"Сию минуту. Дело чрезвычайной важности, не иначе?"
"Надо полагать".
Чиновник осторожно вынул красновато-лиловый лист, перо и блюдо с черной тушью. Пока Этцвейн писал, подьячий подсчитал монеты и приготовил квитанцию.
Этцвейн изложил прошение, сверяясь с черновиком, сложил документ вчетверо и запечатал в услужливо поданном конверте. Взглянув на ошейник Этцвейна, подьячий пометил цвета на конверте: "Ваше имя, будьте добры?"
"Гастель Этцвейн".
"И вы родились..."
"В кантоне Бастерн".
"Очень хорошо. Этого достаточно".
"Когда я получу ответ?"
Подьячий развел руками: "Что я могу сказать? Аноме часто уезжает, его местопребывание мне известно не лучше, чем вам. Скорее всего, ответ появится через два-три дня. Его вывесят вместе с другими на всеобщее обозрение - Аноме никому не оказывает особых услуг".
Этцвейн выходил уже не так уверенно, как вошел. От него больше ничего не требовалось. Разве он не сделал все, что мог? Оставалось ждать решения Аноме. Этцвейн поднялся по ступеням зеленого стекла в висячий сад отдыха, где цветы, стебли растений, стволы деревьев, ветви, листья - все имитировалось синим, зеленым, белым и алым стеклом. За столиком на террасе с видом на площадь он перекусил фруктами и твердым сыром, заказал вина. Принесли бокал - тонкий, филигранный, достававший от стола до губ, наполненный до краев прохладным бледным пельмонтским. Этцвейн не чувствовал облегчения - скорее им овладело тупое опустошение. В голове копошились смутные сомнения. Не пытается ли он отмахнуться от проблемы шикарным жестом? Человеку Без Лица ситуация известна досконально. С его точки зрения петиция Этцвейна будет выглядеть самонадеянной, поверхностной. Этцвейн мрачно пригубил вино. Пятьсот полновесных монет - в обмен на бесполезную липу? Жертвоприношение. Искупление вины. Конечно, как еще? Наказал себя! Пятьсот флоринов - коту под хвост! Годы тяжкого труда!
Этцвейн поджал губы, растер виски кончиками пальцев. Сделанного не воротишь. По меньшей мере, ответ Человека Без Лица позволит узнать, предпринимаются ли какие-нибудь действия против рогушкоев.
Этцвейн допил вино и скоро вернулся в гостиницу "Фонтеней". Содержатель заведения оказался в кухне таверны, с троицей закадычных приятелей. Проверяя и обсуждая достоинства своего погреба, он изрядно напробовался, в связи с чем находился в капризном и неуступчивом расположении духа.
Этцвейн вежливо поздоровался, спросил: "Кто играет по вечерам в таверне?"
Хозяин повернул голову, оглядел Этцвейна с головы до ног. Этцвейн пожалел, что надел дорогое новое платье - бродячему музыканту гораздо больше приличествовало старое.
Владелец гостиницы холодно обронил: "На этой неделе - никто".
"В таком случае я мог бы, с вашего разрешения, развлечь посетителей".
"Ага! Чем, например?"
"Я музыкант, часто играю на хитане".
"Подающий надежды молодой друидийн, надо полагать?"
"Я предпочел бы не представляться в таких выражениях", - слегка поклонился Этцвейн.
"Значит, вы поете деревенские частушки на жаргоне волопасов, под аккомпанемент трех аккордов?"
"Я музыкант, а не певец".
Чувствуя, куда дует ветер, один из завсегдатаев поднял бокал и склонил голову набок, разглядывая содержимое на свет: "Молодое вино жидковато - букет появляется с возрастом".
"Совершенно верно! - отозвался хозяин. - Чтобы хорошо играть, нужно многое пережить. Кто не помнит великого Аладара Цзанто? Недаром он провел в отшельничестве четырнадцать лет! Поставим вопрос ребром: даже будучи одаренным молодым человеком, как вы можете заинтересовать искушенных знатоков, если еще не посвятили достаточно времени размышлению о своих намерениях и возможностях?"
"Об этом можно судить, только услышав мою игру".
