- ФСБ. Ну, спецслужба такая. Контрольную закупку они сделали и повязали нас. Всю нашу трудовую артель. Корешок мой, Вася, дурку загнул. Решил сотрудничать со следствием и слить командование, которое тоже продавало и в гораздо более крупных размерах. Прямо в масштабах госкорпорации, всем, кому не лень. Но это, оказывается, было лишним, в смысле, говорить про начальство. Вот и помер корешок мой в следственном изоляторе от острой сердечной недостаточности. Я-то сразу смекнул, что военные шишки решили своих конкурентов на рынке боеприпасов руками ФСБ устранить. Заодно помочь друзьям особистам доложить о раскрытии очередной опасной бандгруппировки. Там ведь, по слухам, дело как было? Прикинь, большие звездные начальники готовят на продажу очередную партию боеприпасов. Называют новую цену. Ну, типа, господа абреки, инфляция. Законы рынка и прочая херня. А они им: вы, кафиры, оборзели. У нас есть люди, которые дешевле продадут. Ну, мы, в смысле. Вот и занялись нами те, кто постарше рангом. А Васька не допер, дурилка. Загремел я на зону. Эх, дочка. Вот там, под Верхоянском, школа выживания была, это да! Все былое просто померкло. Таким премудростям научился, что сейчас мне эта послеатомная жизнь не в тягость совсем. Да и война освободила меня из мест лишения, как говорится. И многих других зеков. А уж они-то приспособлены выживать, будьте здрасьте. Вот как-то так.
- Интересная какая у тебя жизнь, - проговорила задумчиво Сабрина, скорее не потому, что так считала, а для поддержания разговора.
Из всего этого повествования она запомнила только рождение в вездеходе, в пургу и мороз.
- Да уж, не соскучишься. - Кожевников сделал еще глоток из фляжки и тряхнул головой.
"Наверное, есть в этом какой-то смысл. В рождении вопреки обстоятельствам. Жизнь продолжается. Должна продолжаться", - подумала девушка, и тут же вспомнились еще не растворившиеся во времени слова Марины. О том, что она беременна.
- Слушай, дядя Витя, а чего ты мне про коптилку говорил? Помочь вроде просил?
- Да ты не вникай, Сяба, - пробормотал Кожевников, налегая на еду. - Отдыхай пока. Покушай. Не к спеху.
- То есть как? - Она напряглась. Сработал какой-то потайной механизм в разуме, заставив ее резко выйти из расслабленного и задумчивого состояния. И еще кое-что всплыло из глубин ее памяти. Что-то старое и очень плохое… - Я не пойму, дядь Вить. То вдруг ты просишь остаться, чтобы помочь. А теперь и не надо? Что случилось?
- Не вникай, - повторил Кожевников, не глядя на собеседницу.
Напряжение стало расти с невероятной скоростью. Сабрина привстала. Осмотрелась, ища причину тревоги. Взгляд замер на хижине отшельника, на приоткрытой двери.
- Не поняла я… А что Тор прятал за пазуху, когда заходил в берлогу твою и выходил, а?
Она резко поднялась и, сняв со стены канделябр со свечками, бесцеремонно вошла в жилище.
- Эй, дочка! Куда свет понесла?! Темно совсем стало! - доносился снаружи голос Кожевникова.
Внутри - кушетка. Радиаторная батарея, в которую самотеком поступает нагретая наружной печкой вода. Два ведра, с песком и водой, на случай пожара. Ковер на стене, под ним полутораметровой высоты штабель книг и журналов. Железный ящик с инструментами. Керосиновая лампа на тумбочке у кушетки. И шкаф, забитый бутылками производимого Кожевниковым пойла. Аккуратные ровные ряды. Бросалась в глаза щербина в одном из этих рядов. И свежий, свободный от пыли круг на том месте, где стояла емкость. Стоп! Два круга! Он взял две бутылки…
Если Тор взял бутылки с пойлом, то непонятно, на кой черт. Ведь они пошли на "Октябрьскую", а там этого добра в избытке. Тем более что у охотников двойной рацион, им полагается даже закупаемая в центральной общине "Массандра". Зачем вдруг Тору понадобилось бухло?..
