* * *
Уже несколько дней к Криссу никто не подходил, даже тот нуанниец, что приносил ему раньше ядовитый отвар. Впрочем, в этом гиблом подземелье время, казалось, остановилось, и человеческий мозг мог легко принять час за день, а сутки - за несколько минут.
Но теперь Крисс мог общаться с Ашуагом. Много времени прошло, пока он сумел достучаться до сознания Ашуага, и еще больше - пока Ашуаг сообразил, что от него требуется. Он тоже вызвал рвоту, и пытался проснуться, но был слишком слаб. Остальные пленники по-прежнему поглощали напиток Хааха и, кажется, были бы только рады, если бы смерть прекратила их мучения.
Крисс уже владел голосом настолько, что мог говорить. Возле него стоял кувшин с водой, и при некотором усилии Крисс мог сделать несколько глотков. Он не думал, что среди жрецов Червя появился предатель; скорее всего, ему, как и другим пленникам, просто не давали умереть до срока.
Он стал рассказывать Ашуагу о своей далекой, погибшей родине, о солнечных перелесках и холмах, которые весной покрывались цветущим алым ковром, о некогда прекрасном и беззаботном городе Оро, красивейшем городе мира.
- Но Оро погиб, погиб, - тихо говорил Крисс. Голова Ашуага свешивалась на грудь, в тусклом свете дальних светильников Крисс не мог определить, слушают ли его. - Столица Киатты погибла до того, как в нее пришли вы, аххумы. Она стала гнить изнутри, когда короли потеряли власть, а править стали те, кто сумел нажить больше золота. Последний король Эрисс уже боялся показаться горожанам на глаза, поскольку его могли подвергнуть унижениям и насмешкам. Он в окружении нескольких старых слуг безвылазно сидел в крепости на горе, изучал старые манускрипты, и писал большой труд по географии.
Потом пришли аххумы и встали под стенами Оро. Аххаг потребовал выдать тысячу кузнецов, тысячу ювелиров и тысячу ткачей. Ведь именно этими ремеслами славилась когда-то моя родина. Царь аххумов дал городу три дня сроку, разбил шатер на прибрежном холме и стал ждать.
Городской совет заседал всю ночь, и наконец решил, что ремесленники будут бросать жребий, и каждый из трех цехов - кузнечный, ювелирный и ткаческий, - путем жребия определит, кто отправится к завоевателям.
И наутро собрались цеховые старейшины, стали метать жребий, но те, на кого падал выбор, отказывались подчиниться.
- У нас есть подмастерья, пусть уходят они! - говорили те, что побогаче.
- У нас нет подмастерьев, почему же мы должны уходить, а вы - оставаться? - говорили те, что победнее.
Подмастерья побросали хозяев и к вечеру в городе начались драки. Убили нескольких мастеров, разграбили десятки домов, в одном из кварталов даже не пожалели дев и детей.
Снова собрался городской совет и постановил: пусть цехи покупают добровольцев из подмастерьев или желающих. Цена за одного - от тысячи золотых ассов и выше. Это были очень большие деньги. Но в городе хватало бродяг и нищих, готовых продаться за такую сумму. Некоторые думали, что сумеют сбежать из аххумского плена, другие передавали деньги родственникам, третьи пустились в кутеж и пьянство. И когда наутро на главной площади перед дворцом совета собрались те, кто должен был уходить, их оказалось едва больше трех сотен. И мастеров среди них не было, вряд ли кто и близко стоял возле кузнечного горна, тигля ювелира или ткацкой рамы.
Поглазеть на них собрались толпы народа, и снова - смех, улюлюканье, безумное веселье…
И снова разброд и драки, и вечером цех пошел на цех, начались пожары.
На третью ночь городской совет послал к королю Эриссу одного из своих членов с вопросом: что делать, как найти мастеров, чтобы уберечь город?
Эрисс выслушал посланника, подумал и сказал:
- Пусть идут добровольцы. Пусть идут только те, кто еще любит эту несчастную страну и этот несчастный город.
