МУЛЛАГОНГ
Когда земля стала видна на горизонте, сквозь туман показалось нечто странное - некая вертикаль, скала или колонна, упиравшаяся в небо.
Гарран в недоумении повернулся к Ом Эро. Лицо айдийца было непроницаемо, однако в глазах его можно было прочесть нечто, напоминавшее смятение.
- Я не знаю, мореход… - снизив голос до шепота, сказал айдиец. - Я лишь слышал. Кажется, это сооружение и есть "Глаз Муллагонга", о котором рассказывают бывалые моряки.
- "Глаз"? Что это значит? - Гарран не дождался ответа и вновь стал вглядываться в дымку. Вертикаль росла, обретая очертания.
Стих барабан и гребцы закрепили весла. "Альбатрос" медленно двигался по темной воде, которая светлела и приобретала зеленый цвет по мере приближения к земле. Все, кто был на палубе, облепив борта, во все глаза глядели вперед.
То, что издали могло показаться скалой, причудливо обработанной ветрами, вблизи стало невероятной, невиданной высоты каменной статуей. Хотя вряд ли: в статуе не было ничего человеческого, кроме самого отдаленного сходства с человеческой фигурой. Исполинская горбатая тень упала на палубу и Гарран невольно поежился.
Впереди, на небольшом скалистом островке, возвышался до самого неба каменный исполин. У его изуродованных временем ступней пенились зеленые волны, ветер посвистывал в щелях частично осыпавшейся кладки. Подобие головы было пробито насквозь, оттуда, с самого верха, несся птичий гомон: возможно, там нашли себе приют крылатые морские скитальцы.
- Весла в воду! Поворачивать влево! - раздался зычный голос, прозвучавший неестественно громко: Эхнар вовремя вспомнил о корабле, рисковавшем столкнуться с каменным истуканом. И будто прошло наваждение: над палубой пронесся вздох облегчения, застучал сигнальный барабан и рулевой Эммах отдал короткую команду. Со скрежетом повернулся руль; "Альбатрос" слегка зарылся носом в воду, и начал разворачиваться.
- Это маяк, - сказал Ом Эро. - По крайней мере, ничем другим это не может быть.
- Возможно, - кивнул Гарран. - Я никогда не слышал о подобных маяках. Но я не слышал и о "народах моря".
* * *
Обогнув высокий скалистый мыс, "Альбатрос" вошел в узкую горловину пролива. С обеих сторон над палубой нависали крутые утесы, и крики потревоженных птиц эхом отражались от темных громад.
Несколько взмахов весел - и корабль оказался в гавани.
Светло-зеленая вода искрилась под солнцем. Огромная акватория была спокойной и гладкой, лишь в дальнем ее конце над водой возвышались выбеленные временем ребра кораблей. То, что издалека могло показаться отвесными скалами, на самом деле оказалось руинами грандиозной крепости с вынесенными к самой воде полукруглыми бастионами. Неровные, обвалившиеся зубцы крепостных стен отражались в воде, а дальше, вверх по уступам, громоздилась каменная громада полуразрушенного дворца. Дворец состоял из множества разновеликих зданий, прилепившихся друг к другу, черные провалы окон были разбросаны там и сям в таком беспорядке, словно дворец сооружался безо всякого плана.
Возможно, его строили несколько поколений людей и первоначальный план был забыт или отброшен за ненадобностью.
- Это царский дворец, - вполголоса сказал Ом Эро. - Говорили, что в нем тысячи комнат, и чтобы ходить по ним, нужны были проводники.
Четверо моряков на носу и на корме непрерывно промеряли дно; корабль медленно двигался к берегу - к каменным осыпям, которые некогда, вероятно, служили причалами.
Гарран приказал бросить якоря на некотором расстоянии от берега.
- Полусотню на берег. Неполное вооружение, - скомандовал он Эхнару. Потом кивнул Храму и, когда ординарец приблизился, сказал: - Ты тоже сойдешь. Смотри внимательно. Я не хочу чтобы мы попали в новую ловушку.
Отряд вплавь отправился на берег - легкие алабарские лодки были смыты с корабля во время шторма. Еще одна полусотня, вооруженная дальнобойными луками, заняла места вдоль борта.
Но руины, мрачно смотревшие на свои отражения в воде, оставались безмолвными. Лишь стаи чаек и глупышей, потревоженные людьми, с криками поднялись над бастионами.
* * *
Донесения следовали одно за другим. Казавшийся неприступным с моря дворец оказался почти полностью разрушенным - только поросшие кустарником обломки прятались за стенами крепости, пощаженными временем.
