- Хочешь полюбоваться видом? - спросил пилот. - Да без проблем.
Он коснулся нескольких кнопок на приборной панели, изображение с иллюминаторов исчезло, но нас по-прежнему окружала темнота.
- Отличный ракурс, не правда ли? - рассмеялся первый пилот.
Темнота.
У меня похолодели руки.
Пилот вернул изображение на один из иллюминаторов - наш корабль теперь выглядел как маленькая зелёная ракета из компьютерной игры, перечёркнутая расходящимися векторами.
- Так…Сейчас, сейчас… - пробормотал пилот, нетерпеливо кивая головой.
Шипение, доносившееся из стен, затихло, и пилот поднял руку, готовясь отдать команду "на старт".
- Ждём подтверждения, - сказал он.
Все молчали. Я судорожно вздохнул и снова вцепился в подлокотники кресла.
На панели загорелся коммуникационный индикатор.
Первый пилот удовлетворённо хмыкнул и повернулся ко мне.
- А теперь… - сказал он.
33
Расчётное расстояние до Меркурия во время моего первого полёта превышало сто миллионов километров, и ускорение, чтобы не перегрузки не превышали 2G, длилось ровно двенадцать часов. Те, кто создавал программу полёта, явно думали о комфорте пассажиров - в отличие от операторов из командного центра, выводивших нас на орбиту.
После взлёта, когда я чуть не потерял сознание из-за перегрузок, я почти не ощущал дискомфорта. К невесомости я привык ещё в институте, хотя меня и подташнивало в первый час, когда я путал пол с потолком. Поначалу меня вообще не трогали, решив, видимо, дать мне возможность прийти в себя, а потом попросили разнести пассажирам энергетическую суспензию.
Я чувствовал себя стюардом.
Мы везли четырёх человек, хотя Сфенел был способен взять на борт столько же пассажиров, как и межконтинентальный лайнер. Я плыл между металлическими клетками и, улыбаясь, протягивал каждому бесцветный пакет с суспензией.
Меня спросили про туалет.
Я знал, что на таких кораблях, как Сфенел, сидения в пассажирском отсеке автоматически поворачиваются вокруг своей оси, когда корабль вырывается из гравитационного колодца, чтобы у людей, не привыкших к невесомости, возникало ощущение, будто бы они сидят в пассажирском самолёте, где есть гравитация, пол, потолок и наземная скорость. Однако положение рубки не менялось, поэтому всякий раз, когда я пролетал из пассажирского отсека в командный, мне казалось, что всё вокруг переворачивается вверх дном.
И всякий раз у меня кружилась голова, несмотря на сотни часов предполётных подготовок.
После отключения маршевого двигателя пилот собрал нас всех в рубке, объявил, что мы идём с нулевой погрешностью от расписания, и пожелал всем счастливого дрейфа.
Дрейфа, длиною в триста часов.
По распорядкам я должен быть постоянно, как заведённый, проверять состояние всех систем корабля - отопления, охлаждения, запасов воды, генераторов кислорода. Забота о пассажирах также досталась мне. Я отвечал за то, как функционируют кресла и массажный режим, во время которого пассажиров било тонкими разрядами тока, вызывая ритмичные сокращения затекающих мышц.
Пассажиры воспринимали эту процедуру как экзекуцию, а я представлял себя тюремщиком, который методично и бесстрастно пытает привязанных к электрическим стульям людей. Все постоянно просились на прогулку - осмотреть корабль, кубрик, командную рубку, - однако по уставу им разрешалось покидать свои места только при наличии так называемых "особых обстоятельств". Вроде нужды.
Отработав первую смену - проверка пассажирского отсека, нейросеанс, - я отключился от терминала и ещё долго сидел в неудобном кресле, глядя на темноту в экране перед собой.
- Ты уже здесь или ещё там? - послышался знакомый голос за спиной.
Я обернулся.
Первый пилот мягко проплыл по рубке и забрался в кресло рядом со мной.