Говорят, посланник был сильно обескуражен. Он вернулся в совет и передал слова престарелого короля.
И снова наутро по городским улицам помчались глашатаи. На этот раз они призывали всех, кто любит Родину. И зачитывали указ Совета, в котором говорилось, что семьи добровольцев получат денежную компенсацию, а их дома и имущество останутся в неприкосновенности.
Но напрасно кричали глашатаи. Горожане плевали им вслед, глумились, и спрашивали, во сколько ассов оценивает городской совет их жизни.
- Мы свободные люди! - кричали ремесленники. - Мы не продаемся, и не покинем свои семьи и свое добро!
- Во имя Родины и Оро!.. - кричали глашатаи, но их заглушали свист и улюлюканье.
И вот истекало назначенное Аххагом время. Войска стали выходить к стенам города и строиться в боевые порядки. Со скрипом катились осадные башни и чудовищные деревянные машины для пробивания стен.
В полдень, когда истекали последние минуты срока, царь Аххаг вышел из шатра, глядя на золотые ворота Оро. И вот ворота стали открываться. Но не толпы мастеров со своими семьями, машинами и инструментами показались в воротах, - царь увидел нескольких немощных стариков, один из которых был на коне, а остальные шли пешком. Это был старый Эрисс со своей свитой - слугами, а также близкими друзьями. Король Киатты давно уже обеднел, и его приближенные не могли позволить себе содержать коней.
Король Эрисс подъехал к подножию холма, на котором стоял шатер Аххага. Цепи воинов, окружавшие холм, разомкнулись. Эрисс спешился, снял с седой головы свой драгоценный шлем, и поднес его Аххагу.
Он был стар, Эрисс, и Дом Риссов - королевский дом Киатты - тоже был очень стар. Когда Аххаг принял шлем, Эрисс сказал на языке Равнины:
- Пощади этот город, царь. Пощади этих безумных людей. Они слепы, но это не их вина. Это вина всего Дома Риссов…
Потом он заплакал, глядя на гордого, надменного аххумского царя, опьяненного шумными победами на арлийских полях. Слезы катились из открытых глаз Эрисса, скатывались по черной, изборожденной морщинами щеке, по длинной белой бороде, и падали на сухую киаттскую землю.
Потом он вытащил маленький клинок, украшенный алмазами, - длинную тонкую спицу, называвшуюся "милостью короля", и еще - "клинком милосердия". И вонзил себе в сердце…
А потом войско вошло в город и разграбило его, и множество людей погибло, среди которых были непревзойденные мастера.
Аххаг был слишком молод и горяч, и не терпел неповиновения.
Тысячи мастеров были уведены из Оро в Аххум, золото вывезено.
Аххаг даже приказал переплавить золотые ворота Оро. Их переплавили, но сплав оказался никуда не годным: под позолотой была обыкновенная бронза…
Ашуаг поднял голову. В его глазах мелькнул отраженный свет дальних тусклых светильников.
- Ты, Крисс из Киатты, любил свою Родину… Ты любишь ее и теперь. Почему же ты стал служить Аххагу и нам, аххумам?
- Я любил и люблю свою Родину. Я Крисс. Но не из дома Иссов.
Я из Дома Риссов. Я - младший сын последнего киаттского короля…
Ашуаг смотрел на него молча, и огоньки плясали в его огромных, полуослепших больных глазах.
- Так велел мне отец, - сказал Крисс. - Уходя из крепости к Аххагу, он сказал: сын, ты должен научиться побеждать. А для этого научись любить свою землю… С тех пор я учусь, Ашуаг.
МУЛЛАГОНГ
Поиски ничего не дали. Не осталось никаких следов, - казалось, люди просто исчезли, бросив все на полпути - даже самодельный очаг, над которым остывал котел с вареной полбой.
Смеркалось. Гарран приказал возвращаться на корабль.
Ом Эро с тревогой выслушал сообщение и посоветовал не сходить на берег, ожидая развития событий.
- Сильные вооруженные люди не могли пропасть. Они или ушли добровольно, или их уже нет в живых.
