38
Безумие, охватившее меня во время первой учебной миссии на Аэропе, больше не повторялось. Я всегда находил выход, о котором рассказывал мне Тихонов. К тому же слухи о проблемах с трудоустройством, которые распространял далеко не один Виктор, явно подействовали, и мой средний балл за четвёртый курс вырос сразу на несколько пунктов, оказавшись наивысшим за всё время моего обучения в институте.
Лиде я больше не писал.
Даже в соцветие я заглядывал редко, как будто боялся увидеть её публикацию в ленте новостей, боялся встретить в паутине из нечётких лиц, которые я никак не мог запомнить, её блуждающий призрак.
Учебная программа на последнем курсе обросла новыми обязательными предметами и непонятными факультативами. Специальность, которую мы должны были получить после окончания, поменяли, и теперь к привычному "оператор" добавились "преподаватель" и "специалист по конфигурации сетей". Казалось, что всех нас в новом году перевели в другой институт, где готовят учителей и программистов, а не пилотов космических кораблей. Впрочем, ближе к выпуску даже стали поговаривать, что нас вообще собираются целенаправленно валить на экзаменах, оставлять на второй год и не портить в очередной раз статистику института по трудоустройству.
Виктор был чуть ли не в панике.
- Как тебе перспективка? - спросил он, когда вывесили расписание выпускных экзаменов. - Вместо диплома… пинок под зад. Слетаешь с бюджета, и ещё год за свой счёт учиться. Причем не факт, что через год…
- Да прекрати ты! - сказал я. - Не могут же они всех исключить.
- Всех, не всех, - сказал Виктор, - но какие теперь шансы?
- Всё это только слухи, - ответил я, хотя сам уже начинал верить в эти истории с исключением. - Какой смысл накручивать себя? Да и что мы можем сделать? Забастовку устроить?
Впрочем, я боялся не меньше Виктора.
Я боялся, что не сдам экзамены, или что не найду потом работу и запишусь в итоге лаборантом на захудалую кафедру, где проторчу десятки лет без каких-либо перспектив.
К выпускным экзаменам я готовился так же, как к вступительным - как будто для нас устроили очередной бесчеловечный конкурс, и лишь один из сотни студентов сможет получить желанный диплом. Я целыми днями сидел, заперевшись в тесной комнатке в общежитии, перечитывал учебники и конспекты курсов, разговаривал сам с собой, как сумасшедший, репетируя свои выступления на экзаменах.
Первым я сдавал математический анализ, потом - квантовую физику, потом - нейроинтерфейс.
Я попал в группу к Тихонову и решил, что это хороший знак, так как старик всегда относился ко мне доброжелательно. После игры в безжалостную рулетку, когда старомодный компьютер в лабораторной своенравно выбрал мне задание после того, как я коснулся экрана рукой - будто считав с моей ладони линии судьбы и жизни, - Тихонов посмотрел мне через плечо и, улыбнувшись, сказал:
- О, пилот! Это же самое интересное!
- Сейчас, видимо, это единственный способ, каким я могу стать пилотом, - попытался пошутить я.
Но Тихонов в ответ лишь нахмурился и покачал головой.
- Не разделяю вашего пессимизма, - сказал он.
Я помню только, как сел в кресло и как пришёл в себя - сгорбившись, точно от предсмертной боли, судорожно сжимая руками подлокотники. Тихонов дружески хлопнул меня по плечу и заявил, что я закончил раньше всех.
Высший балл.
Я ещё долго смотрел на него, не соображая, что происходит. Потом я, наконец, отпустил трещащие подлокотники кресла, попробовал встать и покачнулся.
- Осторожнее! - сказал Тихонов, поддерживая меня. - Вы как-то… перенапряглись сегодня. Нечасто доводится видеть, как одно из сложнейших заданий программы выполняют так безошибочно и быстро.
Тихонов озабоченно заглянул мне в глаза, продолжая держать меня за плечо, как мертвецки пьяного.
- Вы как себя чувствуете? - спросил он. - Голова не болит?
