- Военного вмешательства не было, - сказал министр. - Но вмешательство было необходимо. Теперь сепаратисты показали своё истинное лицо. Земля и раньше находилась под угрозой, просто никто не задумывался об этом. А сейчас мы подготовлены и вооружены - и сделаем всё, чтобы защитить наших граждан.
- Но скажите, министр…
53
По одним каналам утверждали, что сепаратисты собирают для вторжения на Землю огромный флот, по другим - что произошедшее на Венере было тщательно спланированной операцией, а Патроклом намеренно пожертвовали, чтобы прикрыть массированный ядерный удар.
Я отписался от всех новостных программ.
Жизнь моя странно и стремительно изменилась. Несмотря на все уверения наших военных, я по-прежнему ждал, что в небе появятся корабли. Я был как больной, которому объявили, что ему осталось жить лишь несколько дней.
Я стал меньше общаться с Виктором. Я не читал новости. Я больше не ездил на старую квартиру, где умерла мать. У меня была Лида, и мне казалось - нет, я был уверен, - что в те дни она чувствовала себя точно так же, как я. Мы старались ценить то, что у нас было, и почти каждый вечер после занятий проводили вместе.
В институте объявили негласный запрет на любые спекуляции о трагедии на Венере. Преподаватели на лекциях больше не спешили радовать нас своими глубокомысленными теориями, в соцветии почти никто не писал о войне, и даже Соколовский стал, как в прежние времена, придерживаться программы курса.
Лишь однажды он позволил себе отвлечься.
- Нам всем сейчас нелегко, - сказал он в начале лекции о колонизации Венеры. - И я понимаю, что мой предмет в виду недавних событий привлекает немало внимания. У меня не было раньше возможности сказать вам об этом, но сегодня я отниму несколько минут от нашей лекции…
Соколовский встал перед учительским столом, вытянувшись и расправив плечи, глядя невидящим взглядом куда-то вдаль - прямо как министр обороны на той пресс-конференции, запись которой разлетелась по всей сети.
- Я очень рад, - продолжал Соколовский, - что последнее время в соцветии стало появляться меньше слухов и… провокаций, но иногда мне всё-таки приходится читать такие вещи от своих же собственных студентов, что мне становится стыдно из-за того, что я здесь преподаю.
Я сидел рядом с Лидой - на последнем ряду в поточной, - и она невольно потянулась к суазору, желая, наверное, проверить, что же так расстроило старика.
- Произошедшее на Венере, - говорил Соколовский, - это трагедия невиданного до сих пор масштаба. Жители Венеры - это не наши враги, это не противник, - Соколовский с видимым отвращением выговорил последнее слово, - это наши сограждане, такие же люди, как мы. Я уже не говорю о том, что почти два миллиона человек на Венере - граждане Земли, чьи-то родственники, жёны, мужья или дети, которые уже никогда не смогут вернуться домой.
Лида нервно теребила край экрана суазора, но не решалась открыть соцветие.
- В связи с этим, - Соколовский повернулся к аудитории спиной, как подсудимый, который не хочет слушать выносимый ему приговор, - становится так… жутко, когда понимаешь, что некоторые из вас верят в эти чудовищные провокации, всерьёз считают, что правительство санкционировало ядерный удар по планете, где живёт полмиллиарда человек.
Соколовский окинул взглядом затихших студентов и сложил, как при молитве, руки.
- Это просто неприемлемо, - говорил он. - Это ставит под сомнение всё, что мы когда-либо…
Лида качнула головой и, наконец, открыла свой суазор.
Она коснулась экрана пальцами, быстро пролистала какие-то сообщения и - замерла. Рука её застыла над суазором, а глаза испуганно расширились.
После занятий Лида была неразговорчива.
Она отказалась сходить со мной в кафе, сославшись на какие-то дела, но я всё равно вызвался проводить её домой. Мы молча дошли до станции, дождались поезда и всё так же молчали, сидя рядом в летящей над городом электричке. Я хотел спросить, что её так заботит, но сам боялся услышать ответ.
