- Да иди ты тоже к черту, Жуковский! - крикнул в ответ Ломака.
И тут же хлесткий звук, сопровождаемый гулким эхом, донесся со стороны Фабричной улицы. Фонтан бетонной крошки брызнул от цилиндрической опоры монумента, у которой они стояли. Удар чего-то незримого свалил Селиверстова с ног, окрасив рядом с ним снег алыми брызгами.
- Ай, блядь! - Василий схватился за предплечье.
- Что это?! - вскрикнул Волков, кинувшись к Селиверстову.
А в том месте, где он только что был, беззвучно взвился фонтанчик снега.
- За машину прячьтесь, быстро! - скомандовал Жуковский, толкая Ломаку к опрокинутой "газели".
Снова хлесткий звук и два фонтана рядом с Ломакой. Все четверо прыгнули за спасительный остов автомобиля, который провалялся здесь долгие годы, пожираемый гниением, чтобы сейчас стать преградой между убийцами и их жертвами. Вот он лязгнул под ударом…
- Это что, это стреляют, да? - проговорил Ломака, тяжело дыша и глядя на раненого Селиверстова.
- Да, стреляют, - сквозь зубы процедил он, осторожно убирая ладонь с простреленного предплечья и глядя на рану.
- Ты как? - спросил Жуковский, взглянув на окровавленный рукав комбинезона.
- Кость не задета, но все равно, сука, больно. Пуля там еще.
Волков взял автомат искателя, водрузил на его приклад свою меховую шапку и слегка приподнял над корпусом машины. Полетели клочья меха, и шапка упала в сугроб, источая запах паленого.
- Что-то не пойму я. То слышно выстрел, то нет. Сейчас ведь не было хлопка, - проговорил Степан.
- Хлопок… это СВД, - тихо сказал Селиверстов, продолжая морщиться под своим темным забралом.
- Уверен? - спросил Жуковский.
- Да уверен я. Ее голос ни с чем не спутаешь.
- А сейчас что было? - Волков дотянулся до своей шапки и показал свежую дыру.
- Бесшумное оружие. С двух стволов херачат по нам.
- Пистолет с глушителем? - предположил Жуковский.
- Нет. Они из СВД толком попасть не смогли, и второй ствол работал с тем же успехом. Но по шапке попали. Да и по мне вроде из того же оружия. Хотя… Хрен его разберет. Понятное дело… В последние годы не часто приходилось стрелять. Особенно на таких открытых пространствах да из холодного ствола. Даже биатлонист бывалый мазал бы…
- Так что это было, если не пистолет с глушителем? - спросил Андрей.
- Ну, если по меткости он такой же, как СВД, то это, братцы, "винторез", - вздохнул Селиверстов. - Бесшумное оружие для спецподразделений. С оптическим прицелом, разумеется.
- Блин, ну мы влипли, - проворчал Волков. - Теперь нам сколько тут в сугробе задницы морозить?
- Вам - не знаю, а мне недолго, если пулю не достану да рану не обработаю, - ответил искатель.
Костя поежился. И без того тяжелую ситуацию омрачали его воспоминания. Первые годы после ядерной войны. Начало этой страшной и вечной зимы. Многие, очень многие погибли от банального холода. От аллергии на мороз, когда прекращается приток крови в пальцы рук и ног, в уши и носы и отмирают ткани. Он вспоминал страшные увечья, которые принесла эта зима. Вспоминал, как лютые холода загоняли тысячи выживших поглубже в землю. Как те, кто не сгнил от гангрены и не рассыпался на части от обморожений, убивали друг друга за теплый уголок в городской подземке.
И вот теперь Костя и трое его спутников прижаты к корпусу микроавтобуса. Лишены возможности двигаться и отданы на волю судьбы, которая приготовила им две альтернативы: замерзнуть насмерть под открытым небом или поймать пулю. И самое обидное, что ведь где-то рядом Марина…
- Вечереет, - сказал Жуковский. - Скоро будет темно, и сможем уйти.
