С трудом переведя дух, Немир приподнялся с мокрого песка, на котором валялись дохлые рыбы, обломки лодок, водоросли, примерно треть морского козла с тянувшимися к отступавшей воде внутренностями, и Рунольф на боку, одним сапогом и одной босой ногой к северу. Над гаванью висели, расплываясь и оседая, водяные облака, поднятые взрывами. На берег обрушилась новая волна, слегка не достав до Рунольфовых ног. Ученик корчмаря поднёс тыльную сторону руки к открытому рту турболётчика, проверяя дыхание. Что-то шатнулось на краю поля зрения – тотемный столб, вырезанный из исполинской кедровой сосны, раскрашенный, местами покрытый лаком, местами позолоченный, и стоймя сброшенный со стратонаоса, угрожающе покосился над наполовину засыпанным песком и листьями морской капусты гиропланом, напоминавшим полупришибленного и окривевшего дракончика – одна из посадочных фар в помятой зубастой личине лобового обтекателя погасла. Сверху, на зловеще нависшем над покалеченным "Кодором" столбе, две тануки с выпученными красными глазами, одна сверху, другая снизу, рвали надвое белую косатку. Лёжа на спине верхней тануки, медведь с разинутой пастью всеми четырьмя лапами чекрыжил поднимавшийся вверх малиновый уд, чуть выше покрывавшийся пятнами и шерстью и превращавшийся в боброудава, отгрызавшего мотню калану, которому одновременно выклёвывал крючковатым клювом глаз устремлённый вниз белоголовый орёл, держа в когтистых лапах позолоченный щит с чёрными закорючками. Непроизвольно плюнув через плечо, помощник корчмаря засунул Рунольфу пальцы в рот, проверяя, нет ли преграды дыханию, тот пребольно его укусил и содрогнулся в кашле.
– Почти все бомбы мимо, надо ж было одной накрыть токамак, – Самбор кое-как поднялся с сиденья, опасливо поглядывая на неустойчиво возносившееся над ним тёмновдохновлённое творение колошенских резчиков, драматически подсвеченное пламенами пожаров.
Снова раздалось мяуканье, на этот раз, многоголосое и полное до очередного комка в горле понятных боли и ужаса.
– Не мимо, ох, не мимо, – только и смог сказать Немир, глядя в сторону гавани, где из взмутнённых взрывами волн искалеченные и обезумевшие косатки начали выбрасываться на берег.
Глава девятая. Кашайская губа
Поднявшись к поверхности, Теиёми повернулась на бок, чтобы одним глазом окинуть небо. Над волнами, низко летели чайки, обожравшиеся дохлятиной. Их желудки переполняла смесь кусков рыбы (как подобало), дельфинов (что случалось), и жабоплавов с косатками, что было на грани случавшегося и неподобавшего. Сверххищник мог есть других хищников, а не наоборот. Мёртвой косатке следовало найти покой в таинственных глубинах, недоступных даже кашалотам и кракенам. С высоты, на чаек вяло, ради порядка, а не по необходимости, напал толстый и замедленный поморник. Чайки раздвинули строй, пропуская вдвое бо́льшую птицу, тяжесть в чьём набитом брюхе вынесла её почти к поверхности воды.
Из волн вынырнул Икке-победитель-кракена, щелкнул челюстями, и отхватил поморнику половину хвостового оперения – напомнить зарвавшейся и зажравшейся мелкой твари её место в круговороте питания. Снизу, блеск поверхности между средами омрачался тенями обломков, полузатонувших шлюпок, и других следов недавней жабоплавской неправильности. Правильно было помогать в беде тем, у кого есть имя (визгливые и бестолковые дельфины не в счёт), делиться добычей со стаей, и не убивать больше, чем сможешь съесть. Косаток и жабоплавов объединяло многое – и место на самом верху восходящей дуги пищевого круговорота, и имена, и умение совокупляться не только для продолжения рода, но и для приятности в общении. Но ни одна стая косаток никогда не поступила бы так с другой стаей, как жабоплавы Изогнутого-острова-китобоев – с жабоплавами Чугуана-покровителями-выдр и стаей косаток Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов. Теиёми слышала зовы едва половины стаи – остальные или погибли в заливе на севере, или там же выбросились на берег, следуя таинственному и страшному голосу древних четвероногих предков. Такого непорядка не случалось ни на недолгой памяти Теиёми, ни на памяти её родителей Пееруиа-ловца-летучих-рыб и Теикариа-ныряющей-глубоко. Даже вожак стаи, древний Рееккири-белая-тень-быстрый-охотник-сокрушитель-лодок, чья жизнь вот-вот готова была скатиться по пищевой дуге вниз, и тот вряд ли вспомнил бы чьё-либо столь неподобающее поведение.