- Не стоило тебе со мной ехать, - сказала Лида, когда мы выходили на её остановке. - Возвращаться будешь в самый час пик.
- Это неважно, - сказал я.
- Я правда не могу сегодня. Встретимся завтра. Хочешь, можем сходить в этот твой любимый космический театр, хотя мы, наверное, там уже все программы пересмотрели.
- Мне казалось, он твой любимый, - сказал я.
Мы спустились с эстакады и остановились у пешеходного перехода. Горел красный. Я вдруг вспомнил, как бежал по этой улице с букетом цветов, будучи уверенным в том, что у нас остались лишь последние секунды до того, как всю планету накроет облако огня.
Я посмотрел на небо. Было ещё солнечно, но над городом сгущались низкие кучевые облака. Вечером обещали дождь.
- Что-то не так? - спросил я.
Лида покачала головой.
- Нет, - сказала она, - всё так. Я просто подумала…
- О том, о чём ты стараешься не думать? - спросил я.
- Да.
Загорелся зелёный, и мы зашагали через перекрёсток, подгоняемые командным голосом светофора.
- Думай, не думай, а ничего не изменится, - сказала Лида. - Ты вот сам думал…
Она не договорила.
- Ты знаешь, - сказал я, - наверное, я последнее время стараюсь, как и ты… Мы вместе, мы учимся на технологическом. К тому же скоро сессия - самый лучший способ прочистить себе мозги.
Лида рассмеялась.
- Кстати, твой друг…
- Витя?
- Да, он мне сказал, что ходят слухи… Ну, вроде как кто-то что-то подслушал или узнал через знакомого…
- В общем, как обычно.
- Да. Короче, он говорил, что исключений в этом году не будет, всех постараются вытянуть, разрешат неограниченное количество пересдач и всё такое прочее.
- Похоже, что они обходятся с нами, как с больными.
- Но ведь… - Лида коснулась рукой волос и как будто прикрылась от меня ладонью, - ведь в каком-то смысле мы и правда больны.
- В каком-то смысле? - спросил я.
- Ты думал, что будет, когда мы закончим? - сказала Лида. - Ведь эта ситуация… станет только хуже. Но даже те, кто всё-таки получит назначения…
- Мир уже никогда не будет прежним, - закончил я вместо неё. - Ты уже говорила.
- Но ведь это правда.
- Всё меняется, - сказал я. - Каждый день. Откуда мы знаем, что будет через три года? Три года сейчас - это…
- Целая жизнь, - сказала Лида.
- Целая жизнь, - сказал я.
Мы уже подходили к её дому. Я снова посмотрел на небо.
- Ты тоже… - вдруг спросила Лида, - ты тоже ждёшь, когда они появятся?
- На самом деле я верю тому, что говорят наши военные, - соврал я. - Оборона планеты, полная безопасность. Но это просто… сильнее меня… Знаешь, - я взял Лиду за руку, - мне однажды приснилось…
На мгновение всё вокруг потускнело - над нами пронеслась громадная тень скоростной электрички, скрывшейся за поворотом, поблёскивая горящими на солнце стёклами вагонов.
Лида остановилась, убрала волосы со лба и поцеловала меня в губы.
- Не говори, - прошептала она.
Я промолчал.
На следующий день мы пошли в космический театр и смотрели, как под громадным куполом образуется чёрная дыра. Планеты, солнца, созвездия превращались в пыль, исчезая в этой разверстой бездне. Сгинула целая галактика, погасли под куполом последние огни - над нами повисла давящая темнота.
Когда мы вышли из театра, Лида взяла меня под руку, прильнула ко мне и тихо, почти шёпотом сказала:
- Давай больше не будем ходить сюда.
52
Близилась сессия, финальные экзамены второго курса, а вслед за ними и долгие каникулы, а я всё не решался предложить Лиде съездить куда-нибудь вместе летом. Она так и не познакомила меня со своими родителями - в тот день, когда я приехал к ней с цветами, она была одна - и даже больше не приглашала меня к себе домой. Мы ходили вместе в кино, ездили загород, чтобы прогуляться по берегу реки, но иногда мне казалось, что Лида стесняется меня.