- Думаешь, нам позволят дождаться темноты, единственного шанса на спасение? - кривясь от боли, усмехнулся Селиверстов. - Нельзя ждать.
- Черт, откуда охотники узнали, что мы за ними идем? - нервно проговорил Костя.
Он чувствовал, как дрожат руки, сжимающие автомат. Хотелось кричать, звать Марину. В последний раз услышать ее голос, если судьба уготовила скорую смерть в охотничьей ловушке.
- Это не тварелюбы, - проговорил Селиверстов.
Довольно неожиданный поворот событий, если он не ошибается. Но уверенность в голосе искателя сомнений не оставляла.
- И с чего ты это взял? - Волков взглянул на него, натягивая свою шапку на самые уши.
- Все очень просто, - прокряхтел Селиверстов, меняя позу. - СВД, конечно, у них есть, как и у нас в общине. Но вот "винторез"… Такое оружие в нашем маленьком мирке имеется в единственном экземпляре.
- И ты знаешь, кому оно принадлежит? - спросил Жуковский.
- Знаю. Паздееву. Телохранителю Едакова. Вот такие дела, братцы.
- Что, если это человек на снегоходе? - предположил Ломака.
- А с чего ему по нам стрелять? - Селиверстов пожал плечами и тут же поморщился от боли. - Хотя может быть всякое. Но стреляли оттуда, откуда мы полчаса назад пришли. С Фабричной. А след от снегохода был один. И вел в эту сторону. Если предположить, что они сделали круг и вернулись на ту улицу, то сомнительно. Мы не слышали мотора, а снегоход тарахтит громко. - Он снова убрал ладонь и посмотрел на рану. - Черт, мужики, давайте уже что-то думать, пока я не окочурился.
- А что тут думать? - вздохнул Волков. - Машину они на мушке держат. Только высунешься, и привет свинцовый прямо в чайник.
- Погоди, Вася, не паникуй. - Жуковский раскрыл свой рюкзак, извлек флягу и раздвижную стальную кружку, наполнил ее до краев едкой пахучей жидкостью и протянул Селиверстову. - Ну-ка, Васька, будь хорошим мальчиком. Выпей залпом.
- Да на кой черт?.. "Массандра" твоя?.. На хрена сейчас?..
- Выпей, сказал! - Андрей повысил голос.
Искатель приподнял стекло шлема и выпил. Тут же дернул головой и засопел, морщась.
- Твою мать!.. Закусить бы дал!..
- На. - Теперь Жуковский достал из рюкзака упаковку медицинского бинта и сунул ее искателю под нос.
- Ты что, издеваешься?
- Сожми зубами и заткнись, - невозмутимо ответил Андрей.
Василий повиновался и на этот раз.
- Так, молодец. Хороший мальчик. Костя. Костя! Уснул, что ли?
- Нет, чего? - Задумавшийся о словах Селиверстова насчет стрелка из их общины Ломака дернул головой.
- Помоги рукав комбеза стянуть с подранка нашего. Ну… вот так. Давай. Тяни…
Искатель замычал, все сильнее сжимая бинт и мотая головой.
- Терпи, братец. Так. Хорошо. - Жуковский внимательно осматривал рану друга, ощупывая пальцем предплечье. Василий замычал еще сильнее, засучил по снегу ногами. - Ну что ты как маленький? - проворчал Андрей. - Слушай, пуля вот здесь, почти вышла. Через рану ее доставать смысла нет. Лучше на выходе сделать надрез. Понимаешь?
Селиверстов кивнул.
- Вот и славно. - Жуковский достал из ножен охотничий нож и протянул его Ломаке. - Подержи.
Затем он облил лезвие ножа своей "Массандрой" и плеснул в рану.
- Сука!!! - заорал Селиверстов, выплюнув упаковку бинта прямо Андрею в лицо. - Что ж ты, гад, делаешь!
- Да заткнись же ты. - Хмурясь, Жуковский силком запихал бинт товарищу в рот, затем посмотрел на Ломаку и Волкова. - Подержите его, а то, не ровен час, он мне в морду врежет.
