- Что ж, если для вас это дорого…
Бёртон созвал совещание и изложил требования Оскаса. Казз возражал больше всех.
- Бёртон-нак, я прожил на Земле всю свою жизнь - сорок пять лет - без виски и без наркотиков. Но здесь я попался на этот крючок, и в тот день, когда я не получу ни того ни другого, я готов, по твоему выражению, полезть на стенку. Ты знаешь, что я пытался победить эту привычку несколько раз, но не успевала истечь неделя, как я начинал сожалеть, что не откусил свой язык раньше, чем произнес такое дурацкое обещание. Я делаюсь бешеным как пещерный медведь, занозивший лапу.
- Я этого не забыла, - сказала Бесст.
- Но, если у нас нет альтернативы, нам придется пойти на это, - возразил Бёртон. - Или мы сговоримся, или корабля не будет. Впрочем, у нас есть лишние граали.
Он вернулся к Оскасу и, после того как они выкурили по трубке, приступил к делу.
- Женщина с желтыми волосами и голубыми глазами говорит, что единственная часть ее тела, которая всегда к твоим услугам, это ее нога, которую тебе придется с большим трудом вытаскивать из своей задницы.
Оскас заржал и в восторге хлопнул себя по ляжке. Вытерев наконец слезы, он сказал:
- Плохо. Я люблю женщин с огоньком, но предпочитаю, чтобы огня было не чрезмерно много.
- Случилось так, что некоторое время назад мне достался "дармовой" грааль. Я готов обменять его на место, где смогу построить корабль, и на материалы, которые для него нужны.
Оскас не спросил, каким образом грааль достался Бёртону, хотя, совершенно очевидно, полагал, что тот его где-то спер.
- Ну, если так, - ответил он, широко улыбаясь, - то считай, что мы договорились! - Он вскочил. - Я позабочусь, чтоб все было подготовлено немедленно. А ты уверен, что та блондинка не набивает себе цену?
Вождь отнес грааль в блокгауз Совета и добавил его к двадцати одному "дармовому" граалю, которые уже хранились там. Их собирали в течение многих лет для блага самого вождя и его приближенных.
В этом мире, как и повсюду, выдающиеся люди заботились о том, чтоб получать выдающиеся привилегии.
На строительство одномачтового парусного куттера ушел целый год. Когда он был готов наполовину, Бёртон решил не называть его именем обоих предшественников - "Ладжи-1" и "Хаджи-2". Оба плохо кончили, а Бёртон, хотя и отрицал это, был суеверен. После обсуждения вопроса с командой было решено, что лучше всего подходит имя "Снарк".
Алисе это название понравилось потому, что напоминало ей о дружбе с Льюисом Кэрроллом, и она полностью согласилась с Фрайгейтом, что оно лучше всего подходит к ситуации. Улыбаясь, она процитировала отрывок из "Охоты на Снарка":
Он с собою взял в плаванье карту морей,
На которой земли - ни следа;
И команда, с восторгом склонившись над ней,
Дружным хором воскликнула: "Да!"
Для чего в самом деле полюса, параллели,
Зоны, тропики и зодиаки?
И команда в ответ: "В жизни этого нет,
Это чисто условные знаки!
На обыденных картах - слова, острова,
Все сплелось, перепуталось - жуть!
А на нашей, как в море, одна синева,
Вот так карта - приятно взглянуть!"
Бёртон расхохотался, но в глубине души затаил сомнение - уж не подсмеивается ли Алиса над его капитанскими способностями? В последнее время они все чаще ссорились друг с другом.
- Будем надеяться, что наше плаванье на новом корабле не превратится в еще одну агонию в восьми воплях! - воскликнула Алиса.
- Что ж, - ответил ей Бёртон, оскалив зубы в жесткой ухмылке, - во всяком случае, ваш Балабон разбирается в деле достаточно туго, чтобы не смешивать бушприт с румпелем. А кроме того, - продолжал он, - существует сорок второе правило в Морском кодексе: "Запрещается кому бы то ни было мешать болтовней рулевому".
