Он остановился, предчувствуя недоброе.
Спуск в подземелье? Скорее в доисторическую канализацию… Никогда по собственной воле он бы не сунулся в такую клоаку.
Шелли не приходилось слышать о том, чтобы ритуальные бои велись одновременно на двух уровнях: надземном и подземном. Но с волей богов не поспоришь! Хотя в тоннеле он будет скрыт от взглядов и от пуль.
Шелли шагнул на двести четырнадцатое поле. Под ногами оказались замусоренные ступени. Невидимая лестница уводила вниз и вбок. Боевой визор загудел от напряжения, пытаясь разредить темноту, царящую в тоннеле, но уже через пять-шесть секунд признал поражение. К счастью, спускаться дальше не было необходимости (хотя на координатной сетке существовало и двести пятнадцатое, и даже двести шестнадцатое поле), и Шелли поспешил повернуться к выходу. Не успел он вскинуть винтовку, как скафандр заблокировали.
Напрягая до боли глаза, Шелли всматривался в лежащий перед ним участок улицы. Несколько домиков – относительно нетронутых, между постройками – черное пятно овальной формы. Пятно – то ли старый газон, то ли там что-то горело.
На соседних полях пока все спокойно. Ни врагов, ни друзей в поле зрения, лишь слышатся отзвуки далеких выстрелов и раскаты очень похожего на них грома.
По груди и по спине струился пот. При этом Шелли понял, что он дрожит так, будто болен лихорадкой. Дышать приходилось насыщенным испарениями тела воздухом, за глазами зудело от калейдоскопа непрерывно изменяющихся данных на боевом визоре… но этот дискомфорт Шелли принял со вздохом облегчения. Он понял, что шок понемногу отпускает.
Как-то сразу он почувствовал себя никчемным трусом, безыдейным убийцей, готовым на все ради того, чтобы сохранить себе жизнь. Он перестал быть человеком-фишкой, управляемым программой, он вернул себе способность мыслить. И стал мыслить в привычном ключе.
Но погрузиться в рефлексию ему не позволили.
Шелли неожиданно почувствовал, что скафандр заваливается на спину. Причем заваливается неторопливо и даже аккуратно – будто чьи-то руки поддерживают его за плечи.
Замелькали белые лучи фонарей.
От неожиданности Шелли зажмурил глаза.
– Как это следует понимать? – спросил он своего единственного собеседника – немногословного арбитра. Вместо ответа в наушниках зазвучал треск статики.
Два человека в неприметных скафандрах, озаряя тоннель светом нашлемных фонарей, погрузили неподвижного Шелли на тележку – словно кусок мяса в герметичной упаковке. Натянули поперек его груди увесистую цепь, перехватили литые звенья механическим замком.
"Неприметные" действовали проворно, без намека на суету, не совершая лишних движений. Шелли же не понимал ровным счетом ничего.
Кто эти люди? Они – из обеспечения Партии? Что им нужно?
Перед забралом шлема раскрылись пневматические бокорезы устрашающего вида. Инструмент походил на окаменелые челюсти морского хищника Еуропы, скелет которого был выставлен в палеонтологическом музее на Трайтоне. Зрелище не для слабых духом… Рывок! Шелли вскрикнул, ему показалось, что незнакомцы пытаются вскрыть скафандр.
Это было бы чересчур даже для суровых арбитров Партии!
На ступени с медным звоном упал перекушенный у основания рог. Еще рывок! И второй рог последовал туда же.
Рогов Шелли не жалел, и, тем не менее, дыхание перехватило от гнева и бессилия. То, что с ним совершили, походило на какую-то символическую кастрацию.
А дальше произошло нечто вовсе непонятное: в тоннель вошел Константин. К бесфамильному бросился один из "неприметных", зазвучала неразборчивая речь.
"Неужели я столь серьезно нарушил устав, что меня вывели из кампании, не дожидаясь ее завершения?"
