Спокойствие де Штарха передалось Шелли. Ветеран сидел на мраморной скамье и изучал части разобранного излучателя-кадуцея, с которым предстояло идти в бой его протеже.
– В Партии не обойтись без хитрости, – звучал негромкий бас де Штарха, в то же время волосатые пальцы вертели позолоченные детали излучателя. – Обычно ни в одном скафандре не калибруют как следует систему наведения. Если метишь противнику в голову – в шлем – только потратишь впустую "возможность действия". Об этом следует знать, если собираешься кого-нибудь убить. Или наоборот – оставить живым.
Шелли задал де Штарху терзавший его вопрос:
– Что если два человека из разных команд столкнутся на открытой местности… Им ведь не обязательно убивать друг друга? Они ведь не звери… Выстрелить в воздух – и в разные стороны. Что скажешь, Эдвин?
– Первое: в Партии нет людей. В Партии есть игроки-персонажи, и они полностью во власти богов Сопряжения, – пояснил занятый кадуцеем ветеран. – Второе: если ты проявишь… гм… гуманность и не выстрелишь в противника, никто не даст гарантию, что тот поступит в ответ столь же благородно. Скорее наоборот. Я знаю, о чем говорю. И еще: не вздумай обманывать богов и чти устав Партии. Иначе, – де Штарх поднял на Шелли глаза, – рискуешь быть оставленным на второй срок в наказание.
– Такое случалось? – спросил Шелли, бледнея. Его надежды пройти через Партию и остаться верным принципам таяли, как слоистые льды Ганомайда под лучами расширяющегося Солнца.
– Случалось, – качнул бородкой де Штарх. – Мы – не Козо, чтобы дважды пропихиваться через одно и то же иголочное ушко. На втором сроке ломаются почти все. Принимаются палить по своим, бестолково тратят "возможности действий"… в таких стреляют в первую очередь.
– Ты сражаешься против меня? – спросил Шелли у молодого Баттиста. Тот сидел на соседней скамье и вертел в ладонях фужер с белым вином. Анжело виновато улыбнулся и отсалютовал бокалом. Он был навеселе.
Шелли посмотрел на красивое до приторности лицо Баттиста, оценил заботливо выращенные мускулы, – их выгодно подчеркивал обтягивающий фигуру наряд, – затем вновь повернулся к де Штарху.
Ветеран собрал кадуцей. Подбросил излучатель на ладони, заставил провернуться вокруг запястья, точным движением загнал оружие в кобуру, а затем – молниеносно выхватил.
– Если твой друг окажется на линии огня, я буду целиться в шлем, – пообещал Шелли де Штарху.
Ветеран почесал наконечником кадуцея подбородок.
– Я никогда не сомневался в том, что Шелли – самый великодушный прайд в Сопряжении, – сказал он.
* * *
На внутреннюю поверхность шлема вывели тактические данные.
Наконец-то!
Два десятка закованных в скафандры игроков молча озирались, привыкая к "новому зрению". Пейзаж исчез, скрытый под координатной сеткой. Грибовидные здания превратились в безликие цилиндры, проспект – в плоскость, ограниченную двумя прямыми. Лишние детали растворились, словно кто-то прошелся по строениям, дорогам и обочинам невидимым ластиком. Одновременно с деталями пропали оттенки. Вся бесполезная информация канула. Теперь – ничего лишнего, только ячейки координатной сети и полупрозрачная рамка электронного прицела.
Они собрались на центральной площади Горгоны вокруг креста, начерченного на старом бетоне красной краской. Они были готовы внимать воле богов Сопряжения.
Шелли попытался поднять ствол винтовки, но понял, что не может шелохнуться. Его скафандр заблокировали дистанционно: замкнули суставы, превратили в нелепую, блистающую латунью статую.
– Джакобо Пуанкаре, – раздался в жестких наушниках хорошо знакомый голос председателя Пермидиона. – Первый: триста – двести, вперед!
– Первый – вперед! – повторил арбитр Партии (он наблюдал за действом из Дарующего Пламя). В тот же миг Шелли понял, что ему вернули свободу. Значит, Первый – это он. Какая честь для сына трайтонского прайда!