- Что, - ответила Алиса уже без всякой улыбки, - придумано самим Балабоном, ибо "и рулевой не имеет права болтать ни с кем".
Все почувствовали себя неловко. Они давно уже ощущали напряженность в отношениях Бёртона и Алисы и с опаской ожидали, не последует ли за этим взрыв эмоций со стороны их страшно вспыльчивого капитана.
Монат, желавший сгладить неловкость, засмеялся и воскликнул:
- Я хорошо помню эту поэму. Меня особенно поразил Вопль шестой - "Сон Барабанщика".
Ах да, там судили козу за то, что она осквернила воду в реке, и Снарк, одетый в мантию, парик и прочие регалии, ее защищал.
Снарк (защитник) в конце выступления взмок -
Говорил он четыре часа;
Но никто из собравшихся так и не смог
Догадаться, при чем тут коза.
Монат остановился на секунду, закрыл глаза и воскликнул:
- Вспомнил! Вот оно четверостишие, которое меня особенно поразило:
Но тюремщик, роняя слезу на паркет,
Поуменьшил восторженность их,
Сообщив, что козы уже несколько лет,
К сожалению, нету в живых.
Все громко рассмеялись, а Монат заметил:
- Каким-то образом это четверостишие представляет квинтэссенцию земного правосудия, так сказать, его букву, а не Дух.
- Извини, - сказал Бёртон, - но как за такое короткое пребывание на Земле ты умудрился не только так много прочесть, но еще и запомнить?
- "Охота на Снарка" - поэма. А я верю в то, что понять человеческую натуру можно скорее через поэзию и художественную литературу, нежели через так называемую "литературу факта". Вот почему я взял на себя труд запомнить эту поэму наизусть.
Кстати, мне ее дал один друг-землянин. Он сказал, что она - одно из величайших творений метафизики, которыми может похвалиться человечество. Он спросил, есть ли у арктурианцев что-либо достойное сравнения с ней.
- Наверняка он подшутил над тобой, - вмешалась Алиса.
- Не думаю.
Бёртон покачал головой. Он был страстным читателем, а память имел просто фотографическую. Но он прожил на Земле 69 лет, тогда как арктурианец всего лишь с 2002 по 2008 год. И все же за те годы, которые они провели в совместных плаваниях, Монат проявил объем знаний, который ни один землянин не мог бы приобрести и за столетие.
Разговор кончился, ибо наступило время работать - строить корабль. Бёртон, однако, не забыл того, что он счел подпущенной ему Алисой шпилькой. Он поднял этот вопрос сразу же, как только они стали ложиться спать.
Алиса смотрела на него большими темными глазами, глазами, которые казались погруженными в какой-то совсем иной мир. Она уже почти целиком ушла в него, когда Бёртон накинулся на нее с упреками, причем видимая отключенность Алисы от реальности довела гнев Бёртона до белого каления.
- Нет, Дик, поверь, я вовсе не хотела тебя обидеть. Во всяком случае, сознательно.
- Значит, ты делала это подсознательно, не так ли? Это тебя никак не оправдывает! Не наберешься же ты нахальства, чтоб заявить, что не умеешь контролировать эту часть своей души! То, о чем думает твое подсознание, - такая же часть тебя самой, как и твое сознание. Хуже того! Ты можешь отогнать свои осознанные мысли, но все равно будешь верить именно тому, во что верит твое "я", глубоко запрятанное в глубинах души.
Бёртон расхаживал взад и вперед по каюте, его лицо в слабом свете маленького каменного очага казалось лицом демона из преисподней.
- Изабель обожала меня, но она не боялась вступать со мной в самые жаркие споры, когда она считала, что я делаю что-то не то. Но ты… ты прячешь протест в себе до тех пор, пока он не превращает тебя в злобную суку, и все же не находишь в себе мужества выложить эти мысли. И этим только ухудшаешь дело.