- Ну, как? - спросил он. - Домой ещё не хочется?
- Домой? - повторил я. - Ну, если бы меня кто-нибудь ждал…
Пилот нахмурился, и между его бровей прорезалась глубокая морщина.
- Хреново, - сказал он. - Впрочем, меня тоже. С этой работой, знаешь ли…
- А это какой твой полёт?
- Двенадцатый, - ответил пилот. - К Меркурию, правда только пятый. Раньше в основном к Марсу…
- Только двенадцатый? - удивился я. - Или это в качестве пилота?
- Нет. - Голос у него был немного обиженным. - Это вообще двенадцатый полёт. А думаешь, это мало по нынешним временам? Сам вот протяни, как я, двенадцать рейсов! Если после этого не дослужишься до первого пилота, - он усмехнулся, - то можешь сам себя на пенсию списать.
- Извини, - сказал я. - Просто я не думал, что всё так быстро…
- Ну, как быстро, - пилот почесал пальцами редеющие волосы на затылке. - У меня и по году бывали перерывы между полётами. Представь себе отпуск длиною в год! - Он весело подмигнул мне, но тут же насупился. - Хотя, признаться, это на самом деле не так уж и классно.
- Наверное, можно придумать себе какое-нибудь занятие, - сказал я.
- Ага, собирать пустые пивные бутылки, - прыснул пилот. - Или марки. Один чёрт.
Он включил диагностический режим, и на иллюминаторе над нами высветилась трёхмерная схема корабля.
- Что бы ты ни придумал, - вздохнул пилот, глядя на экран, - всё равно потом скучаешь по этой малышке. Кстати, - он повернулся ко мне, - с твоего уровня вообще могут повысить после двух или трёх рейсов.
- И как это происходит? - спросил я. - Кто-то переходит в другой экипаж? Меняются местами?
- Когда как, - сказал пилот, отключая диагностический экран. - Вообще команды часто меняются, кого-то переводят, а кто-то и сам… Раньше, ещё до Венеры, пытались держать стабильные команды - типа это полезно, когда по две недели торчишь с людьми в консервной банке - но потом стало уже не до таких мелочей.
В рубке было прохладно - или же меня просто бил озноб от волнения, - а воздух, поступавший под давлением через вентиляционные отверстия у потолка, создавал лёгкий искусственный сквозняк и отдавал резкой кислотной химией, напоминавшей мне о медицинских центрах.
Наши коллеги сидели в креслах, откинув назад безвольные головы. Их глаза были открыты и слепо смотрели в невозмутимую черноту на экранах. На секунду мне показалось, что я нахожусь в морге.
- А по поводу Венеры… - сказал я. - У тебя было хоть раз… Вы когда-нибудь встречались с их кораблями?
- С сепаратистами? - пилот приподнял брови. - Нет, бог миловал. Хотя, по теории вероятности… Сколько там было? - Пилот сощурился, вспоминая. - Вероятность столкнуться с их кораблём по нашему маршруту шесть и два что ли… Кстати, если лететь до Марса, то меньше. Ну, короче, сам и считай. Когда-нибудь ты их встретишь. Если, конечно, будешь продолжать летать.
- И что тогда? - зачем-то спросил я.
- А чёрт его знает, что тогда! - сказал пилот. - В конце концов, все там будем, - добавил он с показным равнодушием. - Нам-то ещё что… А представь, каково на патрулях? Ты можешь уничтожить планету, нажав на кнопку, - и пилот демонстративно ткнул на панели в какой-то тумблер. - Раз, и все! И нету Венеры… Ну, или Земли.
- Они же не для этого…
- А для чего? - спросил пилот. - Бог его знает, что у них там… Представь себе - десять, пятнадцать кораблей, каждый из которых способен за пару секунд уничтожить планету! И это у нас. А ещё сепаратисты… Там вообще один чёрт знает, сколько у них кораблей.
- Чёрт уж точно знает, - вставил я.
