин.
Фьйорги, как и прочие бывшие слуги амауретов, были построены на кремнийорганической основе. Роль воды в их организмах играли жидкие кристаллы, атомы углерода замещались кремнием, роль протоплазмы играли возбужденные атомы тантала, что было немаловажным при сверхпространственных перемещениях. Отброшенные Большим Взрывом чуть ли не в центр Галактики, они миллионы лет приходили в себя, совершенно не развивались. Вступление в галактическую Ассоциацию вывело их из спячки. Они принялись усиленно прогрессировать и вскоре предъявили претензии к ряду сопредельных государств. В Совете Ассоциации они настаивали на передаче Солнечной Системы под их контроль. Ввиду того, что из-за этого в свое время чуть не передрались ларги и уирки (их силком заставили сотрудничать), определенная часть Совета была близка к тому, чтобы согласиться на это предложение. Но в последний момент все переиграли. Вопрос о "контроле", как таковой, вообще не стали рассматривать. Но фьйоргов пришлось ввести в состав Комиссии по Эволюции, тем более, что половина базы уже была готова, и они могли потребовать уплаты неустойки.
У резидента появился еще один хозяин. С дурным характером и невыносимым самомнением. В отличие от прежних хозяев, фьйорги отличались редкой бесцеремонностью. Они могли появиться внезапно и просто повиснуть под потолком, тихо наблюдая за происходящим, могли неожиданно вмешаться в какие угодно события, не отдавая никому никакого отчета. Постоянная слежка и недоверие раздражали резидента. Он все чаще и чаще старался избегать собственного дома, работы, предпочитая всему этому бесконечно долгие и сладостные минуты духовного общения с Лалой.
* * *
Рамиз Ахундов знал, что этого парня зовут Антоном, что от роду ему не больше сорока лет и что работает он в ведомстве компетентном во многих вопросах. Больше ему знать не полагалось. Как и нам с вами, дорогой читатель. Но на правах автора я возьму на себя смелость поведать вам, что этот высокий худощавый брюнет с седыми височками в своем ведомстве считался неплохим специалистом по Италии.
Он сидел в кожаном профессорском кресле, покачивая ногой, курил "555", на которые с завистью косился Рамиз, и в очередной раз прослушивал иностранную речь, лившуюся из диктофона. Когда запись окончилась, он включил перемотку и поглядел на Рамиза.
– Что вам о ней известно?
– Из тех, кого называют девицами легкого, легчайшего и наилегчайшего поведения, – пошутил следователь. – Пустышка. Мозгов не больше, чем у кошки. Круг интересов замыкается на золоте и тряпках. В последние полтора года жила с типом, которым мы сейчас занимаемся. Крупный расхититель, взяточник. В общем-то напали мы на его след совершенно случайно…
– Да-да, слышал, – кивнул головой Антон.
– Знаете, многое в этой истории выглядит очень странным. Показания свидетелей довольно путаные. Все эти прыгающие вещи, летающие люстры, сверхбронебойные пули и прочие чудеса в решете в голове как-то не укладываются.
– Где-то я читал, – заметил Антон, – что чудеса находятся в противоречии не с природой, а с нашими представлениями о ней. На моей памяти был случай, когда на воротах одной полуразрушенной часовни вдруг возникло изображение святого. Само по себе! Представляете? Ворота закрасили – оно осталось. Ворота поменяли – опять возникло. Вообще выбросили ворота – оно на стену переместилось. Чудеса, да и только! В городе, понятное дело, взрыв религиозного фанатизма, попы собирают обильную дань, идет активная подготовка к светопреставлению.
– И что же дальше? – заинтересовался Рамиз.
– Дальше? – улыбнулся Антон. – А дальше был миниатюрный лазерный диапроектор, вмонтированный в пуговицу.
– Вот это да! – изумился следователь. – В первый раз о таком слышу.
– А жаль, – с сожалением сказал Антон, – о таких случаях надо бы рассказывать в широкой прессе. Пользы от этого было бы больше, чем от армии лекторов и горы отчетов об атеистической пропаганде.
Их беседу прервал робкий стук в дверь.