Из глубин, поднялись пузырьки воздуха. Горбатые жабоплавы-акванавты что-то искали на дне. Вода доносила возню и возгласы, почему-то звучавшие тоньше, чем скрипучее кваканье их товарищей на поверхности сред. Не все косатки знали это, но акванавты, носившие запас воздуха в дополнительных лёгких на спине, обычные жабоплавы, неспособные надолго задерживать дыхание, и жабоплавья родня без ласт, разгуливавшая по берегу или даже летавшая по воздуху – все они были не только близких пород, но многие из них, медленные и неуклюжие в воде, но проворные на суше, могли поочерёдно представать в каждом из трёх обличий.
В воздухе, раздался стрёкот. На волны упала двухвостая тень. Некоторые косатки издали кличи угрозы. Теиёми двинула хвостом, подняв голову из воды, повернулась, и увидела на жабоплавьем устройстве знак стаи Чугуана-покровителей-выдр, дружественной стае Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов. Жабоплавы считали, что знак изображал морскую выдру. Он не имел ничего общего с настоящим обликом выдры, потому что жители Чугуана не умели видеть звук. Теиёми ответила товарищам кличем, оповещающим о прибытии друзей.
На волнах, поредевшая и обеспокоенная стая сбилась вокруг плавающего настила, перебрасывавясь вопросительными возгласами. На настиле и рядом собрались акванавты-друзья-косаток. Прозвучали высокие звуки, которые не способен был издать ни один жабоплав. Теиёми, движимая любопытством, подплыла поближе. Рядом с чёрными поплавками, жабоплавья сбруя держала у поверхности воды Рееккири-белую-тень-быстрого-охотника-сокрушителя-лодок, так что его дыхало чуть поднималось над водой. В него была вставлена тихо шипевшая кишка. Источником звуков было устройство, две части которого соединяла другая кишка. Подводной частью водил вдоль нездорово лишённого упругости бока вожака Игалук-следующий-за-луной, целитель. Теиёми догадалась, что устройство делало звук видимым и для жабоплавов, позволяя целителям заглянуть внутрь Рееккири-белой-тени-быстрого-охотника-сокрушителя-лодок. Голова Игалука-следующего-за-луной поднялась, пересекая поверхность между средами, чтобы обменяться с товарищами кличем: "Что ты видишь на эхограмме"? На клич отозвалась Шварнедь-останавливающая-кровь: "Я вообще не могу различить внутренности! Во всей брюшной полости – как рубленым мясом набито!" "Срочно резать! Селезёнка разорвана! Кровью истечёт"! – беспокойно проквакал третий целитель, незнакомый Теиёми. "Резать нельзя, сердце анестезию не выдержит, и так ритм как ниточка, сфигмоманометр косячит"! – в зове Игалука-следующего-за-луной чувствовалась тревога. "Надо было прямо в Плотовой гавани его резать, а не сюда тащить", – в доступных жабоплавам частотах, голос целительницы пошёл вниз-вверх-вниз. "Там теперь не вода, а рассадник заразы", – несогласно квакнул незнакомый.
"Не любо мне это дело, Горемил Аталокович, покойников искать"! – пропищал в глубинах чугуанский акванавт. "Не гневи судьбу, Бахомурко, что тебя самого не ищут. Обратно же, послали б нас не в губу, а в Плотовую гавань, мы б их не искали, а сачком по кускам собирали"! К возне акванавтов добавился еле ощутимый стук, приближавшийся со стороны Меккире-Ниу-А-Теи-великой-водной-шири. Теиёми едва успела определить направление на звук, как Икке-победитель-кракена уже оповестил стаю о погружении, дальности, скорости, и возможной недружелюбности пришельца. Теикариа-ныряющая-глубоко дала знать, что отправляется на разведку, и строго велела Теиёми оставаться на месте. Ниикки-любительница-вахни и верный Пееруиа-ловец-летучих-рыб последовали за матерью Теиёми.