– Константин! – позвал Шелли. Он до липкого пота испугался за жизни этих "неприметных". Кто знает, как далеко способен зайти кровожадный гигант, чтобы вернуть в строй дружественного игрока? Быть может, берсерк готов расколоть на них шлемы, словно… как он говорил? "Что те глиняные черепки"…
Константин подошел к Шелли, погладил рукоять молота, поразмыслил над чем-то. Затем сделал небрежный жест рукой. В ту же секунду на шлем благородного накинули кусок плотной ткани. Тележка затряслась, и Шелли стало ясно, что его спускают по ступеням.
– Константин!!! – изо всех сил закричал он, догадавшись, что все это никак не вписывается в устав Партии.
Ослепленный визор тупо считал минуемые поля: "двести шестнадцать, двести семнадцать, двести восемнадцать"…
…Через четыре минуты они вышли за кольцевую эстакаду Горгоны…
Часть 3
Мир Солнца
1
"Странник" плыл над буро-рыжей поверхностью мертвой планеты. Расплывчатая тень древнего корабля людей ползла по приземистым холмам, по застывшим порогам лавовых рек, по равнинам, взрезанным загадочными прямыми бороздами. Борозды чернели в ночи, они напоминали "Страннику" след, оставленный человеческой рукой. Четыре, только четыре отчетливых линии. Будто к полушарию цвета окислившегося железа прикоснулось антропоморфное божество. Провело пальцами бездумно, не прерывая путешествия вдоль магнитных осей Млечного Пути.
Словно ребенок, снял с горячей руки вязаную варежку и приложил пальцы к свежему снегу.
Боги не живут в космосе. По крайней мере, в тех галактических скоплениях, где побывал вездесущий "Странник", их нет. А вот "дети" – любители "порисовать" на материковых плитах прямые линии или более сложные фигуры, встречались. "Буро-рыжая" – всего лишь очередная планета, хранящая тайну чужаков. Миры, подобные ей, разбросаны по Вселенной во множестве, и для того, чтобы отыскать их все, кораблю-призраку не хватило бы вечности. Пыльные, лишенные атмосфер музеи под холодными звездами, где вместо экспонатов выставлены напоказ следы "разумной" деятельности тех, кто когда-то хозяйничал в космосе. Когда-то в далеком-далеком прошлом.
Долго тянутся борозды, словно географические параллели они соединяют восток и запад. "Страннику" безразлично, с какой целью давно вымершие чужаки терзали базальт на безымянной планете. И совсем неинтересно, куда, в конце концов, исчезли все интеллектуальные, высококультурные, колонизирующие и доминирующие…
Их поглотило небытие. Небытие, которое в эти минуты присматривается к расе прямоходящих млекопитающих – обитателей системы красного гиганта.
Они мнили себя благородными и всезнающими. Они провозгласили себя богами своего маленького мира. Они вымрут, не оставив о себе и следа.
Пресловутый красный гигант скрывался в толще галактического диска. Сияние умирающего Солнца сливалось со светом миллиардов звезд, образующих ткань Галактики. С границы гало Млечный Путь выглядел жемчужным облаком, излучающим ровное свечение. Золотистое утолщение в центре облака – это Ядро. А горячий газ, окутывающий Ядро, – плодородная почва, в которой зреют зерна молодых звезд.
До сих пор ни одно млекопитающее, рожденное в лоне Млечного Пути, не видело свою галактику под таким ракурсом. Не имеет значения, провозгласило ли оно себя сверхсуществом или еще нет. До сих пор ни одно млекопитающее, и более того – ни одно кислорододышащее создание не выбиралось в гало – обширную область вне галактического диска, заселенную старыми маломассивными звездами.
Звезды гало были ровесницами Млечного Пути. Фаза активной жизни для них осталась в далеком прошлом, и, тем не менее, они еще теплились. Ведь далеко не каждое солнце умирает с помпой, с плазменной потехой, под вопль рентгенов, озаряя галактики погребальным костром. Чаще всего оно превращается под гнетом собственного тяготения в тусклый газовый кристалл размером с малую планету, и этот кристалл продолжает светить так долго, что может показаться, будто он вечен.