Солнце закатилось и глухая тьма, сползшая с высоких берегов, заполнила бухту.
Гарран стоял у борта и вглядывался в черные очертания бастионов. Ни огонька, ни шороха - лишь слабо плескались волны, да тускло сияла у берега живая фосфоресцирующая пыль.
Немой угрозой веяло от этого острова, и Гарран хорошо ее чувствовал.
Глубокой ночью издалека, из-за развалин и цитаделей, донесся душераздирающий многоголосый вопль.
- Это кошки, господин, - вполголоса сказал Храм. - Они вышли на ночную охоту.
- На крыс?
- Или на змей, - покачал головой Ом Эро.
- Ты хочешь сказать, что они пожирают друг друга? - спросил Гарран. - Кошки - крыс, крысы - змей, змеи - кошек?.. Или…
Новые вопли донеслись с темного берега. И среди визга и воя, кажется, раздался человеческий крик - крик ужаса и страдания.
Потом последовал непонятный шум, и снова крик - на этот раз вполне членораздельный, - просьба о помощи.
- Это голос Эхнара! - встрепенулся Гарран. - Факелы! На берег!
Ом Эро тронул Гаррана за плечо:
- Прости, флотоводец. Я думаю, что не нужно сейчас отправляться на берег…
- Аххумский воин не бросит товарища в беде! - резко ответил Гарран.
- Мы не знаем, что там происходит, и кто просит о помощи, - мягко, но настойчиво сказал айдиец. - Прошу тебя…
Гарран нетерпеливо отстранил лоцмана и прыгнул на плот, сооруженный еще утром и принайтовленный к борту корабля.
В свете факелов воины вступили на берег и поднялись по полуразрушенным стенам наверх. Там, во тьме, среди развалин, шум стал явственней. Вопли кошек и шипение змей то и дело перекрывал злобный вой и тявканье шакалов.
Из под ног воинов то и дело выскакивали огромные черные крысы и скрывались среди камней.
Шум становился ближе. И вот уже ярко пылавшие факелы выхватили из темноты площадку, на которой был устроен лагерь.
Аххумы остановились, пораженные невиданным зрелищем. Несколько сот, а может быть, и тысяч кошек с урчанием и воплями волна за волной катились от развалин во тьму. Там, впереди, на гребне холма, их встречали змеи, целые шевелящиеся клубки вбирали в себя наступавших кошек.
Нет, это были не кошки - облезшие, одичавшие звери, одноглазые, бесхвостые, отравленные змеиным ядом, который накапливался из поколения в поколение, - вместе с ненавистью, передававшейся с отравленной кровью.
Где-то вдали лаяли шакалы, ожидавшие окончания схватки. Они, да еще прибрежные крысы, очищали поле боя из ночи в ночь, пожирая павших кошек и перекушенных, разодранных кошачьими когтями змей.
Здесь не было места людям. Если люди еще и были на Муллагонге, - они наверняка влачили самое жалкое существование. Лишь кошки могли быть их друзьями. Но вряд ли были ими.
Огонь пугал лишь крыс - ни кошки, ни змеи не замечали полусотни ярко пылавших факелов.
Воины отступили к бастионам.
На большой круглой площадке одного из бастионов Гарран велел разложить костер. Топлива было мало - низкорослые кривые деревья и кустарники, росшие на развалинах, были уже частично вырублены, а удаляться от берега было бы опасно. Если Эхнар и три десятка воинов еще живы и способны передвигаться - они увидят огонь и рано или поздно дадут о себе знать.
Битва стала стихать. Израненные животные расползались по норам и расщелинам. Шакалы пришли на поле битвы и с чавканьем и грызней стали пожирать добычу.
* * *
Наконец стало светать. Рассвет был серым и пасмурным: за ночь с востока пришли тучи, обложившие небо.
Гарран приказал готовить факелы - он решил обследовать развалины дворца, спустившись в таинственные подземелья.
В прибрежных бастионах было множество входов, которые, однако, никуда не вели, и обследовать их все не хватило бы ни времени, ни сил.