Двое крепко схватили искателя и стали ждать дальнейших действий Жуковского. А тот, ставший хирургом поневоле, сделал наконец надрез в нужном месте.
Селиверстов снова замычал, собирая подошвами горки снега. Андрей надавил пальцами с двух сторон от надреза и поддел кончиком ножа. Пуля выскочила и упала в сугроб. Василий снова выплюнул бинт.
- Живодер, мать твою, - прохрипел он.
- Ой, что ты, не стоит благодарности, дорогой, - нахмурился Жуковский. - Кстати, это еще не все. - Он снова налил в кружку самогон. - Держи.
- Что…
- Выпей еще.
- Да убери ты…
- Пей, твою мать! - рявкнул Андрей.
Селиверстов нехотя выпил и поморщился, мотая головой.
- Что еще? - проворчал он, тяжело дыша.
- Я сейчас рану зашивать буду. Слышишь?
- Блин, а это обязательно?
- Еще как обязательно. Края раны надо стянуть и зафиксировать. Чем быстрее прекратится кровотечение, тем быстрее заживет. Ну чего я тебе азбучные истины объясняю? Ты же сам бывший военный. Искатель еще. Тьфу… Как маленький. У тебя что, болевой порог ниже плинтуса?
- Да на, шей, черт тебя дери! Вот раскудахтался тоже!
- Я же говорил тебе, говнюк, не стоит благодарности. И прекрати орать, - покачал головой Жуковский. - Так, Степан, Костя. Вы оружие приготовьте. Те уроды могут попробовать нас обойти. Хотя тут такой пустырь, что… И тем не менее. Следите за флангами. А я сейчас неженку нашего штопать буду.
- Ладно. - Степан кивнул и занял оборону у правого края корпуса машины.
Ломака, соответственно, взял под контроль левый край.
- Чем ты шить будешь, коновал? - проворчал Селиверстов.
- У меня тут есть в аптечке. И иголка тонкая, и нить шелковая. Так что все будет сделано как положено.
Константин хмуро смотрел на свою зону ответственности, натянув поглубже капюшон, сжимая оружие и подрагивая от холода и напряжения. Он все еще пытался переварить версию Селиверстова, что стреляли по ним не враги. Не охотники, а люди из родной общины. Если так, то, конечно, Марины поблизости нет. Но дело даже не в этом. Почему их пытаются убить свои? Как такое может быть? Ну понятно, он, Константин Ломака, теперь бунтарь, подрывной элемент и недруг главы Перекрестка Миров. То есть имеются основания стрелять в него. Степан Волков? Тоже враг. Преступник, который помог бежать Ломаке. Но Жуковский и Селиверстов! Кто еще обладает таким авторитетом в общине, как у них? Кто еще для Перекрестка настолько же свой, как они?! И вот теперь в почетного искателя всадили пулю. И если он не ошибся, то сделал это человек Едакова, Паздеев. Почему? Чего ради?
За этими мыслями его застал еще один неожиданный звук. Этим звуком был выстрел, которому предшествовал какой-то возглас. Выстрел был громким, и он не походил на голос СВД, который теперь не только Селиверстов, но и он, Константин Ломака, ни с чем не спутает.
Это было какое-то другое оружие.
Там, где сходились Фабричная улица и Красный проспект, образуя улицу Большевистскую, среди десятков легковых автомобилей, которые застигла на проезжей части ударная волна, стоял рейсовый автобус. Давно исчезли стекла, сиденья. Не было здесь и человеческих останков. На месте водителя отсутствовал даже руль. Снесена была крыша и вырваны лючки. Автобус замело снегом по самые окна, даже чуть выше. Но обзор тем не менее был хороший. Очень удобная позиция для стрелков, которые решили уничтожить кого-то на берегу реки.
- Твою же мать, Бочков! Тут метров сто пятьдесят! Ну, чуть больше! Как можно промазать из СВД? Это же в упор почти! - зло рычал Семен Паздеев, пятидесятилетний сотрудник охраны Едакова.
- А сам чего?