Итак, Первому приказали переместиться в сектор с заданными координатами. Партия началась!
"А Пуанкаре, оказывается, не блещет фантазией. "Триста и двести" – чересчур бесхитростно для председателя".
Шелли определился с направлением и пошел вниз по проспекту. Боковым зрением он увидел, что круг людей-фишек покинул следующий игрок. После секундной заминки благородный двинулся перпендикулярно маршруту Шелли.
Так они и будут курсировать по мертвому городу, подчиняясь командам, надиктованным трайтонскими божками вслепую, наугад. Свой ход озвучил Пуанкаре, за ним придет очередь Юлиуса Шелли, затем – Огра Мейды и так далее, и так далее. Боги бездумно называют цифры, а их лишенные воли подопечные передвигаются по городу и стреляют друг в друга, если им доведется пересечься.
Все решает случай.
Или Золотая Удача, как кому больше нравится.
Боги не видят, чем чревата их невинная математика. Богов и смертных разделяет пространство и время. Почтенные иерархи занимаются повседневными делами: кто-то размышляет о судьбе Сопряжения, кто-то читает книгу, кто-то плещется в бассейне. Следить за происходящим в Горгоне одновременно с участниками Партии могут лишь обитатели окрестностей Сэтана. Для остального Сопряжения эта битва развернется несколько часов спустя – после того, как радиоволны преодолеют пропасть расстояния между Титаном и центром мира людей.
Загрохотали выстрелы. Заметалось эхо под наполненным азотом куполом.
Что ж, – первая кровь. Кто-то на кого-то набрел…
Где же это пересечение? Где "триста – двести"?
Щелк!
Суставы верхнего плечевого пояса заблокировались. Шелли словно наткнулся на невидимую преграду. Заметался внутри панциря, пытаясь сохранить равновесие.
Щелк!
И нижняя часть экзоскелета сама выбрала устойчивое положение, а затем отключилась.
Он достиг заказанных Пуанкаре координат. Поле "триста – двести" – у него под ногами.
Шелли стоял посреди пустой улицы. Желтая грязь пузырилась у его щиколоток. В пяти-шести шагах впереди возвышалась округлая стена. Со стены скалились темные пасти дыр с обугленными краями.
Ему стало жутко.
…он услышал за спиной шаги…
Незнающие усталости метановые тучи текли по ту сторону купола, гася свет и снова расступаясь перед лучами Солнца. Улицы Горгоны погружались в сумрак, практически – во тьму, затем выплывали наружу, наливаясь скупой желтизной в лишенном оттенков мире. На разбитых обочинах чернела земля. Старая земля, привезенная строителями города. Из черноты выглядывали металлические обломки, медные жилы разорванных кабелей, что-то бесформенное, завернутое в фольгу, покореженные куски скафандров.
Город – свалка. Город – руина. Город – арена.
Шаги совсем рядом.
Он затаил дыхание.
Справа показался цельнометаллический молот. Вслед за молотом в поле зрения проникло мощное плечо, украшенное хромированным эполетом.
Бесфамильный Константин обогнул Шелли, прыгнул на стену и, зацепившись за край самого широкого отверстия, втянул себя внутрь здания.
Шелли перевел дух.
– Джакобо Пуанкаре. Первый: сто девятнадцать – двести пятьдесят.
– Первый – вперед!
И он не смог заставить себя пошевелиться. Стоял, покачивался. Тупо смотрел на задрапированный густой тенью поворот улицы.
– Первый! Вперед! – раздельно произнес арбитр.
Куда – вперед?
Грудью на позолоченные наконечники кадуцеев? Лбом на зазубренные клевцы и булавы? На плюющиеся огнем и свинцом винтовки?
Уж лучше никуда не ходить. Присесть на обочину – на торчащую из грязи грудную пластину скафандра. За спиной верный (кажется – верный) Константин с молотом, перед глазами – дорога, никто не подберется к нему незамеченным.
– Первый! Неподчинение?
В голосе арбитра – угроза. Привыкли пользоваться кратковременной властью над трайтонскими благородными – над будущими богами!