Нет ничего плохого в доброй ссоре, пусть с криками, пусть с оскорблениями. Она похожа на грозу - страшную, пока длится, зато, когда она уходит - воздух чист и дышится легко.
Твое несчастье в том, что тебя воспитывали, чтобы сделать настоящей леди. В гневе ты никогда не повысишь голос, ты всегда должна быть спокойной, выдержанной и собранной. Но та потаенная суть, то подсознание, которое ты унаследовала от обезьяньих предков, оно пытается вырваться за решетку своей клетки. И время от времени оно принимается терзать тебя. Но ты не желаешь признаваться в этом.
Алиса вдруг утратила свой сонный взгляд и закричала:
- Лжец! И нечего совать мне под нос своих жен! Мы договорились, что никогда не станем сравнивать друг с другом своих прежних супругов и супруг, а ты это делаешь каждый раз, когда на тебя нападает охота разозлить меня! Это неправда, что во мне мало страсти! И уж кому, как не тебе, знать это… и я говорю не только о постельных делах!
Но я не собираюсь приходить в бешенство из-за каждого неловкого слова или ерундового тривиального эпизода. Когда я бешусь, то, значит, того требует ситуация! Значит, она такова, что из-за нее следует разозлиться! А ты… ты находишься в состоянии постоянного бешенства.
- Это ложь!
- Я никогда не лгу!
- Давай вернемся к началу разговора, - крикнул он. - Что тебе не по душе в моих действиях как капитана и руководителя?
Алиса закусила губу, а потом сказала:
- Во всяком случае не то, как ты ведешь корабль или как обращаешься со своей командой. Это дело очевидное - ты выполняешь свои обязанности превосходно. Нет, меня беспокоит контроль, вернее, его отсутствие над самим собой.
Бёртон сел и сказал:
- Выкладывай! Растолкуй мне, о чем ты говоришь.
Она наклонилась на стуле так, что ее лицо оказалось почти вровень с его лицом.
- Во-первых, ты не можешь заставить себя побыть на одном месте больше недели. Не успеют истечь первые три дня, как тебя уже трясет лихорадка. На седьмой день ты уже мечешься взад и вперед, как тигр в своей клетке; и как лев, кидаешься на прутья.
- Будь добра, оставь свои зоологические аналогии, - сказал он. - А кроме того, как тебе известно, на этом месте я нахожусь уже почти год.
- Да, пока ты строил корабль. Пока ты был занят проектом, который даст тебе возможность путешествовать быстрее, чем можно идти пешком. Но и в этом случае ты все время совершал короткие походы. А нас бросал тут строить корабль.
Тебе надо было видеть и это и то, надо было выяснить, есть ли правда в каких-то слухах, познакомиться со странными обычаями, изучить неизвестный тебе язык. Причины не столь важны. Тебе важно было иметь лишь повод для отъезда.
У тебя ржавеет душа, Дик. Мне кажется, именно это слово правильно передает твое состояние. Ты не можешь долго сидеть на одном месте. И вовсе не место повинно в этом. Дело в тебе самом, ты не можешь выносить именно себя. Ты должен бежать, чтобы убежать подальше от себя самого.
Бёртон вскочил и снова стал прохаживаться взад и вперед.
- Ты говоришь, что я не могу выносить себя самого. Ах, какой я несчастный человек! Я не люблю себя, и это значит, что и меня никто вообще не может полюбить.
- Чушь!
- Да, именно так. Все, что ты говоришь, - полная муть!
- Нет, муть не в том, что я говорю, она - в тебе!
- Но если ты не выносишь меня, то почему бы тебе тогда не расстаться со мной навсегда?
По ее щекам покатились слезы, и она шепнула:
- Я люблю тебя, Дик.
- Но не настолько, чтобы выносить кое-какие мои пустяковые странности? Верно?
Она вскинула руки.
- Пустяковые?!
- Да, у меня лихорадка странствий. Ну и что? Разве ты бы стала надо мной насмехаться, если б у меня действительно была какая-нибудь болячка, ну, скажем, сыпь или что?