- Ага, - согласился пилот. - Только это не имеет значения. Три или триста три. Просто нажать на кнопку…
У пилота сработал сигнализатор, он вздрогнул и прижал палец к правому уху, а через секунду уже плыл по рубке к открытому люку в коридор. Я снова остался один.
Просто нажать на кнопку.
Я посмотрел на приборную панель. Перед триптихом нейроинтерфейса поблёскивало несколько тумблеров - включение диагностики, аварийного режима, экстренный выход из нейросети…
Моя рука невольно потянулась к активации экстренного выхода, но я вовремя остановился.
Иллюминаторы в рубке заливала темнота.
32
Через несколько часов одну из пассажирок стало тошнить. Рвало её несколько раз, и липкие комки непереваренной суспензии разлетелись по всему отсеку.
Заниматься этим поручили, разумеется, мне.
Я барахтался в вытянутом, как аэродинамическая труба, пассажирском отсеке - точно студент, который впервые в жизни явился на предполётную подготовку и оказался в герметичной камере, где старательно воссоздаётся невесомость, как на космических кораблях. Я хватался руками за поскрипывающие клетки сидений и перевёрнутые лестницы в стенах, пытаясь поймать вакуумной трубой проплывающие мимо меня комки желтоватой рвоты.
Женщина, которой было плохо, принялась извиняться:
- Вы знаете, - говорила она, - мне всё время кажется, что мы как будто плывём где-то, и что всё вокруг качается… ну, как на корабле. Извините, я… - Она попыталась улыбнуться; лицо её было бледным, и глубокие морщины вокруг глаз казались трещинами на восковой маске. - Я просто никогда не любила плавать на кораблях.
- Я тоже, - зачем-то сказал я.
- Да, вы знаете, всё это так… - начала женщина и вдруг резко замолчала, тупо уставившись перед собой, как под воздействием успокоительных - наверняка её снова начало тошнить.
Я продолжал собирать рвоту. Другие пассажиры молчали и пристально следили за мной - как заключённые на охранника, который совершает свой регулярный обход. Я ненароком задел кого-то ногой, торопливо извинился и, потеряв на секунду ориентацию, ударился о стену головой.
Мне показалось, что пассажирский отсек и правда покачивается, как во время шторма на корабле - он мягко проседал, проваливаясь в пустоту, и поднимался снова, заваливаясь в сторону открытого проёма в коридор, точно невидимые волны космического света пытались перевернуть нас, поменяв местами пол с потолком.
Я всё ещё продолжал думать так, как будто мы на Земле, как будто на нас по-прежнему действует сила тяжести, а болезненная вялость и бесплотность моего тела - лишь странная фантазия, морок, вызванный постоянными сеансами в нейросети.
Я поймал последний комок рвоты, и у меня закружилась голова. Мне захотелось поскорее выбраться из пассажирского отсека - я был уверен, что там, из-за этих четырёх измучанных людей, тела которых методично бьёт электрошоком, действуют особые законы физики, и начинается невозможная морская качка, вызывающая обморочную одурь и тошноту.
Я уже направлялся к выходу из отсека, когда кто-то осторожно коснулся меня рукой:
- Спасибо, - сказала женщина, - и извините, я… Я понимаю, что вы совсем не должны этим заниматься, что у вас другие обязанности, но из-за меня…
Я думал, как ей ответить - например, пошутить, что числюсь на корабле стюардессой, так что разносить пассажирам энергическое молоко и собирать комки плавающей рвоты есть мой прямой и непосредственный долг, - однако едва я открыл рот, как сигнализатор в ухе раздражённо заверещал, ударив меня током в барабанную перепонку.
Я вздрогнул и замер вместо того, чтобы быстро нырнуть в открытый люк. Сердцебиение тут же участилось, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Сигнализатор снова истерично завопил, и я дёрнулся, чересчур сильно оттолкнувшись от металлической клетки.