- Всё в порядке, - выдавил я из себя. - Только свет… немного режет глаза.
- Здесь довольно темно, - сказал Тихонов.
Я прикрыл рукой глаза.
- Извините, - сказал я. - Наверное, и правда переволновался. Столько навалилось всего… Вы говорите, я сдал?
- Да, - ответил Тихонов. - Причём отлично! Вы… - Тихонов на секунду замялся, - прирождённый пилот.
И он настойчиво потянул меня за руку - к двери в коридор. Можно было подумать, дальнейшее пребывание рядом с работающими терминалами могло пагубно сказаться на моём здоровье.
- С вами точно всё в порядке? - спросил Тихонов. - Обращаться в медицинское отделение было бы…
- Всё хорошо, - перебил я его, начав, наконец, соображать, что происходит. - Просто… ну, вы понимаете…
- Да, да, конечно! - Тихонов радостно закивал головой. - Сходите прогуляйтесь. Подышите воздухом. Сейчас погода… - Он быстро взглянул в широкое, похожее на иллюминатор окно, однако стёкла были затянуты густой электронной тенью, из-за которой полдень превратился в глухую бессветную ночь. - Погода отличная, - неуверенно сказал Тихонов и открыл мне дверь.
Я вышел в коридор, доковылял до лифтов, не замечая никого вокруг. Даже тусклый свет, едва пробивавшийся через жидкокристаллические жалюзи, резал мне глаза. Кто-то окликнул меня, но я даже не обернулся. Я спустился на первый этаж, вышел из здания, и тут же скорчился, как от приступа боли, когда солнце ударило мне в глаза.
Я почти ничего не видел. Передо мной расплывались яркие красные круги, словно весь мир вокруг расслаивался, как преломлённый свет.
Но стоять у входа, отворачиваясь от солнца, было нельзя. Кто-то мог заметить, что мне плохо, отвести к врачу, и тот, посветив лазером в глаза, аннулировал бы результаты экзамена.
Я почти вслепую добрался до ближайшей скамейки.
По каким-то причинам мне совсем не хотелось возвращаться обратно, в главный корпус, где электронные тени на окнах защитили бы меня от света - я словно пытался убедить самого себя, что со мной всё хорошо, что у меня нет приступа, что я просто не выспался перед экзаменом, переволновался и слишком устал.
Я сидел так довольно долго, сутулясь и прячась от солнца. Наверное, я был похож на пьяного вдрызг студента, решившего отпраздновать неожиданно высокий балл на скамейке в двух метрах от главного здания - однако меня никто не трогал, никто не пытался со мной заговорить.
Прошёл, наверное, час, прежде чем я решился посмотреть на солнечный свет.
Глаза уже не болели как раньше, а зелёная аллея у главного здания не казалась засвеченной, как на антикварной фотографии. Я вздохнул и откинулся на спинку скамейки, подставив ветру лицо, однако никакого ветра не было.
Аллея перед входом пустовала.
Я оглянулся, всё ещё не решаясь встать. Я по-прежнему боялся, что упаду в обморок. Моя правая нога затекла, я принялся массировать икру и тут услышал чьи-то голоса.
Две девушки вышли из здания и, оживлённо обсуждая что-то, пошли по направлению к столовой, в колышущуюся тень от обступавших дорожку деревьев.
Лида!
Я вздрогнул, тут же забыв об онемевшей ноге. Мне хотелось догнать её, схватить за плечо, но я продолжал сидеть, глядя на то, как девушки медленно уходят в тень. Они обе делали вид, что не замечают меня. Анна даже не стала демонстративно отворачиваться - меня просто не видели, я был у них в слепом пятне, и меня не существовало.
- Лида! - крикнул я, и девушки остановились.
Лида удивлённо обернулась, коснувшись рукой своих длинных чёрных волос. Какое-то мгновение мы смотрели друг другу в глаза. Анна покачала указательным пальцем у виска. Потом девушка с чёрными волосами улыбнулась, сказала что-то Анне, и они вновь зашагали по аллее.