"Вы настолько уверены в себе? Хорошо, играйте. Учтите, однако, что я не заплачу ни гроша, если вы не привлечете дополнительный доход - в чем я сильно сомневаюсь".
"Я не рассчитываю ни на что, кроме крова и пищи", - сказал Этцвейн.
"Даже этого не могу обещать, пока сам вас не услышу. В Гарвии не слишком уважают иностранную музыку. Вот если вы умеете гипнотизировать жаб, декламировать похабные стишки, танцевать, виляя задом и распевая злободневные куплеты, или одновременно вращать выпученными глазами в противоположных направлениях - тогда другое дело!"
"Этих талантов я, к сожалению, лишен, - сказал Этцвейн. - Не сомневаясь в щедрости такого ценителя, как вы, вопрос об оплате я оставляю целиком на ваше усмотрение. У вас не найдется, случайно, хитана?"
"Вон в том шкафу, кажется, оставалась пара инструментов".
Прошло три дня. Этцвейн играл в таверне. Ему удалось развлечь публику и заслужить одобрение владельца заведения. Этцвейн не позволял себе никаких музыкальных излишеств, деликатно отбивая такт легкими ударами локтя по гремушке.
Вечером третьего дня, когда уже становилось поздно, на него что-то нашло. Рассеянно набрав ряд аккордов, как заправский друидийн, размышляющий о былом, Этцвейн сыграл задумчивую мелодию, повторил ее в минорном ладу. "Если настоящая музыка порождается опытом, - думал он, - у меня есть о чем рассказать". Бесспорно, ему то и дело не хватало сдержанности - увлекаясь, он чересчур нажимал коленом на рычажок, придававший струнам металлическую звонкость. Заметив чрезмерную резкость тембра, Этцвейн внезапно растворил ее, прервавшись посреди фразы, мягкими, приглушенными пассажами.
В таверне стало тихо - публика явно прислушивалась. До сих пор Этцвейн играл для себя, но теперь вспомнил, где находится. Смутившись, он поспешно закончил импровизацию традиционной каденцией. Этцвейн боялся поднять глаза и посмотреть вокруг - удалось ли ему передать другим то, что нельзя сказать словами? Или слушатели снисходительно улыбались причуде зазнавшегося юнца? Отложив хитан, Этцвейн встал со стула.
И очутился лицом к лицу с Фролитцем, не то усмехавшимся, не то горько опустившим уголки рта: "Браво! Полюбуйтесь на новоявленного друидийна! Он тут, понимаете ли, поражает воображение постояльцев неслыханными фантазиями, а его дряхлый учитель все глаза проглядел, встречая гондолы в Брассеях - не соизволит ли наконец вернуться господин виртуоз?"
"Я все объясню", - сказал Этцвейн.
"Твоя матушка здорова?"
"Она умерла".
"Умерла... неудачно получилось, конечно". Фролитц почесал нос, отхлебнул полкружки пива, посмотрел через плечо: "Труппа со мной. Будем играть?"
На следующее утро Этцвейн (снова в дорогом костюме) направился на площадь Корпорации, к малиновому фасаду ведомства жалоб и прошений. С левой стороны стены объявлений к атласной бордовой ткани с подбивкой прикалывали серые карточки с ответами на жалобы, поданные за пять флоринов: приказы о прекращении несущественных тяжб, постановления о возмещении убытков и обычные отказы приезжим, обвинявшим местные власти в незаконных притеснениях. В средней части стены висели листы бледно-зеленой веленевой бумаги, прикрепленные к ткани булавками из зеленого стекла, имитировавшими неограненные изумруды: решения по делам просителей, заплативших по сто флоринов. Справа, на листах тонкого пергамента в черно-лиловом обрамлении, объявлялись ответы подателям петиций, приобретенных за пятьсот флоринов. Пергаментных листов было только три.
Переходя площадь, Этцвейн с трудом сохранял спокойствие - под конец он почти бежал.
