- Омар Хайям, говоришь? - Тюремщик вздохнул, качая головой. - Ну да. Слыхал про такого.
Волков отвернулся и бросил взгляд на одинокий факел в стене туннеля. Большую часть жизни Степан смотрел на него как на символ своего одиночества. Он давно бросился в тягучие холодные воды действительности, обрек себя плыть по течению до последнего удара сердца. Но сейчас вдруг понял, что терять ему нечего. Жизнь кончилась давно, когда он избавился от отчаянной мысли выбраться на поверхность и пойти до Москвы.
И сейчас он сообразил, что где-то в его почерневшей от ядерной копоти душе теплится призрачный огонек жизни, подобный пламени далекого факела. Очень сильно захотелось поджечь этим огоньком всю непролазную паутину тлена, которая заполонила его душу и весь мир. Захотелось поджечь жизнью все вокруг. Ведь жизнь - это яркое пламя, даже во мраке подземки, во льдах ядерной зимы она может вспыхнуть пожаром. И жить - это не значит плыть по течению. Совсем наоборот. За жизнь надо бороться. Даже, если нужно, бросить вызов всему, что есть, всему, что устоялось вокруг за годы.
Тюремщик загремел связкой ключей, нащупывая тот единственный, который способен что-то изменить.
Марина забилась в угол, обнимая поджатые к груди колени и нервно поглядывая на висящий под потолком подвала масляный фонарь. Она старалась унять дрожь, но чем отчаянней были эти попытки, тем сильней и чаще сотрясалось ее тело от холода. И причиной озноба, возможно, был не разгул стихий на улице, а страх. Ведь охотники надели на нее теплый комбинезон, чтобы добыча не пропала в пути. Но такая видимая забота не могла затмить для Марины понимание происходящего. Все знали, для чего охотники ловят своих жертв. Все знают, что матери всех тварей, которой они поклоняются, нужна пища. И пришел ее, Марины, черед утолить голод чудовища. Как же страшно! Вдвойне страшно оттого, что она сейчас ответственна не только за свою жизнь.
Что происходит дома? Жители Перекрестка Миров, наверное, в разговорах сочувствуют ее судьбе. И втайне радуются: их самих и их близких на сей раз беда миновала. А Костя? Может, и он вздохнул с облегчением, избавившись от нежеланного ребенка? Как же это ужасно - получить столь жестокий удар от любимого человека. Предательство и ложь того, кто для тебя самый близкий, самый родной на свете, - разве это не хуже всего? Хуже смерти, боли, страха и всего чертова Армагеддона…
В подвале она была не одна. У входа стоял крепкий, рослый мужчина с темной бородой. Подельники звали его Масудом. Если бы Марина не была сейчас так подавлена мыслями о судьбе своего неродившегося ребенка, о предательстве мужа, она бы непременно заметила, с каким выражением лица рассматривает ее этот охотник. Но устремить на него прямой взгляд Марина боялась, она покосилась на вход, лишь когда кто-то вошел. Это была красивая девушка, чье округлое лицо обрамляли густые соломенные волосы до плеч. Однако лицо казалось каким-то неживым. Трудно было представить эту охотницу улыбающейся. Трудно поверить, что ее холодные серые глаза могут блестеть, а маленький рот - смеяться.
- Иди поешь, - тихим бесцветным голосом сказала она Масуду.
Охотник как-то нехорошо ухмыльнулся, даже при этом дернув головой и качнувшись. И вразвалочку, держа руки на кожаном ремне, вышел из помещения, согнувшись у низкого дверного проема.
Сабрина подошла к пленнице. Постояла какое-то время, возвышаясь над Мариной, разглядывая ее и угнетая своей позой. Затем присела на корточки и строго спросила:
- Как тебя зовут?
- Марина, - всхлипнула Светлая.
- Марина, - кивнула охотница. - Я Сабрина.
- И что? - дрожащим голосом спросила пленница, глядя сквозь упавшие на лицо пряди волос, боясь откинуть их, словно они были непреодолимой защитой от любой угрозы.