Звезды, которые серебрили изъеденные метеоритной эрозией борта "Странника", давно устали состязаться с вечностью. Буро-рыжая планета с меченым полушарием была "привязана" к одной из них.
Вялые фотоны белого карлика несли информацию. Скупую, рваную, перенасыщенную эмоциями, которые плазменное сознание "Странника" понимало с большим трудом.
Уловив необъяснимым образом приближение "Странника", в спрессованной глубине вырожденной звезды пробудился древний разум. Куда более древний, чем сам корабль-призрак, чем те "древние" обитатели системы Солнца, которые отправили научно-экспериментальное судно "Баунти" в вечный полет.
Пробудившийся негодовал.
Гравитационный всплеск, случившийся над поверхностью "Буро-рыжей", толкнул "Странника" на скалы. "Странник" втянул себя в гиперпространство и тут же вышел в нормальный космос, но уже над обратной стороной меченой планеты.
Обитатель белого карлика никогда не отличался радушием. Теперь, когда силы иссякли, разум ослабел, а сам он превратился в пленника звезды, чья энергия сжатия поддерживала его жизнь, пробудившийся вел себя подобно слепой стихии.
Десять миллиардов лет назад это существо сбросило оковы материи и эволюционировало до состояния "чистого разума". Ныне оно нуждалось в оболочке куда более громоздкой, чем тело из плоти и крови.
Десять миллиардов лет существо сеяло разум там, где он был способен приняться. Оно заботливо взращивало побеги, а если в этом возникала необходимость, то пропалывало сорняки. Когда же выпестованные цивилизации подросли и окрепли, оно приступило к стрижке и обрезанию. Существо самозабвенно трудилось над созданием галактического сада, в котором каждая деталь радовала бы его всевидящий взор.
Так было в течение десяти миллиардов лет.
Одинокая вырожденная звезда и единственная планета – вот и все, что осталось в итоге от галактической империи.
А сотворенный когда-то сад успел разрастись и одичать.
"Странник" погрузился в гиперпространство. Капитан убедился в истинности своих предположений.
2
Красное, оранжевое, желтое… Снова красное. Все оттенки красного: алый, пурпурный, пунцовый, карминный, рдяной…
Прямо по курсу курьерского корабля пылал мир Солнца. Миллиарды миллиардов кубометров космоса, заполненного свирепой плазмой. Исчезли звезды; пространство поделилось пополам. За кормовыми дюзами "курьера" стелилась первозданная тьма, впереди сияло красным. Красным и всеми его оттенками.
Звезда умирала. Казалось, каждое мгновение оставшейся жизни она использует, чтобы вылить ярость, накопившуюся в недрах за долгие миллионы лет безмятежного существования.
Ай-Оу и раньше видел Солнце вблизи, но никогда – таким разгневанным. Расположение темно-коричневых пятен делало его похожим на человеческий череп; глубоко в хромосфере блистали вспышки ядерных взрывов, плазменные языки отрывались от внешнего газового слоя и уносились в космос…
Оранжевое, желтое и опять красное, – это раздавшийся вширь пузырь Юпитерекса. Самая бурная, самая неукротимая, самая яростная планета системы Солнца полыхала огнями нескончаемых электрических бурь. Магистральный луч тянул курьерский корабль в глубь его владений. Диюдарх блаженствовал, не позволяя Ай-Оу отвести воспаленных глаз от смотровой розетки.
Светло-розовое…
Светящийся поток корональных газов льнул к планете. С нежностью удава он захлестывал Юпитерекс вдоль экватора аккреционным поясом.
Ярко-красное…
Кольцо Юпитерекса – реликт времен образования планет. В прошлом – каменистое и темное, теперь оно пламенело, словно нить накала внутри вакуумной лампы. Трасса вещества, поглощаемого Королевской Планетой, проходила точно через его плоскость.
Бордово-черное…
Горошины лун тонули в разреженном солнечном веществе. Луны таяли, будто воск, и трудно было найти среди них хоть одну, которая сохранила бы изначальную форму сферы.