Остановившись в двух шагах от стены объявлений, Этцвейн стал внимательно читать крупный текст в фигурных черно-лиловых рамках. Первый документ гласил:
"Владетель Фиатц Эргольд, воззвавший к заступничеству АНОМЕ с обжалованием чрезмерно сурового приговора, вынесенного судом в кантоне Амаз по делу его сына и наследника, достопочтенного Арлета, да внемлет! АНОМЕ запросил протокол судебного разбирательства и рассмотрит дело. Указанное в петиции наказание представляется несоразмерным проступку. Тем не менее, владетелю Эргольду должно быть известно, что действия, считающиеся всего лишь неприличными или неуместными в одном кантоне, могут подлежать смертной казни в другом. Несмотря на искреннее сочувствие владетелю Фиатцу Эргольду, АНОМЕ, в равной степени справедливый ко всем, не может препятствовать отправлению правосудия, если суд ни в чем не отступил от кантональных законов. Тем не менее, АНОМЕ обратится к суду с просьбой о смягчении наказания в той мере, в какой это допускается процессуальными правилами".
Во втором документе значилось:
"Благородной госпоже Казуэле Адрио сообщается, что АНОМЕ хорошо понимает причину ее негодования, но не склонен применить в отношении господина Андрея Симица потребованное ею наказание, так как последствия действий господина Симица не относятся к категории ущерба, подлежащего возмещению по закону, и вместе с тем необратимы, т. е. быстротечная кончина господина Симица не принесет госпоже Адрио никакой пользы".
Третий документ содержал ответ Этцвейну:
"Вниманию уважаемого господина Гастеля Этцвейна и других почтенных граждан Шанта, выразивших беспокойство по поводу бандитов-рогушкоев, обосновавшихся в Хванских Дебрях: АНОМЕ рекомендует сохранять спокойствие. Эти отвратительные создания не посмеют показываться в населенной местности, их развратные набеги и грабежи не грозят лицам, предусмотрительно принимающим меры предосторожности и надлежащим образом охраняющим свои жизнь и имущество".
Этцвейн наклонился к стене объявлений, раскрыв рот от изумления. Бессознательным жестом, свойственным всем жителям Шанта в минуты недобрых размышлений о Человеке Без Лица, он поднял руку и прикоснулся к ошейнику, прочитал объявление второй, третий раз. Сомнений не было - таково было напутствие Аноме. Дрожащей рукой Этцвейн потянулся к листу, чтобы сорвать его, но сдержался. Пусть висит, пусть все читают! Более того... Он достал из кармана самопишущее перо и быстро написал на пергаменте:
"Рогушкои - убийцы, чудовища! Наши дома жгут, наших женщин насилуют, детям разбивают головы о камни, а Человек Без Лица говорит: "Не волнуйтесь, все будет хорошо"!
Рогушкои плодятся и размножаются, вытесняя мирных жителей, а Человек Без Лица говорит: "Уступите им дорогу"!
Вайано Паицифьюме разговаривал с врагами по-другому!"
Этцвейн отпрянул от стены объявлений, внезапно смутившись. Поступок его был почти равносилен подстрекательству к мятежу - а в таких случаях Человек Без Лица редко проявлял терпимость и понимание. Гнев снова бросился ему в голову: подстрекательство, несдержанность, непокорность? А как иначе? Самоуспокоительное бездействие властей могло вызвать возмущение у кого угодно! Этцвейн озирался - тревожно, но с вызовом. Никто из прохожих не обращал на него особого внимания. Этцвейн заметил человека, медленно переходившего площадь с задумчиво опущенной головой. Ифнесс? Так точно, Ифнесс - он шел в каких-то двадцати шагах от стены объявлений, но, казалось, не видел никого вокруг. Подчинившись внезапному порыву, Этцвейн побежал и догнал его.
Ифнесс обернулся без удивления. Этцвейну невозмутимое спокойствие меркантилиста показалось слегка наигранным.
"Я вас увидел... решил, что было бы невежливо не поздороваться", - недружелюбно, с каким-то упреком сказал Этцвейн.
"Очень приятно, - кивнул Ифнесс. - Как продвигаются ваши дела?"
"Неплохо. Я снова играю с маэстро Фролитцем, в таверне гостиницы "Фонтеней". Заходите как-нибудь послушать".
"Зашел бы с удовольствием - но, к сожалению, в ближайшее время буду очень занят. Вижу, вы решили одеться по местной моде", - Ифнесс вопросительным взглядом оценил новый наряд Этцвейна.
