- Отошли от нее, живо, пидоры!!! - Жуткий крик Сабрины, казалось, раскатился по всем подземельям города - и населенным людьми, и опустошенным смертью.
Масуд резко обернулся.
- Опа, какие люди! - усмехнулся он. - А ну, проваливай отсюда!
- Я сказала, оставьте ее! Ну!!!
- А иначе что? - Масуд, продолжая ухмыляться, почесал свою волосатую грудь, а затем медленно двинулся к Сабрине. - Иначе что, маленькая дрянь? А? Может, присоединиться хочешь? Так давай. Мы тебя в два ствола… А подружка твоя пусть посмотрит. Вдруг да передумает и тоже захочет покувыркаться…
- Братка, отстань от нее, ты не знаешь… - заговорил было Тор, но Масуд отмахнулся.
- Помолчи. Тут такая возможность. Я ведь давно на упругую жопку нашей смазливой Брониславны виды имею. Ну, что скажешь, деточка?
Он подошел совсем близко, смердя потом и перегаром. Голова у молодой охотницы пошла кругом от ненависти и страшных воспоминаний. Из них донесся жуткий скрип ржавых качелей на игровой площадке сгоревшего и сметенного ударной волной детского сада, в подвале которого она оказалась в тот ненастный день, когда ей исполнилось двенадцать лет… Жуткий и навязчивый скрип…
- Никогда… не называй меня… деточкой, мразь! - прошипела Сабрина.
И тут же она резко присела, отведя левую ногу в сторону, вытягивая руки с обломком алебарды. Лезвие, которое наточил перед охотой сам Бронислав, прочертило ровную линию на животе Масуда. Все было сделано быстро и четко. Как и учил ее отец. Из длинной и глубокой раны повалились кишки, воняя самогоном и дерьмом.
Масуд упал на колени и завизжал, совсем по-бабьи, выронив бутылку и хватая свои внутренности, судорожно пытаясь запихнуть их обратно.
Ошарашенный Тор разжал пальцы, и Марина тут же отскочила от него, спеша оправить на себе одежду.
- Т-ты… С-сука, что натворила! - заикаясь, выдавил Тор. - Какого хрена ты наделала, овца?!
Сабрина вонзила в Тора немигающий взгляд. Для нее этот человек уже был мертв, оставалось только свести к логическому знаменателю его шевеления и речь. Ведь мертвые не шевелятся и не говорят. Она быстро расстегнула молнию своего комбинезона и ловко выпорхнула из него, оставаясь в теплом спортивном костюме, не так стесняющем движения натренированного тела.
- Убей эту суку! - визжал еще живой Масуд, продолжавший возиться со своими кишками.
Сабрина подняла оброненную им бутылку и, не сводя взгляда с Тора, принялась лить пойло прямо на внутренности. Масуд заверещал еще громче. Когда бутылка опустела, молодая охотница разбила ее о темя раненого. Схватив за волосы, запрокинула его голову. Молниеносным движением перерезала "розочкой" горло насильника и оттолкнула хрипящего ногой. И все это время она смотрела на Тора.
На его лице застыл ужас.
- Ты что творишь, падла?! - выкрикнул он и, выхватив нож, бросился на девушку.
Сабрина ждала этого. Потому и освободилась от теплого комбинезона.
Прыгнуть навстречу врагу. Затем присесть, сбив с толку. Резко подняться и с разворота врезать ногой по башке.
Сработало. Тор отшатнулся, и тут же второй удар выбил из его руки нож. Не давая опомниться, еще разворот и хай-кик в голову. Совсем дезориентированный Тор упал на колено. Теперь схватить его нож. Есть!
- Сяба, - промычал Тор, тряся головой, - ты же на руках у меня выросла… Ты что делаешь?..
- Я не просила меня растить, ублюдок. - Сказав это, Сабрина вонзила нож в шею Тора и провернула, разрывая трахею.