Это была не она. Анна нашла себе новую подругу.
В тот день я понял, что никогда её больше не увижу.
Я закончил институт.
37
Я ходил на собеседования столько же раз, сколько смотрел с Лидой солнечное затмение в космическом театре. Как будто все эти цифры имели какое-то значение…
Ко мне относились дружелюбно и с вниманием, как к больному, которого недавно выписали из стационара, где он провёл половину жизни. Я получил хороший средний балл на выпускных экзаменах и даже догадался собрать рекомендации у учителей - Тихонов так и вовсе написал целый трактат о моих талантах, - однако в федеральном агентстве открытых позиций не было, а в международное меня не приглашали на интервью.
Виктор остался на второй год, завалив выпускные экзамены, и завидовал даже этим моим бесцельным собеседованиям, похожим на формальные встречи для выпускников технологического, которые устраивали в агентстве из вежливости, не имея ни желания, ни возможности заключить с кем-нибудь контракт. Виктор считал, что мне повезло - ведь я хотя бы смог получить диплом.
И мне действительно повезло.
Помню, как я сидел дома, смотрел фильм о корабле, который отправлялся к Лейтене через туннель Красникова, намереваясь вернуться обратно спустя всего один земной год - через пространство и время, - когда мне позвонили.
Я как раз открывал последнюю бутылку.
Голос был незнакомый, хриплый, как после простуды. Позвонивший деловито прокашлялся, а потом назвал меня по имени и отчеству.
- Да, - сказал я.
- Вы сможете подъехать к нам, скажем, завтра, часам к четырем? - спросил голос.
- Подъехать? - не понял я. - Извините, а… - Я удивлённо посмотрел на экран суазора - вместо имени на нём отображался длинный номер сетевого абонента. - А с кем я имею честь?
- Это вы меня извините! - рассмеялся голос. - Слишком много звонков сегодня. Федеральное агентство космонавтики. Вы к нам приходили несколько раз, помните?
- Да, да, конечно! - Я вскочил со стула. - Завтра, в двенадцать? Без проблем! Когда вам будет удобно… Скажите, а это… ещё одно интервью?
- Да, нечто вроде, - ответил голос. - К сожалению, у нас произошла… трагедия. Несчастный случай, погиб один из операторов, а рейс уже очень скоро. Мы сейчас рассматриваем разные варианты, а вы у нас в списках, и должен сказать…
Голос снова закашлялся.
- Скажите, - спросил я, - если не секрет… А сколько ещё человек претендуют на эту позицию?
- Двенадцать, - прозвучал ответ.
Я рассмеялся.
- Извините? - спросил голос. - Я сказал что-то смешное?
- Это вы меня извините, - сказал я. - Просто… волнуюсь. Двенадцать… Это будет моё двенадцатое собеседование.
- Да, цифры, - усмехнулся голос. - Они повсюду. Двенадцать собеседований, двенадцать претендентов. Так значит, мы вас ждём?
- Разумеется. В четыре, завтра. Да.
Голос начал прощаться, но опять зашёлся в кашле и отключился.
Я несколько секунд стоял, уставившись в надпись на экране "разговор завершён", а потом вылил в раковину открытую бутылку пива.
36
Один шанс из двенадцати - это определённо лучше, чем один шанс из ста. Впрочем, меня тогда это не слишком успокаивало.
Я снова не спал. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь, но Лида как всегда была недоступна, а звонить Виктору я почему-то не решился.
Я был один.
Я пришёл в агентство первым и ждал почти час, прежде чем меня пригласили зайти в кабинет, где заседала комиссия.
Кабинет был похож на переговорную, оформленную в стиле модерн. Светлые стены, длинный стол из оргстекла с голубоватой неоновой подсветкой, потолок с многоярусным карнизом, огромные вытянутые окна, которые прикрывали синеватые тени из жидких кристаллов.
Я сел в самом конце стола. Меня встречали два человека - средних лет, лысый, с седеющей бородой, и долговязый, похожий на атлета.