Аххумы разбили несколько шатров прямо на развалинах, на холме, с которого хорошо просматривались окрестности.
Ни людей, ни каких-либо крупных животных, кроме крыс, змей, диких кошек и шакалов, замечено не было.
Гарран решил переночевать на корабле, а утром сойти на берег.
Высыпали звезды, и под тихий шорох волн Гарран, Эхнар, Хаббах и другие приближенные флотоводца слушали рассказы Ом Эро о таинственном острове Муллагонг, о странствиях в лабиринте Стеклянных островов, о таннаутцах и их странных нравах. - …Таннаутцы считают живым все, что приходит и уходит, - негромко говорил Ом Эро, сидя, скрестив ноги, на толстом аххумском ковре. - Например, дождь. Он рождается и умирает, - значит, он живой.
- А приливы и отливы? - спросил кто-то из слушателей.
- О, с морем у таннаутцев особые отношения. Они считают морскую воду живым существом. Это бог, Океан, вездесущий и всесильный. Таннаут - большой остров, но с причудливо изрезанными берегами. Море там повсюду, даже если уходишь от него на расстояние нескольких дней. Стоит взойти на холм - и где-нибудь рядом обязательно увидишь море.
- Если море живое - как же они плавают по нему?
- С молитвой, - улыбнулся рассказчик. - На каждом корабле у них есть особый жрец, который беспрерывно молится и бросает в волны песок. Океан - живой, но глупый: он принимает песок за священную пищу. Ведь его волны лижут песчаные берега Таннаута…
* * *
Шатры разбили на каменистом холме, поросшем колючей травой.
- Ночь прошла спокойно? - спросил Гарран.
- Вполне, - ответил Храм. - Если не считать змей и кошек…
- Что ты имеешь в виду?
- Там, внизу, - Храм указал на камни под ногами, - видимо, остались полуразрушенные подземелья. Там что-то происходит.
Гарран повернулся к Эхнару:
- Придется выслать отряды и как следует прочесать окрестности.
Есть же здесь кто-нибудь, кроме змей, крыс и кошек!
Эхнар отправился выполнять поручение. Сам Гарран в сопровождении Храма решил совершить прогулку к видневшейся за холмами одинокой горе.
В сопровождении двух десятков воинов, вооруженных луками и мечами, отряд перевалил через невысокий гребень холмов, окружавших бухту и оказался на унылой равнине, покрытой низкорослыми деревьями. Кое-где пейзаж оживляли каменные глыбы, истуканами торчавшие здесь и там.
На прокаленных солнцем прогалинах встречались змеи, а там, где деревья были гуще, попадались норы, в которые можно было провалиться по колено.
- Змеиный остров, - сказал Храм. - Там, у берега, больше крыс.
Но что крысы, что змеи…
Вопреки ожиданиям, гора оказалась значительно дальше. Через несколько часов ходьбы под деревьями, практически не дававшими тени, измученные солнцем, аххумы повернули обратно.
Солнце клонилось к закату, когда отряд возвратился в лагерь.
Лагерь был пуст.
НУАННА
- Мы готовили побег на сегодняшнюю ночь, - сказал тот, кто называл себя Аухарном. - Два нуаннийца, знакомые с этим дворцом, должны были помочь нам. Тебя, царица, и наследника мы хотели увезти из столицы и спрятать в одном из гарнизонов на данахской границе… Что делать теперь? Я не знаю.
Домелла прикоснулась к руке воина.
- Тысячник Нгара Даггар… Я слышала, что тебя обвинили в измене, Маан послал специальный отряд для того, чтобы арестовать тебя… Теперь я не знаю, что думать.
- Аххаг служит Хааху - мерзкому нуаннийскому божеству. Те, кто послал меня сюда, говорили, что человек, поверивший в Хааха, обречен. Его вера вызывает чудовище из подземелья. Аххаг стал пленником тьмы.
В соседней комнате послышался шум: охрана уже преодолела обе двери. Службу во дворце несли теперь не глухонемые каулы, а соплеменники Маана - хатты. С ними Даггар, происходивший из атмов, не смог бы договориться.
- Прости, моя царица, за то, что я не смог выручить тебя из беды. Я приму бой, и надеюсь, что хатты не тронут тебя - ты и твой сын нужны Аххагу для последней жертвы. Но те, кто хочет спасти тебя - спасут. Прощай.
Даггар двинулся к двери, но Домелла опередила его.
