- Да пошел ты, - просипел Семен, ворочаясь на снегу.
- Ну хорошо, попробуем по-другому.
Свидетель Армагеддона приблизился к тяжелораненому Бочкову и как-то просто и обыденно перерезал горло. Тот захлопал ладонями по сугробу и забуксовал ногами, наконец затих, выпустив из трахеи воздух через разрез.
- Теперь куда меня пошлешь? - Жрец снова навис над Паздеевым.
Семен замер. Он с ужасом смотрел на труп товарища, под которым подтаивал снег от обильно стекающей по шее теплой крови. Паздеева совсем не тронула смерть Фрола и Чуди, но только сейчас он понял, что его жизнь даже не на волоске, а на кончике вот этого ножа.
- Мы за Селиверстовым охотимся, - прошептал с покорностью в голосе последний оставшийся в живых из группы, посланной Едаковым для решения задачи государственной важности.
- За Селиверстовым? Это за вашим мегаискателем? - Жрец фыркнул. - А что вдруг так? Чем провинился этот еретик перед другими еретиками? Или вы сожрать друг дружку решили?
- Он… Они… У одного нашего парня тварелюбы бабу увели. Ну, он и пошел, чтобы ее отбить. С ним еще трое, среди них Селиверстов… Жуковский.
Свидетель Армагеддона хлопнул себя по коленям.
- Вот это да! - воскликнул он. - Вот это поворот! Я же сказал, что сегодня великий день! И священный дух атомной войны действительно ниспослал нам прекрасный шанс!
- О чем ты? - проворчал Викарий.
- А ты что же, не понимаешь? Кодла еретиков пошла за тварелюбами, чтобы убить их. Эти пошли за своими отступниками, чтобы тоже убить. Еретики грохнут тварелюбов. Или тварелюбы еретиков, это не важно! Важно чтобы они мочили друг друга! Как можно больше! И тогда вся эта чертова свора гадов, укрывшихся в своих казематах, схватится в кровавой бойне! Это и есть наш шанс! И все их гнилые порочные жизни! Вся их возня ради никчемного крысиного размножения и продолжения поганого рода вопреки воле атомной войны! Все это будет в наших руках! Ай да подарок, мать вашу!
Пожилой Виктор Кожевников был единственным постоянным жителем станции "Речной вокзал". Дальше, за покрытой льдом Обью, в городе безраздельно правили твари. Но одиночество его на этом рубеже было весьма относительным, так как на станции постоянно дежурила группа внутренней безопасности общины тварелюбов.
Сами тварелюбы свою общину называли Архионом. А бойцы охраны именовались церберами. Они не ловили людей, для этого имелись охотники. Церберам полагалось защищать границы.
Однако за долгие годы установилось равновесие сил, и угроза нападения на Архион теперь была чисто гипотетической. Даже со стороны тварей давно не отмечалось случаев агрессии. Колония этих неведомым образом появившихся существ была довольно самодостаточной, и такого подспорья, как жертвоприношения, им, похоже, вполне хватало. Исключение составляли трутни, которые время от времени сбегали из колонии. Они были опасны для всех, кого встретят, и вели себя непредсказуемо, нарушая и четко отлаженное бытие самого мира тварей в западной части города, и хрупкий мир людей на восточном берегу. Но и трутни не так часто выбирались из своих нор, чтобы держать общины Новосибирска в постоянном напряжении. Церберы давно привыкли считать свою вахту по охране рубежа "Речной вокзал" лишь необходимой проформой. Они не докучали Кожевникову своим присутствием. Приходила новая смена, тварелюбы недолго беседовали с отшельником, расспрашивая о том, что произошло за последнее время и делясь новостями из "большого мира". Выпивали с ним "импортной" "Массандры" из Перекрестка Миров либо "отечественной" бормотухи, весьма уступающей по вкусу и "вставляющим" свойствам напитку из центральной общины. Затем разбредались по углам, пользуясь возможностью отоспаться вдали от начальственного ока, либо собирались в дальнем закутке технического помещения, чтобы поиграть в карты или домино или продолжить пьянку. Благо и сам Кожевников гнал самогон - не сказать, что приличный, но ввиду дороговизны "Массандры" тоже неплохо.