Бочкову было около сорока, но он выглядел куда хуже, чем крепыш Семен. Не было большинства зубов, жуткие мешки висели под воспаленными глазами, на голове вообще не осталось волос, даже бровей. Что до Фрола и Чуди, находившихся тут же, в ржавом корпусе автобуса, то им было меньше двадцати пяти, и приобрести отменное здоровье в зрелом возрасте они не успели, поскольку зрелость эта пришлась на радиоактивные дожди, полумрак, цингу, нехватку солнечного света и холод. Семена Паздеева и Николу Бочкова они сопровождали скорее как носильщики необходимых на поверхности вещей, нежели в качестве активных помощников в таком поистине государственной важности деле, как устранение смутьянов, посмевших вообразить, что их судьба находится в их руках, а не в руках властителя этого самого государства.
- Сам чего?! - возмутился Паздеев. - Я, между прочим, попал!
- Ранил только…
- Да хоть так! А ты в молоко все, бестолочь!
- Заткнулся бы уже, - недовольно поморщился Бочков. - Слушать тошно. Ствол холодный, это раз. И второе: когда я стрелял, да еще на открытом пространстве, в последний раз?
- Но в упор же, с такой оптикой! На таком расстоянии! - продолжал сокрушаться Семен. - Все равно что двумя руками в жопе дырку не найти!
- А вот иди ты в эту самую жопу, умник! - разозлился Никола. - Найди там свою дырку и иди в нее!
- Две пули в никуда! У меня склад, что ли?!
- А ты сам как идиот по шапке на хрена стрельнул?!
- Это мои патроны!
- Да чего вы лаетесь? - прохрипел простуженным голосом Фрол. - Они ведь никуда не денутся.
- Не денутся! - зарычал на него Паздеев. - И мы не денемся, пока не прикончим их. И сколько нам тут яйца морозить, а? Уже вечереет. Станет темно, и они слиняют! А то еще и на нас нападут! Я-то думал, у них один автомат, что Селиверстов прихватил! А там три ствола, оказывается! Если не больше. Как их теперь выкуривать прикажешь?! Может, ты, Фрол, пойдешь и попросишь их выйти, а?!
- Тише, - подал голос Чудь. - Там, кажись, кричал кто-то.
- Раненый это, ясен пень, - махнул рукой Семен. - Чинят его, небось.
- А в кого ты попал, кстати? - спросил Бочков.
- Хрен разберет. В шлеме каком-то, типа летном, как у тварелюбов. Высокий. Небось, в самого Селиверстова влупил.
- Ну, Ломака тоже не маленький, - напомнил Фрол.
- Лучше в Селиверстова бы, - проворчал Бочков. - У него подготовка хорошая, так его бы первым и…
- Какая, к хренам, подготовка, Никола? - усмехнулся Паздеев. - Он же слепой совсем.
- А это точно наши клиенты? Может, тварелюбы? Ну ведь шлем такой… - высказал предположение Бочков, но Паздеев снова оборвал его речь.
- Ага, и как раз рожа небритая москальская - Волков. Вот самая что ни на есть тварелюбская компания. Да, Никола? И хитрая физия этого умника Жуковского… Мать твою, Бочков, так это не Селиверстыч слепой, а ты, саркома ходячая! Как ты в оптику смотрел и куда, мудила?!
- Иди ты к бениной матери, задрал уже…
- Тише, - снова напомнил о себе Чудь, подняв худую кисть в военных трехпалых рукавицах и оттопырив указательный палец.
- Что там еще? - недовольно дернул головой Семен. - Чего ты тишекаешь, сопляк?
- Хрустнуло что-то. Или прошуршало. - Чудь указал на автомобили, беспорядочно разбросанные по дороге от городских застроек до автобуса.
Все притихли и напрягли слух. Снизу, из-за микроавтобуса, за которым прятались их жертвы, изредка доносились едва различимые голоса. А вот никакого шороха со стороны частично или полностью запорошенных машин слышно не было.
- Показалось, может быть? Или ветер качнул железку? - высказал предположение Фрол.
- Какой, на хрен, ветер? - Чудь обернулся и посмотрел на него, поморщившись. - Нет же ветра никакого, тормоз.