Этцвейн нахмурился: "Пустяки, тряпки. Зря выбросил деньги".
"А ваша петиция Человеку Без Лица? Вы получили ответ?"
Этцвейн холодно воззрился на меркантилиста, подозревая, что скрытный Ифнесс притворяется из любви к искусству - не мог же он не узнать знакомого у стены объявлений, проходя рядом по полупустой площади! Тщательно выбирая слова, Этцвейн ответил: "Я купил петицию за пятьсот флоринов. Ответ вывесили - он на стене".
Они вместе подошли к бордовой атласной панели. Ифнесс читал, слегка выдвинув голову вперед.
"Хм", - произнес он. Потом резко спросил: "Кто приписал замечания снизу?"
"Я".
"Что?! - Ифнесс Иллинет кричал, Этцвейн никогда не видел его в таком волнении. - Да вы понимаете, что за нами следят в телескоп из здания напротив? Сперва вы расписываетесь в неблагонадежности на публичном объявлении, бесполезно рискуя жизнью, потом останавливаете меня посреди площади, у всех на виду, и вовлекаете в разговор? Теперь меня считают вашим сообщником! Вам не сносить головы - неужели не ясно? Ошейник взорвется через считанные минуты. Теперь и я в опасности!"
Этцвейн хотел было с горячностью оправдываться, но Ифнесс удивил и остановил его, быстро приложив палец ко рту: "Ведите себя естественно, без видимого напряжения, не жестикулируйте. Спокойно пройдите к Гранатовым воротам и продолжайте медленно идти дальше. Я вас догоню: нужно сделать несколько приготовлений".
В голове у Этцвейна кружилось - он перешел площадь, стараясь, по возможности, придавать походке непринужденность. Проходя мимо управления Эстетической Корпорации, он взглянул на окна, откуда, по утверждению Ифнесса, велось наблюдение в телескоп. Почти полусферический выступ из необычно светлого, прозрачного стекла, прямо напротив стены объявлений, вполне мог служить линзой. Вряд ли Человек Без Лица собственной персоной просиживал часы, прижавшись глазом к объективу - этим, разумеется, занимался бдительный чиновник. Телескоп, конечно же, позволял различить цвета на ошейнике Этцвейна. Внимание шпиона было приковано к автору подозрительной дорогой петиции - видели, как он писал крамольные замечания, видели, как он встретился и говорил с меркантилистом... если верить заявлениям Ифнесса. "По меньшей мере, - думал Этцвейн, - мне наконец удалось вывести Ифнесса из состояния надменной безмятежности ".
Этцвейн прошел под Гранатовыми воротами, получившими такое прозвище за украшавшие их рельефные гирлянды фруктов из темно-алого стекла, и двинулся дальше по проезду Сервена Айро.
Ифнесс догнал его: "Возможно, ваши действия останутся без последствий. Но я не стал бы рисковать даже одним шансом из десяти".
Этцвейн отозвался угрюмо и резко: "Мои действия объяснимы, чего нельзя сказать о ваших".
"Вы предпочитаете потерять голову?" - самым елейным тоном спросил Ифнесс.
Этцвейн неопределенно крякнул.
"Слушайте меня внимательно, - сказал Ифнесс Иллинет. - Человека Без Лица скоро поставят в известность о вашей проделке. Почти наверняка он оторвет вам голову - как уже поступили с тремя людьми, настоятельно требовавшими обуздания рогушкоев. Предлагаю предотвратить вашу безвременную кончину. Кроме того, я намерен выяснить, кто именно выполняет функции Аноме, и принудить этого человека изменить политику".
Этцвейн обернулся к спутнику с ужасом и уважением: "Вы способны это сделать?"
"Попытаюсь. И ваша помощь может оказаться полезной".
"Что заставляет вас строить такие планы? Весьма неожиданно для агента купеческой ассоциации!"
"Что заставило вас подать петицию за пятьсот флоринов?"
"Мои мотивы вам известны", - упорствовал Этцвейн.
"Именно так, - кивнул Ифнесс. - Поэтому вам можно доверять. Идите быстрее, за нами нет хвоста. Направо, к Старой Ротонде".