Помимо всего прочего, Кожевников соорудил здесь что-то вроде оранжерей, пытаясь выращивать для пропитания то, что может вегетировать в таких условиях. Ну и разводил крыс. Сам же их и коптил. А еще катал свечки из отработанного парафина. В данный момент именно канделябром с такими свечами, закрепленным на стене, и освещалось небольшое пространство вокруг старика.
Хозяин станции сидел в широком кресле у входа в свое жилище, сложенное из бревен и шлакоблоков прямо на платформе им же самим. Седой, с залысинами, которые скрывала серая военная ушанка, укутанный овечьей шкурой, как пледом, он дремал, держа в руках потрепанную книгу. Церберов видно не было, однако по остаткам трапезы на столе, стоящем метрах в четырех от кресла, и по пяти табуреткам было ясно, что здесь недавно имело место веселое застолье и его участники, скорее всего, теперь где-то отсыпаются.
Тор подошел к креслу и громко свистнул. Кожевников дернулся, выронил книгу и открыл глаза. Обозрел гостей, поморщился и растер руками в шерстяных беспалых перчатках небритое, опухшее лицо.
- В очко себе свистни, может, соловьем станешь. - Он вдруг ойкнул, обратив внимание на Сабрину. - Сяба, девочка, прости дурака старого. Не сразу тебя приметил.
- Да ничего. - Она скупо улыбнулась.
- Где церберы? - спросил Тор.
- Дрыхнут они. Два литровича выдули за милую душу. В подсобке завалились. Подальше, чтобы мне храпом и пердежом своим не докучать. - Он махнул рукой себе за спину и добавил: - Девочка, извини еще раз за грубость.
- Будить их надо, - нахмурился Масуд.
- А что такое? - Кожевников поднял книгу и потер глаза костяшками указательных пальцев.
- Непонятки в городе. Надо быть на постах.
- Да хрен ты их сейчас разбудишь, - проворчал Виктор. - А что за непонятки?
Вместо ответа Тор задал очередной вопрос:
- Давно они сменились?
Отшельник запустил руки под овечью шкуру, порылся там и извлек карманные часы. Открыл крышку и долго морщился, глядя на циферблат и говоря всем своим видом, что он изо всех сил напрягает не до конца пришедший в сознание головной мозг.
- Час сорок… Ага. Час и сорок минут назад.
- И какие новости принесли?
- Да никаких. - Кожевников пожал плечами, хлопнув крышкой и убрав часы. - А какие должны быть?
- Предъявы от Перекрестка Миров не было? - поинтересовался Масуд.
- А с чего бы этим овечкам нам предъявы кидать? - хмыкнул Виктор и только теперь удостоил своим вниманием Марину. - Девка оттуда?
- Оттуда. Вот о ней ничего не говорили? Посланец из центральной общины не приходил за нее хлопотать?
- Да с чего бы? - Кожевников развел руками. - Нет вроде.
- Вроде? Так ты не знаешь?
- Ну, церберы ничего такого не базлали. Если б что-то было, так сказали бы. Верно?
Тор тихо выругался и мотнул головой.
- Так, ладно, - сказал он, вздохнув. - Сабрина, покарауль добычу. Виктор, отведи нас к этим алкашам гребаным.
Кожевников, кряхтя, неохотно встал, небрежно кинул на кресло овечью шкуру, стряхнул со своей шинели какие-то крошки и махнул рукой.
- Ну, пошли.
Сабрина сжимала кожаный поводок и смотрела в гранитный пол станции, о чем-то думая. Мысли ее прервал скорый и тихий шепот:
- Сяба… Сабриночка… Ну пожалуйста…
Молодая охотница подняла взгляд на Марину. Та стояла рядом, прижимая дрожащие ладони к губам, и смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
- Я тебя очень прошу. Сжалься…
Сабрина аккуратно стянула с головы пленницы капюшон и стала руками приводить в порядок ее растрепавшиеся волосы.
- Ты замерзла? - тихо спросила охотница.
- Да, - шепнула Марина.
- Идем. - Сабрина потянула за ошейник, но не сильно. Привлекла Марину к креслу и усадила. Опустилась на корточки перед девушкой и стянула с нее один валенок. Потрогала босую стопу. - Ой, да у тебя валенки мокрые и ножки совсем озябшие, - покачала она головой, затем обтерла побелевшую от холода ногу пленницы овчиной.