- Что-то произошло? - крикнула мне вслед женщина, но я не ответил.
Я вылетел в коридор. Послышался странный звук, похожий на то ли шелест, то ли мягкую ритмичную дробь - как будто корабль снаружи обдало мощной струёй разогнанного до сотен километров в секунду песка.
Все уже были в рубке.
Трое операторов сидели перед включёнными терминалами, болезненно запрокинув назад головы, а первый пилот устало позёвывал и потирал рукой глаза.
Услышав меня, он обернулся.
- Опаздываешь, - сказал первый пилот.
- Извини, - сказал я. - А что было? Я слышал какое-то…
- Метеориты, - хмыкнул пилот.
- Что?
Я завис над своим терминалом, как парализованный, уставившись на первого пилота.
- Да… - махнул рукой пилот, - облако пыли просто, мелкие твёрдые объекты, диаметром до… - Он взглянул на экран. - В общем, сенсоры их не засекли и защиту включить не успели. Бывает такое, даже в нейросети, - пилот осклабился и подмигнул мне - правда, это быстрое подёргивание века было больше похоже на нервный тик. - В любом случае, повреждения минимальны.
Однако я всё ещё чувствовал себя так, словно мы чудом избежали катастрофы - на расстоянии в миллионы километров от Земли.
Прошла почти минута, прежде чем я залез в кресло.
- А у тебя как? - спросил пилот. - Всё убрал?
Я что-то промычал и кивнул головой.
- Много жалуются, небось? - спросил пилот. - Наш ценный груз?
- Бывает, - сказал я. - Да я и не представляю, как можно всё это время просидеть в кресле. Я бы, наверное, уж…
- Всего лишь раз в двадцать дольше, чем полёт над Атлантикой! - рассмеялся пилот. - А на самом деле, я думаю, никто никогда не рассчитывал, что на этой птичке, - он показал кивком головы на чёрный экран, - будут летать на Меркурий.
- Не рассчитана? - спросил я.
- Ага, - ответил пилот. - Да и крылышки у неё уже поистрепались чуток… Но ты не волнуйся, - добавил он с усмешкой, - ещё парочку таких непредусмотренных облачков она выдержит, а вот потом…
Я непроизвольно взглянул на часы у потолка - время полёта, рассчитанное по правилам Земли. Нам оставалось ещё больше десяти дней дрейфа.
Но мне показалось, что прошёл ни один десяток лет, прежде чем мы, наконец, начали тормозить.
31
На орбитальной станции у Меркурия, к которой пристыковался Сфенел, нам предстояло провести четыре дня - пока корабль проходил техническое обслуживание и согласовывался план полёта домой.
На станции была искусственная гравитация, почти совпадавшая по скорости свободного падения с земной.
После двухнедельного полёта тело моё уже успело привыкнуть к невесомости и заставить себя ходить, чувствуя боль во всех мышцах, было непросто.
Когда мы только вышли из шлюза, я доковылял до ближайшей стены и привалился к ней плечом. Голова была тяжёлой, я как будто отходил от многочасового наркоза.
Первый пилот похлопал меня по плечу.
- Не спать, рядовой! - гаркнул он, подражая речи военных. - Давай-ка стометровку по коридору. Так как я сегодня добрый, можно шагом. А мы с ребятами пока пойдём, горло промочим.
Кто-то позади меня прыснул со смеху, и я раздражённо обернулся.
- А я серьёзно, - сказал пилот. - Проводил раньше столько времени в невесомости? Тебе и правда полезно. Прогуляйся хотя бы с полчасика, а то совсем ноги отвалятся.
И меня оставили одного.