Покинув стеклянные теснины центра, они прошли полкилометра на север по проспекту Фазаренских Директоров, свернули в переулок, затененный сине-зелеными живыми изгородями, и проскользнули в узкий проем - к коттеджу с фасадом, выложенным бледно-голубой плиткой. Ифнесс открыл замок, пропустил Этцвейна внутрь: "Быстро, снимайте куртку!"
Мрачный Этцвейн молча стянул с себя тунику. Ифнесс указал на кушетку: "Ложитесь лицом вниз".
Этцвейн снова подчинился. Ифнесс подкатил стол на роликах. На столе позвякивали инструменты - целый набор инструментов. Этцвейн приподнялся было, чтобы рассмотреть их получше, но Ифнесс коротко приказал ему лечь: "Теперь, если хотите жить, не двигайтесь!"
Ифнесс Иллинет зажег яркую лампу, прихватил ошейник Этцвейна небольшой струбциной, продел металлическую полоску между ошейником и кожей Этцвейна, закрепил на концах полоски подковообразное устройство и прикоснулся к кнопке. Устройство тихо загудело. Этцвейн почувствовал щекотку вибрации. "Металл лишен электрической проводимости. - сказал Ифнесс, - Можно безопасно снять ошейник". Включив тихо жужжащую миниатюрную дисковую пилу с рукояткой, меркантилист разрезал по окружности, как масло, флекситовую оболочку ошейника, отложил пилу, раздвинул края разреза и вытащил острогубцами начинку - похожую на прокладку трубку из мягкого черного материала: "Декокс удален". Ифнесс повозился во внутреннем замке ошейника острым крючком на конце металлического стержня - блестящее кольцо раскрылось и упало с шеи Этцвейна.
"Человек Без Лица бессилен казнить вас или миловать: вы свободны!" - изрек Ифнесс Иллинет.
Этцвейн растер шею ладонью - шея казалась голой, беззащитной. Поднявшись с кушетки, он медленно перевел взгляд с ошейника на лицо Ифнесса: "Как вы научились..."
"Вы помните, конечно, что я собрал шесть ошейников на Гаргаметовом лугу. Я внимательно разобрался в их устройстве". Ифнесс продемонстрировал Этцвейну внутренность ошейника: "Здесь контакты кодированного приемника. Вот детонирующее реле. Когда Человек Без Лица передает сигнал, содержащий код, реле замыкается на волокно декокса, взрывчатка детонирует, и голова летит с плеч. Здесь - автоответчик. Благодаря ему Аноме в любую минуту мог узнать, где вы находитесь. Теперь автоответчик не работает. В полостях обода, насколько я понимаю - энергетические аккумуляторы".
Нахмурившись, Ифнесс Иллинет стоял и смотрел на лежащее перед ним устройство так долго, что Этцвейн устал ждать и надел тунику.
В конце концов Ифнесс прервал молчание: "Если бы я был Человеком Без Лица, у меня были бы все основания подозревать заговор, причем я считал бы, что Гастель Этцвейн, скорее всего, не самый влиятельный из заговорщиков. Поэтому я не стал бы сразу отрывать Этцвейну голову, но воспользовался бы автоответчиком, чтобы найти Этцвейна и проследить за его передвижениями".
"Разумное предположение", - неохотно согласился Этцвейн.
"В связи с чем, - продолжал Ифнесс, - я присоединю к вашему ошейнику зуммер. Если Человек Без Лица попытается определить ваше местопребывание, нас об этом предупредит тихий звуковой сигнал". Ифнесс хлопотливо занялся приготовлениями: "Не принимая сигнал автоответчика, Аноме вынужден будет допустить, что вы покинули город, а мы узнаем наверняка, интересуется ли правительство лично Гастелем Этцвейном. Меньше всего я хотел бы возбудить в Аноме какие-либо опасения или подозрения".
Этцвейн задал наконец вопрос, давно не дававший ему покоя: "Каковы, в действительности, ваши намерения? Чего вы хотите?"
"Трудно сказать, - пробормотал Ифнесс Иллинет. - Я озадачен происходящим больше вашего".
На Этцвейна снизошло озарение: "Вы - паласедрийский шпион! Вы здесь для того, чтобы следить за успехами рогушкоев!"