- И что будет?
- А то, что хрупкий экологический баланс полетит ко всем чертям и твари ломанутся на наш берег. Начнут охоту на всех подряд. Хреново тогда будет.
- И много их? - спросил нахмурившийся Степан.
- Да черт его знает. Полсотни. Может, сотня. А может, и того больше. Я не знаю, как у них сейчас… - Жуковский вдруг замолчал и опять стал разглядывать окрестности через оптику.
- Что там? - снова задал вопрос Волков.
- Да ничего, - буркнул Андрей. - Вася, ты давай. Потряси Паздеева, пока он дуба не дал. Ты же хотел перетрещать с ним, верно?
- Ну да, - кивнул искатель и направился к лежащему на снегу раненому соплеменнику.
- Что, ушел педрило? - прокряхтел Семен, удерживая ком снега у разбитого носа.
- А тебя это сейчас должно беспокоить? - усмехнулся Селиверстов, присев рядом на корточки.
- Отчего же… Ох, блин, болит зараза… Отчего же не должно это беспокоить, Вася, а? Мужики, сам Бог мне вас послал. Иначе принял бы тут постыдную смерть от рук ублюдков этих. А Бочкова-то они как… Суки… Прямо по горлу… Скоты, мать их… Салабонов тоже жалко. Несмышленыши, блин.
- По ходу, таксисты на земле кончились, - усмехнулся в стороне Жуковский, имея в виду смерть Бочкова.
Он в той еще жизни был таксистом. И видимо, протянул дольше всех своих коллег.
Волков задумчиво посмотрел на труп Николы. Вспомнил, какой резне подверглись в первые дни после ядерного погрома эти самые таксисты. Нет, конечно, резали все и всех подряд. Инородцев, ментов, или как их там, полицаев по-новорежимному. Всех. Ну и таксистов, конечно.
И Степан вспомнил столицу, родную Москву. Вспомнил, как его жена оказалась в метро, когда на двух станциях произошли теракты. В метро паника, наверху суматоха. Сотовая связь исчезла. Люди ищут своих родных, мечутся. И таксисты… У взорванных станций их скопилось неимоверное число. И если кто-то хотел куда-то поехать, то быстрее и вернее на такси. И водители называли цену. Новую, в пять или десять раз большую, чем час назад.
Потом зимой были проблемы в московских аэропортах. Люди отменяли поездки, хотели назад в город. Транспорт опять в коллапсе. И снова теракт. В аэропорту. И таксисты тут как тут. Десятикратная такса. Праздник… Они наживались на двух крайностях человеческого бытия, на радости и горе. Без всякого зазрения совести. Глядя даже не на клиента, а сквозь него. Слушая свой шансон из магнитолы, постукивая массивными печатками по рулю. Хотя, быть может, в мире, где главный фетиш, он же тотем, икона и религия - деньги, по-другому быть и не могло? Нужда заставит? Но нужда заставляла делать и не такое. И когда случилась ядерная война, то в тех районах, которые еще не подверглись ударам, многие таксисты решили, по обыкновению, что настал их звездный час. Но сорвавшийся с цепи народ стал их просто убивать, отбирая машины…
Вот и Бочков. Правда, по другой причине… Таксисты кончились.
- Андрей, зачем ты так. Нормальный ведь мужик был… - продолжал Паздеев. - Но за то, что хоть меня спасли, спасибо, братцы…
- Да ты не кривляйся, Семен, - покачал головой Василий. - Ты какого хера стрелял в меня, потрох сучий?
- Что? Вась, да не стрелял я! Это они! Они суки, фанатики! Они стреляли! - заголосил Паздеев.
- Сема, скажи, ты у меня копыта, хвост и длинные уши видишь?
- Чего?..
- Я тебя спрашиваю, удот, видишь ли ты у меня ослиные уши, хвост и копыта?
- Н…нет… я не понял…
- Так какого, сука, хрена ты думаешь, что я ишак, а, мать твою?! - рявкнул Селиверстов и резко толкнул руку Паздеева, которая удерживала снег у носа.
Вышло так, что Паздеев ударил себя сам.
- А-аййй… Падла, что ж ты делаешь! Больно!