- Вы позволите? - спросил лысый. - Я бы начал с простого и… пожалуй, самого важного вопроса. Почему? Ситуация сейчас, как вы и сами прекрасно понимаете, не самая стабильная, количество рейсов резко сократилось, Венера практически в карантине… Не лучшее время для карьеры. Не говоря уже о… сопутствующих рисках. Но вы вот приходите сюда уже в двенадцатый раз. Почему?
От волнения я сглотнул слюну.
- Вы знаете… - начал я, - скажу честно, с того момента, как я поступил на технологический, многое в моей жизни поменялось. И на самом деле не только в моей. Всё сейчас воспринимается иначе. И космос… тоже. Я не мечтаю о головокружительной карьере и понимаю, что всё… куда сложнее теперь. Но это то, что я могу делать и… то, кем я вижу себя сейчас. И по правде сказать, - я попытался улыбнуться, - мои корни здесь, на Земле, несколько ослабли. В общем… у меня такое чувство, что меня ничего и не связывает больше с Землёй… Я понимаю, - поспешил добавить я, - это, наверное, не совсем то, что вы хотели услышать, но… это правда.
Мои интервьюеры несколько секунд молчали.
- Какой рейс? - неожиданно спросил долговязый. - Пассажирский, грузовой?
- Грузовой, - ответил я.
- Почему?
- Думаю, прежде чем брать на себя ответственность за пассажиров, мне стоит поднабраться опыта.
Долговязый усмехнулся.
- А как насчёт ответственности за экипаж? - вмешался лысый.
- Я готов её нести, - сказал я. - В меру должностных обязанностей оператора четвёртого разряда.
- Вы всегда так прагматичны? - спросил лысый.
- Только на интервью, - улыбнулся я и тут же сам испугался собственной смелости. - На самом деле я понимаю, что роль моя сейчас не столь… значительна. У меня есть своя ответственность, у других операторов - своя. Я просто хочу работать в команде. И набираться опыта.
Лысый встал и принялся расхаживать вдоль стола, постукивая по светящейся столешнице пальцами.
- Ладно, - сказал он, - а теперь я задам самый сложный вопрос.
Я невольно поёрзал на стуле.
- Если не оператор космического корабля, то - кто? Положим, не будет у вас возможности поступить по специальности. В нынешние времена - это, к сожалению, вполне реальный расклад. Но образование у вас хорошее, есть и другие возможности. Так что выберете?
- А такой вариант как вечно ходить к вам на интервью будет принят в качестве ответа? - спросил я.
Лысый вздохнул и, забавно насупив губы…
35
Я всё говорил неправильно.
Я заблуждался.
Теперь я понимаю это, но не понимаю, почему меня всё-таки взяли. Везение? Как можно считать везением чью-то смерть - я ведь так никогда и не спросил, что случилось с моим предшественником, с тем, чьё место я тогда занял.
А может, всего этого и правда не было? Двенадцать, двенадцать, двенадцать. Подтвердила бы Таис эту историю? Если бы ещё разговаривала со мной…
Я сидел на затянутой целлофаном кровати, не решаясь подняться.
От яркого света болела голова. Воздух в камере пах хлором и обжигал холодом гортань при каждом вздохе, а правое плечо вновь нарывало, как при инфекции.
Я помню всё слишком хорошо, чтобы это было лишь бредом, родившемся в тот миг, когда произошла авария в нейросети. Я помню себя. Я знаю.
Но в то же время мне иногда кажется, что на самом деле я не помню ничего.
Все эти люди, эти лица, которые так упорно ускользают из моей памяти - я знал их лишь несколько лет назад, но вспоминаю так, словно мы не виделись уже столетие.
Только одно лицо я помню хорошо.
Лида.
Я упёрся руками в кровать, намереваясь подняться, но остановился.
Я помню. Моё первое назначение, первый полёт с Земли, первый корабль, на котором я полетел.
34
Мой первый корабль назывался Сфенел.
