- Ха! - встрял ликиец, потирая запястье, - Карий, на рожу его посмотри! И на ноги, как следует. Это от кандалов у него следы. Он беглый с рудников, слепому видно!
Старший похлопал дубинкой по голой волосатой ляжке Эвдора. Моряк не мигая смотрел прямо в глаза стражнику.
- Твой человек ошибается, почтеннейший.
- Ну-ну, - Карий выдержал взгляд моряка, поднял дубинкой его правую руку, сжатую в кулак, - раскрой.
Эвдор раскрыл ладонь, в которой лежали четыре серебряные монеты.
- У кого украл?
- Выиграл заклад.
- Выиграл... - стражник осклабился и сгреб деньги с ладони моряка, - я вот тоже выиграл. Иди отсюда, чтоб не видно тебя было и не попадайся.
Он повернулся спиной и зашагал прочь. Ликиец закричал ему в след:
- Карий, ты что, отпускаешь его? Он же беглый!
- Да наплевать, возиться еще... Не до него сейчас, пускай идет, если дурак - все равно попадется.
Эвдор сплюнул с досады, но не стал искушать судьбу и поскорее двинулся назад, в город, злобно скрипя зубам о потерянных монетах.
* * *
Его путь лежал к довольно невзрачному двухэтажному дому с внутренним двориком, расположенному возле Юго-восточной стены. Этот район города, хотя и не самый удаленный от Торгового порта, был наиболее грязным, жилье здесь стоило дешево и, в основном, сдавалось внаем. Снимали его купцы, из тех, что победнее, а так же разнообразный сброд, стекавшийся на Родос со всего света и не имеющий возможности остановиться на государственном постоялом дворе, поскольку государство помогало с жильем только гражданам дружественных полисов. В нынешнее безвременье, когда друзья менялись каждый день, да не по разу, немногие могли похвастаться, что связаны с Родосом узами гостеприимства. Одними из этих немногих были римляне.
С Римом у Родоса сложные отношения. И те и другие помнили, как Родос в Третью Македонскую войну, почти сто лет назад, выступил на стороне царя Персея против Рима и проиграл. Сейчас все изменилось. Родос очень страдал из-за торговой конкуренции с подвластными Понту городами, заметно усилившейся с приходом к власти Митридата Эвпатора. И островное государство решилось бросить царю вызов. Наварх Дамагор, командующий небольшим флотом, в котором служили хорошо обученные, опытные и дисциплинированные моряки, смог одержать несколько побед над флотоводцами Митридата, под началом которых собралось множество пиратов. Митридат давно уже "подкармливал" многих из пиратских вожаков, фактически взяв к себе на службу, вместе со всеми их людьми и кораблями. Но количество не пересилило качество. Огромный, но плохо управляемый, понтийский флот был неоднократно бит и рассеян по всему Восточному Средиземноморью. Взять Родос штурмом и осадой, царь не смог. Морская блокада Родоса протекала малоуспешно.
Пословица гласит: "Враг моего врага - мой друг". Вот и возникла на почве вражды с Митридатом нынешняя дружба Родоса с Римом, почти любовь. Но только внешне. На деле же не все так просто - Рим, как предусмотрительный хозяин, не складывающий все яйца в одну корзину, одновременно поддерживал Делос, объявив его свободным, беспошлинным портом, что не хуже Митридата потихоньку душило родосскую торговлю. Впрочем, сейчас Делос был захвачен Митридатом, который истребил на острове двадцать тысяч человек, большинство из которых - римляне.
Заезжий двор "Веселая наяда" не особенно отличался от прочих родосских частных заезжих домов для бедноты. Одновременно питейное заведение, гостиница с комнатами, где вместо лож на деревянный пол навалена солома, бордель с самыми дешевыми, даже не гетерами, а просто портовыми шлюхами, он был открыт и днем и ночью. Народу в нем толпилось всегда много, особенно осенью и зимой, поскольку подаваемая жратва, приготовленная, как кое-кто полагал, из пойманных на задних дворах собак, и фракийское кислое вино, которое в пятьдесят раз дешевле хорошего хиосского, были вполне по карману морякам, летний заработок которых стремительно таял в период вынужденного простоя. Каждый год множество людей по всей Эгеиде оставались без работы: после восхода Арктура, могущественнейшей звезды, несущей осенние бури, мало кто отваживался выходить в море. Матросы торговых парусников, бедняки, добывающие свой хлеб службой в качестве гребцов на военных кораблях, контрабандисты и пираты, маялись от безделья, пили, играли в кости, делали детей и занимались поножовщиной до последних дней месяца антестериона, когда торжественными жертвоприношениями Посейдону, обильными возлияниями и Играми открывалась навигация. Конечно, кое-кто рисковал сунуться в море и зимой, но кончалось это чаще всего печально.