Над жёрдочками, воткнутыми в дно на северном берегу губы, вернее, над кусками дерева, выложенными поверх этих жёрдочек, зависла огромная стрекоза с четырьмя жабоплавами внутри. Медленно опускаясь, стрекоза скрылась за устройством размером с небольшой остров, время от времени появлявшимся в устье реки. Плавучий остров, конечно, не был живым, но, в отличие от жабоплавьих затей попроще, например, лодок, имел и некоторое сходство с живым существом. Он непрерывно что-то переваривал, распространял странные звуки, и мочился в воду, добавляя к ней неприятный резкий вкус. Стрёкот утих, раздались скрип дерева и хрипящие жабоплавьи кличи, как обычно, ограниченные очень узким промежутком частот. "Эй, на берегу! Самбор? Кая? Вамба? Какими судьбами"? "Эй, на "Хранительнице"! Бакуня! Миролад! Мы летим с вами на Туай! У вас путешественников недобор, так"? "Мировид я! Вам же вроде в другую сторону, противусолонь"? "Орафайокуль выплюнул ещё тучу пепла, лёта через Завечернее море нет"! "А кораблём"? "Ты помнишь, что сталось с тем конвоем, что привёз меня с Туле? Возьмёте? Заплатить нам есть чем"! "Альбо ты с нас думаешь, что мы по мелочи кастрюлим и берём скиллингов с боевых товарищей? Не смеши меня, сын Мествина Альбатроса платить мне будет! Номи, отзвони Толлаку на вторую палубу, чтоб приготовил ещё одну каюту! А ты, Самбор Мествинович, прими честь с лётным составом столовать"!
Волны, поднятые ветром, что нагнали крылья стрекозы, слегка качнули настил с целителями. Ке-Еиутере-прыгающая-высоко послала вопросительный зов в сторону безответного вожака, и тут же перешла на песню печали, на которую несколько других косаток отозвались неодобрительно. "Не сдавайтесь, он века прожил, и эту беду переживёт"! – этот клич вырвался из лёгких Виданы, дочери Шварнеди-останавливающей-кровь. Подобно Теиёми, Видана ещё носила короткое, детское имя. "Белок в плазме обрушился", – в непонятном зове акванавта, скрючившегося, вглядываясь во что-то жабоплавское и непостижимое, звучало беспокойство.
"Как кислород"? Игалук-следующий-за-луной нырнул, посмотрел на что-то, державшееся на присосках, как у кракена, у основания левого грудного плавника вожака, и вновь пересёк поверхность сред, выдохнув: "Плохо, десять дюжин"!
Из глубин с запада продолжал доноситься стук. Колебания намекали на большое тело, движущееся, как живое, но не живущее. Ближе, акванавты на дне что-то нашли и разразились сдавленным тоненьким кваканьем. "Ещё один, вроде не колошенец! Этот наш?" "Нет, смотри на меч – сересский калис"! "Работорговец? Что ж, и этого поднимем". "Погоди, меч возьми, самого оставь, а место запомни". "Оставлять-то не сто́ит, вдруг в драугра превратится"? "Не насовсем же! До завтра он с драугром точно подождёт, а прежде, чем поднимать, морских раков с него соберём"!
Жабоплавы на кусках дерева, нависших над водой, продолжали переквакиваться друг с другом и с многочисленными родичами на полом внутри плавучем острове. Им приходилось обмениваться кличами по очереди, скорее всего, из-за слабого слуха. Косатки обычно говорили одновременно со всеми членами стаи. "До дома-то дозвонился"? "И да, и нет. Меттхильд поехала к самому Куруму Алностовичу за советом по работе, так что по телефону я только с матушкой смог поговорить. Жить у неё будете, в замке. Она вам уже палату над гридницей определила". Ещё выше над волнами и к северу, снова застрекотало. Звук нового жабоплавьего летуна был тоньше и прерывистее, как биение сердца кистепёрой рыбы, направление его движения вело в сторону плавучего острова.
