- Ты любишь трахать своих женщин сзади, - тихо сказала Ледедже, глядя на Вепперса. - Обычно глядя при этом в зеркало. Иногда, в особенности, если ты пьян, ты любишь наклониться и куснуть правую лопатку женщины, которую трахаешь. Всегда только правую. Никогда левую. Понятия не имею почему. Иногда во время оргазма ты бормочешь: "О да, сучка, прими мое семечко". У тебя маленькое родимое пятно под правой подмышкой - единственное, оставшееся у тебя на теле. Чисто для целей идентификации. Ты чешешь правый уголок рта, когда волнуешься и пытаешься решить, что предпринять. Ты тайно ненавидишь Песчла, своего адвоката, потому что он гей, но не выгоняешь его, потому что он прекрасный юрист и тебе важно, чтобы тебя не считали гомофобом. Я думаю, у тебя был кое-какой гомосексуальный опыт в школе с твоим другом Сапультрайдом. Ты считаешь, что репутация режиссера Кострле "чрезвычайно преувеличена", хотя ты финансируешь его работы и хвалишь его при каждом удобном случае, потому что он вроде бы в моде и ты желаешь его…
- Да-да-да, - сказал Вепперс, - вы проделали немалую работу. Молодцом. Умная девушка. - (И, тем не менее, Демейзен обратил внимание на непроизвольные стрессовые показатели Вепперса, которые снова достигли пиковых значений; к тому же Джаскен теперь изо всех сил старался не встречаться взглядом ни со своим хозяином, ни с Ледедже.) Вепперс повернулся к Хьюэн. - Мадам, мы можем перейти к делу?
Демейзен быстро повернулся к Ледедже.
- Вы сошли с ума? - вполголоса спросил он.
- Я сжигаю корабли, ты, долбаный предатель, - сказала она, и голос ее прозвучал спокойно и глухо. - Если я не могу своими руками убить этого ублюдка, то, может, мне хоть немного удастся вывести его из себя. Это все, что вы мне оставили. - Она не смотрела на аватару, говоря это.
- Ав Демейзен, - сказала посол, выпрямляясь на стуле и стряхивая крошки с пальцев, - вы должны выслушать это. - Она кивнула в сторону Вепперса.
Вепперс посмотрел на аватару, набрал в легкие воздуха, выдохнул, перевел взгляд на Хьюэн.
- Это… лицо и в самом деле представляет корабль Культуры? Вы уверены?
- Да, - ответила посол, глядя на Демейзена, а не на Вепперса, с которым говорила. - Давайте.
Вепперс покачал головой.
- Ну что ж. - Он неискренне улыбнулся аватаре, ответившей ему такой же неискренней улыбкой. - Гоп-материя - это всего лишь для отвлечения, - сказал ему Вепперс. - Я заключил одно соглашение с Флекке и НР, обязуясь не вмешиваться ни в какие конфликты касательно Адов. Это дымовая завеса. Я никогда не собирался придерживаться его. Я заключил другое соглашение с ДжФКФ, обязуясь назвать цели для кораблей, которые они построят на Цунгариальном Диске, пока Культура и все остальные, кто мог бы вмешаться в это, будут заняты подавлением вспышки гоп-материи. Вот это соглашение я и собираюсь выполнять до тех пор, пока со мной ничего не случится. Этими целями являются Ады - вернее субстраты, обеспечивающие их существование. По крайней мере, их подавляющее большинство. Все важнейшие из них.
- И они находятся здесь, - сказала Хьюэн. - На Сичульте. Верно?
Вепперс улыбнулся ей.
- Здесь или поблизости.
Хьюэн задумчиво кивнула.
- Согласно последним полученным мною сообщениям, значительное количество построенных на Диске кораблей, как это ни удивительно, смогли покинуть пределы системы Цунг. Вероятно, они имели какое-то топливо для двигателей, о наличии которого у них никто и не подозревал, и теперь направляются сюда, - сказала она, кинув взгляд на Демейзена.
- Неожиданный скачок антивещества в двигатели, - сказала аватара, энергично кивая. - Один-два моих элемента сбивают их, но некоторая их часть, вероятно, прорвется.