Марина недоуменно смотрела, как Сабрина снимает свой рюкзак, извлекает оттуда пару шерстяных носков.
- Не волнуйся, они чистые, - приговаривала Сабрина. - Это мои. Каждый охотник должен иметь при себе сменные вещи.
- Да… Спасибо… большое…
- Вот так. А теперь давай, девочка, ножки под себя, на кресло… Вот так, умничка. - Охотница заботливо укутала Марину в овечью шкуру. - Вот так.
Затем Сабрина привязала поводок позади Марины к ручке двери бревенчатой хижины и, поставив в углу алебарду - подальше от пленницы, - сложила ее валенки у печки-буржуйки, стоявшей на приличном расстоянии от пожароопасного жилища. Затем принялась наводить порядок на столе.
- Сейчас кушать будем. Ты голодная, наверное, совсем. Впрочем, как и я…
Над миром сгущались сумерки. Вечер широкой поступью шел оттуда, где был восток в те времена, когда с компасами не творилась эта будничная теперь чертовщина. Белизна снега перестала давить на глаза, и Селиверстов поднял темное стекло своего шлема. Иначе совсем ни черта не видать.
- Как глаза? - шепотом спросил Жуковский.
- Да глаза вроде ничего, но стрелять все равно не смогу, - ответил Василий. - Рука не слушается.
- Плохо, - вздохнул Андрей. - Ведь у Кости и Степана совсем опыта стрелкового нет.
Степан слегка ухмыльнулся в бороду.
- Можно подумать, что он есть у тебя, ептыть, - хмыкнул Волков.
- А ты что, возомнил, если я из ученой среды, то обязательно непутевый Жак Паганель или забавный Анатолий Вассерман? - скривился Жуковский.
- Кто?
- Дед Пихто. Я, между прочим, в свое время увлекался спортом и страйкболом. И не забывай: я был искателем в самом начале.
- Все равно, - мотнул головой Селиверстов. - Надо сразу с двух стволов минимум работать. Снять того, с эсвэдэхой, что на шухере стоит, и вон того, бесноватого. У него "винтарь" и помповик на плече, а еще нож. Их следует валить вместе и тут же бить того, который сидит в сугробе. Причем стрелять в голову или сердце. Не забывайте, что эти долбаные свидетели Армагеддона носят пояса со взрывчаткой.
- Это мы в курсе, - кивнул Жуковский. - Костя? Ну что, поможешь мне окочурить этих сучьих потрохов?
Константин осторожно высунул голову из-за опрокинутого грузовика, за которым они прятались в какой-то полусотне шагов от неприятеля.
- Я же никогда не убивал, - пробормотал он.
- Дружочек, так никто из нас не идеален, - ухмыльнулся Жуковский. - Сейчас такой шанс исправить ситуацию.
Селиверстов тихо засмеялся.
- А может, как раз по поясам бить? - спросил Волков. - До нас взрыв не достанет.
- Паздеева угробим, а у меня к нему пара вопросов имеется, - мотнул головой Василий и поправил съехавший набекрень шлем.
- Костя… Эй, да выйди ты из ступора, - продолжал наседать Андрей.
- Ну чего? - недовольно фыркнул Ломака.
- Слушай, если бы речь шла о спасении моей зазнобы, я бы не колебался. Валил бы всех подряд, кто на пути стоит. Слышь?
- Да слышу я. - Костя вздохнул и, сняв рукавицы, подышал на пальцы. - Я понимаю, что мы тут все из-за меня. И понимаю, что надо это сделать. - Он передернул затвор "Калашникова". - Так давайте сделаем.
- Вот это по-нашему. - Жуковский подмигнул. - Степан, присоединяйся. Бери на мушку того, что сидит.
- С удовольствием, - проворчал Волков.
- Так, Костя. Задрот, который на шухере, - твой. Видишь?
- Жалко его. Вид у него какой-то… чмошный.
- Тьфу ты! Мажор, блин. Ладно. Я его беру, а ты тогда активиста грохни. Он, по ходу, главный у них. Хоть к нему ты нежных чувств не питаешь?
- Хватит уже, - поморщился Константин. - Давай работать по целям.