Затем бросилась к вещам Масуда. Выхватила ПМ, сняла с предохранителя и метнулась к выходу. Она знала, что сейчас на пороге появится Кожевников. Однако тот был без оружия. Распахнув дверь, он переменился в лице - сначала от изумления, потом от ужаса. Полуголый Масуд лежал в широкой луже крови рядом с осколками бутылки. В трех шагах от него хрипел и сучил ногой Тор, из его развороченной шеи торчала рукоятка ножа и вытекала бурая пена.
- Ты знал, дядя Витя. - Вставшая на пути отшельника молодая охотница произнесла эти слова как приговор. - Знал, что они собирались делать. Ты для этого меня задержал, старый сраный пес.
- Господи, девочка, зачем? Зачем ты так? Ну ведь мужикам-то надо… Ну какая разница, помирать ей все одно… Что же ты натворила? - бормотал Кожевников.
- Это еще не все. - Сабрина вскинула руку и спустила курок, прострелив отшельнику голову.
Звук падающего тела ознаменовал его смерть. И сзади уже затих Тор. Молодая охотница зажмурилась и бессильно опустила руки. Теперь и она себе мысленно сказала: "Что же ты натворила?!"
Она не отреагировала на шорох. Просто тихо произнесла:
- Марина, как ты?
Пленница, выйдя из ступора, резко подскочила к охотнице. Схватила ее руками со спины и крепко обняла.
- Спасибо… - шептала она, плача. - Сябочка, спасибо тебе, милая. Спасибо огромное!
- Помнишь, ты спросила… ты сказала, что у меня не было никогда мужчины, - тихо заговорила Сабрина. - Ты ошиблась. Были… Двое. Одновременно. И мне было двенадцать… И их совсем не интересовало, что я об этом думаю. И то, что я кричала и плакала… умоляла не делать этого, только сильнее подстегивало эту пьяную мразь… Они сделали это. Они были из твоей общины. Затащили меня в подвал детского садика… А на улице метель. Качели скрипят… Потом отец поймал их. С этого началось мое обучение. Он велел отрезать им головы. Они тоже умоляли сжалиться. И это взбесило меня. Сначала я не хотела резать… но когда они стали умолять… Я отрезала одному голову. Трудно было с позвоночником. Хрящ очень жесткий… Второму не смогла. Меня вырвало. Второго отец скормил тварям. Живьем. Но одному я голову отрезала… Мне было всего двенадцать лет… Никто не смеет так поступать. Никто…
- Господи! - вскрикнула Марина и резко развернула девушку к себе лицом. - Бедная… Родная моя Сабриночка!
Пленница осыпала лицо спасительницы горячими поцелуями.
- Все кончено. Все будет хорошо, родная, - приговаривала она, целуя щеки, брови, виски, подбородок Сабрины.
Та вдруг обхватила ладонями лицо Марины и прижалась губами к ее губам. Ей захотелось, чтобы это сладкое мгновение длилось до конца ее жизни. Но Марина испуганно отстранилась.
- Ты чего? - прошептала она, прикрыв рот ладонью.
Охотница горько усмехнулась. Обессиленно опустилась на колени и повесила голову.
- Марина, ты знаешь, что такое одиночество? Ты ведь не знаешь, что такое одиночество. Не знаешь, как это страшно. И самое страшное одиночество - это когда ты не одна. Когда вокруг тебя люди. Они есть, но их как будто нет. Ты одинока среди людей. Это страшно. Даже отец. Он ведь… Я умерла для него тогда. Когда он увидел, что те два упыря сделали с его маленькой девочкой. И не стало для него той его маленькой девочки. Он, конечно, воспитывал меня после. Растил. Но воспитывал и растил он не родную дочь, а охотничью собаку, ловкую, сильную и безжалостную. И у него это получилось. Ведь я ненавидела весь мир. Мужчин. Твою общину. Когда ненавидишь весь мир, ты одинок. И от одиночества ты ненавидишь еще больше. Ведь никого нет рядом. А ты не одинока. Ведь с тобой… в тебе… ребеночек…
И Сабрина уронила лицо в ладони и заплакала. Горько и отчаянно. Впервые с двенадцати лет…
Марина деликатно присела рядом и крепко обняла свою спасительницу.