- Их цели находятся на Сичульте или вокруг него, - сказал Вепперс. - Я назову точное расположение целей, когда корабли будут ближе.
Демейзен сощурился.
- Вот как? Чтобы уж в самый последний момент, да?
- Правильно выбрать время - это самое главное, - улыбнулся Вепперс. - Суть в том, - сказал он, подаваясь вперед к Демейзену (который почувствовал, как напряглась Ледедже, и, не глядя, завел руку назад, чтобы не позволить ей шевельнуться), - что я на вашей стороне, юнга. - Вепперс одарил аватару еще одной неискренней улыбкой, но на сей раз Демейзен не ответил ему тем же. - По моему приказу, - продолжал Вепперс, - если я буду в наличии, чтобы его отдать, и достаточно кораблей прорвется, чтобы нанести решающий удар, все эти жуткие, отвратительные Ады будут уничтожены, а все несчастные мучимые души - освобождены. - Вепперс вопрошающе наклонил голову. - И потому нам нужна от вас некая гарантия, что вы ни во что не будете вмешиваться. Может быть, вы даже поспособствуете прорыву кораблей или хотя бы помешаете кому-либо еще - скажем, той же НР - уничтожать их. - Вепперс скользнул взглядом в сторону Ледедже, а потом снова посмотрел на аватару. - Договорились?
- Да бога ради, конечно! - сказал Демейзен, протягивая руку над столом сичультианцу. - Договорились! - Он энергично закивал. - Приношу извинения за все предыдущие замечания! Ничего личного! - Он протягивал руку и показывал на нее кивками. Вепперс посмотрел на раскрытую в ожидании ладонь Демейзена.
- Вы меня должны извинить, - сказал Вепперс аватаре. - Я предпочитаю не пожимать руки. Никогда не знаешь, где перед этим побывал твой собеседник.
- Абсолютно с вами согласен, - сказал Демейзен, убирая руку и никоим образом не демонстрируя оскорбленного достоинства.
- Так вы даете слово? - сказал Вепперс, переводя взгляд с Хьюэн на Демейзена. - Вы оба. Вы даете мне ваше личное и представительское слово, что я не претерплю никакого ущерба, так?
- Абсолютно, - сказала посол Хьюэн. - Даю вам слово.
- Договор есть договор! - сказал Демейзен. - От меня вы не претерпите никакого ущерба, обещаю. - Демейзен оглянулся на Ледедже, медленно закипавшей на диване у него за спиной. - И от моей маленькой подружки - тоже. - Он взял ее за плечо одной рукой, слегка встряхнул.
Она заглянула ему в глаза.
- Лжец, - тихо сказала она.
Демейзен словно и не слышал ее, он, ухмыляясь, откинулся к спинке дивана.
Вепперс нашел закрытый горшочек с непролитым содержимым, налил немного в свою чашку, откинулся назад, пригубил, спокойным взглядом смерил Ледедже, улыбнулся ей и пожал плечами.
- Да бросьте, кто бы вы ни были. Так делаются дела. Тот из нас, кто имеет преимущество, будет искать способа усилить его, а тот, кто хочет заключать сделки, всегда найдет кого-нибудь вроде меня по другую сторону стола. А кого еще вы ожидали увидеть? - Вепперс гнусаво усмехнулся, словно неловко выдохнул своим недолеченным носом. - Откровенно говоря, жизнь - это главным образом встречи, молодая дама, - сказал он, одарив ее более спокойной улыбкой. - Я бы должен сказать "Ледедже", если это действительно ты. - Он нахмурился, посмотрел на Хьюэн. - Если она та, за кого себя выдает, то она, конечно же, принадлежит мне.
Хьюэн покачала головой.
- Нет, не принадлежит, - сказала она.
Вепперс неестественным движением приложился к чашке.
- Неужели, мой дорогой посол? Возможно, этот вопрос потребует разрешения в суде. К сожалению, это так.
- Нет, не потребует, - ухмыляясь, сказал ему Демейзен.