Алиса чуть заметно усмехнулась:
- Нет. Я бы сказала тебе, как от нее избавиться. Но это не просто лихорадка, Дик. Это что-то такое, что сильнее тебя.
Она встала и закурила сигарету. И сунула ее Бёртону прямо под нос.
- Погляди-ка на нее. В годы моего пребывания на Земле я никогда не осмелилась бы закурить или даже подумать о куреве. Леди не полагается делать такие вещи. Особенно леди, чей муж происходит из поместного дворянства, а отец - епископ англиканской церкви. И такая леди никогда не пьет крепких алкогольных напитков и не бранится. И уж никогда бы ей не пришла мысль искупаться голышом.
Но вот я здесь - Алиса Плэзнс Лидделл Харгривз из поместья Каффнеллз - самая настоящая викторианская аристократка, которая делает все перечисленное выше и даже больше того. Под этим "больше"… я… имею в виду те маленькие фокусы, которыми я занимаюсь в постели и на которые французские романы - любимое чтение моего мужа - не осмелились бы даже намекнуть!
Я изменилась. Почему же не можешь измениться и ты?
Сказать по правде, Дик, мне ужасно опротивело путешествовать, надоело все время двигаться куда-то, обрыдло ютиться на крошечном кораблике, никогда не зная, что принесет завтрашний день. Я не трусиха - ты знаешь это. Но я жажду оказаться в таком месте, где говорят по-английски, где живут люди моего круга, где царит мир, где я могу поселиться, пустить корни. Я так устала от бесконечных странствий.
Бёртона растрогали ее слезы. Он обнял ее за плечи и сказал:
- Что же мы можем поделать? Я должен идти вперед. Моя…
- Твоя Изабель? Я не Изабель. Я - Алиса. Я действительно люблю тебя, Дик, но я не могу быть твоей тенью, сопровождая тебя повсюду, куда идешь ты, присутствуя там, где есть свет, и исчезая, когда наступает вечер, не могу быть твоим придатком.
Алиса встала, чтобы положить наполовину выкуренную сигарету в пепельницу из обожженной глины. Повернувшись к Бёртону, она произнесла:
- Но есть и еще кое-что! Есть еще нечто, что страшно тревожит меня. Мне больно, что ты не полностью доверяешь мне. У тебя есть тайна, Дик, тайна, спрятанная где-то глубоко-глубоко, очень мрачная тайна…
- Тогда, может, это ты расскажешь мне о ней - мне-то ведь нечего сказать тебе по этому поводу.
- Не лги! Я слышала, как ты говорил во сне. Это что-то связанное с этиками, верно? Что-то случилось с тобой, что-то, о чем ты никому не рассказал за все годы нашей с тобой разлуки.
Я слышала, как ты бормотал что-то о каких-то пузырях, о самоубийстве, повторенном 777 раз. И слышала имена, которые ты ни разу не упомянул днем. Лога. Танабар. И ты говорил об Иксе и Таинственном Незнакомце. Кто эти люди?
- Только тот, кто спит в одиночестве, может хранить секреты, - отозвался Бёртон.
- Но почему ты не можешь мне рассказать об этом? Неужели ты не веришь мне? После всех этих лет?
- Сказал бы, если б мог. Но это было бы слишком опасно для тебя. Поверь мне, Алиса, я не говорил тебе ничего только потому, что не могу этого сделать. И в первую очередь ради тебя самой же. И не будем спорить. Я не отступлю, и разозлюсь, если ты будешь продолжать выпытывать у меня.
- Ладно, будь по-твоему. Но тогда держи свои лапы от меня подальше сегодня ночью.
Бёртон долго не мог уснуть. Ночью он проснулся от звука собственного голоса. Алиса сидела, не отводя глаз от его лица.
Глава 22
Оскас, как всегда полупьяный, посетил Бёртона как раз в час ленча. Бёртон против визита ничего не имел, особенно потому, что вождь вручил ему мех, содержащий по меньшей мере два литра бурбона.