В первый день лета мы отправились загород на машине - на пустынный пляж, неподалёку от того места, где мы когда-то смотрели, как Патрокл встаёт на высокую орбиту Земли.
По радио рассказывали что-то о вооружённом столкновении с сепаратистами - вдали от Венеры, в нейтральном космосе, как теперь стали говорить. Правительство больше не настаивало на своей прежней версии - что у сепаратистов есть только один научно-исследовательский корабль, - однако никакой новой информации нам тоже не сообщали.
- Я не представляю, как так можно… - сказала Лида, с ненавистью глядя на хрипящий приёмник. - Уж лучше, как раньше, когда писали все, кому не лень. Ведь нам ничего толком не говорят, вообще ничего. Быть может, там давно уже…
- Лучше и правда об этом не думать, - сказал я.
- У тебя получается? - спросила Лида.
Я выключил приёмник.
Я перестроился в скоростной ряд и включил круизный режим; машина бесшумно неслась по удивительно пустой, многополосной автостраде. Блуждающая электронная тень на лобовом стекле пыталась поймать утренние лучи, которые иногда всё же пробивались через солнцезащитную дымку, и мне приходилось прикрывать ладонью глаза.
- Родители хотят, чтобы я перевелась, - сказала Лида.
- Как?
Я вздрогнул; солнце вновь засветило в глаза. Лида молчала, отвернувшись. Я взял её за руку.
- Куда? Перевестись куда?
- Я пока не знаю, - вздохнула Лида. - Я не знаю, хочу ли я. Но мне самой… становится страшно. Я раньше так мечтала об этом. Другие планеты, космические корабли, но теперь…
- Слушай, - начал я, - эта война… она не может так просто заставить нас отказаться…
- Может, - перебила меня Лида. - И заставит. Ты и сам знаешь об этом. Радио можно выключить, но… это ведь ничего не изменит.
Я не знал, что сказать. Солнце ненадолго скрылось за высокими соснами на обочине дороги, а потом засветило вновь, и всё ветровое стекло на мгновение стало тёмным.
- Когда? - спросил я. - Со следующего курса?
- Я не знаю, - сказала Лида. - Пока не знаю. Ещё ничего не решено.
- Но… - мне было сложно дышать, - ты действительно сама этого хочешь? Я понимаю тебя, мне тоже страшно. Да и моя мать предлагала мне перевестись. Но родители не могут… они не имеют права решать за нас. Здесь всё зависит только от тебя.
Лида молчала.
Я проехал нужный поворот, но не стал разворачиваться. Машина летела по пустой автостраде, радио не работало, заряда батарей хватило бы ещё на сотни километров. Я подумал, что хотел бы просто уехать вместе с Лидой подальше от города, от института, от своей пустующей квартиры и космического театра - и никогда, никогда не возвращаться назад.
- Но мы ведь будем… встречаться? - спросил я.
Лида коснулась моей руки.
- Почему так происходит? - спросил я.
- Как? - сказала Лида.
- Что-то всё время… постоянно разводит нас, - сказал я. - Стоит мне лишь приблизиться к тебе, как ты… отдаляешься от меня.
И тут я всё понял - всё стало вдруг ясным и ярким, как солнечный свет, который не могли остановить жидкие кристаллы на стёклах.
- Я переведусь с тобой, - сказал я.
Лида сильнее сжала мою кисть.
- Я переведусь с тобой, - повторил я. - Куда бы ты ни пошла. Есть вещи… - от волнения мне было тяжело говорить, - есть вещи, которые куда важнее, чем все эти глупые мечты. К тому же ты была права, когда говорила… Мир изменился. Звёзды стали другими… Помнишь, раньше мы ездили загород вечером, чтобы посмотреть на небо? А сейчас мы поехали утром, чтобы успеть вернуться затемно, потому что всякий раз, когда я смотрю на небо, я вижу…
- Смерть, - закончила за меня Лида.
Я проехал ещё сотню километров, пока, наконец, не встал на обочине рядом с небольшой, затянутой тиной заводью, через которую был перекинут хлипкий деревянный мост.
