- А ты? - спохватился я и полез в карман за суазором.
- Что, даже не посмотрел? - усмехнулся Виктор. - Я сдал. По нижней планке, правда, но… Какая разница? Главное, что поступил.
- Поздравляю! - сказал я. - Извини, я сегодня сам не свой. Всю ночь не спал…
- А я спал, как младенец! - рассмеялся Виктор.
Я кивнул головой и ещё раз посмотрел на небо. След от ракеты уже растаял на солнечном свету.
- А ты чего тут делаешь? - спросил Виктор. - Собрание же завтра, разве ты не смотрел на портале?
- А ты? - спросил я.
96
На следующий день я приехал за час до собрания, однако институт уже заполняли взволнованные первокурсники, и мне пришлось проталкиваться через плотную толпу, чтобы просто подойти к лифтам.
Как обычно я никого не узнавал.
На лифтовой площадке выстроилась очередь, и кто-то постоянно пытался пролезть вперёд, игнорируя остальных. Мелодично позвякивал лифт, шипели открывающиеся двери, вспыхивали на стенах яркие табло, показывая беспорядочные направления, мигали лазерные лампы, по огромному, похожему на электронную стелу экрану в центре зала крутили фильм с головокружительными космическими панорамами.
У меня действительно начинала кружиться голова.
Все вокруг говорили одновременно, вразнобой, пытаясь перекричать друг друга, а из громкоговорителей в стенах доносилась раздражающая музыка, которая срывалась на гулкий резонирующий звон. Мне хотелось зажать уши руками.
На последнем этаже, где располагался актовый зал, оказалось не тише. Я не мог разглядеть Виктора в толпе и встал у входа в зал, у информационного терминала, по которому показывали беззвучный обучающий фильм по истории колонизации Венеры. Бегущая строка внизу подсвечивалась синим, как в караоке, а на экране быстро сменялись слайды - похожие на пирамиды корабли, которые бомбардировали планету глыбами льда, невыразительные люди в больничных халатах, собравшиеся для группового снимка, нарисованная на чёрном фоне планета, двигавшаяся по эллипсу вокруг подразумеваемого солнца, неправдоподобно ускоряясь с каждой секундой, набирая ход, подобно гигантскому космическому кораблю. В конце фильма на экране появилась залитая магмой Венера, которая медленно превратилась в голубой, похожий на Землю шар.
За спиной послышались чьи-то громкие голоса - кажется, говорили две девушки, однако из-за стоящего в коридоре гама я не мог разобрать ни слова. Один из голосов показался мне знакомым, что-то судорожно сжалось у меня в груди, и я резко обернулся, однако рослый студент, проходивший мимо, грубо толкнул меня в плечо, я оступился и упёрся рукой в стену, чтобы не упасть. Я попытался высмотреть в толпе хама, однако тот уже скрылся за головами других студентов.
Я стоял перед экраном, на котором показывали превращение планеты, и думал, что впопыхах, из-за волнения, забыл о чём-то очень важном, когда перед моим лицом вдруг возник, материализовавшись из воздуха, чей-то суазор с открытой страницей цветастого портала.
Я вздрогнул и обернулся.
- Смотри! - сказал Виктор, самодовольно улыбаясь. - Я зарегистрировался в соцветии. Здесь своя сеть. Вот…
Он провёл пальцами по экрану, и передо мной появился похожий на паутину график сети - маленькие круглые фотографии, от которых тянулись тонкие, расходящиеся лучами нити, соединявшие заключённые в круги лица.
- Молодец, - сказал я.
- Смотри, смотри! - Виктор быстро пролистывал пальцем эту развесистую паутину. - Вот я, а вот…
Но я уже не слышал его. Под потолком раздался звонок, и через секунду ровный бездыханный голос объявил о начале собрания.
Мы с Виктором стояли неподалёку от входа и успели занять места в первом ряду.