- Я с тобой знакомлюсь, вот что, - недовольно ответила Сабрина и протянула тряпичный сверток.
Марина осторожно приняла его и медленно развернула. Там были сушеные медведки.
- Покушай.
- Не хочу, - прошептала пленница, чувствуя, как к горлу подкатил ком при мысли о доме.
Ведь медведки выращивались только в центральной общине. И Костя работал на ферме Жуковского. Может, он даже трогал когда-то этих насекомых, которых торговая братия под личным надзором старосты продавала по всему их крохотному мирку.
- Тебе надо поесть.
- Но я не хочу. - Марина наконец прослезилась.
- Отчего ты так боишься? - Сабрина пристально посмотрела на пленницу и вдруг необычайно ласково прижала холодную ладонь к горячей от волнения и стресса щеке Марины, поглаживая большим пальцем под ее левым глазом.
- Как это? - вздрогнула Марина. - Как это - отчего? Разве вы не охотники, что скармливают пленников твари?
- Они самые. - Губы Сабрины тронула улыбка дьяволицы.
- Тогда как же мне не бояться? Я хочу жить!
- Красивая, - шепнула Сабрина и провела большим пальцем по уголку рта пленницы. - Ты красивая. Ты хочешь жить? Разве существование в вашем жалком мирке - жизнь?
- А что же это?!
- Жизнь есть посвящение, девочка моя. А вы копошитесь. Тебе выпала великая честь посвятить себя владычице нового мира.
- Сабрина, я не разделяю вашей идеологии. Это же безумие. Это смерть!
- Смерть и безумие? Но разве охотники боятся кого-то? Разве кто-то скармливает нас? Мы отдаем владычице своих преступников. И отдаем ей вас. Разве не наша идеология сделала нас такими, какие мы есть?
- А какие вы?
- Сильные и бесстрашные. Идеология - та же вера, она делает социум монолитом. А у вас идеологии нет. У вас эта корявая и тщедушная свобода совести. И каждый из вас живет для своего "я". У вас нет понятия "мы"! Вы как те животные, что давно вымерли, маленькие, глупые, курчавые. Как овечки. Вас откармливают. И вас скармливают. Вы же сами свою судьбу решили, когда выбрали такой образ жизни - без общей цели и идеологии. Когда предпочли жить ради пищи и мнимого благополучия, ради себя самого, но не ближнего, которого могут похитить такие, как мы. И коль выпала тебе честь угодить к нам в руки, а значит, стать посвященной матери всех тварей, так прими это достойно. Все, что ест владычица, дает пищу новым поколениям ее детей. Новой жизни на земле, которую глупые овечки потеряли. Твоя смерть не напрасна, ты - будущее нашего мира, понимаешь? И мы этому служим.
- Это безумие, - в ужасе прошептала Марина.
Охотница усмехнулась.
- На мой взгляд, безумие - это жить, как живете вы. О чем тебе горевать? Что ты теряешь?
- Я беременна. - Марина и сама не ожидала, что это прозвучит так громко.
Сабрина замерла. Перестала успокаивающе поглаживать пленницу. Пристально посмотрела в глаза, что прятались за прядями волос. Затем положила Марине ладони на колени и раздвинула ей ноги. Посмотрела на живот.
- Что-то не вижу.
- У меня ранний срок.
- Тогда ты можешь лгать.
- Я не лгу!
- А как проверить? Вспороть тебе брюхо? - Сабрина играючи достала из ножен холодное оружие.
Марина вжалась в стену и снова обвила колени руками.
- Пожалуйста, не надо, - шепнула она.
- Тогда даже не смей заикаться об этом.
- Но мой ребенок…
- Кто тебя обрюхатил? - Сабрина прижала нож к горлу девушки. - Ну? Охотники во время генетического обмена в том поезде?
- Мой муж. Только он. Не надо, Сабрина. Отпусти меня к нему. - Марина заплакала.