- Ты не одинока, милая, - шепнула она.
16
ТЕМНОТА
Жрец рассчитал верно. Конечно, первой мыслью было броситься к ближайшим руинам и дворами добраться до убежища секты. Но всюду снег; если бы нападавшие решили его выследить и догнать, то им бы это удалось. Следы на снегу, и этим все сказано. А в том, что его хотят догнать, Жрец не сомневался. Ведь на плечах у него "винторез" и помповое ружье. Убить могут и за горсть патронов, а уж за огнестрельное оружие и подавно.
Но Жрец не прожил бы столько лет в этом царстве хаоса, где резко уменьшилось число людей, но многократно умножились ранее скрытые, а теперь обретшие статус аксиом и законов пороки человека. Не прожил бы он столько, не будь умен и способен просчитывать варианты, как подобает поступать хищникам и падальщикам. Ведь в таком мире любой падальщик и даже хищник рискует стать дичью, если оступится. Если потеряет чутье и остроту восприятия. Те, кого убили сектанты, потеряли бдительность. Потеряли и его менее опытные подельники. Но не он.
Жрец быстро отсек возможность возвращения дворами домой. Еще когда перемахнул через снежный бархан, он понял, что это гибельно. Он буквально на брюхе заскользил по снежному насту вниз, отталкиваясь руками. Спасение было на замерзшей реке. Вылизанный ветрами лед не сохранял на себе следов. И там торчали притопленные суда. В одном из них он и спрятался. Потом осторожно стал наблюдать за стороной вероятного появления врага через оптику "винтореза". Однако либо неприятель решил, что он ушел в город, либо тоже был не прост и следил за рекой из укрытия, понимая, с кем имеет дело.
Жрец не был обладателем такой роскоши, как часы. В систему его жизненных координат четкий хронометраж не вписывался по причине ненадобности. Однако сейчас ему очень хотелось знать, сколько часов он провел в полуутопленной ржавой посудине, сильно накренившейся на левый борт. Течение времени определяла лишь наступившая темнота. Значит, вечер. Или уже ночь. Но самое скверное - это холод, голод и вьюга. Есть хотелось страшно, и била сильнейшая дрожь - вот она, расплата за неподвижность. И теперь, когда снаружи завыл жуткий ветер и снежные гранулы наждаком зашелестели по бурой от коррозии барже, он вдруг подумал, не допустил ли ошибку в выборе пути. И не стала ли эта ошибка роковой. Может, надо было именно дворами, пусть и по снегу, уходить домой? В тепло, в укрытие от ненастья, туда, где есть что сожрать и выпить. А что вышло? Вышло, что он сам загнал себя в ледяную ловушку. И как теперь быть?
Ясно одно: в барже оставаться нельзя. Он, конечно, вооружен, но теперь едва ли закоченевшие руки смогут эффективно стрелять.
Жрец осторожно выбрался из надстройки, грозившей превратиться из убежища в могилу. Снаружи отчаянно выл ветер, он тут же набросился на человека всей своей мощью. Тьма была кромешная, в ней худо-бедно угадывалась только белизна льда и снега. Утопив голову в меховом капюшоне своего одеяния, сшитого из добытых в мертвом городе предметов зимней одежды и звериных шкур, он осторожно двигался по краю баржи, держась за ржавые леера, чтобы не упасть. Вьюга упорно боролась с его равновесием, и, когда он наконец достиг глади речного льда, ветер все же свалил его с ног.
Ворча под нос отборные ругательства, Жрец поднялся, сделал несколько шагов, но очередной порыв ветра снова опрокинул его на лед, да еще и протащил несколько метров по скользкой поверхности. Тогда сектант решил, что эффективнее двигаться на четвереньках. Лишь бы добраться до руин. Там снег и не скользко и есть где укрыться от ветра. Главное сейчас - уйти с реки.