Я стоял рядом с огромным застеклённым панно - плотным заскорузлым куском ткани, изображавшем земной герб в окружении лучистых звёзд и разноцветных, похожих на игрушечные шарики планет. Коридор в пару метров шириной представлялся мне широким, как городская площадь. Двери впереди периодически открывались - так быстро и бесшумно, что, казалось, блестящие дверные створки просто растворяются в воздухе, выпуская из непонятных помещений одинаково одетых людей. Слышались чьи-то голоса - резкие и оживлённые, как в вечернем баре, когда посетители уже успели пропустить по нескольку кружек, чтобы поддержать разговор. Говорили на английском, но я почти ничего не понимал. Однако воздух на станции - холодный, с привкусом хлора - был таким же, как на корабле.
Я выпрямился и встал, покачиваясь, как пьяный, всё ещё касаясь одной рукой стены. Кто-то поздоровался со мной по-русски - в спину мне ударило торопливое "привет", - и я обернулся, но никого не увидел.
Тогда я зашагал вперёд, опустив голову, пряча глаза от вездесущего лазерного света.
Я прошёл мимо шлюзов - огромных раздвижных дверей, похожих на ворота дамб, над которыми горели в воздухе яркие буквы и цифры. Рядом с каждым из шлюзов стоял на вытянутом постаменте изогнутый экран - некоторые были выключены и напоминали своей пустой темнотой иллюминаторы в стенах, а на других высвечивались причудливые названия кораблей.
Навстречу мне шли люди - в основном молодые, в обтягивающих серых комбинезонах. Я рассматривал их со скучающим любопытством, и кто-то смотрел на меня в ответ, а кто-то недовольно прятал глаза. Одна девушка, которая выглядела как студентка - высокая и худая, с короткими, как у мужчин, волосами - остановилась на несколько секунд, когда я встретился с ней глазами, и улыбнулась, а я почему-то насупился и ускорил свой шаг.
Ноги болели, однако идти было не так тяжело, как я боялся.
После шлюзов на стенах появились широкие информационные панели, по которым транслировались стереоскопические виды Земли - облачный закат над рекой, бесконечное поле с горько-зелёной колосящейся травой, горная гряда с массивными пролежнями снега. Стоило подойти к такому экрану ближе, как земной пейзаж тут же тускнел и растворялся в космическом сумраке, уступая место привычному интерфейсу - крупным светящимся кнопкам, полям для ввода, всплывающим окнам. Я мог узнать погоду в любой точке на Земле (не реальную, а рассчитанную синоптиками наперёд) или прочитать заголовки слегка просроченных новостей, посмотреть расписание рейсов по всей системе, узнать, сколько пристыковано к станции кораблей.
Терминалами никто не пользовался.
Я пошёл дальше.
Идти стало немного легче, и я уже не покачивался, как пьяный, хотя всё ещё чувствовал тупую боль в мышцах. Через несколько минут я остановился у огромного, в пару метров шириной, иллюминатора, который принял поначалу за ещё один информационный терминал, однако вместо синеватого неба, облаков и солнца он показывал пронзительную чёрную пустоту с редкими тающими во тьме звёздами.
Потом в коридоре снова появились люди.
Я вновь прижался к стенам, как будто не хотел, чтобы меня увидели. Звучала непонятная чужая речь - громкая и отрывистая, на языке, который я не понимал. Я чувствовал себя, как в накопителе в международном аэропорту, и вдруг понял, что потерялся.
Вернуться назад?
Я обернулся, посмотрев вслед уходящей группе людей, но продолжил идти вперёд.
Станция казалась бесконечной.
После широкого иллюминатора, демонстрирующего сумрачную тишину орбиты, вновь появились яркие терминалы с трёхмерными видами, которые на сей раз демонстрировали Меркурий, напоминающий мёртвую пустыню - Венеру после массированной ядерной бомбардировки.
Я уже задыхался от усталости, а ноги, поначалу быстро привыкшие к ходьбе, к моему вновь обретённому весу, теперь подгибались от слабости, словно за прошедшие две недели я совершенно разучился ходить.
Я остановился, чтобы немного передохнуть и заметил красивое застеклённое панно на стене - вышитый земной герб в окружении звёзд и планет, похожих на разноцветные детские игрушки.