- Муж… - Охотница покачала головой. - У тебя, значит, есть муж. Скажи, каково это?
- Что?
- ЭТО, - повторила Сабрина с нажимом.
Теперь настала очередь Марины удивленно смотреть на собеседницу.
- Ты… У тебя… никогда не было мужчины?
- Замолкни! - внезапно вышла из себя охотница и, убрав нож, схватила пленницу за горло.
- Это… это счастье и радость… - прохрипела Марина, запрокинув голову и твердо глядя Сабрине в глаза. - Это настоящее посвящение… Пусти…
Сабрина рывком убрала руку и тихо, неестественно засмеялась.
- Ну что ж, чем раньше ты поймешь, что это уже в безвозвратном прошлом, тем лучше будет для всех, и для тебя в том числе. - Она снова сунула пленнице сверток с жуками и, поднимаясь, добавила: - Кстати, выбора у тебя нет.
8
КЛЮЧИ ОТ МИРА
Тюремный туннель, что вел к "Гагаринской", имел одну особенность. За несколько сот метров до станции, облюбованной сектой свидетелей Армагеддона, влево уходила ветка. Вела она к электродепо. Естественно, туннель тот был давно перекрыт шлакоблоками, обломками кирпичных стен, железными листами и деревянными щитами. Все это было уложено в несколько слоев и являлось непреодолимым препятствием для всего, что могло прийти с поверхности. Однако кому-то понадобилось, чтобы в этой толстой стене была массивная железная дверь. Небольшая, она запиралась на два тяжелых амбарных замка. Казалось, люди сооружали и стену, и дверь, рассчитывая на то, что твари спуститься сюда не смогут. Хотя молва гласит о том, что стена создавалась еще до появления этих чудовищ. Либо до того, как о них узнали люди.
Говорят, раньше дверью часто пользовались искатели. Однако потом что-то случилось, и в довесок к одному замку появился второй - мера предосторожности против некоторых сектантов, пытавшихся иногда пробраться этим путем в другой мир. Бывали случаи, когда патруль, что курсировал на дрезине по туннелю, даже применял оружие, и не один сектант нашел свою смерть у этой двери. Однако погибли они не напрасно. Аид платил за тела, и порой патрульные даже хотели, чтобы сектанты в очередной раз сунулись в запретный проход. Однажды свидетеля Армагеддона удалось пленить, и тогда община передала его тварелюбам в обмен на спокойствие в течение одного охотничьего сезона. Но попытки взять живым свидетеля практически всегда оканчивались плачевно либо для него, либо даже для ловца. Религиозные фанатики с легкостью предпочитали смерть всему, что не вписывалось в их сакральные планы по исполнению воли верховного божества - духа атомной войны. Они часто убивали себя самодельной взрывчаткой, которая крепилась на прочном поясе монтажника. Разумеется, взрыв приканчивал и неосторожного ловца, решившего подарить общине очередной, свободный от тварелюбов сезон.
Чтобы добраться сюда от Перекрестка Миров, требовалось пройти через заставу. Был еще один туннель по соседству, но его наглухо перекрыло обвалом протяженностью в сотню метров. И хотя параллельные туннели с противоположными направлениями движения поездов соединялись технологическими коридорами, нынче это не давало никакой возможности воспользоваться альтернативной дорогой.
Люди здесь прожили много лет, но метро все еще преподносило сюрпризы в виде никому доселе не известных помещений, скрытых в толще земли коридоров и пешеходных туннелей. Селиверстов, пожалуй лучше всех изучивший хитросплетения новосибирского метро, был заметно удивлен, когда им открылся один такой туннель. В сумбуре соединявших параллельные пути технических помещений, набитых различной утварью, а также остатками электрощитов и трансформаторных будок, нашлась непонятного назначения дверь, заваленная ржавым железом. За ней скрывалась лестница, ведущая еще на десяток метров в глубь агонизирующей планеты. А дальше шел длинный туннель - судя по всему, параллельно расположенным чуть выше бетонным жерлам для электропоездов.