Мы вышли из машины.
- Красиво, - сказала Лида.
Я кивнул головой.
- А как далеко мы от Москвы?
- Километров двести где-то, - сказал я. - Если сейчас поедем обратно, то успеем вернуться ещё до обеда.
- Я пока не хочу уезжать, - сказала Лида.
- Я тоже, - сказал я и обнял её за плечи.
Пахло сыростью и болотом, деревянные доски под нами скрипели и прогибались, порывистый ветер развевал волосы Лиды.
- Ты серьёзно? - спросила Лида, перегнувшись через хлипкие перила; она улыбалась, глядя, как покачиваются на ветру кувшинки.
- По поводу перевода? - сказал я. - Да, серьёзно. Я не хочу оставаться в технологическом без тебя.
- Но мы ведь всё равно можем встречаться, - сказала Лида. - Даже если я переведусь.
- Я не хочу просто встречаться. Я хочу видеть тебя каждый день. Я хочу быть с тобой.
Лида повернулась ко мне.
- Спасибо тебе! - сказала она.
Она обхватила меня руками за шею и уткнулась лицом мне в плечо. Она плакала.
- Но я никогда себе не прощу, - сказала дрожащим голосом она, - никогда не прощу, если из-за меня ты откажешься от своей мечты.
- А я никогда себе не прощу, если потеряю тебя из-за этой дурацкой работы, - сказал я, касаясь её волос. - Я знаю, чего я хочу.
Мы не вернулись в город к обеду.
Когда мы ехали обратно, уже смеркалось, и на небе, в сгущающейся темноте, загорались первые звёзды.
- Как красиво! - сказала Лида, откинувшись на сидении и глядя в окно.
На следующий же день я сказал о своём решении Виктору. Тот долго смотрел на меня, не говоря ни слова, а потом покрутил пальцем у виска.
- Ты серьёзно? - хмыкнул он. - И всё из-за этой… Вот уж не ожидал от тебя…
Мне захотелось его ударить.
- Это так глупо, - сказал Виктор. - Переводиться сейчас… Ты хоть понимаешь, что уже не сможешь вернуться обратно? Ради чего всё это было? Всё, через что мы прошли?
Я молчал.
- Ты хоть представляешь, сколько ещё будет таких, как она?
Я с трудом сдержал себя, отвернулся и зашагал прочь по коридору. Виктор что-то прокричал мне вслед. Уже у лифтов он нагнал меня и грубо дёрнул за плечо.
Он часто дышал - так, словно пробежал стометровку, - а щёки у него раскраснелись от волнения. Он прижал к груди ладонь, как астматик, пытающийся восстановить дыхание, глухо кашлянул и сказал…
51
- Лида…
- Я же просила не называть меня так.
Я усмехнулся.
- Для вас - это что… превращается в игру?
Таис нахмурилась.
- Это не игра, - сказал я.
Таис не торопилась. Она стояла со шприцом в руке - как медсестра, которая вдруг забыла, как правильно делать внутривенную инъекцию - и смотрела на меня.
Я сидел на кровати.
Меня опять переодели, пока я спал или был без сознания - свежий костюм из грубой синтетической ткани неприятно лип к коже и вызывал зуд во всём теле. Я резко дёрнул правый рукав своей новой куртки, и ломкая ткань затрещала у шва.
- Время от времени мы делаем вам томограмму, - сказала наблюдавшая за мной Таис. - К сожалению, по правилам безопасности это всегда происходит под наркозом.
- Понятно, - сказал я. - И что показала томограмма?
- Ничего, - ответила Таис.
- Отлично! То есть вы делаете свои томограммы, они ничего не показывают, а потом вы наряжаете меня в новый костюм. Наверное, я должен вас за это поблагодарить.
Таис промолчала и открыла свой медицинский чемодан. Мне показалось, что глазок камеры покачнулся из стороны в сторону, пристально следя за каждым её движением.
- Таис! - позвал я. - Честно говоря, я был бы не против увидеть хоть что-нибудь, кроме этих стен. Хотя бы ту процедурную, где вы делаете томограмму.