- А мне не больно было, гниль ты подноготная?! Пулю выковыривать пришлось! Это, думаешь, не больно, ушлепок?!
Семен молчал, прикрыв лицо руками. Очевидно, он думал о той ситуации, в которую попал, и о том, как теперь себя вести.
- Давай я ему ухо для начала отрежу? - предложил вдруг Жуковский, склонившись над Паздеевым с ножом в руках.
- Андрей, сдурел, что ли? - Селиверстов поднял на него взгляд.
- Чего? Да я в книжке читал…
- Иди к чертовой бабушке, Жук, со своими книжками, - возмущенно проворчал сквозь свои ладони Семен.
- Слышь, стрелок хренов, еще раз меня Жуком назовешь, и я из твоей жопы махаона сделаю. Понял, придурок? Сосульку вон ту в очко тебе запихаю. Умрешь так, что премия Дарвина за этот год твоя.
- Что еще за премия такая? - ухмыльнулся Степан.
- За самую тупую и нелепую смерть.
- Слушайте, чего вы взъелись, а, землячки? Мозги себе поотмораживали? Чего вам от меня надо?
- Говори, - потребовал Селиверстов.
- Да что говорить-то?
- Зачем шли за нами. Зачем стреляли. Что Едаков на наш счет приказал. Давай только подробно, но при этом быстро рассказывай. Ночь скоро. Нам еще укрыться где-то надо.
Паздеев вздохнул.
- А вы сами подумайте. О последствиях подумайте, идиоты. Вы хоть понимаете, какую подставу готовите всей общине? Ну ладно, этот. - Он махнул рукой на Костю. - Жена-красавица и все такое. А вам-то какого хрена надо? Вы-то с чего поперли? Да если война с тварелюбами начнется, столько народу ляжет. Тут эти еще… мать их… армагедетели. Только и ждут, когда что-то случится. И как нам прикажешь поступать? Погибнут четверо или десятки?
- Вопрос цены, конечно, всегда актуален. И выбор из двух зол. А давай мы ради спасения этих десятков овечек принесем в жертву, скажем, тебя, Паздей. Едакова. Ну и пару его сучек, самых аппетитных, - ухмылялся Жуковский. - Четверо - либо десятки. Как тебе такой выбор?
- А я при чем тут?! - возмутился Паздеев.
- Ну не гнида ли ты после этого?! - воскликнул Ломака. - А Маринка моя при чем?! И Едаков этот твой, чмо поганое, тоже ведь неприкосновенный, как и шлюхи его, и сатрапы! Вы все - падлы! Чужие жизни для вас - разменные монеты!
- Че орешь, сопляк?! - воскликнул в ответ Паздеев, поднимаясь. - Че разошелся-то, а?! Ты один такой, что ли? Вся община так живет! Да, есть неприкосновенные! Да! Есть! Но так надо!
- Так надо только неприкосновенным, - покачал головой Волков.
- Слышь, Ломака, я тебе сочувствую, конечно, но херню вы затеяли, - произнес Семен, чуть остыв. - Ну, таков уж уклад нашей жизни. Ничего не поделаешь.
- Ничего не поделаешь? - Константин чуть дернул головой. - А кто сказал, что ничего не поделаешь? Ведь есть возможность, есть шанс вернуть ее. Так почему я должен убеждать себя в том, что ничего не поделаешь, а? Что за тупорылый такой стереотип, а?
- Да потому что надо уметь мириться с потерями. А не так, как ты. Ладно, если сами сгинете. Но вы же беду накличете на весь Перекресток Миров! Давайте-ка, ребята, успокоимся и пойдем в общину. Ведь если сейчас вернуться, то вашей смерти не будет желать никто. Да и мне, и Едакову она ни к чему. Вы ведь нужны общине, неужели не понятно? Раз уж так вышло, что мы сейчас стоим и разговариваем, то это ваш единственный шанс, другого не будет. Никто вам больше не предложит покаяться и забыть все это недоразумение. И так вон уже Волкова потеряли, Фрола с Чудью…
- Недоразумение? - заиграл желваками Ломака. - Да вся эта община - сплошное недоразумение. Нет борьбы, есть только проживание жизни, как отбывание тюремного срока. А я вот решил бороться. Пойти вопреки. И товарищам моим спасибо, что тоже решили. Потому как не бессловесные они насекомые, а люди. Люди с честью. С достоинством. И с человеческим началом в сути своей.