– Да-да, войдите, – сказал Рамиз.
В кабинет, сильно сутулясь, вошел профессор Ганбаров, а за ним появилась, даже не вошла, не возникла, а скорее – "возникло" видение женщины удивительной красоты.
Встреча с ней поразила Антона, несмотря на то, что он уже был с ней знаком по снимкам. Но ни одна фотография не могла передать той пронзительной глубины, которой мерцали ее большие темно-синие глаза, той томительной грусти, которая таилась в уголках ее губ, всей прелести и изящества ее легкой походки и стройной фигуры. Даже больничный халат грязно-бежевого цвета нисколько не портил, а напротив, скорее оттенял эту красоту, как старое серебро порой оттачивает игру солнечных бликов в чистейшей воды брильянте.
– Здравствуйте, Лала, – сказал Рамиз и указал на стул. – Садитесь, говорить будем.
– Привет, начальник, – со вздохом сказала Лала, присаживаясь на стул. – А не надоело вам мучиться со мной?
– Лично мне – давно надоело, – признался он. – И будь моя воля, я бы и разговаривать с вами не стал.
– Кто же вас заставляет?
– Работа. Работа у меня такая, Лалочка, – преступников ловить.
– Я никого не убивала и не грабила, – сказала она, глядя за окно, где стояла душная осень, и пыльные ветки акаций едва колыхались в струях легкого теплого ветерка.
– Грабили, грабили, уважаемая. Государство грабили, – настаивал Рамиз. – Вы числились уборщицей цеха машинной обработки, однако на рабочем месте вас никто не видел. Между тем, вам исправно начислялась зарплата…
– Она вся на книжке, можете забрать.
– Заберем, заберем, не волнуйтесь, и побрякушки ваши заберем, – сердито сказал Рамиз. – На вашей квартире нами обнаружены золото и драгоценности на 50 тысяч рублей. Откуда они у вас?
– Выиграла по лотерейному билету, – нагло заявила Лала.
– Ваш брат знал об этих деньгах?
– Не трогайте Намика, ясно? – закричала она. – Он здесь ни при чем. Он меня до этого дня десять лет не видел!
– И сразу же схватился за пистолет?
– А вам-то что?
– То, что он совершил, квалифицируется Уголовным кодексом как попытка предумышленного убийства с применением огнестрельного оружия, статья…
– Какое еще убийство? – воскликнула Лала с деланным недоумением. – Он в воздух стрелял. И вовсе не в меня!
– А попал в вас!
– Не попал! – настаивала она. – Засудить вам его не удастся!
– Но профессор Ганбаров своими руками извлек из вас вот эту пулю, – Ахундов развернул бумажечку и показал комочек свинца.
– Какую пулю? – поразилась Лала. – Откуда?
– Из вашей груди! – загремел следователь.
– Из груди? – нимало не стесняясь, девушка распахнула халатик, внимательно осмотрела свою правую грудь, затем левую, обескураженно пожала плечами и запахнула халат. На теле ее не было видно ни единого шрама, пятнышка или родинки. Оно отливало матовой белизной и чем-то напоминало античные статуи. У Антона перехватило дыхание. Вид у Рамиза был подавленный. Он покосился на Ганбарова и, расстроенный, спросил:
– А вы что скажете? Может, отправить ее на экспертизу?
– Ни одна экспертиза не докажет, что у нее было пулевое ранение.
– Но ведь, у вас во во время операции были ассистенты, свидетели, они могут подтвердить, что вы ее резали.
– Сейчас они думают, что это была массовая галлюцинация.
– Что значит галлюцинация! – закричал Рамиз. – Галлюцинация может быть у одного, у двух, но не у трех десятков человек, которые ее видели раненой, истекающей кровью. Где ваши ассистенты, где медсестры? Я допрошу их всех, и мы выясним, была ли она раненой или просто прикидывалась! – он взял профессора под руку и решительно повел из кабинета.
Лала и Антон остались одни.
– Теперь я, кажется, начинаю понимать, как вы сводите с ума мужчин.
– А у мужчин, известно, мозги жидкие, – парировала Лала.