- Бессмысленно искать то, чего мы не знаем, - сказал Гарран. - Нужно либо обследовать весь остров, либо… найти проводника, который помог бы нам проникнуть в подземелья.
- Проводники здесь - только кошки, крысы или змеи, - резко возразил Ом Эро и тут же погасил взгляд. - Прости, флотоводец.
Но лицо Гаррана посветлело.
- Это хорошая мысль, айдийский мудрец! Ты слышал, Храм? Надо проследить за этими тварями - куда уходят они под утро и откуда выходят вечером.
* * *
После нескольких попыток, закончившихся неудачно - темные норы оканчивались тупиками или превращались в слишком узкие для человека ходы, - наконец нашли то, что искали: глубокую пещеру, которая вела вниз, в дворцовые подземелья, - пещеру, которая явно была когда-то помещениями, лестницами, коридорами муллагонгского дворца.
На этот раз Гарран внял советам Ом Эро и остался на берегу, в пещеру отправился сотник Абах с двумя десятками воинов и Храм.
На корабле остались почти сто воинов под командованием Хаббаха. Рулевой Эммах вообще никогда не покидал корабля: таков был обычай, поскольку хороший кормчий стоил сотни гребцов.
Абах не возвратился к середине дня, и донесений от него не поступало. Ом Эро лишь качал головой, и даже Гарран теперь не делал попыток торопить события и отказался от мысли немедленно послать в подземелье подкрепление.
Расселина - вертикальное отверстие в склоне, усыпанном щебнем и поросшем жесткой травой, - вела от берега в глубину острова.
Позади были полуразрушенные, осыпавшиеся остатки каменной кладки из исполинских глыб, еще дальше - остатки крепостной стены, защищавшей некогда город со стороны бухты, а еще дальше, на лазурной глади, мирно дремал корабль, весь - от вершины мачты с аххумским вымпелом и до отверстий нижнего ряда весел, - отражавшийся в спокойной воде.
Небо было безоблачным - изменивший направление ветер снес тучи к горизонту, но вскоре после обеда внезапно потемнело, поднялся ветер. Зловещая тишина повисла над мертвым островом.
Прошло еще несколько часов, и в серой мгле за холмом вновь послышались странные звуки. Сначала казалось, что это вновь выходят на бой жители внутренней области острова - змеи с обитателями погребенных жилищ - кошками. Только на этот раз совершенно явственно послышались человеческие голоса.
День догорел. Тучи закрыли небо от горизонта до горизонта. И с холмов раздались далекие, протяжные крики.
На этот раз сомнений быть не могло: кричали Эхнар и его пропавшие товарищи.
- Запалить факела! Вперед! - Гарран первым бросился на зов.
Два воина с факелами едва поспевали за ним, но Ом Эро оказался проворней: с факелом в одной руке и коротким копьем в другой он догнал флотоводца.
Они выскочили на пологий гребень. Под ногами шуршало: змеи, а может быть, крысы бросались в стороны от пламени факелов.
Впереди мелькнули приземистые фигуры.
- Эхнар?
Тени, казалось, передвигались на четвереньках, их было трудно рассмотреть среди камней.
- Эхнар? - Гарран вырвал факел из рук Ом Эро и поднял высоко над головой.
И тотчас же сквозь тихий смех, похожий на пугающий голос объевшегося шакала, раздался легкий свист.
Ом Эро отреагировал мгновенно. Кажется, у него было кошачье зрение: что-то большое и круглое летело прямо к Гаррану, но лоцман успел выставить копье. Раздался легкий хруст.
Воины уже подбежали к флотоводцу, выставив копья, окружали его.
- Прочь! - страшно прошептал Гарран.
Они расступились и в свете многих факелов показался Ом Эро с искаженным лицом. На его коротком копье с невозвратным наконечником была криво надета посиневшая голова Храма.
И снова раздался тихий нечеловеческий смех, впереди замелькали странные тени, перебегавшие от камня к камню, все ближе к аххумам. И новые головы полетели на выставленные вперед копья.