Над сценой висел широкий красный флаг - как выспреннее знамя дворянского дома - с геометрическим гербом института, собранном из трёх фигур - треугольника, круга и квадрата.
В зале постоянно кто-то кашлял, смеялся, говорил вполголоса или громко, и вокруг нас стоял хор сбивающихся голосов, как в огромной многотысячной толпе, которая неумолимо сходит с ума от счастья. Однако я не чувствовал ничего, кроме смутного, почти подсознательного страха, как будто после года на подготовительных, после репетиций экзаменов и бессонных ночей был совершенно не рад, что, наконец, поступил.
Виктор всё ещё возился со своим суазором, выискивая наших будущих сокурсников в сети и добавляя друзей в своё растущее со скоростью ядерной реакции соцветие. Он несколько раз показывал мне экран, тыкая пальцем в чьи-то круглые фотографии, но я лишь молча кивал головой.
На прямоугольную сцену, где стоял высокий, стилизованный под старину микрофон с суставчатым кронштейном, никто не выходил, и я уже начал поглядывать на часы от нетерпения. Гул голосов в зале усиливался - явно не мне одному надоело ждать.
- Что-то они не торопятся, - тихо сказал я.
- Что? - Виктор, наконец, оторвался от суазора.
- Давно уже должны были начать, - сказал я.
Виктор убрал суазор в карман и осмотрелся.
- Да, глядя на эту толпищу, вовсе не чувствуешь себя кем-то особенным, - сказал он со вздохом.
- Особенным? - переспросил я.
- Ну, конкурс… - Виктор качнул рукой.
- Я никогда не чувствовал себя особенным, - сказал я.
- Врёшь, - сказал Виктор.
Я несколько секунд думал, как бы поостроумнее ответить, когда в зале раздался неприятный звон - такой же, как в коридоре, когда сообщили о начале собрания, - и на сцену неторопливо, прихрамывающей походкой вышел пожилой мужчина в старомодном твидовом костюме, слишком тёплом для лета.
- Вон! - Виктор нетерпеливо толкнул меня локтём и ткнул в сцену пальцем.
- Тихо! - шепнул я.
Пожилой мужчина встал рядом с микрофоном, несколько раз кашлянул в кулак, набрал полную грудь воздуха и, сверкнув неестественно-белыми искусственными зубами…
95
Я снова проснулся от удушья.
С громким надрывным хрипом я дёрнулся вперёд, оторвав голову от липкой, затягивающей кровать плёнки, вынырнув из глубокого мертвенного забытья. Несколько секунд я просто глотал ртом холодный воздух, не замечая ничего вокруг себя.
Комната была погружена во тьму.
Я продолжал смотреть в надежде различить хоть что-нибудь - смутные отблески невидимого света, очертания массивной двери из усиленных металлических пластин, горящий электрический глаз, - но не мог ничего увидеть. Я даже подумал, что безумный лошадиный череп на подвижном кронштейне приснился мне в каком-то странном затягивающем кошмаре, от которого я, наконец, проснулся - посреди всё той же глухой пустоты.
- Эй! - крикнул я в темноту и попытался встать с кровати.
Я уже не чувствовал немощной дрожи как раньше, хотя металлический пол по-прежнему обжигал мои босые ноги. Я сделал несколько шагов вперёд - туда, где, как я помнил, была бронированная дверь и висящий на прогнувшемся кронштейне металлический череп - и остановился.
Кровать за моей спиной исчезла, я всё ещё ничего не видел.
- Эй! - снова крикнул я, надеясь услышать хотя бы раздражающий металлический звон, но мне никто не ответил.
Комната была пуста.
Я попятился, надеясь, что смогу вернуться к незримой кровати, повторяя в обратном порядке собственные шаги, когда где-то над головой раздался знакомый отрывистый щелчок, и в комнате резко включился свет. Перед глазами поплыли яркие пятна, я едва не оступился и прикрыл рукой лицо.