Крутой склон, ощетинившийся густым сухим кустарником, торчащим из снега, на сколько хватало глаз, спускался в ледяную пойму Оби, по которой проходила Сухарная-Береговая улица, где еще местами сохранились невзрачные постройки. Ударная волна не разрушила их, она прошла поверху и лишь сорвала крыши. Позже разобрали большинство домов - те, которые деревянные. Каменные еще стояли, и в подвалах сохранились печи. Видимо, в самом начале, когда выживших было куда больше, чем нынче, они переселялись туда, прячась от холодов и мародеров. Сейчас, однако, этот район, как и практически весь город, был безжизненным. Но в эту ночь одна из подвальных печей вновь вспомнила жар огня и копоть дыма.
Бронислав и Рябой растопили ее найденными остатками деревянных домов и сараев, а также хворостом из прибрежного кустарника.
Свое движение по следам неизвестного снегохода они прервали у поселка Затон, на том берегу реки. Выяснить происхождение следов так и не удалось, охотников заставили повернуть сгустившиеся сумерки и разгулявшееся ненастье.
- Черт, как не вовремя-то все… - ворчал Бронислав, грея руки у печи.
- Чего ты нервничаешь, командир? - сонно буркнул сидевший в углу на охапке хвороста Рябой.
- Как не нервничать? При нормальном раскладе минут тридцать - сорок до Архиона. А мы тут застряли. Вот сиди и думай до конца этой вьюги, что там за пальба была.
- Бронь, ну не кипиши ты раньше срока, а? Сам ведь сказал, что выстрелы не пистолетные. А у Тора и Масуда пистолеты. Значит, не наши это.
- Молодец, - хмыкнул недовольно Бронислав. - Отличное наблюдение. Только что это значит? Может, положили ребят, а те и не успели ответить. А там Сабрина…
- Да перестрелка это была, командир. Перестрелка. И ни одного хлопка пистолетного я не слышал. Не было там наших.
- На таком расстоянии пистолет и не услышали бы.
- Вот для чего ты себя сейчас накручиваешь? Легче будет от мысли, что наши в засаду попали, что ли?
- Не грузи, Рябой, - поморщился Бронислав. - Надо погреться и идти на "Речной вокзал".
- Совсем ума лишился?! - воскликнул Рябой, привстав. - В такую погоду да потемну? И куда мы придем? Сейчас на улице даже свою вытянутую руку не видно. Заплутаем и будем шарахаться, пока новый день не настанет да буря не стихнет. И что толку? Я уже не говорю про то, что вообще сгинем в буране этом.
Бронислав покачал головой, словно отчасти соглашаясь с доводами Рябого. Прислушался, не стихла ли вьюга. Нет. Снова покачал головой, вздохнул и тихо выругался.
- Надо было их не на "Речной" отправить, а до "Площади Ленина". Быстро бы туда дошли.
- Ну конечно, - хмыкнул Рябой. - Вот там бы и напоролись на засаду, точно. Ближайшая к Перекрестку Миров станция. И самый логичный вывод - ждать нас возле нее. А если не те, кто за девкой пошел, то монахи Аидовы сцапали бы. На улице их перемирие не действует, ни с кем. Жратву добывают себе, суки.
- Да знаю я, - дернул головой Бронислав.
- Ну так и не нервничай, коли знаешь. "Речной вокзал" - это верняк. Там точно никто бы не ждал. Просто не успели бы туда дойти, даже если б и догадались. Но не догадались, это я тебе гарантирую.
- А следы?
- А что следы? У нас фора по времени какая? Тем более что разделились мы. Поди знай, кто и куда пошел.
- А снегоход?
- Здрасьте, приехали. Ты сам видел, в какую тмутаракань эти следы убрались.
- Ну да… ну да… - Бронислав почесал небритое лицо.