- То есть тебе плевать на наше общество теперь? - прищурился Паздеев. - На людей наших?
- А вам на меня и Марину не плевать?! - рявкнул Ломака. - Небось, радовались все, что не их забрали тварелюбы. Не их близкого увели! Думали - хорошо, что не я! Так, да?!
- И вообще, что нам это стадо?! - резко взял разговор в свои руки Жуковский. - Правильно Костя говорит. Не хотят бороться, не хотят другой участи, так нам на кой думать о них?
- Какой еще другой участи! Это же равновесие! Какая альтернатива?! - Семена уже бесила непримиримость оппонентов.
- Любая! - закричал Константин. - Любая другая альтернатива! Опять будешь говорить про необходимость мириться с потерями?! Ну так попробуй сам!
Выкрикнув это, Ломака резко ударил Семена прикладом автомата по колену. Паздеев вскрикнул, падая в то самое место, где до этого уже трамбовал снег своим телом.
- Черт! Что ж ты делаешь, падла!
- Смирись с потерей, Семен! Ну же! Не кричи! Не чувствуй боли! Просто смирись! - выкрикивал Константин, нанося новые удары. - Ты не хотел этого, но я так решил! Я решил, что у тебя нет альтернативы! Я решил, что имею право решать за тебя! Просто смирись! Сволочь!
Селиверстов оттащил не на шутку разгоряченного Ломаку от орущего Паздеева.
- Прекрати сейчас же! Он идти не сможет! Сам потащишь?!
- Жить захочет, пойдет, - хмыкнул Жуковский и принялся осторожно снимать с трупов свидетелей Армагеддона пояса смертников. - Либо я его взорву тут, к чертям свинячьим.
- Знаешь, а ведь все, было дело, удивлялись. - Кожевников причмокнул и глотнул воды, чтобы смочить во рту тонкие волокна копченого крысиного мяса. - Удивлялись да спрашивали, как, мол, тебе, Витек, удалось так спокойно пережить все это. Будто и не было для тебя ничего - ни атомной войны, ни прочих радостей цивилизованной жизни. - Он засмеялся, кряхтя. - Так я всем одно твердил. Что мне катаклизмы эти? Привыкший я. Всю жизнь вот так вот. Ну, может, крысятиной да таракашками всякими не питался. Хотя… В забегаловках бургеры каждый ведь на клык кидал, верно? А что в котлете той, одному повару известно. Ну а крысятина чем не гожа? Привыкли ведь? И где разница со вкусом позабытой курицы? Да нет ее, считай. Но мясо ведь. А мясо, оно того, для мозга полезно.
- Неужто раньше, как ты говоришь, такое было возможно? Ну, как сейчас? Разве можно вообще привыкнуть к жизни после ядерной войны еще до нее? - Сабрину не то чтобы интересовали рассказы отшельника, просто она неплохо относилась к миролюбивому старику Кожевникову и не желала обидеть своим равнодушием к его болтовне. Судя по всему, несмотря на кажущуюся нелюдимость, он испытывал нехватку в общении. В нормальном общении, а не в ставших традиционными попойках с церберами, которые всегда кончались раскладыванием сомлевших алкашей по укромным уголкам станции. А уж кто-кто, но молодая охотница прекрасно понимала человека, которого тяготило одиночество.
Сейчас же девушку беспокоили ее собственные мысли, природу и суть которых она пыталась распознать, чтобы понять, как ей быть дальше.
Кожевников был явно доволен тем, что сидящая напротив за столом девушка поддерживает разговор.
- Да ешь, чего ты. Голодная, небось, с охоты-то. Кушай, кушай. У меня этого добра навалом. Я же тут, кхе-кхе, пищевой олигарх, наподобие ихнего Жуковского. - Он кивнул куда-то в сторону, и не важно, там ли находился Перекресток Миров, - аналогия была понятна.
- Да я кушаю, дядя Витя. - Она демонстративно отправила в рот очередную волокнистую полоску.