- Зачем тебе умирать сегодня?.. Может быть, тебя еще будут судить, и, значит, еще есть надежда. Агри! Охраняй этого человека!
С подстилки за ложем маленького Аххага поднялся огромный серебристо-белый пес. Он неторопливо подошел к Даггару и сел рядом с ним.
- Они убьют его, - сказал Даггар.
- Но сначала он убьет нескольких хаттов. Агри - боевой пес.
Внезапно шум за дверью стих и раздался голос, властно отдававший приказы. Это был голос Аххага.
- Домелла. Открой дверь. Никому не будет причинено никакого вреда!
Когда дверь открылась, Аххаг Великий не переступил порога. Он сумрачно взглянул на Даггара и охранявшего его пса.
- Тысячник Даггар, предавший своего командира. Ты знаешь, что нужно делать.
Даггар молча опустился на одно колено и склонил голову.
* * *
Рапах, сидя за маленьким столиком, освещенном двумя светильниками, сосредоточенно смотрел прямо перед собой - в чистый лист тростниковой бумаги. Сегодня он исполнял обязанности протоколиста, и это ему было совсем не по вкусу.
Аххаг сидел на своем обычном месте, между двумя гигантами-хаттами, безмолвно застывшими у каменной стены. Чуть ниже Аххага расположился Маан. Лицо его, опухшее и разбитое, не выражало ничего, кроме безмерной преданности.
Больше в зале никого не было.
Стражники ввели Даггара. Он был все в том же нелепом нуаннийском одеянии, иссеченном на спине: Маан сумел-таки отомстить тысячнику, наказав его плетьми за якобы неповиновение и строптивость. Впрочем, Аххаг не обратил на это внимания.
- Сегодня, в присутствии царя царей, повелителя Равнины Дождей, Аххага Великого… - дрожащим голосом начал Рапах и умолк. Протоколист не должен был выполнять роль, которую всегда исполнял кто-нибудь из высших военных руководителей, чаще всего Ашуаг. Но Ашуага не было. Не было и Крисса, и писцов: Маан заявил Рапаху, что дело об измене Даггара столь секретно, что лишние уши не нужны.
Аххаг молчал, и Маан тоже. Рапах, мгновенно взмокший, украдкой вытер лоб и продолжал:
- Слушается дело Даггара, тысячника, военного вождя союза атмов, подчиненного темника Нгара…
- Довольно, - перебил Аххаг. - Все давно уже ясно. Изменники Даггар, Иггар и Агар нарушили присягу, оставили своего командира и повернули войско назад, вопреки приказу. Так, Даггар?
- Великий царь, когда мы стояли в Суэ, и к городу приближался большой отряд неприятелей, к Нгару прибыл гонец из Нуанны. Он привез приказ, подписанный темником Ассимом: немедленно возвращаться в столицу.
- Ассим - предатель! - встрепенулся Маан. И тут же судорожно поклонился Аххагу.
- Неважно. Темник Ассим не имел права приказывать темнику Нгару. Гонец был подослан нашими врагами.
- Этого я не знаю, великий царь, - сказал Даггар. - Письмо было скреплено печатью Ассима и… и твоей собственной, царь.
Не было только подписи.
- Это Крисс! Это он похитил царскую печать! - снова встрепенулся Маан.
Аххаг поднял руку, унизанную перстнями.
- Печать, как видите, при мне.
Рапах, строчивший протокол, замер.
Маан приоткрыл было рот, непонимающе глядя на царя.
- Я не посылал никакого гонца, - Аххаг почему-то вздохнул, посмотрел на свою руку и опустил ее. - Но печатью, конечно, мог кто-то воспользоваться. Не знаю, как.
Он взглянул на Маана.
Маан побледнел и вскочил:
- Великий царь!.. Неужели ты думаешь…
- То, что я думаю, тебя не касается, глупый сотник. Ты ведь не сможешь прочесть грамоту, написанную тайнописью. Тем более, не сможешь ее написать… Даггар, ты читал это письмо?
- Нет, господин.
- А гонец был допрошен?
- Его допрашивал Шумаар, сотник. Я не знаю, что сказал гонец.
По виду, он был похож на киаттца.
- Так я и думал… - Аххаг еще раз вздохнул, взглянул на Даггара исподлобья и сказал: - Я знаю, Даггар, что твой отец верно служил моему отцу. Я помню и то, как ты спас меня на стенах крепости Лувензор, где укрылся последний король Арроля.