И в этот миг она отчетливо вспомнила. Маленькую двенадцатилетнюю девчонку. Себя. И двух чудовищ… Самые страшные мгновения в жизни. И так въевшийся в память запах алкогольного перегара…
Она резко выскочила из хижины. Даже часть свечек на канделябре потухла. Сабрина поставила его на стол.
- Так ты мне тут зубы заговаривал, а, дядя Витя? - зашипела молодая охотница.
- Эй, да ты чего?
- Где они?! - рявкнула девушка, придавая голосу остроту нешуточной угрозы.
- Дочка, о чем ты, не пойму?
- Это они попросили, чтобы ты меня тут задержал? Это все подстроено?! Так?!
- Чего?..
Сабрина развернулась и ударила ногой по прислоненной к стене алебарде, ломая древко. Затем схватила обломок с острым лезвием и пикой. Теперь этим оружием будет легче орудовать в помещении. Если придется, конечно.
Она кинулась в сторону "Октябрьской". Столицы Архивна.
В отдалении от хижины пришлось пробираться во мраке через горы хлама, что за годы нового замерзшего времени натаскал сюда из городских руин Кожевников. Всякая сантехника, трубы, мебель, части автомобилей и мотоциклов, связки газет, журналов и книг. Картонные и деревянные ящики, полные не менее загадочного барахла. Место, где проходили пути, вообще было завалено сотнями, если не тысячами, пластиковых бутылок разного калибра и формы. На одной из них и оступилась Сабрина, не удержавшись на ногах. Пустые сосуды взмыли вокруг нее, с барабанной гулкостью стуча друг о друга. Молодая охотница чертыхнулась, выбираясь из этой зашевелившейся массы и кляня себя за неуклюжесть, столь неуместную в тот момент, когда надо быть предельно собранным и внушающим страх.
15
НАДЛОМ
На улице вдруг стало темно. Сначала плывущее где-то за облаками солнце, отгороженное много лет назад от людей беспросветным сводом туч, плавно подготавливало мир к своему очередному многочасовому отсутствию, а потом оно вдруг ухнуло за невидимый горизонт.
Константин так и представил себе: нечто круглое и желтое, сохранившееся в памяти как яичный желток, сорвалось и с небесной синевы унеслось в неведомое запределье реальности и расшиблось там в лепешку.
Наверное, эта ассоциация и повлекла за собой мысль о том, до чего же осточертели хрустящие на зубах жареные медведки, и растущая под землей горькая черемша, и прочие "кулинарные изыски" современного мира. Ужиная обычным для нового времени рационом, он думал о том, с каким бы удовольствием сейчас постучал десертной ложечкой по сваренному всмятку яйцу. Потом снял бы скорлупу сверху. Щедро посыпал солью белесую массу. Наконец зачерпнул бы ложечкой и с неописуемым наслаждением стал есть…
Ночь решили провести в подвале одного из строений, чье существование выдавали лишь торчащие из сугроба обломки стен. Холод ночной стороны Земли наступал на дневные морозы, словно напоминая о том, что до его абсолютного предела еще далеко.
Нужен был костер, но в такой обстановке огонь мог принести помимо тепла еще и массу бед. Если дым ночью не виден, то отсветы пламени могут выдать далекому наблюдателю местоположение стоянки. А сейчас это было бы весьма некстати. Ведь где-то в городе шарахается вооруженный свидетель Армагеддона. Возможно, среди развалин бродят тварелюбы, встревоженные недавней стрельбой неподалеку от их владений. Едаков мог отправить новую группу ликвидаторов. А еще некто на снегоходе…
Короче, в городе было многолюдно. Что в данных обстоятельствах совсем не воодушевляло четверых спрятавшихся в подвале спасателей, да и пятого, побитого Паздеева, имевшего теперь статус пленника.
Жуковский и Селиверстов сооружали из набранных в руинах кирпичей что-то вроде печи, у которой предстояло провести ночь. Работу свою они подсвечивали парой лучин. Волков стоял у входа в подвал на стреме. А Ломака доедал свой ужин, сторожа при этом пленника со связанными за спиной руками.