- Ты слыхал разговоры о большой белой лодке, которая, как говорят, поднимается с низовьев? - спросил индеец.
- Только глухой не слыхал, - ответил Бёртон и сделал добрый глоток виски. У виски был винный запах, и шло оно легко, так что разбавлять не требовалось. Граали, как известно, всегда доставляли продукты только высшего качества.
- Ух ты! - выдохнул Бёртон и продолжал: - Я этим россказням не слишком верю! Судя по описанию, этот корабль движется с помощью гребных колес. А это должно означать, что машины у него железные. Лично я сомневаюсь, чтобы кому-то удалось собрать столько железа, чтобы изготовить машины таких размеров. А еще я слыхал, что и корпус у судна металлический. На всей планете не наберется достаточное количество металла, чтобы построить такую махину. Если, конечно, она действительно так велика, как об этом болтают.
- Уж больно много у тебя сомнений, - сказал Оскас. - А это вредно для печени. Однако если эти рассказы верны, то большая лодка должна пришлепать сюда довольно скоро. Хотелось бы мне заполучить такую лодку.
- И тебе, и миллионам других. Но если такая лодка может быть построена, то ее создатель должен иметь и железное оружие, возможно, даже огнестрельное. Ты ведь такого никогда не видел, хотя у тебя имеется несколько пороховых бомб. Огнестрельное оружие - это такие металлические трубки, из которых можно стрелять металлическими же снарядами на большие расстояния. Некоторые из них могут стрелять так часто, что ты не успеешь даже выпустить стрелу, как тебя прострелят насквозь раз десять. А еще бывают пушки. Это такие громадные трубки, которые могут дошвырнуть большие бомбы вон до тех гор.
Так что прими к сведению, те, кто уже пытался отобрать эту лодку у ее хозяев, померли раньше, чем подошли на расстояние выстрела из лука. А кроме того, что бы ты стал с ней делать, если бы получил? Для вождения такой штуки нужны очень умелые и тренированные люди.
- Ну, таких можно найти, - сказал Оскас. - Вот ты, например, ты бы смог ею управлять?
- Возможно.
- Так, может, ты заинтересуешься и поможешь мне захватить ее? Я тебе щедро заплачу. Ты станешь самым первым из моих помощников.
- Я, знаешь ли, не любитель войны, - ответил Бёртон. - Да и не очень жаден. Однако просто так, для поддержания разговора, давай предположим, что я заинтересовался. Тогда я сделал бы вот что.
Оскас был в восторге от сложнейшего и фантастического плана, предложенного Бёртоном. Уходя, он сказал, что пришлет Бёртону еще виски и они должны обязательно поговорить об этих делах еще раз. Широко ухмыляясь и пошатываясь, Оскас удалился.
Бёртон решил, что вождь чересчур доверчив. Но, пожалуй, он не возражал бы поводить его за нос еще некоторое время. Хотя бы просто ради забавы.
Дело было в том, что Бёртон сам имел кое-какие планы насчет корабля.
Если рассказы верны, то этот корабль является средством передвижения куда более быстрым, чем парусник. Так или иначе Бёртон собрался попасть на это судно. Не силой, так хитростью. Главная трудность состояла в том, что пока у него не было ни малейшего представления о том, как он этого добьется.
Во-первых, судно могло (и, вероятно, так и произойдет) не остановиться в этом селении. Во-вторых, там могло не оказаться места для людей Бёртона. А в-третьих, за каким чертом капитану могли понадобиться Бёртон и его люди?
Весь остальной день Бёртон был молчалив и погружен в свои думы.
Когда он отправился спать, то очень долго лежал, анализируя каждую возможную ситуацию в отдельности. Одним из возможных вариантов было воспользоваться планом Оскаса. В последнюю минуту Оскаса можно будет предать. Это, вероятно, произведет на капитана в высшей степени благоприятное впечатление, и Бёртон заслужит его благодарность.