- Соли не хватает, да? - виновато спросил Кожевников.
- Да я соли-то практически не помню, как и сахара, так что дискомфорта не чувствую, - пожала Сабрина плечами.
- Тебе легче, - хихикнул Кожевников. - А я всю жизнь солености да копчености трескал. Ну так вот… Что ж я тебе рассказывал? Как я привык. Короче, ничего на самом деле сложного. Знаешь, в нашем мире миллионы, если не половина всех людей, жили в таких условиях, что мама не горюй. Ну, кто-то по необходимости или там по долгу службы. Кто-то просто потому, что не повезло родиться в благополучной стране или в богатой семье. Типа "Генералы песчаных карьеров" или "Город бога". Ну, кино такое. Батя мой офицером служил - как говорится, куда Родина пошлет. А то ведь были советские времена. Тогда, как правило, офицер рассуждал просто: отправят к черту на кулички, значит, так надо. Страна у нас большая, богатая, а проклятые империалисты все коварные планы вынашивают. Надо защищать Родину на всех рубежах, чтобы в тылу труженики социалистического труда да родная партия могли в безопасности строить светлое будущее. Дескать, мы сейчас в лишениях, зато дети получат все. - Виктор выдавил смешок в кулак и, покачав головой, извлек из-за пазухи никелированную плоскую фляжку. - Получили, блин, ептыть. Просрали все дети-то. - Он сделал глоток, занюхал рукавом и пожевал какой-то корешок. - Короче, батя мой служил где-то под Анадырем. Даже севернее Анадыря. Чукотка. Ну, я так скажу: если есть у вселенной жопа - прости, Сяба, - то это примерно в самой глубокой ее точке. Холода, как у нас тут сейчас. Солнца не видишь полгода. У нас-то оно есть каждый день. Ну, где-то там, над тучами этими. Кстати, хорошо, что тучи, не то холоднее было бы во сто крат. Ну вот. А родился я, где бы ты думала?
- В Анадыре этом? - Молодая охотница снова пожала плечами.
- Ага, сейчас, - засмеялся Кожевников. - Не доехали. Родился я в МТЛБ. Это вездеход военный, из части, где батя служил. По пути до ближайшей больницы, ночью, в пургу лютую. И солдатня акушерствовала. Благо мехвод, Витя Зайцев, местный был, чукча. Это только в анекдотах чукчи того. - Он покрутил пальцем у виска. - А на деле он парень смышленый. У них такое в порядке вещей. Короче, он и помог мамане моей разродиться в дороге. Меня в честь него и назвали Виктором. Мать рассказывала, он еще пошутил тогда, дескать, у моржа роды принимать сложнее. Ну вот. Родился я. Мне еще повезло, крепкое здоровье от отца досталось. А у батиного сослуживца дочка родилась. С первых минут на таблетках и уколах. Инвалидность с детства. А в девичестве вообще померла. Сердце. А все суровые условия жизни и быта. Бывало, там, в бараке в военном городке, сосулек наберем в чайник и кипятим. Сосульки-то чище, чем снег. Ну а с дровами проблемы. Мало деревьев на Чукотке. Уголь завозили, конечно. Но, сама понимаешь, по дороге ополовинили, распродали, разворовали. Потом и в части на складе разворовывали. Не хватало. Ну, тюлений жир еще, тоже горючее. Короче, холодно. С едой тоже. Консервы да вяленая рыба всякая. Со свежими продуктами сложно. Какие там фрукты-витамины! Нам давали вместо них пилюли оранжевые. "Ревит", кажется. А детворе в радость - конфет-то нет. Сосешь витаминку, и она сначала кисло-сладкая, потом кислая до помрачения, потом горькая. Ну а в конце сладкая-пресладкая, как подарок за терпение. Ну, что еще ели-то… Оленина была, слава богу. Да. Так и жили. Там я и в школу пошел. Потом отца перевели на Камчатку, а переезд маленькой катастрофой считается. Может, и так - для одиночки, а вот для семьи это катастрофа серьезная. А уж для военных-то… Там, на севере, у нас училка заболела, по математике, кажись. Полгода математики не было. И вот на новом месте иду в новую школу и, сама понимаешь, никакой успеваемости. Отстал безнадежно. Да и жили в казарме, не до