- Да хватит мандражировать, командир. Уже бесит, честное слово. Тор и Масуд, между прочим, тоже не пальцем деланные. И преследователя завалят, и засаду перебьют, ежели надо. Чего стоят эти лохи с центральной общины в бою? Да ничего. Едаков, молодчага, сделал из них стадо тупое и жвачное. Оглупил, охмурил речами елейными. "Массандрой" ублажил. Думаешь, отчего в центральной общине больше всего самогона делают? Да чтобы пили и не дергались. Допустить, что он сам да вояки его решили отбить жертву?.. Чепуха. Едаков - наш человек. Все он сделал для своего благополучия и для нашего промысла. Войны ой как не хочет. К чему ему все это? У него бабы. У него роскошный быт. У него власть. Все ресурсы общины под его контролем, и их в достатке. И что нужно Анатолику нашему? Правильно. Чтобы все так и было. Чтобы народ работал и добывал для него эти самые ресурсы. Да еще налоги со своих мизерных паек платил. И чтобы не бузил народ. А народ бузить не будет. Ведь у нас с Едаковым договор о мире. И стадо ихнее знает, что не станет Едакова, так и договоры все аннулируются. И мы уже не ограничены квотой в одну жертву за охотничий сезон. И Аид с себя снимет все обязательства, дескать, под землей никого не ловить, а просто выторговывать трупы. И армагедетели тоже с цепи сорвутся. И это ихнее быдло все прекрасно понимает. Тупые, пропившиеся, но главное - понимают. Понимают, что им на свою власть молиться надо. Понимают, что если вместо Едакова, радеющего за эту. - Рябой зло засмеялся, - интеграцию, мать ее, и сотрудничество придет какой-нибудь народный патриот, коему будет дело до благополучия и выживания своих землячков, то мы сделаем все, чтобы их передушить. А серьезного отпора Перекресток Миров дать не сможет. И в том опять-таки заслуга Едакова. Вояк совсем мало, да и у тех иммунитет от нас. Они верны Едакову. А если что не так, то ни одна община просто не даст времени им вооружиться да узнать, как этим оружием пользоваться. И Едаков понимает: измени он сейчас политику в пользу своих людишек, и ни нам, ни Аиду, ни кому другому он живой и власть имущий уже не нужен будет. Вот так-то, Бронислав. Да впрочем, чего я тебе разжевываю? Ты ж не дурнее меня, сам все понимаешь.
- Понимаю. - Старший охотник в очередной раз покачал головой, глядя на огонь в печи.
- Ну вот и славно, что понимаешь. Отсюда и вывод. Лошары энтузиасты пошли за бабой. А лошары против Тора и Масуда… Да и против дивчины твоей, кстати… Вон она как трутня ухлопала, любо-дорого посмотреть. Так что не волнуйся, в порядке они полном.
- Надеюсь, что ты прав.
- Да конечно прав, старина. Очень даже прав. - Рябой подошел к нему и ободряюще похлопал по плечу. - Они, небось, дрыхнут себе там, в тепле и сытые, а ты волнуешься. - Он засмеялся. - Вот и нам, кстати, поспать не мешало бы. К чему то время, что двигаться не можем, тратить впустую?
- Плохая идея. Аидова станция к нам сейчас ближе всех. Не хотел бы я даже бодрствующим с его монахами столкнуться на поверхности. А уж спящими к ним попасть…
- И что, они в такую погоду шастают по городу? - Рябой сделал скептическое выражение лица.
- Ну знаешь. Чем черт не шутит.
- Давай тогда по очереди, что ли, спать?
- Спи. Я не хочу.
- Ладно. - Напарник улегся на хворост, отчего тот неприятно захрустел. - Толкнешь, как кемарить начнешь. Только хоть часок дай поспать. - Он засмеялся.
- Спи, спи.
- Слушай, а что за тайна такая?
- Какая еще тайна?
- Ну, про крота этого. Стукача с Перекрестка Миров. Ни ты, ни другие старшины охотничьих групп не делитесь информацией. Кто таков? Как сведения сливает? И что за сведения?
- Тебе-то зачем?
- Да ладно. Не доверяешь, что ли?
- Дело не в доверии. Просто есть правило: не трепаться об этом. И все.
- Да брось, командир. Кто он?
- Веришь, нет, я не знаю.
- Как это?
- Да вот так. Просто получаю информацию определенным образом. Знаю, что есть у них человек, который по определенным дням и в определенное время суток, с началом охотничьего сезона и до поимки жертвы, оставляет нам информацию. Вот и все.
- Ну а как с ним законтачили-то?