Вепперс посмотрел на Ледедже. Прежде чем он успел сказать то, что собирался сказать, Ледедже проговорила:
- Последние слова, что ты сказал мне, были такие: "Я ведь сегодня вечером должен был появиться в обществе". Ты помнишь?
Улыбка лишь на мгновение сошла с лица Вепперса.
- Да неужели? - Он кинул взгляд на Джаскена, который быстро уставился в пол. - Удивительно. - Он вытащил старомодные часы из кармана. - Господи боже, неужели время?
- Эти корабли почти над нами, - сказала Хьюэн.
- Я знаю, - весело сказал Вепперс. - А где лучше всего находиться, когда они прибудут, как не с послом Культуры и под защитой корабля Культуры? - Он повел рукой от Хьюэн к Демейзену, последний согласно кивнул.
- Прорвались несколько сотен, - сказал Демейзен. - Оборонительные системные и планетарные барьеры пытаются сделать, что возможно. Небольшая паника среди осведомленных кругов сообщества, которые полагают, что это, вероятно, Конец света. Массы пребывают в счастливом неведении. Когда они узнают об этом, опасность уже минует. - Демейзен кивнул, вроде бы одобрительно. - Но, - сказал он, - мы явно не ведем речь о второй волне кораблей. А она может вызвать некоторое волнение.
- А сейчас не пришло время сообщить им, где находятся цели? - спросила Хьюэн.
Вепперс, казалось, задумался над ее словами.
- Будут две волны, - сказал он.
- Наблюдаются довольно преждевременные всполохи из города, вот здесь, - пробормотал Демейзен, показывая в сторону зданий по другую сторону парка. Настенный экран переключался с одного пустого канала на другой, и его объем был заполнен туманом помех. Некоторые каналы все еще показывали графики и говорящие головы.
С крыш некоторых самых высоких небоскребов Центрального делового района Убруатера устремлялись прямо вверх искры, напоминающие дневные фейерверки, и тонкие лучи света.
Хьюэн скептически посмотрела на Демейзена.
- Всполохи? - переспросила она.
Аватара пожала плечами.
Вепперс снова посмотрел на старинные часы, потом - на Джаскена, который кивнул в ответ, и встал.
- Ну, пора делать дела и уходить, - сообщил он. - Мадам, - сказал он, кивая послу. - Счастлив был познакомиться, - повернулся он к Демейзену. - Потом посмотрел на Ледедже. - Желаю вам… душевного мира, молодая дама. - Он широко улыбнулся. - Как бы там ни было - рад был познакомиться.
Он и Джаскен, который кивнул на прощание в три стороны, направились к двери. Автономник Олфес-Хреш плыл рядом - он появился, никем не замеченный.
- Коробочка, - сказал Вепперс, проходя мимо.
Вепперс и Джаскен скрылись за дверями.
Несколько мгновений спустя неожиданные всполохи замелькали в вечернем небе за городом. Настенный экран замигал, посерел, перешел в режим ожидания.
- Гмм, - сказал Демейзен. - Его собственное имение. - Он посмотрел на Хьюэн. - Для вас это тоже сюрприз.
- В высшей мере, - сказала она.
Демейзен кинул взгляд на Ледедже, щелкнул ее пальцем по колену.
- Выбросьте это из головы, детка. Весь этот путь мы проделали не ради вашей маленькой мести - речь идет об уничтожении Адов. Бесплатном уничтожении! И это будет даже не на нашей совести! Нет, серьезно, что, по-вашему, имеет большее значение: вы или триллион страдающих людей? Да станьте вы уже взрослой девочкой, черт вас побери. То, что этот ваш Вепперс вышел отсюда с самодовольной улыбкой на его явно достойном кулака лице, - это очень малая цена.
Раздавшийся рев двигателей известил их об отлете Вепперса. Демейзен посмотрел на Ледедже.
- Ты сука, лгун, предатель и распутник.
Аватара тряхнула головой, посмотрела на посла.
- Ну, дети - что с них возьмешь?