- Вы здесь? - спросил я, не поднимая головы. - Здесь кто-то есть?
Ответа не было.
Я осторожно осмотрелся, щурясь от яркого света. Я был в той же комнате - с узкой кроватью, металлическим унитазом в углу и ровными светящимися стенами. Лошадиный череп также оказался на месте - он висел на кривом кронштейне над бронированной дверью, а его потухший глаз слепо смотрел в пол. Однако я не видел никаких повреждений от его недавнего - вчерашнего? - приступа бешенства. Исчезли даже вмятины на стене.
- Вы здесь? - неуверенно повторил я.
Тишина.
Я забрался на постель и сел, продолжая смотреть на неподвижный лошадиный череп. Глаза мои слезились от света, но я старался не моргать, как если бы боялся, что, стоит мне лишь сомкнуть веки, как я вновь окажусь в непроглядной темноте. Лошадиный череп не двигался, притворяясь мёртвым.
Постепенно всё вокруг меня стало расплываться, монотонный белый свет часто замигал, как изображение на старом экране, а лошадиный череп, повисший на изломанной конечности, постепенно исчез, растворился в этом высокочастотной мерцании, как будто его затягивало неумолимое слепое пятно.
У меня больше не было сил сопротивляться.
Я судорожно вздохнул, закрыл глаза и провалился на несколько секунд в странное головокружительное забытьё. Когда я пришёл в себя, то голова раскалывалась от боли, а в комнате по-прежнему горел свет.
94
Я лежал на жёсткой больничной койке - как пациент, о котором забыли даже врачи. Головная боль так и не прошла, а от выжигающего света воспалились глаза. Но даже когда я опускал веки, передо мной всё равно стояли сверкающие стены, навечно отпечатавшись в моём сознании, на сетчатке глаз.
Я не знал, сколько прошло времени - несколько часов, быть может, дней? Я даже начал скучать по той оглушительной темноте, которая так пугала меня раньше. Воздух был свеж и прохладен, но дышал я с трудом, как астматик - белые стены давили на меня, мешали вздохнуть.
Несколько раз я засыпал - вернее, терял сознание, - обессилев от бессмысленного ожидания, но эти краткие минуты отдыха вовсе не придали мне сил. Губы у меня потрескались, а горло пересохло - мне стало больно глотать. Я ничего не ел и не пил, должно быть, уже несколько дней. Можно было подумать, что меня просто хотят заморить голодом, или же безумная машина, заключившая меня в свою наэлектризованную тюрьму, просто не знает о том, что мне требуется еда и вода.
Лошадиная голова была всё так же неподвижна. На мои крики по-прежнему никто не отвечал.
Я медленно поднялся с кровати, опираясь руками об изголовье, осторожно опустив на промёрзлый пол ноги, чтобы не оступиться и не упасть. Когда я, наконец, встал и выпрямился во весь рост, мне вдруг показалось, что пол подо мной вздрогнул и поднимается вверх - что вся комната переворачивается навзничь. Я панически взмахнул руками, ища в воздухе опоры, и повалился на скрипящую плёнку.
Всё было на месте. Подо мной по-прежнему стояла неподвижная, как приваренная к полу кровать; пол не стал потолком, мир не перевернулся.
Я снова встал и покачнулся от слабости. За спиной послышался приглушённый гул - как искажённые эхом звуки человеческого голоса. Я обернулся и увидел широкую вентиляционную решётку, выкрашенную в белый цвет, которая почти сливалась со стеной.
Я забрался на кровать и встал, вытянувшись на цыпочках, однако вентиляционная решётка всё равно находилась у меня над головой, и я почти ничего не мог разобрать. Это было похоже на сдавленный шум работающего механизма, причудливо искажённый гортанным эхом разветвлённой системы воздуховодов. Но что это? Генераторы кислорода? Низкочастотный гул энергетических установок?
Я продолжал прислушиваться, и спустя несколько секунд стал различать чьи-то нечёткие голоса.