- Я поговорю об этом, - сказала Таис, заправляя шприц.
- С кем?
- Со своим… - Таис подняла шприц на свет, взяв его двумя пальцами за хромированные кольца, - со своим куратором.
- Ну, конечно.
- Ты мне не веришь?
Таис опустила шприц. Она выглядела уставшей, даже больной - кожа у неё под глазами потемнела, как как после беспокойного сна, а губы стали бесцветными.
- Верю, - сказал я.
Таис занялась шприцом. Я провёл рукой по заросшей щетиной щеке.
- Скажи, - спросил я, - а сколько я здесь? Ну, на самом деле?
Таис вздохнула.
- Я же говорила. Но какой смысл опять это обсуждать, если ты не веришь.
- Нет, - сказал я, - я имею в виду с того момента, как я помню, когда я, как ты выражаешься, пробудился последний раз.
- А… - Таис поморщилась. - Девять дней, если не ошибаюсь.
- Всего девять дней?
Я поднялся с кровати. Таис с опаской взглянула на меня и прижала к груди шприц.
- Да, - сказала она, - время ощущается… иначе, когда ты…
- В тюрьме? - подсказал я.
- Когда ты болен, - сказала Таис.
Я подошёл к двери, над которой горел красный глазок камеры наблюдения. Пол обжигал холодом мои босые ноги.
- Скажи, - спросил я, - а есть какая-то причина, по которой мне не дают обувь? Это для того, чтобы я как можно реже вставал с кровати?
- Есть определённые правила… - сказала Таис, - правила безопасности.
- Безопасности? Я что, смогу навредить кому-нибудь тапком? Вы могли хотя бы…
- Это не я придумала, - перебила меня Таис.
- Ну, а всё-таки? - не унимался я. - Ты могла бы спросить у этого своего… как ты его называешь… куратора.
Таис взглянула на меня исподлобья - на секунду мне даже показалось, что ей тоже мешает горящий в комнате свет:
- Сядь, пожалуйста, - сказала она.
Я сел. Таис подошла ко мне и протёрла влажной ваткой шею; она занесла свой огромный шприц, но вдруг странно замешкалась.
Я схватил её за руку.
- Таис!
- Отпусти!
Она вырвалась и испуганно отшатнулась от меня. Я встал.
- Таис, - сказал я, - ты же сама понимаешь, что так больше не может…
Девушка продолжала пятиться к двери, но поскользнулась и едва не упала. Она выронила свой огромный шприц, тот со звоном упал на металлический пол, но - не разбился.
- Я предупреждала! Я больше не приду сюда! - крикнула Таис. - Слышишь? Больше ты меня не увидишь!
- Я вообще не понимаю, зачем ты сюда приходишь, - сказал я. - Куда ведь проще усыпить меня, как вы обычно делаете.
- Я хотела… - начала Таис. - Мне казалось…
- Ладно, - сказал я. - Извини. Я больше пальцем к тебе не прикоснусь. Можешь делать свой укол.
- Нет! - Таис подняла с пола шприц и быстро скрутила с него иглу. - Это уже не первый раз. Хватит! Больше ты… вы меня не увидите. Я…
Она замолчала, опустив голову. Красный глазок камеры уставился ей в затылок.
- Я не могу так, - прошептала она. - Столько раз это уже всё происходило. И каждый раз ты - разный. Всё повторяется. Ты как будто… доходишь до предела - вся эта твоя паранойя, этот бред. А потом ты просто… отключаешься. В прошлый раз, - Таис всё ещё не поднимала головы, - ты даже говорить-то толком не мог… И этот тест с фигурками - ты не смог его пройти. Я думала, что сейчас хоть что-то изменится, что я смогу тебе помочь, но ты же ничего не слушаешь, ничего не хочешь принимать…
Таис как-то зябко повела плечами, подошла к кровати и схватила свой чемодан.
- Но с меня достаточно! - крикнула она. - Больше ты меня не увидишь! Я… я переведусь.
Она направилась к двери. Я стоял, не зная, что мне делать.