Курьерский корабль погрузился в жаркое марево, окутывающее окрестности Юпитерекса. В ту же секунду взвыли остатки аварийных систем, регистрируя атаку заряженными частицами. Ай-Оу повезло – "курьер" был оборудован усиленной защитой для работы в околосолнечном пространстве. Другой корабль давно бы превратился в свободно дрейфующий кусок шлака, но этот добросовестный трудяга уверенно держал курс на старую столицу Сопряжения – на покинутый всеми Ганомайд.
Самая большая луна Сопряжения праздновала второе рождение. По темной коре, образовавшейся на заре времен из твердых силикатных пород и водяного льда, текли лавовые реки. Утопленные в дыму вулканы выдавали местоположение стыков тектонических плит. Иногда магма выплескивалась с такой силой, что преодолевала слабое тяготение Ганомайда и уносилась в космос.
Курьерский корабль снижался над полусферой последнего пригодного для жизни города в окрестностях Юпитерекса. Реанимированные волей Ай-Оу посадочные двигатели осветили долину, населенную мрачными тенями.
Поверхность Ганомайда ежеминутно сотрясали подземные толчки. Из разверзающихся трещин вырывались газовые струи, вместе с газом в рдяное небо летели куски породы разных форм и размеров. Обломки проносились мимо корабля или вязли в полярном сиянии защитного экрана. Над долиной висел колоссальный пузырь пылающего Юпитерекса. Казалось, будто планету охватил пожар, подобного которому Вселенная не знала.
В ответ на запрос Ай-Оу город раздвинул смежные сегменты защитного купола, обнажив посадочную палубу. Под лучами близкого Солнца радужные фасетки не имели смысла. На Ганомайде купола были покрыты выгнутыми пластинами из композитного сплава. Сегменты, похожие на жесткие крылья насекомого, исходили паром, истончаясь от жара внешней среды.
Ай-Оу уронил корабль на платформу, ничуть не беспокоясь о целостности корпуса или внутренних конструкций города.
Диюдарх выбрался наружу. Он был рад оказаться на просторе после долгой дороги взаперти. Пробежаться, закрыв ненужные больше глаза, по теплому металлу: нога-нога-рука, нога-нога-рука…
Город встретил его тишиной и запустением. Лишь отрывисто щелкал, остывая, корпус "курьера", и с вкрадчивым шипением вырывались сквозь решетчатый пол белые клубы газового охладителя. Ай-Оу сразу вспомнил покинутые города прайда Тэг на Тифэнии. Сидящий внутри него диюдарх удивился: неужели во владениях людей теперь не найдешь ни души?
Голографическая надпись над внутренним шлюзом посадочной палубы гласила: "Рады приветствовать в Голгофе!"
3
– Вы знаете, кто я?! Вы можете себе представить, кого похитили?! Я – Айвен Шелли!
И тотчас же прикусил язык, получив крепкую затрещину. Поднял полные удивления и обиды глаза, чувствуя, как левая скула медленно наливается болью. Очень обидной болью, даже не болью, а, скорее, унизительной пульсацией. Константин ухмыльнулся и отступил, потирая хрустящие пальцы.
…Ему помогли выбраться из скафандра. Его, не говоря ни слова, не объясняя причин и следствий, повалили на пыльную палубу и избили. Затем, одуревшего от нереальности происходящего, задыхающегося от негодования, заперли в пустой бытовке. Неизвестно, сколько времени он провел без воды и еды, сначала блуждая по периметру темницы, а позднее – скрючившись в полузабытьи. В конце концов, его, обессиленного и жалкого, выволокли наружу, предварительно связав руки обрезком жесткого кабеля. Привели в медицинский блок и усадили на табурет. Явно не для того, чтобы лечить ушибы, хотя инструменты, включая полный хирургический набор, лежали наготове.
– Я – Айвен Шелли! – прошелестели распухшие губы. – Вы можете себе представить, какая суматоха начнется, когда выяснится, что из Партии исчез фаворит?.. – Шелли бросил косой взгляд на Константина и поправился: – …два фаворита?
– Ри-и-ри-ри-ри! – погрозили ему пальцем.