Этот молодой человек в общении со своим сверстником Фролом явно старался походить на авторитетного Паздеева, ища поводы и слова для третирования товарища.
- А ну, глянь, следы новые там, где мы прошли, не появились? - строго сказал Семен.
- Да не видать отсюда, - пожал плечами Чудь.
- Ну так, епт, сходи и посмотри! - повысил голос раздраженный Паздеев.
Чудь насупился, став похожим на обиженного ребенка. Трудно изображать из себя крутого мужика, когда тут есть кому тобой помыкать…
Молодой человек вышел из автобуса. Благо дверей у него давно не было, как и всего остального. Чудь двигался по следам, что оставила их группа. Вот слева крутобокий снежный бархан, наметенный ветрами почти в высоту автобуса. При этом бархан остался узким, едва ли в половину ширины транспортного средства. Просто здесь он смог закрепиться, найдя металлическую опору, а с двух других сторон ветры не дали сугробам долгой жизни.
Проходя мимо насыпи, Чудь вдруг остановился и повернул голову влево. Совершенно машинально повернул. Он еще думал что-то обидное про Паздеева, как вдруг некий рефлекс - а рефлексами этот болезненный парень особо-то и не мог похвастать - заставил его насторожиться. Бархан - снежный. А снег - белый. Но боковым зрением Чудь уловил нарушение ожидаемого зрительного и цветового образа. Там было что-то темное. И мозг еще не успел расшифровать и донести до сознания Чуди, что глаза увидели спрятавшегося там человека. И не определили в этом темном пятне, что у человека оружие. А уж фраза этого человека и вовсе, казалось, не дошла до слуха… Но мгновение спустя все это уже не имело абсолютно никакого значения…
- Слава Армагеддону! - в фанатичном экстазе прохрипел Жрец, и дробь из помпового ружья разворотила парню по прозвищу Чудь голову.
Сновидения посещали Дьякона редко. Но когда они все-таки приходили в дремлющий разум, это было настоящим праздником. Даже если он просыпался в холодном поту. Даже если потом прятался от соратников, зная, что непременно будет плакать. Даже если через миг после своего пробуждения не помнил ничего из увиденного во сне… Все равно. Ведь это была возможность побывать в другом мире. В совершенно иной реальности. Там он мог щуриться от яркого солнца. Или водить ладонями по сочной летней траве… А под тенью дерева сидела Оксана, поджав под себя ножки и плетя венок из полевых цветов. А он смотрел, как ловко работают ее пальчики, перебирая стебли. Как упала с плеча бретелька сарафана. Как от дыхания поднимается грудь…
И пусть ее давно нет. Пусть она много лет назад превратилась в пепел, развеянный вместе с пеплом миллиардов бушующими ветрами термояда… Но здесь она была жива. И он мог говорить с ней. Любить ее…
Конечно, снилась она не всегда. Но в других снах он мог встретить родных. Друзей. Или просто незнакомых людей. Мог даже оказаться в какой-то жуткой сюрреалистической ситуации. Все равно… Ведь это был другой мир. Не тот, в котором существовал он - без солнца, в пасмурной полумгле, среди холода и руин. Сон - единственный шанс побывать в совершенно другой реальности, вырваться из этой, опостылевшей, осточертевшей своим однообразием… и безысходностью.
- Командир!
Дьякон встрепенулся и резко поднялся с длинного сиденья в салоне вездехода. Тряхнул головой. Что-то снилось ему, но теперь он совершенно не помнил ничего из увиденного. Ощущалась только горечь от того, что проснулся. Видимо, было там что-то хорошее… Может быть, даже она…
- Что случилось? - потирая затекшую шею, обратился он к разбудившему его Обелиску.
- Есть сигнал, командир! - Обелиск говорил возбужденно и радостно.
- Какой сигнал? - проворчал Дьякон, еще не до конца вернувшись в суровую реальность из мира грез.
- Микрочип! Мы поймали его сигнал! Человек, которого мы ищем, в городе, командир!