- Пожрать-то дай, - проворчал Паздеев.
- Перебьешься, скотина, - отрезал Константин. - Мы с Мариной столько вкалывали в питомнике, выращивая жуков да траву эту. А ты, нахлебник, убить меня пошел, да еще предлагаешь смириться с тем, что Марину увели.
- Мне что, с голоду подыхать теперь? - повысил голос Семен.
Ломака недобро посмотрел на него.
- А это твой выбор, - сказал он. - Можешь и подохнуть. Ты, главное, смирись с потерей-то.
- Да пошел ты! Щенок.
Ничего больше не говоря и даже не поднимаясь с места, Костя врезал Паздееву подошвой по разбитому колену. Тот вскрикнул и упал на бетонное крошево, осыпавшееся с потолка подвала.
- Сссука, - прошипел он, корчась от боли.
- Сука тебя родила, гнида. А меня зовут Константин Ломака. - Парень склонился над жертвой и добавил кулаком по голове.
Не рассчитал. Удар молодого человека, рискующего стать вдовцом, оказался таким, что Паздеев не выработал рефлекс воздержания от оскорблений, а просто потерял сознание.
- Костя! - воскликнул Селиверстов. - Ну какого хрена ты делаешь?! Вообще доконать его решил?!
- А чего ты его жалеешь, дядя Василий? Он тебе руку прострелил…
- Я мстить за свою руку не просил, кажется!
- Слушайте, хватит ругаться, - встрял в спор Жуковский. - Ни к чему это. Костя, смени Волкова. Пусть погреется да поест.
- Где тут греться, вы еще костер не развели, - проворчал Ломака, но тем не менее отправился наверх.
Андрей тем временем проверил пульс у Паздеева. Живой, но в отключке.
- Слушай, Вася, а в самом деле, что ты жалеешь пса этого? - произнес он тихо.
- Да не по-людски это, Андрей, - поморщился Селиверстов. - Ну мы же из одной общины. Под одной крышей живем. Зачем так с ним?
- Да ведь он, когда за нами шел, такими аспектами не руководствовался. Только не надо мне тут загонять, что типа он в тебя стрелял и ты его прощаешь. Он мог попасть и в меня, и в Ломаку, и в Волкова. Причем не в руку, а в голову. Ну, это во-первых. Во-вторых, на кой черт нам обуза? И в-третьих. Он ясно слышал мое, да и Костино мнение по поводу нашей общины. Если он вернется на Перекресток Миров, то сами мы вернуться туда уже не сможем.
- Андрей, скажи, а как ты вообще представляешь наше возвращение в общину? Ведь если там уже знают, что мы вчетвером пошли выручать Марину Светлую, то вся община нас за это ненавидит. Паздеев ведь прав: мы теперь предатели интересов своей страны. Мы подставили всех остальных своим решением отбить у охотников трофей. Ну разве нет?
- Вася, ты на месте Едакова объявил бы о том, что затеяли четыре человека? Причем на одном из них держится вся продовольственная программа Перекрестка Миров, а второй - опытный искатель. Ты сказал бы населению, что четыре вооруженных человека пошли убить охотников и вернуть захваченного ими члена общины, который уже вычеркнут из списков живых на радость оставшимся? Ты бы сказал, что мы на грани большой войны с одной из самых боеспособных группировок нашего города, и это в то время, когда ты, в смысле Едаков, принял ряд законов, запрещающих владение оружием, даже серьезными ножами, для большинства? После того как ты сократил военизированные дружины и искателей, сделав их простыми работягами на фермах, ради увеличения товарообмена с другими общинами. Вот подумай, сказал бы ты на месте нашего непререкаемого и авторитетного лидера, - последние слова он произнес с жесткой издевкой, - о том, что за угроза нависла над всеми, а? И подумай, какие у такого поступка могут быть последствия.