"Ему переливание нужно"! – квакнул, просунув одну конечность через поверхность сред, чтобы ощутить часто́ты движения крови вожака, незнакомый целитель. – "Давление поддержать, и бело́к, чтоб хоть чуть оклемался перед хирургией! Игалук, ты можешь объяснить"? Игалук-следующий-за-луной, погрузив голову в воду, издал три клича. Теиёми пришлось приложить усилие, чтобы разобрать их значение, потому что в каждом кличе была слышна только доступная жабоплавам небольшая часть частот. Тем не менее, первым был зов о помощи раненому товарищу из стаи Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов. Вторым было предупреждение о чём-то болезненном, но не угрожающем жизни, а третьим – совет всей стае держаться вместе. Предположительно, стае нужно было собраться, чтобы помочь Рееккири-белой-тени-быстрому-охотнику-сокрушителю-лодок, но помощь могла оказаться мучительной – то ли для вожака, то ли для всей стаи. Икке-победитель-кракена повторил третий клич, сзывая товарищей к настилу. "Нужна кровь первого типа, отрицательный синтелестис! Смотри по рунам"! – озадачила Игалука-следующего-за-луной целительница. – "Тип крови – над левым грудным плавником"! "Чай, сам знаю"! – булькнул тот в воду. Киекке-убийца-ската некстати игриво плеснул хвостом и провёл носом вдоль бока Текки-Пиппе.
Зов тревоги, посланный Теикариа-ныряющей-глубоко, донёсся из слоя, едва освещённого светом с поверхности сред: большая, быстрая, неизвестная угроза придёт, опережая приливное течение, незадолго до полной воды. Сообщение воспроизвела и усилила Текки-Пиппе, направив его в сторону придонных жабоплавов. "Что-что"? – тонко и приплюснуто отозвался тот, кто был охоч до морских раков. – "Подморница"?
В воздухе, неуверенный стрёкот слегка усилился, свидетельствуя о том, что источник звука двигался к плавучему острову и кускам дерева на жёрдочках. "Поосторожнее, этот не помни́! Здесь шубка для Меттхильд"! Грохнуло, одна из жердей угрожающе заскрипела. "И с ларём побережнее"! "Предупреждать же надо – он неподъёмный! Тролль-камень там, что ль"? "Если бы! Золото"! – этот клич небольшой самочки был почти не по-жабоплавски звонким. "Ничего, что мы с ним так светимся? Ларь едва побольше самому Пальнатоки с Фюна стоил жизни"! "Сия лепта недостойна столь великого волнения, мы его в Туай бочками возим"! "А не грабят"? Ответом было прерывистое пыхтение – знак жабоплавьего веселья. "Вестимо, ещё перелёта не было, чтоб кто-то не попытался! На то "Хранительнице" и турболёты! Кая свет Покисовна, отколь золотишко-то? Самборова доля за самолёт"? "Нет, за самолёт он всё Немиру отдал, на корчму. Тут больше за Клапин поезд, что мы через Астландский перевал перегнали". "Что-то я косительно поезда не слышал"! "Как же! Добрый был поезд"! – вновь прозвучал голос крупного жабоплава, уже издавшего много звуков. "Наша часть клевсхольмского сокровища"! "Твоя то есть"? "Нет, добычу делили по верфанскому закону, так что две пятых пошло Кае с Вамбой, за вычетом пособия семье того дурня, что стрелял в нас". "Я дико не в обиду, но голубка́м-то обок чего? Их с замком и рядом не стояло"? – проскрипел обитатель плавучего острова. "Верфанцев спроси"! – отозвался до того молчавший жабоплав, тёмный, длинный, и узкий. "А что за поезд-то на три пуда золота потянул"? "Ну, до трёх пудов там всё ж не достанет. Два вагона фрамиборгской работы, красное дерево, бархат, серебро, но главное, какой паровоз! "Летучий альбинг""! "Это который три с половиной гросса рёст без остановки"? – вопросительно скрипнул островитянин. "А тут что за тяжесть – тоже золото"? На это вновь отозвался крупный жабоплав: "Нет, это нежданный подарок от незваного гостя"!