Шелли вспомнил, что скафандры "партийцев" не только блокируются дистанционно. Одно прикосновение к сенсорной панели на пульте в арбитражной, – и воздух устремится наружу через предательские клапаны теплообмена. А азотом с метановой примесью не надышишься. Это тебе даже не благородная смерть внутри капсулы, запущенной в Большое Темное Пятно Нептунии. Это – лопнувшие глаза и выгоревшие легкие.
Молодой Шелли покорился. Поплелся мимо разрушенных коммуникаций, мимо обочин, усеянных частями скафандров, и грибовидных зданий, превращенных в руины.
Выстрела он не услышал…
Справа сверкнула вспышка, и покосившаяся секция воздушного трубопровода со скрежетом опустилась на землю.
– Контакт! – объявил арбитр. – Первый – четыре "возможности действий"!
Значит тот, кто бил в него из излучателя, "ходы" истратил. Невидимый противник стоит сейчас истуканом, а Шелли имеет полное право развернуться и прикончить его.
Любопытно, кто в него стрелял? Сколько было тех, кто вошел в Партию с кадуцеями? Не много… Анжело Баттиста?
Повернуться и прикончить. Повернуться – первая "возможность действия", приготовить оружие к стрельбе – вторая, третья – прицелиться, четвертая – спустить курок. Должно хватить…
А если промахнется?.. Ход перейдет к противнику. Пожелает ли кадуцей дать маху еще раз?
Если же свернуть с дороги на тропку, которая уводит за ближайшее строение… Получится ли уйти с линии огня тогда?
Шелли проложил маршрут, посчитал засветившиеся на щитке шлема точки. Арбитр не торопил его. "Игрок действует обдуманно", – этими словами начинается устав Партии.
Прыжок на первую светящуюся точку, потом – на следующую… к закопченной стене уже можно прикоснуться рукой, облаченной в громоздкую перчатку. Третий прыжок…
В просвете между зданиями – чей-то силуэт. Еще один истукан в скафандре! И у этого в руках блистает золотой кадуцей! "Алексис Козо III" – подсказывает определитель цели. Молодой воин угодил на пресловутое "битое поле", теперь его жизнь – в дрожащих руках Шелли.
– Контакт! – объявляет арбитр в очередной раз. – Ход за Первым. Первый – четыре "возможности действий".
"Рогатый" оказался между двух огней. Впереди – кадуцей, позади – еще один кадуцей… Если Шелли смалодушничает, – а он, без сомнения, смалодушничает, – его лишит жизни боец-мститель из обезглавленного прайда Козо. Добро победит, и миллионы созерцателей на лунах Сэтана, Урании, Нептунии, на Плутонии и на Хавроне поднимут кубки во имя торжества справедливости.
"Девять из десяти пуль полетят на стук твоего сердца"…
Шелли вскидывает винтовку. "Если метишь противнику в голову – в шлем – только потратишь впустую "возможность действия", – раздается в голове умиротворяющий бас де Штарха. – Об этом следует знать, если собираешься кого-нибудь убить. Или наоборот – оставить живым".
"Пусть этот Козо поживет еще, и после Партии мы станем пить холодную воду из одной фляги".
У меня нет к тебе ненависти…
Шелли захватывает неприятельский шлем рамкой прицела. На "Сфинксе" он усердно тренировался, поэтому на наведение уходит всего одна "возможность".
"Стреляю и отпрыгиваю за стену. Сливаюсь с ней. Чтобы достать меня, Козо понадобятся "возможности действия", а у вооруженных кадуцеями их не так много. Если он в здравом уме, то не сунется за "рогатым". И тогда, быть может, воля богов уведет его в другой район Горгоны".
Он жмет на спусковой крючок, винтовка вздрагивает, безликий шлем Лекса Козо раскалывается пополам.
"Партия!" – поет хор. В наушниках – бравурная фонограмма, но "рогатый" ее не слышит.
Шелли, как и собирался, отпрыгивает к зданию… До него доходит, что произошло…
…Ранец жизнеобеспечения с лязгом врезался в стену. Шелли ударился затылком о заднюю часть шлема и зашипел от боли. Внутрь скафандра словно налили быстротвердеющий цемент. Лишенный возможности отвернуться, Шелли молча наблюдал, как подергивает ступнями труп Козо. Из дула винтовки, лишившей жизни воина, струился сизый дымок.