ГЛАВА 28
Когда случилось то, что случилось, она находилась в своем спальном коконе, страдая внутри этого плода, висящего в темном закрытом пространстве. Она медленно потягивалась, раскрыла одно крыло, потом другое, - мучительно потрескивая суставами и напрягая связки, боль пронизывала даже то, что она воспринимала, как кожистую ткань своих крыльев, - потом покрутила как могла шеей (в позвоночный столб ей словно насыпали песок), потом посгибала одну ногу, другую, оставаясь висеть в это время на когтях одной ноги.
Потом неожиданно воздух задрожал, словно по нему прошла пришедшая издалека ударная волна сильного взрыва.
Спальный кокон начал вибрировать. Потом он замер, словно удар, потрясший его, был отменен из реальности, чтобы он не затронул ткань ее огромного темного насеста.
Она сразу же поняла, что в этом есть что-то странное и беспрецедентное, что-то, свидетельствующее о сущностных изменениях в среде ее обитания, может быть, даже в самом Аде. Она вспомнила о глюке в виде серебристой зеркальной преграды, заплаты, где ландшафт был уничтожен, стерт.
Она потеряла счет тем тысячам, что прикончила со дня своего возвращения в Ад. Она собиралась вести учет, но потом отказалась делать зарубки на внутренней поверхности своего насеста за каждую смерть (хотя и думала об этом), потому что ей это показалось ужасным бездушием. Она попыталась вести счет в уме, но два-три раза сбилась, а потом - давно уже - пришла к выводу, что это не имеет значения. Последняя цифра, которую она помнила, составляла три тысячи восемьдесят пять, но это было давно. С тех пор она убила, вероятно, еще столько же.
Боль с каждым убитым, с каждым освобожденным, с каждым днем увеличивалась. Она существовала в непрестанном тумане мучительной боли в конечностях, сверхчувствительной коже, стонущих связках и вечных спазмов внутренних органов. Ей нравилось думать, что она не замечает этого, но на самом деле не замечать этого она не могла. Она чувствовала боль постоянно, с того момента, когда просыпалась утром, до вечера, когда она со стонами и ворчанием погружалась в сон. Но боль не оставляла ее и в снах. Ей снилось, как от нее отпадают части тела или начинают жить собственной жизнью, отрываясь от нее и улетая, или падая, или уходя, или уползая прочь, оставляя ее, кричащую, обездоленную, истекающую кровью, с ободранной кожей.
Каждый день она с трудом отрывалась от своего насеста, выбиралась из кокона, в котором висела вниз головой, и принималась рыскать над почерневшей, изъеденной оспинами землей в поисках очередной души, подлежащей освобождению. Она с каждым днем поднималась все позднее и позднее.
Когда-то она пускалась в полет просто ради удовольствия, потому что полет оставался полетом даже в Аду и казался свободой тому, кто родился бескрылым четвероногим. Если, конечно, преодолеть страх высоты, что каким-то невероятным образом (еще в те давние дни, когда она старилась в монастыре, прилепившемся на скале) случилось с ней.
Прежде ей нравилось устраивать облеты, она, как завороженная, открывала для себя части Ада, в которых не была прежде. Она почти неизменно приходила в ужас от того, что видела, куда бы ни смотрела, но все равно была заворожена. Самой географии, потом системы, потом омерзительно-садистской изобретательности - всего этого хватало, чтобы привлечь внимание любознательного мозга, и она в полной мере использовала свою способность летать над землей, по которой ползали, хромали, плелись, на которой дрались те, кому повезло меньше, чем ей.
Но потом все это кончилось. Она редко отлетала далеко от своего насеста - лишь для того, чтобы убить и съесть первого встречного, и обычно она ждала, когда боль голода станет невыносимой и у нее не останется иного выбора. Определиться, сделать выбор было легко: как решить, что ей доставляет больше неприятностей - ворчащий пустой желудок или никогда не исчезающие стада и стаи мучений и болей, которые, казалось, распространяются по ее телу, как некая странная паразитическая инфекция.
Она подозревала, что ее репутация ангела-избавительницы пошатнулась. Люди по-прежнему приходили отовсюду, ища ее благословения, но прежнего уровня почитания не было; она больше не появлялась где угодно и перед первым попавшимся. Теперь страждущим нужно было добираться до того места, где она жила. Это изменило ситуацию. Ее услуга стала привязана к определенной местности.