Узнать "Веселую наяду" было довольно просто: над обшарпанной дверью висел деревянный щит, на котором изображена голая девица с рыбьим хвостом вместо ног и грудями размером с арбуз. Лицо девицы украшала улыбка с двумя рядами тщательно прорисованных зубов. Кто-то, столь же веселый, как и сама наяда, замазал один из них углем.
Моряк вошел внутрь. В главном обеденном зале таверны всегда, даже днем, царил полумрак, который не могли полностью истребить тусклые масляные светильники, расположенные вдоль стен. Зал был заполнен грубо сколоченными столами. Возлежать за обедом здесь было не принято, места мало, да и много чести местным пьяницам. В углу зала располагался малый очаг. Другой, побольше, находился во внутреннем дворике.
Зал почти пуст, посетителей в дневное время немного. Четверо сидели возле очага за столом, заставленным кувшинами и глиняными мисками. Они были одеты небогато, но и не в драные обноски. Светлые волосы и кожа у всех четверых выдавали северян. Похоже, что это моряки с одного из купеческих судов, получившие жалование. Судя по количеству посуды на столе, жалование было неплохим. Разговаривали они негромко, но при виде девушки-подавальщицы с блюдом жареного мяса возбужденно загомонили. Рабыня поставила блюдо и миску с уксусом на стол и скрылась. Еще одна рабыня ворошила угли в очаге длинной кочергой. В углу скучал вышибала.
Эвдор внимательно оглядел четверку моряков, один из которых показался ему знакомым. Эвдор мог бы поклясться, что видел его в порту, причем, совсем недавно. А где в этой толкотне в память могло запасть отдельное лицо? Там, где он задерживался и глазел по сторонам. Они северяне. Моряки. С "Меланиппы".
- Все интереснее становится, - улыбнулся Эвдор и направился к двум мужчинам, сидевшим в дальнем углу зала за столом, на котором стояла пара глиняных кружек и кувшин.
Один из этих двоих подпирал голову руками и изучал нацарапанные на столешнице надписи и рисунки непристойного содержания. Второй без всякого выражения наблюдал за посетителями у очага. При виде Эвдора, подсевшего к ним, он несколько оживился:
- Какие новости?
- Радуйся, Дракил. И ты, Гундосый, - Эвдор взял себе одну из кружек и плеснул в нее из кувшина темно-красной жидкости, - что это тут у вас?
Тот, кого Эвдор назвал Гундосым, не поднимая головы, пробубнил:
- Местное.
Прозвучало это, как "пестдое".
- Кислятида, - добавил Гундосый.
Моряк отпил вино, покатал во рту, проглотил.
- Бывает хуже. А где Аристид?
Дракил многозначительно поднял глаза к потолку. Со второго этажа явственно слышался скрип расшатываемого деревянного ложа и прерывистые женские вскрики.
- Понятно. Значит, новости у нас такие: заявился Лукулл. Весь город гудит.
Дракил усмехнулся.
- Чтоб это узнать, даже не стоило выползать на улицу. Дверь приоткрой и слушай, что мальчишки орут. Лукулл заявился... Тем хуже, Эвдор. Говорил я тебе, нечего здесь сидеть. Отсвечиваем неприкрытыми задницами на весь Родос. Надо было когти рвать прямиком на Крит.
- На этой лоханке? Сколько ведер вычерпали, пока сюда дошли, не считал?
- И до Крита бы дошли.
- Ждут тебя там. У Лукулла корабли из Египта, Кирены, Крита...
- Врешь!
- Сам не видел, врать не буду, но в порту так говорят.
- Врешь! - повторил уверенно Дракил, - римляне никогда не договорятся с Волком. Тем более, против Митридата. А больше не с кем на Крите договариваться. Не с царьками же и олигархами недоделанными. Они давно уже все Волку задницу лижут.
- Ты же не знаешь, что ему предложили. Все продается и покупается. И Леохар в том числе.
Дракил сплюнул на грязный пол. Он был критянином. Гундосый, убрал правую руку, приподнял голову и простонал:
- Газбегаца дада было. Гапгасда все...
Не удержав голову одной левой, Гундосый ткнулся носом в столешницу, громко хрюкнув.
- Переловили бы всех поодиночке, - прошипел Дракил.