Один голос принадлежал мужчине и был громче, ниже, и порою даже срывался на крик. Этот голос наступал, настаивал, жёстко и агрессивно, тогда как второй, грудной и тихий, скорее всего, принадлежавший женщине, лишь неуверенно оборонялся, затихая и растворяясь в шуме. Иногда мужской голос становился таким громким, что я мог разобрать отдельные слова:
- …недостаточно…
- …должны сделать…
- …Лидия…
Лидия?
Вдруг за моей спиной послышалось отчётливое жужжание сервоприводов, как если бы кронштейн, согнутый зигзагом над дверью, стал медленно распрямляться, изготавливаясь для броска.
Я вздрогнул и обернулся.
Металлический череп по-прежнему неподвижно висел над комнатой, но его слепой глаз смотрел вниз под немного другим углом.
Я качнул головой и вновь прислонился к стене, однако никаких голосов больше не было - они исчезли, потонули в гуле генераторов кислорода или энергетических машин.
Я несколько минут стоял у решётки в надежде, что голоса вернутся, как вдруг за спиной вновь послышалось знакомое механическое жужжание.
Я резко обернулся, и лошадиный череп застыл под моим взглядом, не успев вернуться в своё изначальное положение. Теперь я уже не сомневался, что он двигался. Потухший глаз уже не смотрел в пол как раньше, а уставился на мою кровать, по-прежнему упорно притворяясь незрячим, да и сам кронштейн немного сдвинулся вправо.
Я слез с кровати и подошёл к двери.
Лошадиная голова пугающе нависала надо мной, неподвижная, как окоченевшая от холода. Я вернулся обратно в смутной надежде, что голоса всё-таки появятся, но, не успел я залезть обратно, как позади меня снова послышалось протяжное гудение сервоприводов.
Теперь уже незрячий электрический глаз смотрел прямо на вентиляционную решётку, да и сам череп уже не висел, ослабленно поникнув, над полом, а хищно вытянулся на своём длинном кронштейне.
- Вы так развлекаетесь?! - закричал я в потолок. - Кто вы вообще такие? Кто дал вам право?
Мне никто не ответил. Слепой лошадиный череп был неподвижен.
- Что здесь происходит? Зачем всё это нужно? Что вы от меня хотите?
Странный гул, доносившийся из вентиляционной решётки, затих - неизвестная машина отключилась, и надо мной вновь повисла тишина. Я подошёл к застывшей над комнатой лошадиной голове и посмотрел в её единственный слепой глаз.
- Я требую объяснений! - крикнул я. - Если я военнопленный… если я…
Внезапно я почувствовал слабость - так, что едва мог устоять на ногах.
- Пожалуйста, - вдруг сказал я, и голос мой задрожал; я готов был сорваться на плач. - Пожалуйста!
Мне никто не ответил.
- Пожалуйста! - продолжал молить я, едва сдерживая слёзы.
Я закрыл лицо руками.
- Хотя бы выключите этот свет! Я прошу вас! И дайте мне хоть один глоток воды! Я… я сделаю всё, что вы захотите…
Металлическая башка невозмутимо смотрела сквозь меня, словно меня и не было вовсе.
- Пожалуйста! - Меня била дрожь, слёзы стекали по моим щекам; лошадиный череп продолжал висеть над комнатой, не двигаясь. - Пожалуйста!
Но меня по-прежнему окружала глухая тишина.
93
Я сидел прямо посреди своей гулкой камеры, уже не чувствуя даже истошный холод, исходящий из пола. Свет вокруг стал таким нестерпимо ярким, что я думал только об одном…
Темнота.
Я пытался вспомнить беззвёздные ночи вдали от города, когда чёрные грозовые облака затягивали всё небо, свой первый полёт с инструктором, бесконечную темноту в иллюминаторе, бездну нейросети, но всё, что я видел - это свет, белый, безжизненный, проникающий повсюду.