Она подозревала, что демоны каким-то образом научились извлекать для себя выгоду, подсовывая ей определенных лиц на смерть и избавление. Ей не хотелось думать, какие мерзостные услуги или извращенные вознаграждения получали за это демоны. И откровенно говоря, ее это больше и не заботило. Ее радовало, что это вроде бы на самом деле освобождало ту или иную душу от страданий, но все равно - она это делала, не имела возможности не делать.
Последнее интересное событие произошло, когда она отправилась к старшему демону. Она размышляла над обнаруженным ею глюком, о полосе холмов, утесов и фабрике, которые исчезли, и (ей казалось, что в размышлениях над этим она провела несколько недель) в конечном счете собрала силы и полетела туда, где сидел громадный демон, чтобы спросить его о том, что произошло.
- Сбой, - прорычал он ей, мучительно бьющей крыльями в воздухе перед ним на достаточном удалении, чтобы не попасть в эти жуткие руки, которые могли бы во мгновение ока стереть в порошок ее тело. - Что-то случилось, стерлось все в этом районе. Ландшафт, здания, демоны, мучимые. Все это прекратило существовать. В мгновение ока освободилось больше недостойных душ, чем освободила ты за все то время, что работаешь на меня! Ха! А теперь убирайся и прекрати приходить ко мне с вопросами, которые выше даже моей компетенции!
А теперь еще это.
Она почувствовала что-то новое. Кокон, в котором она висела, изменился, и ощущение возникло такое, будто все накопленные ею боли исчезают. Что-то вроде отливной волны, несущей облегчение, благодать (почти сексуальное, почти оргазмическое по своей контрастной резкости чувство) омыло ее изнутри, словно она представляла собой некую полость, а не обитателя кокона. Это ощущение постепенно потеряло яркость, сошло на нет - она уже и не помнила, когда в последний раз чувствовала себя такой чистой и незапятнанной.
Она обнаружила, что больше не цепляется за насест, но тем не менее продолжает висеть. Тело ее тоже, казалось, изменилось, перестало быть таким огромным, ужасным и свирепым - она перестала быть темным ангелом освобождения. Она попыталась посмотреть на себя и тут поняла, что не может увидеть, что стало с ее телом; все вокруг нее словно обрело какое-то зернистое качество, сгладилось. У нее было какое-то тело, но в нем содержались возможности обрести форму любого тела: четвероногого млекопитающего, двуногого млекопитающего, птицы, рыбы, змеи… и любого другого существа, включая и тех, названия которых она не знала, она словно стала совершенно новым эмбрионом с очень малым количеством клеток и настолько запрограммированных на длительное деление, что они еще даже не решили, во что превратятся.
Она подплыла к границе кокона. Все вокруг изменилось: стало меньше, спокойнее - абсолютно тихим - и без того зловония, которое, как она теперь поняла, заполняло ее ноздри со времени возвращения сюда. Воздух здесь теперь был, видимо, совершенно нейтральным, без всяких запахов, но их отсутствие после всего, что она пережила, воспринималось ею, как аромат благоуханного ветерка, пришедшего со свежайших горных лугов.
Но выхода из кокона не было даже в том месте, где прежде имелось отверстие. Это встревожило ее гораздо меньше, чем она могла бы предположить. Стенки кокона были не мягкими и не жесткими - неприкосновенными. Она тянулась к ним руками, но между нею и ими было словно абсолютно прозрачное стекло. Она даже не могла сказать, какого они цвета.
Такое облегчение, такое облегчение - больше не чувствовать боли.
Она закрыла глаза, чувствуя какие-то затухающие колебания, словно маятник, стремящийся к покою.
Что-то происходило; что-то произошло. Но она даже не собиралась думать о том, что это может быть или что это может значить, что может повлечь за собой. Она помнила, что всеми силами должна противиться надежде.
Ее голову и тело заполнило какое-то гудение. Она, не открывая глаз, почувствовала, что ее начинает куда-то уносить.
Если это была смерть, успела подумать она, - настоящая, полная, надлежащая, неизбежная смерть - то это не так уж страшно.