Жуковский как бы невзначай вспомнил о существовании этого никому не известного хода. Хотя, похоже, знал о нем всегда. Трудно было судить, как давно пользовались коридором, в котором через равные промежутки встречались ниши со скамейками и разграбленными железными шкафчиками. Пол был покрыт осколками бетона, осыпавшегося, видимо, после сейсмических возмущений, вызванных серией термоядерных взрывов на поверхности. Что до назначения коридора, то оно и вовсе было непонятным. Вполне возможно, что его проложили на случай пожара. Иначе дым от кабельтрасс или синтетической отделки электропоездов не дал бы ни единого шанса находящимся в метро людям. В подобной чрезвычайной ситуации они, скорее всего, должны были спуститься чуть ниже задымляемых туннелей и найти здесь временное убежище либо пути к эвакуации. Возможно, это кажущееся единственно разумным объяснение существования данного коридора и было истинным.
- А ты откуда знаешь про лаз? - хмыкнул Селиверстов, когда они уже оставили позади последний пост Перекрестка Миров и находились на развилке двух туннелей, один из которых вел к "Гагаринской", а другой на поверхность, к электродепо.
- Да мы там крыс ловили поначалу. В коридоре много барахла осталось от беженцев, что неделю после бомбардировок прятались. Я и Сичкарь. Он работником метро был, ну и показал мне пару неприметных дверей, до того как богу душу отдал, - ответил Жуковский.
Волков осмотрел всех присутствующих на перепутье, чьи силуэты очерчивал, нервно подрагивая, свет факела.
- Мужики, я с вас фигею. Мы сейчас преступление совершили всей компанией, а вы тут толкуете черт знает о чем.
Его громкий голос неприятно вибрировал в туннелях.
- Ну а что, причитать нам теперь по поводу содеянного? - ухмыльнулся Андрей. - И не ори. А то сбегутся сейчас свидетели трындеца со своими развеселыми поясами смертников.
- Да я к тому речь веду, что любопытно мне. Дальше-то как быть? Ну, освободили мы парня. И что теперь?
Все время молчавший Костя угрюмо смотрел на рельсы, вспоминая недавнее заточение среди покрытых вот такой же ржавчиной прутьев. Его пугало предстоящее. Пока он находился в клетке, у него была единственная цель - освободиться. Словно одно это сделало бы спасение любимой задачей практически решенной. Но теперь, на свободе, он был напуган полным отсутствием четкого плана и понимания того, что делать дальше. И вера в вызволение Марины померкла, как свет догоревшей лучины. На поверхности он не был с тех самых пор, как всеобщий катаклизм загнал немногих выживших в недра. Костя понятия не имел, что там происходит сейчас; он совершенно забыл, что такое внешний мир и как в нем ориентироваться. В метро ведь все просто. Линейные маршруты и узкое, унылое однообразие; мгла не давит на душу только в сладостные минуты близости с женой. А как быть теперь? Как вернуть Марину? Как хотя бы напасть на ее след? Как выжить там?
Конечно, в свое время Константин, будучи парнем крепким и неглупым, проходил обучение на рыскуна. И учил его и некоторых других парней сам Селиверстов, а также его друзья-соратники, большинство из которых до сегодняшнего дня не дожили. Само собой, он сохранил навыки рукопашного боя. Также учил его выживанию в дикой природе и Жуковский, который в былые времена подолгу пропадал в сибирских лесах, увлекаясь экстремальными походами. Всю эту науку Костя не забывал. И нельзя было забывать, ведь он, как и большинство жителей Перекрестка Миров, был потенциальной добычей для охотников. Но вот искателем, а значит, человеком, знакомым не понаслышке с ядерной зимой, он не стал. И не по своей воле. Когда междоусобные войны утихли, унеся с собой львиную долю уцелевших в мировой трагедии людей, староста Едаков решил практически сразу, что содержать внушительный штат профессиональных воинов - дело затратное для общины. Искатели, конечно, добывали много полезных вещей на поверхности, но и гибли там часто. Они не работали на фермах и имели жетоны неприкосновенности, запрещавшие тварелюбам похищать таких людей. Посему староста решил максимально сократить количество тех, кто имеет право на оружие и не боится сезонов охоты. Остались в числе искателей лучшие из лучших. Те, кто мог выйти на стылую поверхность и вернуться живым с полезной добычей. В то время староста провозгласил "мирное сосуществование станций метро", "конструктивный диалог" и "стремление к единению ради всеобщей безопасности и развития". Примечательно, что личную охрану он при этом не сократил, хотя она была слишком многочисленна для того малого мирка, коим являлась не только центральная община, но и весь метрополитен.