Насмешница-судьба! Он сделал все, чтобы промахнуться, но глупая пуля сама отыскала цель.
– Де Штарх, ты не прав! Прицел настроен лучше некуда!
Вновь загромыхали выстрелы. Неподалеку завязался короткий, яростный бой. Сквозь броню скафандра Шелли почувствовал, как вздрогнула стена. На шлем посыпалась бетонная крошка. Броуновское движение игроков привело к новому кровопролитию.
Загремело и заскрежетало. И тоже рядом: шум донесся с той улицы, где на Шелли едва не обрушился трубопровод. Дергаясь и извиваясь внутри неподвижного скафандра, Шелли смог развернуться и увидеть, наконец, что происходит за его нехитрым укрытием.
…Непрерывный бег метановых туч и плавающий свет. Над головой – гроза, за руинами, обступившими черный язык дороги, – вспышки выстрелов и взлетающие к фасеткам купола столбы серой пыли…
…С монотонностью и грубой мощью атомного бура рука заставляла молот взлетать и падать. Взлетать и падать – снова и снова. Бесфамильный Константин уродовал распластанный скафандр неизвестного игрока, нависая над ним рычащей металлической горой. Шелли навел рамку прицела на искореженное тело (несчастный не выпускал из рук бесполезный излучатель) и включил режим определения цели. На щитке высветилось: "Анжело Баттиста".
Вот кто стрелял в меня и промахнулся!..
Нарочно или просто закапризничала Золотая Удача.
Молот крушил шлем, нагрудник, колени и плечи поверженного благородного. Сколько же у Константина было "возможностей действия"?
"Почему он не остановится? Наверняка Баттиста давно мертв!"
– Константин! – окликнул свирепого союзника Шелли.
Бесфамильный замер. Словно автомат, выполнивший программу, скупым и точным движением забросил молот на плечо; заерзал ногами по дорожному полотну, выбирая устойчивое положение. Настала очередь Константина стать истуканом.
Голос арбитра, неожиданно заскрежетавший в наушниках, заставил Шелли вздрогнуть.
– Контакт прерван. Противники убиты. Первый, внимай богам!
Вновь запустили Пуанкаре.
– Первый – тридцать шесть – двести… – председатель, казалось, призадумался, – …четырнадцать. Двести четырнадцать, – повторил он.
Скафандр Шелли "ожил".
– Первый, вперед! – раздался короткий окрик.
Шелли был настолько ошеломлен случившимся, что не стал, как в прошлый раз, испытывать терпение арбитра. С опаской вышел на дорогу – туда, где безмолвствовал грозный Константин.
Бедный Баттиста лежал у ног бесфамильного грудой искореженного железа. Визор Шелли показывал схематичную картину окружающего мира, и молодой благородный был избавлен от необходимости лицезреть анатомические подробности.
Он обошел Константина, ощущая на себе дерзкий взгляд глазных имплантатов. Лицо бесфамильного скрывал черный светофильтр, но Шелли готов был поклясться, что Константин следит за каждым его движением.
Взгляд Константина был жестче рентгеновских лучей.
Шелли ускорил шаг. Затем не удержался и побежал. Бежал до тех пор, пока гигант с молотом на плече не скрылся за плавным поворотом проспекта.
– КОНТАКТ! – завопил арбитр.
Шелли сделал по инерции еще два шага, потом суставы заблокировались. Руки сами собой сложились на груди, хрустнул приклад прижатой локтем винтовки. Человек-фишка принял позу легкой мишени.
Его забросило на "битое поле"!
И сейчас в него целятся. Выстрел грянет справа или слева, пуля ударит в спину или в грудь, – противника не увидеть, противник затаился. И спрятаться ему есть где: за полуразрушенной оградой или в просевшем здании со сгоревшей до стального каркаса крышей-шляпкой. Это он – Шелли – как на ладони.