- Ну ладно. Допустим, он засекретил происшествие. Потому и отправил этих уродов ликвидировать нас, что решил по-тихому свести проблему на нет. И наверное, уже придумал версию исчезновения всем известных Жуковского и Селиверстова, овдовевшего Ломаки и нелюдимого, да и никем не любимого Волкова. Но если у нас получится, хочешь не хочешь, а община и так узнает все. Пусть даже тварелюбы не объявят войну, возвращение Марины будет означать, что кому-то придется пойти на алтарь твари вместо нее. И что мы таки бросили вызов охотникам, наведя угрозу на Перекресток. Вот теперь ты подумай.
- Послушай, Василий… - заговорил Жуковский, но смолк, поскольку у дверного проема, за которым находилась ведущая на поверхность лестница, показались два облепленных с ног до головы снегом человека. Это были Ломака и Волков.
- Мужики, там такая вьюга началась, что караул, - посопел Степан, отряхиваясь. - Я вот что думаю, на кой черт торчать наверху? Никто сейчас и носа из своей норы не высунет, даже твари. Вы так не считаете?
- Ну, раз серьезная вьюга, то сидите оба тут, заодно поможете печь доделать, - разрешил Селиверстов.
- Блин, я думал, она уже вовсю греет, - разочарованно вздохнул Волков, затем кивнул на лежащего Паздеева. - А с этим что?
- Устал, отдыхает, - махнул рукой Жуковский.
- У меня еще мыслишка, - проговорил Степан, выбирая место, чтобы присесть. Таковым оказалась ржавая труба с остатками обмотки. - Там, наверху, лежат три трупа: Бочков, Фрол и Чудь. Плюс еще два жмура из числа армагедетелей. Итого пять на круг. А что, если мы пойдем к тварелюбам в их Архион и скажем: давайте меняться. Вы нам Маринку, мы вам целых пять туш на корм мамаше. Что думаете?
- Мать тварей не ест покойников, брезгливая очень, - ответил Жуковский.
- А это точно?
- Точно.
- Откуда знаешь?
- Ну, знаю, если говорю, - раздраженно бросил Андрей. - Помоги лучше.
- Тогда, может, этого отдадим? - Ломака кивнул на Паздеева, который лежал, не подавая признаков того, что уже очнулся.
- А что, неплохая идея, - одобрил Волков. - И массу проблем с плеч снимаем, и никакой войны с тварелюбами..
По выражению лица Жуковского было видно, что идея ему совсем не по душе. Константина данное обстоятельство, мягко говоря, удивило. Ведь действительно обмен Марины на Паздеева мог существенно облегчить их миссию. Однако задавать вопрос Андрею Ломака не спешил. Не знал, как сформулировать. И подозревал, что Жуковский найдет вескую причину. Вообще Костя уже явственно чувствовал, что Андрей строит какой-то свой, сугубо личный, расчет. И было похоже, что ему необходима конфронтация с охотниками. Это объясняло то, с какими легкостью и воодушевлением сам Андрей и организовал весь этот поход: и вербовку Волкова, и освобождение Ломаки из клетки. Константин всячески пытался унять подозрения, ведь вполне может оказаться: это не что иное, как паранойя. Ведь нельзя не учитывать переживаемый им стресс из-за похищения Марины, из-за отказа руководства в помощи, из-за ареста с заточением в клетку… Да, Костя чувствовал, что сильно изменился за столь короткое время. Временно изменился или навсегда - покажет успех или провал предприятия. Но сейчас для него нет ничего важнее спасения Марины. И ребенка, еще не родившегося. А все остальное…
- Слушайте, мужики, - произнес он, глядя на возню Жуковского, Селиверстова и присоединившегося к ним Волкова с печкой, - мы впустую время не тратим, а? Ведь каждая минута дорога, а мы на всю ночь остановиться решили.
- Успокойся, Костя, - проворчал Жуковский. - Во-первых, жертву на алтарь они ведут не сразу. И уж тем более не ночью. И конечно, не в такую погоду. Так что не кипиши.
- А следы? Мы же их потеряем! Заметет пургой.
- Ну, коли по горячим следам не догнали, есть другие варианты, - взял слово Селиверстов. - Мы знаем, где они живут. Мы знаем, где примерно алтарь твари. Но мы не протянем на улице долго даже в нашей одежде. Нам нужны периодические привалы и огонь. Не беспокойся, время еще есть. К тому же у нас появился объект для обмена, и это все упрощает.