- Вот сейчас патруль на дрезине покатит и увидит, что там ни меня, ни арестованного нет, - покачал головой Степан. - Тревогу поднимут. И что дальше?
- Не скоро они покатят по туннелю, - ухмыльнулся Жуковский.
- Почему? - Волк задержал на нем взгляд, приподняв факел, что был в его руке.
- Я им бутылочку "Массандры" презентовал. Сидят сейчас где-нибудь на тридцатом метре, в электрощитовой, и признаются друг другу в безграничном уважении.
- Ну хорошо, - кивнул Степан. - А что с замками делать? Будем сбивать - услышат на кордоне. Подумают, что это сектанты дверь открыть пытаются.
Жуковский оглядел всех, задумчиво покачивая головой. Затем извлек из кармана брюк массивную связку ключей. Он неторопливо перебирал один за другим, пока не выделил два.
- Это что, от двери? - Костя уставился на Жуковского, не скрывая удивления.
- Так, мужики, подождите тут. - Селиверстов нахмурился и, взяв Андрея за локоть, повел в соседний туннель, к завалу.
Они зашли за угол и остановились шагов через тридцать, у глухой стены из обвалившихся бетона и породы.
- А ты знаешь, что тут находиться опасно? - ухмыльнулся Жуковский, посветив вверх крохотным однодиодным фонариком.
- Не заговаривай мне зубы, Андрей. - Василий недобро смотрел на друга. - Объясни-ка, что тут, черт возьми, происходит.
- Тут происходит побег Ломаки. - Жуковский снисходительно улыбнулся Селиверстову. - А тебе что-то другое показалось?
- Да не валяй ты Ваньку! Пешеходный туннель внизу, про который ты вдруг вспомнил. "Массандра" для патруля. Ключи теперь откуда ни возьмись. Как понимать прикажешь? Ты что, загодя готовился ко всему этому?
- Я отвечу. Только позволь и мне вопрос задать. Почему ты сам ввязался в эту авантюру? Ты же пошел против закона, потворствуя побегу Кости. Ты это понимаешь?
- К чему этот вопрос? Мы же вместе ему изначально сочувствовали и помочь хотели.
- А я тебя не об очевидных вещах спрашиваю. Ты сам для себя не искал ответа, почему и зачем тебе это надо?
- Чего бы стоила моя совесть, если бы я задумывался о том, надо ли помогать парню и его жене, которые для меня не чужие?
- Твой ответ ответом не является, Василий. У тебя же иммунитет. Жетон. Чего тебе лезть в бутылку?
- Вообще-то я свой жетон недавно сдал. Я ведь больше не искатель. Не гожусь по здоровью.
- Так тебя это толкнуло? То, что ты стал таким, как все? И только теперь о совести вспомнил? А ведь уже много лет охотники забирают наших людей.
- У тебя тоже жетон! - разозлился Василий.
- Конечно, - кивнул Андрей. - Никто лучше меня не разбирается в насекомых. Только я намеревался для людей растить этих жучков, а не для нашего старосты, чтобы он торговал ими в целях личного обогащения. И не для того, чтобы откармливать людей, которых потом скормят твари. Понимаешь?
- А сам-то ты почему только сейчас об этом заговорил?
- Я всегда говорил об этом…