самоподготовки. Тут и страна разваливаться начала. Бате при выходе на пенсию дали в Петропавловске квартиру в аварийном доме. Я подрос. А что делать? На завод и пахать? В постсоветские времена это вообще не в почете стало. На рекламных плакатах и в телефильмах самые успешные люди, со счастливыми улыбками, были уже не рабочий и колхозница, а офисный планктон. А еще лучше - бандюги типа Саши Белого. Ни хрена не делают, а все есть. О почете труда уже речи не было. Кем дети-то стать хотели в стародавние времена? Пожарниками, милиционерами, космонавтами, летчиками, врачами. Как там у Маяковского? "Все профессии нужны, все профессии важны". А что потом стало? Банкиры, олигархи, бандиты, прости, блин, тутки элитные валютные. Фотомодели. Певички полуголые, со своими клипами в стиле "крутятся жопы". Ну а мне куда? Образовательный уровень у меня, сама понимаешь, ниже плинтуса, коли школы менять пришлось три раза, пока отца кидали по службе в разные анусы. И это еще не много. Корешок у меня был, так тот вообще в школу пошел только в восемь лет и шесть школ сменил. Тоже офицерский сынок. Но папаня у него был не чета моему, хапуга и сибарит тот еще. Сынка пристроил удачно, тот тоже офицером стал. Но тупой ведь как валенок! Да не суть. Ну, короче, пошел я в армию. Что еще оставалось делать? И попал опять на север, но в другом конце, где подлодки. А там и на контракт остался. Еще казалось, что это престижно. Правда, получку не выдавали по полгода. Были времена. И жил прямо на лодке. А что. В городке том ни воды горячей, а холодная по часам только. То отопления нет, сосульки прямо в квартирах, то электричество вырубят. А на лодке тепло. Реактор свой, даже два. Потом перебрался служить сюда, в Новосибирск. Ох и трудно это было, доложу я тебе. Пришлось на взятки всякие, презенты и бонусы, положить почти годовой доход свой. Все сбережения. Ну, служил тут. Подженился даже вроде. Все квартиру получить пытался. Это по телевизору мордобрюхи твердили, дескать, военные у нас не за квартиры и зарплаты служат. Конечно, за такие зарплаты служить стремно. Но за квартиры… Это они зря. Именно за квартиры. В наших условиях другой возможности собственным углом обзавестись не было. А потом меня так огорошили! Дескать, ты сын офицера. Твой батя квартиру получил из расчета площади на каждого члена семьи. Следовательно, жилье тебе, мил человек, не положено. Есть у тебя где жить. И сократили меня, к чертовой матери, как и еще тысячи военных. Не нужны оказались. Никому. Это перед войной-то. И жинка ушла, сука такая. А мне что делать? Ну и начал я, как говорится, коммерцией заниматься. Друган мой, тоже контрактник, так и служил дальше. В этих краях большие склады ГРАУ были. Ну, артиллерийские и всякие прочие боеприпасы. А тут, за пару лет до войны, надумало наше замечательное Министерство обороны по всей стране эти самые боеприпасы уничтожать. Да в таких темпах, что просто в голове не укладывалось. Свозили все грузовиками на полигоны и каждый божий день в течение двух лет взрывали с рассвета и до темна. И корешок мой занимался теми делами по службе. Ну и решили мы поиметь куш. Снаряды да мины, по номенклатуре, в возрасте двадцати пяти лет или там тридцати. Ну, не срок для чугуниевой болванки со взрывчаткой. А желающих поиметь этого добра было много. Чего уж теперь греха таить, подворовывали. Да не слабо так. По документам, взорвано, а наделе… А ведь еще тротил, которым это уничтожалось. Все имеет спрос. И продавали. Криминалам продавали. Чеченам продавали. Датам продавали. Таджикам продавали. Киргизам продавали. У них ведь тоже неспокойно было. Браконьерам продавали. Короче, увлеклись так, что даже не смотрели, кому продаем. Уже и домики себе строить начали да тачки-иномарки купили. Ну и продали партию мин фээсбэшникам. - Кожевников засмеялся.
- Кому?