- Ну вот и хорошо. По моей команде.
Все трое прицелились. Автомат был очень холодный, и руки Константина совсем задубели. Он даже подумал, что неплохо бы поскорее пристрелить эту троицу и снова надеть рукавицы.
- Огонь, - тихо сказал Жуковский и вдавил спусковой крючок.
Раздались три одиночных автоматных выстрела. Жуковский попал Халдею точно в голову, сбив меховую шапку и изуродовав височную область слева. Волков пробил Викарию плечо и тут же сделал еще выстрел, угодив в шею. Довольно неплохо, учитывая, что стрелкового опыта у Степана не было. Викарий завалился на бок и захрипел. Пуля, пущенная Константином, просвистела над ухом Жреца. Тот резко пригнулся. Второй выстрел снова пришелся в пустоту. Свидетель Армагеддона уже несся к высокому сугробу у автобуса.
- Черт! - рявкнул Жуковский.
Он, Волков и Ломака сделали еще по выстрелу, но везучий армагедетель перемахнул за снежный бархан и был таков.
- Костя! - воскликнул Андрей. - Твою мать! Ну как же так?!
- Бегом за ним! - скомандовал Селиверстов, извлекая здоровой рукой нож из сапога.
14
СУМРАК, КОНЕЦ ДНЯ
- Я не хочу кушать, - прошептала Марина, качая головой.
Сабрина вздохнула и, подойдя к креслу, присела на его подлокотник, сверху глядя на пленницу.
- Послушай, ну нельзя же так. Ты сколько уже без еды? - Охотница провела по ее волосам ладонью и прикрыла глаза, чувствуя какое-то непривычное волнение и непреодолимое желание заботиться о пленнице.
Даже вдруг родилась мысль, что было бы неплохо нагреть побольше воды и наполнить ею большую чугунную ванну, что стоит в соседней с хижиной кабинке из пластиковых листов, которыми был когда-то обшит вагон электропоезда, - вон он, стоит вдалеке, перед каменной кладкой, за которой уже начинается метромост. А потом искупать эту перепуганную большеглазую девчонку.
- Сабрина, ты меня совсем не слышишь. - Марина снова заплакала и повторила эту фразу отчаянным криком: - Ты меня совсем не слышишь! Отпусти меня! Сжалься! Что же ты делаешь?!
Молодая охотница резко сгребла волосы Марины на затылке и запрокинула ей голову, другой рукой сжав горло.
- Не ори! - рявкнула она. - Я могу сделать для тебя все! И я готова делать для тебя что угодно! Но не смей просить, чтобы я изменила своему долгу, своей общине и предала отца! Поняла?!
- Поняла, - прошептала Марина. - Тогда мне ничего от тебя не надо. Только одно. Посмотри мне в глаза.
Сабрина убрала ладонь с горла пленницы, отпустила волосы. Обхватила ее голову и, приблизив к себе, пристально посмотрела во влажные от слез глаза, полные отчаяния и какой-то завораживающей красоты.
- Я ведь не дам тебе покоя, - прошипела со злостью Марина. - Я буду в кошмарах приходить, после того как ты поймешь, что погубила меня и ребенка! Так запомни эти глаза на всю оставшуюся жизнь, чертова тварьская шлюха! - И до сего момента робкая пленница плюнула Сабрине в лицо.
Молодая охотница резко отпрянула и принялась тереть щеки, ощущая совершеннейшую растерянность. Отвернувшись, отошла к столу. Что-то мягко ударилось в спину. Сабрина обернулась. Это были ее шерстяные носки, которые Марина сняла с себя и швырнула в ненавистную охотницу.
- Пропади ты пропадом. - Пленница ненавидяще смотрела на нее.
Во мраке послышались голоса. Тор, Масуд и Кожевников возвращались.
- Ой, ты на столе прибралась? Да не стоило, - заулыбался редкозубый отшельник, почесывая висок. - Мы тут срач развели, а ты хлопочешь. Но коли так, сейчас кушать будем. Голодная, небось, ага?
Не дожидаясь ее ответа, слово взял Масуд, а тем временем Тор зачем-то пошел в бревенчатую хижину.
- Сабрина, слушай. Вестей о гонце с Перекрестка Миров не было. Мы забираем девку и ведем ее в столицу. Ты побудь здесь.