Я не хочу твоей смерти… Впрочем, все это уже совершенно не важно…
Аххаг крикнул что-то по-нуаннийски. Из темного прохода появились несколько фигур - странных фигур в нуаннийских одеждах, с капюшонами на головах.
Аххаг кивнул им и снова что-то сказал.
Потом повернулся к Даггару.
- Твою судьбу решит нуаннийский бог. Тебя отведут в нижний мир, и если ты выйдешь оттуда живым, - я прощу тебя. Если нет - что ж, это судьба. Прощай, тысячник. Каково твое последнее имя?
- Отреченный.
Аххаг поднял брови и покачал головой.
- Великий царь, могу ли я задать вопрос? - спросил Даггар.
- Спрашивай.
- Почему меня, аххума, судят не по обычаю наших предков, а по обычаям Нуанны?
Аххаг посмотрел на Даггара и коротко отдал приказ по-нуаннийски.
Сейчас же фигуры в капюшонах окружили тысячника. Он почувствовал на руках железную хватку и оказался в полусогнутом положении.
- Я хотел дать тебе шанс, ничтожный предатель, - голос Аххага налился силой. - Ты мог остаться живым. Но теперь… Теперь я вижу, что ты упорствуешь, что ты, - бросивший своего полководца, обманом попавший во дворец, для чего тебе пришлось нарядиться, как наряжаются уличные актеры, - далек от раскаяния.
- Великий царь! - Даггар тоже повысил голос. - Да, я обманом вошел в этот дворец, но лишь потому, что живым мне сюда, тысячнику бессмертных, войти бы не дали! Твои посланцы хотели убить меня еще там, на границе, и я не дал им сделать этого по одной причине: я вижу, что ты, а значит, и все мы в великой опасности!
- О какой опасности ты говоришь?
- Я говорю о том, что империя, созданная великими трудами и великой кровью, рушится. Нет, не Алабарский волк, и даже не сотни таких, как он, убивают твоих самых преданных слуг, - их убивают вот эти люди в серых балахонах и с серыми лицами!..
Не по твоему ли приказу?
Аххаг вскочил, хватаясь за висевший на поясе короткий меч.
Вскочил и Маан, с ненавистью глядевший на Даггара.
Мгновение - и гнев на лице Аххага уступил место презрению.
- Жалкий, ничтожный предатель… Я знаю, вас много еще затаилось повсюду. Но приходит час расплаты… Никто не уйдет от возмездия. А те, что ушли - уже никогда не вернутся…
Даггар попытался распрямиться, но люди в капюшонах крепко держали его.
- Как? Неужели ты, великий царь Аххума, величайший из героев, специально разделил и послал войска в четыре стороны света?..
Ты хотел, чтобы никто уже не вернулся?..
- Догадайся сам, - сказал Аххаг. - У тебя еще будет время…
Он снова заговорил по-нуаннийски. В комнате появились новые люди в балахонах. Они окружили Даггара, один из них поднес к его рту каменную чашу с тягучей жидкостью. Его заставили сделать несколько глотков. И тут же свет померк в глазах тысячника. Заплясали огоньки светильников, фигура Аххага вытянулась до потолка, а потом вдруг исчезла. Исчезло все, - даже воля. Даггар уронил голову и обмяк. Нуаннийцы потащили его по каменным плитам.
Аххаг повернулся к Маану.
- Ты любишь меня, тысячник?.. Нет, уже темник?..
Маан открыл рот так широко, что в него запросто могла влететь летучая мышь.
- Тогда убей этого жирного казнокрада.
Царь кивнул на Рапаха.
Рапах сполз на пол, и пополз, завывая, на четвереньках. Маан настиг его одним прыжком. Свистнул тонкий киаттский меч.
Голова писца с вытаращенными от ужаса глазами подскочила, как подскакивает детский тряпичный мяч.
Аххаг молча смотрел, как тело писца становится бесформенным, и черная кровь, заполняя щели между плитами, ползет к ногам Маана. Наконец сказал со вздохом:
- Да, ты любишь меня… Но есть подвиг более великий, чем казнить вора…
Маан по-собачьи повел задом. И выдохнул:
- Приказывай, повелитель.
Но Аххаг, казалось, уже забыл о нем. Он снял со стены факел и пошел к темному проходу, туда, где скрылись нуаннийцы. Однако потом обернулся и кивнул Маану.
Маан поспешил за ним, забыв вложить окровавленный меч в ножны.
Аххаг пробормотал что-то. Кажется, он сказал: "Где семь, там и восемь. Какая разница Хааху?..".