А может, вообще не станут стрелять. Выскочат, выпрыгнут из засады, сотрясая варварским оружием. Размозжат, разотрут по бетону, – точь-в-точь как Анжело Баттиста.
Шелли ощутил толчок в грудь, затем строение со сгоревшей крышей утонуло в облаке пыли. Гулко полыхнуло оранжевое пламя, вдоль улицы пронеслась, увлекая за собой ворох мелкого мусора, взрывная волна. Хлестнули, едва не сбив парализованный скафандр на землю, обломки стены.
Затем все успокоилось, клубы пыли нехотя улеглись. Стало видно, что здание со сгоревшей крышей просело еще сильнее, и что перед входом дымится почти идеально круглая воронка.
– Контакт прерван, – сообщил арбитр, оставляя Шелли в неведении относительно произошедшего. Мол, взорвалось что-то – и ладно! В Партии и не такое случается. – Внимай воле богов, Первый!
Запустили прежнюю запись:
– Первый – тридцать шесть, двести… четырнадцать.
"Возможно ли сохранить рассудок, даже единожды побывав в Партии? – Шелли облизал спекшиеся губы – в скафандре становилось жарковато. – Нет, мы не лелеем ген Золотой Удачи, мы взращиваем страх перед смертью. Я никогда больше не отправлюсь в полет вне эклиптики. Одиночество межпланетных перелетов мне будут скрашивать духи принявшего мучительную смерть Анжело Баттиста и убитого моей рукой Лекса Козо. Я был трижды прав. Эта ритуальная война – конвейер для массового производства… ущербных".
– Первый, внимай воле богов! Золотая Удача не оставляет тебя! – Голос арбитра стал куда добрее. Интересно, отчего? Неужели симпатии лун Сэтана теперь на стороне Шелли? Кто фаворит этой Партии? Очередной мститель из прайда Козо? Или же подверженный гордыне "рогатый", попирающий своим существованием принципы межпланетного сообщества людей?
– Сейчас-сейчас, – прошептал Шелли, приближаясь к остывающей воронке. В узком забрале рогатого шлема отражались дымные струи. – Тридцать шесть, двести – кхук! – четырнадцать. Я знаю, где это поле. Мне нужно следовать к внешнему кольцу, на окраину Горгоны…
Из здания вышел человек. Длинная винтовка в его руках выглядела еще примитивнее, чем оружие Шелли, но она была без сомнения опасна, к тому же смотрела молодому человеку в лицо.
"Благородный Элия Нор, – подсказала бегущая строка целеопределителя. – Дружественный игрок".
Дружественный игрок. Друг. Какое счастье, что в Партии совершенно случайно можно встретить… друга! Друг выберется из-под развалин, на нем окажется такой же обгоревший скафандр, как на тебе, его зрачки будет распирать знакомый ужас, а палец – нервно теребить спусковой крючок: точно так же, как делаешь теперь ты. Он станет твоим абсолютным отражением, близнецом, и ты возненавидишь его так, как успел возненавидеть себя.
Партия!
Шелли и совершенно не знакомый ему Элия Нор разошлись, не выпуская друг друга из полупрозрачных рамок электронных прицелов. Они больше не нуждались в друзьях. Все, что дышало и двигалось под куполом Горгоны, все, что было вооружено, классифицировалось однозначно – "Враг"! Переизбыток адреналина не позволял мыслить здраво. Вообще, Шелли поймал себя на том, что он перестал контролировать и объективно оценивать ситуацию. Словно его мозг кто-то заблокировал дистанционно, – точно так же, как блокировались скафандры игроков. Словно он полностью оказался под властью незатейливой программы, компоненты которой (Первый: двести – триста) были надиктованы трайтонскими божками.
– Двести десять, двести одиннадцать, – бормотал Шелли, отсчитывая поля. Через координатную сеть мерцающим Эриданом проходил кратчайший путь к точке, указанной Пуанкаре. – Двести двенадцать, двести тринадцать…
Двести четырнадцать – это в тоннеле, ведущем в подземную часть Горгоны. Недалеко от входа, под ненадежным, расшатанным сводом, но уже в темноте. Туда, именно туда приказывала следовать зеленая стрелка автонавигатора.