Абах. Полусотник Хутмар. Голова юного помощника Хаббаха, любимца Гаррана Уахха…
* * *
Приказа не было. Воины просто попятились к берегу. Ом Эро почему-то размахивал факелом и отступал, держа перед собой голову Храма, как будто она была талисманом, способным защитить их всех.
* * *
Они отступали до самых береговых укреплений, там уже пылали зажженные караульными костры и нагромождения камней давали возможность занять прочную оборону.
На корабле тоже услышали сигналы тревоги, там вспыхнули огни и воины выскакивали на верхнюю палубу, готовясь переправиться на берег.
Но тени не отваживались приблизиться к берегу. На гребне во весь рост поднялась фигура и голос Эхнара - голос, искаженный до животного лая, - прокричал:
- Гарран! Ты слышишь меня? Это Эхнар говорит с тобой, бывший тысячник Эхнар, которому надоело воевать!..
- Я слышу тебя, Эхнар, - ответил Гарран.
- Убирайся с этого острова, или мои люди перережут вас, как овец! Я натравлю на вас змей, диких кошек, и крыс, и это будет пострашнее, чем огненные колесницы Последней Богини.
- Я не понимаю тебя, Эхнар. Если ты не помнишь присяги, то я ее помню. Я не могу оставить в беде тебя и твоих людей…
Воины, залегшие в камнях, подняли луки, ожидая лишь знака Гаррана. Они могли стрелять на голос. Но флотоводец не делал знака. Он ожидал ответа.
- Уходите! Я не шучу! - провыл Эхнар.
- Хорошо. Мы уйдем. - Гарран понизил голос, так, что его едва было слышно за треском огня. - Но я хочу знать, за что ты убил своих товарищей. Хочу знать, чего ты хочешь и где остальные тридцать воинов, которые доверили тебе свои жизни…
Несколько секунд было тихо, потом раздался шум и совсем уже близко Эхнар проговорил:
- Прикажи лучникам бросить оружие. Дай слово, что никто не пустит в меня предательскую стрелу…
Гарран поднял руку и отдал приказ. Воины опустили луки и вложили стрелы в трубы колчанов.
Эхнар приблизился. Он был без плаща и без шлема, и даже без знаков воинского различия. Не было ни поножей, ни наручей, а пластинчатый нагрудник был в следах засохшей крови. Кровь была и на волосах. Зато в руках он держал громадную золотую корону в виде перевернутого осьминога, поднявшего щупальца вверх.
Каждое из щупалец заканчивалось огромным изумрудом.
- Ты объяснишь, что случилось, Эхнар? - спросил Гарран.
- Нет… Я объясню лишь одно: я нашел вход в подземные хранилища муллагонгских царей. И объясню, как я это сделал: я поймал кошку и подпалил ее, напитав шерсть смолой. Кошка привела меня ко входу, и мы вошли в лабиринт.
Мы шли очень долго. Мы нашли многое из того, что ни ты, ни даже сам Аххаг не смогли бы купить или отнять силой. Нет, не золото. Это больше, чем золото…
Мы глупцы, что столько лет шли за вами, считая вас полководцами, лучшими из лучших, теми, кто приведет нас к славе и счастью.
Там, внизу, есть все, и я не хочу отсюда уходить. И не хочу ни с кем делиться этим. Видишь эту корону? Это корона муллагонгских царей. Теперь она моя, и, значит, я - царь Муллагонга.
- Ты вытащил ее из усыпальницы? Снял с черепа? Ты - мертвый царь!
- Нет! - Эхнар поднял корону и попытался водрузить на голову.
Но то ли голова оказалась слишком маленькой, то ли корона слишком тяжелой - получалось криво, корона сползала на глаза.
- Ты убил всех, кто шел с тобой? - тихо спросил Гарран. - Тридцать воинов?..
Эхнар кое-как приладил корону и встал, придерживая ее рукой.
- Нет, их убило другое - жадность… Я лишь помог некоторым из них.
- За что ты убил Храма?
- Он хотел отнять у меня то, что я нашел первым.
- О боги аххов и атмов! Что же это?..
- Это… это…