Человека, сидящего на клеенчатой кушетке напротив, Шелли видел впервые. Немолодой, низкорослый, костлявый, с усталыми глазами и непропорционально большой головой (мутант, что ли?), он флегматично наблюдал за попытками Шелли сохранить лицо. Константин, бракованный бесфамильный, выглядел напротив – довольным, даже до бахвальства гордым собой. Бесфамильный и безымянный, – неужели для них не было большей утехи, нежели подвергать мучениям молодого благородного?
– Забудь! Никто тебя не ищет! – пробрюзжал большеголовый. Говорил он с акцентом, в котором присутствовало что-то от плутонианского говора и от диалекта обитателей лун Сэтана. – Арбитрам доложили, что в Горгоне взорвался воздушно-метановый карман. Да-да-а-а… – он зевнул, широко открыв беззубый рот. – …случаи не редки в ста-а-а-а-рых купольных городах… на Титане. Посуди сам, о благородный, – большеголовый смахнул рукавом мешковатого комбинезона выступившие слезы, – свод Горгоны дал течь, дегазаторы облажались. Метан собрался в подземной полости, смешался с кислородом и затем вспыхнул от одной искры. Когда бригада спасателей отрапортует: мол, под завалом у входа на подуровень ничьих благородных остатков не обнаружено, мы будем уже далеко. Далеко-далеко – вне досягаемости патрульных сил Сопряжения, – он пытливо заглянул в округлившиеся глаза Шелли и добил: – У самого Солнца!
– Зачем, достойные? – простонал Шелли. – Зачем я вам понадобился?
– Нам нужен не только ты! – резко ответил безымянный. – Мы разыскиваем Ай-Оу Тэга, Брута Бейтмани и Климентину из бесфамильных. Всю вашу, ри-ри-ри, бражку.
– Меня… меня предупреждали, – стараясь справиться с дрожью в голосе, поддержал разговор Шелли. – Вы – выродки. Ха! Вы – дети безымянных прайдов с той стороны Солнца.
Большеголовый поглядел на Константина. Бесфамильный сделал шаг вперед и коротко замахнулся. Шелли зажмурился, отдернул голову, прижал подбородок к плечу. Не открывая глаз, спросил:
– Позволено ли мне узнать имя человека, оказавшего гостеприимство?
– Ха! – Большеголовый почесал под мышкой. – Ха-ха! Безымянным имена не полагаются – мог бы догадаться. Понимаю! Скорее всего, ты испытываешь неловкость: ты оказался на территории, где правила этикета не в чести. Но, поверь, через несколько минут эта проблема будет волновать тебя меньше всего.
Константин, вместо того, чтобы ударить, положил ладонь на щеку Шелли. Двумя пальцами разлепил молодому человеку левое веко. Ладонь бесфамильного была твердокаменной, а пальцы – сухими и горячими. Шелли дернул головой, отстраняясь.
– Чуть позже я заберу эти глаза себе! – зловеще пообещал Константин.
– Дашь маху! – парировал Шелли, чувствуя, что страх постепенно перерастает в отчаяние загнанной в угол крысы. – У бесфамильных иная биофизика. Мои глаза приживутся еще хуже, чем твои дешевые имплантаты.
– Не собираюсь я инсталлировать твою мертвечину! – пожал крутыми плечами Константин. – Просто суну эти глаза в банку со спиртовым раствором. Они станут достойным пополнением моей анатомической коллекции.
Константин, наконец, отпустил Шелли. Отряхнул мозолистые ладони и отошел к дальней стене. Шелли с мольбой поглядел на большеголового.
– Ну чего ты хочешь? Я не верю, что положение мое так безнадежно, как ты описываешь, безымянный. Брут и… Ай-Оу… да и Климентина – не последние люди в Сопряжении. Вряд ли они окажутся тебе по зубам. А я… Сколько времени я буду у тебя в руках – большой вопрос. У прайда Шелли – быстрые корабли.
Большеголовый закашлялся. Сморкнулся в угол из левой ноздри, затем – из правой. Константин в это время вооружился никелированным инжектором.