Губы мои покрылись плотной коркой, мне было больно глотать, однако даже жажда мучала меня не так сильно, как слепящий свет, исходящий из стен.
Я пробормотал - слабым, дрожащим голосом, - неподвижно глядя в оглушающую белизну перед собой:
- Выключите свет. Пожалуйста… Я больше ни о чём не прошу. Просто дайте мне отдохнуть.
Под потолком раздался щелчок - как разряд статического электричества, - и я испуганно вздрогнул. Однако ничего не изменилось. Лошадиный череп всё так же висел над полом на вытянутом кронштейне, свет был всё таким же ярким.
- Выключите! Выключите! - Я кричал, срывая свои голосовые связки. - Хватит! Не нужно! Я…
Послышался ещё один раздражающий щелчок - где-то у потолка или даже в сверкающих голых стенах. Я встал и, покачиваясь, подошёл к двери.
- Хватит… - шёпотом повторил я и ударил по двери кулаком.
Я почувствовал тупую приглушённую боль, и кисть на несколько секунд онемела. Я ударил снова, сильнее, с размаха, изо всех оставшихся сил. На толстом листе металла остались едва заметные красные пятна. Пальцы с разодранной в кровь кожей тряслись.
- Пожалуйста, прекратите…
Мне едва хватило воздуха даже на эти слова, хотя из вентиляционной решётки била мощная струя, искусственный ветер, который я чувствовал спиной, стоя в другом конце комнаты. Я попытался вздохнуть - пустым, пропитанным хлором воздухом - и выкрикнул в потолок:
- Вы слышите меня?! Прекратите это! Выключите свет!
Где-то высоко вновь послышался ритмичный треск, который через секунду сменился громким металлическим лязгом. Я стоял, сощурив от яркого света глаза, и смотрел, как над моей головой образуется чёрная прямоугольная дыра. Непонятное отверстие в потолке медленно расширялось по краям, пока не стало квадратным. Потом лязг прекратился, и по камере разлилась невозмутимая тишина. Я смотрел в потолок, не зная, что мне делать, пока из отверстия не послышалось ровное электрическое жужжание.
В комнату начал плавно, как при замедленной съёмке, спускаться угловатый чёрный контейнер, покачиваясь и вздрагивая, как на волнах. Вскоре контейнер показался целиком - он висел на тонкой изогнутой трубе, напоминающей сломанную конечность.
Справа от меня раздалось знакомое шипение сервоприводов. Я обернулся, уже зная, что увижу. Ожившая металлическая башка глумливо смотрела на меня, поблёскивая красным глазом.
Контейнер продолжал трястись, и кривая труба, торчавшая из потолка, вздрагивала и покачивалась из стороны в сторону. Казалось, что вся эта конструкция может в любой момент обрушиться на металлический пол, однако контейнер чудом удерживал равновесие, медленно и неотвратимо приближаясь ко мне.
- Что это? - спросил я.
Но лошадиный череп молчал.
Наконец, контейнер, остановился, повиснув на своей вывернутой руке где-то в метре от пола. Надрывное электрическое жужжание замолкло, и контейнер шатко вздрогнул, спустившись опасным рывком ещё на несколько сантиметров и едва не слетев со своего хлипкого крепления.
Череп с любопытством спустился вниз.
На контейнере лежал оранжевый пластиковый куб. А также шар, закатившийся в квадратную лунку, и упавшая плашмя ярко-зелёная пирамида.
- Пройдите тест, - раздался знакомый резонирующий голос. - Вставьте фигуры в отверстия.
Лошадиный череп указал резким кивком на три прорези с верхней стороны контейнера - в форме круга, треугольника и квадрата.
- Что это? - спросил я, уставившись на контейнер. - Зачем всё это нужно?
- Пройдите тест, - невозмутимо повторил лошадиный череп. - Вставьте фигуры в отверстия.