- А с теми трупами наверху что делать? - спросил Степан. - Может, Аиду их снесем?
- Вот на это мы действительно много драгоценного времени и сил потратим, - мотнул головой Василий.
- Жаль, - вздохнул Волков. - Столько добра могли бы выменять.
Поднявшийся ветер гонял снежную пыль и гудел по всей округе. Особенно четко изменения погоды просматривались в лучах от фар вездехода - они освещали рейдерам процедуру свертывания радиопередатчика. Когда оставались последние метры тросов, люди уже с трудом удерживали наполненный гелием шар. Причем делать это приходилось группой - одного человека запросто могло унести вместе с шаром. Рейдеры спешно закрепили шланг и стали перекачивать гелий обратно в резервуар.
Обелиск, радист группы, теперь оказался не при делах. Он вышел из второго вездехода и приблизился к наблюдавшему за работой Дьякону.
- Повезло нам, да? - громко, чтобы перекрыть вьюгу, произнес командир.
- В смысле?
- Ну, буря сорвала ближайшие сеансы связи. Хрен его знает, какие еще ценные указания для нас подготовил Дитрих. То мы конкретно ехали за конкретным человеком, теперь неизвестное существо подавай, да к тому же в двух экземплярах. А еще что нам закажут? Мосты через Обь восстановить? Или вообще по всей округе собрать каждой твари по паре? Я ведь не этот… не Ной!
Обелиск засмеялся.
- Крамольно мыслишь, командир!
- А ты меня сдай совету, как вернемся. Повышение получишь.
- За кого ты меня принимаешь, Дьяк?
- Да шучу я. Ладно. Ну, на самом деле. Задачи у нас есть. А связь, по сути, и ни к чему. Мы же автономная группа как-никак.
- Ну, это верно, - кивнул связист. - А если буря стихнет, мы что же, антенный зонд заново запускать не будем?
- Так ведь в Аркаиме откуда знают, буря у нас или нет? К чему спешить? - Дьякон лукаво посмотрел на связиста. - Меня одно беспокоит: ребята-то уже в городе. Мы теперь сможем связь с ними поддерживать без зонда?
- Конечно. Для этого хватит антенн нашей машины. - Обелиск кивнул на два цилиндра по бортам вездехода, на самой корме. Оттуда уже были выдвинуты телескопические антенны связи. - Ты можешь со своей рации напрямую говорить, без моего оборудования. Он автоматически работает на прием и передачу, как ретранслятор. Но лучше им, конечно, вернуться.
- И не в таком буране бывать приходилось, - махнул рукой Дьякон. - Но я им скажу. Если сочтут необходимым, пусть возвращаются. Да только, думаю, все хотят сделать дело и убраться отсюда поскорее.
Она увидела то, что и ожидала увидеть. И чего боялась. То, что предчувствовала и чего хотела избежать.
Нет, не в том помещении, с коптящей лампой из ужатой артиллерийской гильзы, где вповалку валялись пьяные церберы. В другом, еще дальше.
Сначала услышала сдавленные возгласы за тяжелой железной дверью. Потом тихий скрип этой двери. Увидела свет от "летучей мыши". И в этом свете…
Волосатый Масуд был раздет по пояс. Тор держал сзади за руки извивающуюся Марину; с нее уже сорвали комбинезон и до колен спустили теплые трико. Свободной пятерней Тор то и дело задирал ее теплый свитер, под которым была водолазка. А Масуд тем временем сжимал пальцами подбородок девушки, заставляя ее открыть рот, и пытался влить туда алкоголь.
- Да че ты дергаешься, сучка! - приговаривал Масуд. - Выпей да расслабься, дура! Тебе сейчас хорошо будет. Повеселись напоследок! Все равно сожрут тебя… Открой рот, шалава! Пей!
А Тор тем временем смеялся, норовя забраться ей под одежду. Совсем не тот спокойный и малоразговорчивый человек, которого знала охотница всю свою жизнь. Масуд был сейчас похож, как подумалось девушке, сам на себя, а вот дядя Тор… Нет, это какое-то отвратительное, мерзкое существо. Какая-то гнилая погань!