- Зачем? - Охотница окинула всех хмурым взглядом.
Масуд повернул голову и взглянул на Кожевникова.
- Я тебя хотел попросить, - снова улыбнулся старик, - в коптильне помоги мне. Там работы не много.
- Зачем девку вести в столицу? Какой смысл ее таскать взад-вперед? Ведь отсюда намного ближе до алтаря. - Сказав это, Сабрина с недоброй ухмылкой взглянула на Марину.
Обида на пленницу и желание устрашить ее было сейчас сильнее, чем непонятное и навязчивое желание окружить заботой.
- Во-первых, нам надо на "Октябрьскую". Узнать. Пока эти чертовы церберы сюда шли, заступали на пост, нажирались и дрыхли, гонец из центральной общины все-таки мог прийти в центр Архиона. Если нет, то однозначно, что Перекресток Миров нарушил договоренность. И не важно, пошел ли за нами кто-то своенравный или весь гадюшник решил гонор свой показать. Центральная община не приняла своевременных мер, а значит, ей нести ответ. А если это организованная акция… По-любому. Короче, бабу лучше запереть в столице. Там основные наши силы, и эти, с Перекрестка, не идиоты, чтобы нападать на центр. А вот сюда могут прийти запросто. Они ведь знают, что тут не много людей.
- Если бы знали еще, как эти церберы несут свою вахту, то давно уже напали бы, - усмехнулся Тор, выходя из жилища Кожевникова и пряча что-то за пазухой комбинезона.
- В общем, надежнее ее подержать там, пока мы не разобрались. А потом сразу вернемся сюда. Ну и за паханом твоим отправимся, если он с новостями к тому времени не придет. - Масуд потер ладони и, сняв поводок с дверной ручки, властно за него дернул. - Вставай, крошка.
Марина небрежно отбросила овечью шкуру и встала на холодный гранит платформы босыми ногами.
Молодая охотница шагнула к печи, нагнулась за непросохшими валенками и швырнула их под ноги Марине.
- Надевай!
Ствол СВД чертил невидимую прямую пониже горизонта, даже пониже верхней кромки того берега. Иногда он резко замирал напротив какого-нибудь темного пятна на еще различимом в сумерках белом снегу. Но нет, это всего лишь разбитая машина или торчащий из сугроба гнилой пень. Но не человек.
- Зараза, - пробормотал Жуковский, вглядываясь в оптику снайперской винтовки.
- Неужели ушел? - спросил Волков.
- Да не просто ушел. Убежал, чтоб он подох там, гнида. - Андрей, на секунду оторвавшись от прицела, покосился на Константина.
Ломака морщился от досады, ему на душу тяжелым грузом ложились бранные слова Жуковского.
Селиверстов, понимая чувства парня, успокаивающе похлопал его по плечу.
- Ладно, Кость, не терзайся. С кем не бывает. Ты ведь и оружия-то огнестрельного в руках не держал.
- Ну да, - проворчал Константин.
Однако слова Василия едва ли его утешили.
- Жук, а какого рожна ты на тот берег смотришь? С хрена ему туда бежать? - Волков толкнул Жуковского. - Это же табу. Территория тварей.
- Во-первых, иди к черту и не толкайся. Во-вторых, я не только на тот берег смотрю. Я всюду смотрю. Но свидетель, мать его, Армагеддона на то и фанатик безбашенный, чтобы поступать так, как нормальные люди не поступают. Он ведь знает, что там его никто искать не будет. - Сколько ему открытого пространства преодолеть надо? - возразил Селиверстов. - Глупо это.
- Почему открытого? - Андрей взглянул на искателя. - Ты глянь, сколько барж торчит изо льда. Может, он в одну залез, да и дрищет сейчас там.
- А что будет, если человек перейдет на ту сторону? - проворчал Ломака, задумчиво глядя на противоположный берег.
- Ну, если это не охотники, пришедшие к алтарю с жертвой, - заговорил Жуковский, внимательно следя за реакцией Константина, - а любой другой человек с совершенно другой, и не важно какой, причиной, то он потревожит гнездо. Причем к гнезду приближаться необязательно. Воины очень хорошо чувствуют человеческое присутствие на своей территории.