"Я тебе говорю – в губу идёт, у дна, чтоб эхолот не засёк, косатки винты слышат"! – писк горбатого жабоплава загадочным образом сначала доносился, смешанный с шелестом волн, из продолговатого предмета рядом с ухом незнакомого целителя, и только потом проникал сквозь толщу воды. "Сами уже знаем! Только подморницы нам и не хватало"! – возмущённо заквакал целитель, возясь с шипевшей кишкой, помогавшей Рееккири-белой-тени-быстрому-охотнику-сокрушителю-лодок дышать. – "Виданушка, звони в крепость про незваных гостей"! Видана прыгнула в воду и поплыла, не по-жабьи, а волнообразно двигая всем туловищем, так что каждый изгиб завершался уверенным взмахом ласт, как у калана. "Икке-победитель-кракена"! – призвал Игалук-следующий-за-луной и принялся всматриваться в отметки над грудным плавником косатки. – "Первый тип… Отрицательный… Поможешь вожаку"? Повторенный целителем зов о помощи раненому товарищу, обращённый к Икке-победителю-кракена, перешёл в просьбу о терпении. "Шварнедь, пособи"! Целительница соскользнула с настила, занимая место рядом с вожаком. "Агута, готовь мёртвую воду, присоски, иглы, и роликовый насос"!
"А точно это враг"? – пискнул кто-то в глубине. "Друг на подморнице в порт заходит на поверхности, с белым щитом на боевой рубке"! "Тогда нам на всплытие"? "А смысл"? – ответил жабоплав, любивший раков. "По подморнице сейчас береговая стража глубинными зарядами пройдётся, ну как и нас накроет? Подниматься, срочно"! "Желтопузик ты чернозадый, мы на пяти дюжинах, после срочного подъема тебя так расколбасит, глубинный заряд не понадобится"! "А что ж делать?" "Иглострел, говорят, очередью акулу надвое рвёт. Проверим, что он с подморницей сделает"? "А смеси дыхательной достанет"? "Так и так, по расписанию подъём через четверть часа! Поплыли"!
Работая хвостом, Теиёми подняла верхнюю треть туловища над водой, смотря вверх. Ещё одно стрекозообразное устройство зависло над жёрдочками, жалобно тарахтя. Тарахтение сменило частоту, а когда второй жаболёт устроился на жёрдочках рядом с первым, и вовсе стихло. Маленький жабоплав, примостившийся спиной к неживому сердцу стрекозы, окинул гавань пронзительным взглядом, от которого Теиёми внезапно сделалось не по себе.
Ветер пошёл на убыль, и волны на поверхности раздела сред сошли почти на нет, а с ними и игра пронизывавших воду отблесков и отражений. Текки-Пиппе несильно, но многозначительно прикусила Киекке-убийце-ската основание спинного плавника. "А вдруг подморница по "Хранительницу" пожаловала"? – квакнул Агута-целитель. "Не посмеют! Она ж атомная"! – возразила из воды Шварнедь-останавливающая-кровь. "Дуракам закон не писан! Лесьяр, рупор где"? "А"? "Уд на! Рупор где"? "Где, где! В рундуке"! Последовали возня, скрежет, и извлечение на свет очередного орудия, помогавшего жабоплавам преодолевать слабость их слуха. "Эй, на "Хранительнице""! – зов был усилен и направлен на юг и вверх, к плавучему острову. "Чем порадуешь"? – ответил ещё один незнакомый голос. "Подморница сюда валит, взлетайте"! "Что-о? Повтори"! "Под-мор-ни-ца"! "Что-о"? "Под"… – Агута-целитель уронил устройство для направления звука в воду. Еккиренги, оставшаяся без родителей, поймала орудие и положила его на настил у хвостовых плавников целителя. Сиротка немного не рассчитала силу своих челюстей, продырявивших и сплющивших предмет. "Клянусь тремя головами Сесиутля, стража небожителей! Лесьяр! А ну протелеграфь"! Лесьяр-подающий-принадлежности нелепо замахал передними конечностями, заменявшими жабоплавам грудные плавники.