Это было небольшое пассажирское судно, которое до венерианского кризиса занималось коммерческими рейсами, а потом перешло под управление государственного НИИ и перевозило научных сотрудников, годами курсируя по неизменному маршруту между Землёй и орбитальной станцией на Меркурии.
Первый пилот - высокий, рыжий, с редеющими на затылке волосами - был похож на простоватого деревенского парня, который отправился в большой город на заработки и неожиданно, по воле какого-то безумного случая, стал космонавтом.
- Первый раз? - спросил он меня, когда мы готовились к старту, хотя наверняка подробно изучал моё досье.
Я кивнул, промычав в ответ что-то невнятное. Губы у меня пересохли, мне хотелось пить, а дышал я так, словно только что-то совершил многокилометровую пробежку.
- Волнуешься? - продолжал пытать меня пилот, улыбаясь.
Я замялся, не зная, как ответить.
- Волнуюсь, - сказал, наконец, я.
- Молодец, - удовлетворённо кивнул пилот и принялся устраиваться в кресле.
- Молодец, что волнуюсь? - спросил я.
- Молодец, что признался, - ответил пилот.
Он выглядел лишь немногим старше меня, однако вёл себя с такой показной небрежностью, как будто отлетал на кораблях уже тысячи часов.
- Ну чего, - сказал он, - готовность, как говорится, номер один… Погодка сегодня нелётная, так что мы на поводке.
- Опять? - скривился штурман, сидевший рядом со мной.
- Ну да, - сказал пилот. - Так что расслабьтесь и получайте удовольствие.
Он пристегнул ремень и сцепил груди руки.
Я сидел в кресле, задержав дыхание. Загорелся один из индикаторов на панели, я машинально подался вперёд, чтобы проверить показания приборов - и в этот момент весь корпус корабля судорожно затрясся. Сработали преднатяжители ремней безопасности, стиснув мне грудь, и я вцепился в подлокотники кресла. Послышались гулкие размашистые удары - можно было подумать, что кто-то пытается раздробить надрывно скрипящие переборки ракеты гигантским отбойным молотком.
- Пошло, - удовлетворённо сказал первый пилот.
Через секунду удары сменились рёвом. Пилот что-то говорил, не обращая внимания на тряску и нарастающий рокот, однако я видел лишь, как открывается его рот. Он подмигнул мне, а потом зачем-то потянулся к приборной панели.
В этот момент меня прижало к креслу.
На грудь мне давило так, словно воздух в рубке неожиданно налился свинцом и неумолимо тяжелел с каждой секундой. У меня даже потемнело в глазах. Кто-то говорил - я слышал сдавленные голоса, но не мог разобрать ни единого слова. Кресло шаталось и поскрипывало, подлокотники дрожали, ремни безопасности обхватывали меня, как удавка, не давая мне пошевелиться. От перегрузок выламывало кости. Я попытался вздохнуть, но вместо этого захрипел, хлопая ртом, как выброшенная на берег рыба.
А потом всё прекратилось.
Двигатели отрубились внезапно, как при аварии в энергетической сети, и я даже решил, что у меня лопнули барабанные перепонки.
Включилась автоматическая диагностика - огромные иллюминаторы в рубке затопила электронная темнота, и по ним побежали строчки системной трассировки.
- Ох, круто нас сегодня вывели! - сказал первый пилот, глядя на экран. - Почти шесть. Кто там в центре развлекался, интересно?
- Шесть… же? - пробормотал я, пытаясь отстегнуться.
- Неплохо для первого раза, да? - подмигнул мне пилот и тут же покачал указательным пальцем. - Погоди! Нас ещё не отпустили. Сейчас выведут на орбиту, а уже потом…
Со всех сторон, из металлической скорлупы рубки, послышалось едкое шипение, похожее на утечку газа. Я взволнованно завертел головой, но все остальные были спокойны.
- А вот сейчас они не торопятся, - сказал первый пилот.
- А иллюминаторы… - начал я, показывая на светящуюся модель корабля, которая медленно поворачивалась по часовой стрелке, как в обучающем фильме.