Эвдор приподнял голову Гундосого за волосы, и положил обратно: тот спал, пуская слюни. Моряк покосился на компанию у очага, придвинулся к Дракилу и негромко произнес:
- Я тут видел замечательную посудину. То, что надо. Стоит такая, вся из себя красивая, лошадка и хочет, чтобы ее толковый всадник взнуздал. Не большая, не маленькая, всего в ней в меру, как раз для нас.
Эвдор замолчал. На лице Дракила проявилась некоторая заинтересованность:
- Продолжай.
- Шестнадцативесельный акат-афракт из Истрии. Я прикинул, он может поднять пятьсот талантов. Прибыл только что. Я видел, как его разгружают.
- Ты предлагаешь его брать? Как?
- Я почти сговорился с купцом. Нужно, чтобы кое-кто из его людей протянул ноги. Нанимаемся к нему. Выходим в море, дальше все просто.
- Просто, на словах, - возразил Дракил, - сколько у него людей? Одних гребцов, почитай, больше, чем нас. Если он не полный дурень, не возьмет совсем незнакомых людей. Я бы не взял.
- Я думаю, у него внезапно не окажется выбора. Они, северяне, выпить не дураки, а пьют все больше по-скифски. Ушибутся невзначай, до смерти, по дурной-то голове, - усмехнулся Эвдор, - вот он нас и примет с распростертыми объятьями.
- Вот так прямо и с распростертыми? - недоверчиво спросил Дракил.
- Ага, особенно меня, как старого знакомца. К тому же нас ему порекомендуют уважаемые люди...
Дверь отворилась, и на пороге появились двое. Один был темноволос, одет в недорогой хитон и, в целом, не имел особых примет, если не считать бороды, которая за века македонского и римского владычества вышла из моды в материковой части Эллады. Впрочем, здесь, на островах, всегда сильно азиатское влияние.
Второй выглядел поинтереснее. Он был одет в штаны, варварскую рубаху с рукавами, а сверху еще и гиматий, несмотря на жаркую погоду. Край гиматия, обмотанного вокруг тела, наброшен на голову, скрывая лицо.
Первый из вошедших, быстро отыскав глазами Эвдора с Дракилом, направился к ним. Второй не прошел в зал, оставшись у двери, которую он прикрыл, и выглядывал теперь через щелку на улицу. Первый с размаху опустился на скамью рядом с Эвдором. Скамья жалобно скрипнула.
- Выпьешь с нами, Койон? - протянул кружку вновь прибывшему Дракил, - обмозговать кое-что надо.
Однако Койон лишь отмахнулся.
- Убили Одноухого Акаста.
- Кто? Где?
- Стражники. В порту. Ими весь город кишит.
- Как это случилось?
- Я сам ничего не понял. Мы с фракийцем, - кивок в сторону человека, оставшегося у двери, - вместе были, а Одноухий чего-то отошел. Потом гляжу, его Красные Шапки окружили и о чем-то с ним препираются. А он вдруг, хрясь одному в рыло, и бежать. Ну, догнали его, повалили. Четверо их было или пятеро. Акаста они долго били палками, да там и бросили. Народ в стороны шарахается. Я подошел к нему, когда они ушли. Вся башка кровавое месиво, не дышал он уже.
Эвдор крякнул, припоминая встречу со стражей, которая могла бы закончиться вот так же печально.
- Меня тоже сегодня остановили. Возле военного порта. Да отпустили.
- Прямо так просто и отпустили? - недоверчиво спросил Койон. - Они что-то сегодня совсем озверевшие.
- Ну, не просто. За мзду. Свалилось тут, внезапно, богатство, да припрятать не успел.
- Это что за богатство?
- Не важно уже. Тю-тю оно. Ты дальше рассказывай.
Койон прокашлялся.
- А дальше... Дальше сюда шли и все хотели меньше ростом стать. Эти ублюдки повсюду стоят. И гоплиты, в полном вооружении. Из каких нор повылазили? Но, вроде, пронесло. Чем Одноухий им не глянулся, понять не могу.
- У нас у всех рожи неблагородные.
- Одно из двух, - сказал Дракил, - или они просто решили очистить город от всяких оборванцев в честь прибытия Лукулла, или кто-то из Братьев, кроме нас, проник в город и об этом стало известно.
- Может они нас ловят?
- Нет, - возразил Эвдор, - иначе меня бы не отпустили.
- Я тоже не думаю, что они ловят нас, - сказал Дракил, - но наше положение все равно осложняется. Я бы попытался выяснить, кто есть в городе из Братьев и присоединился к нему.
- Так же, как ты хотел присоединиться к Волку? - прозвучал за его спиной тихий шипящий голос.
Дракил вздрогнул от неожиданности и обернулся. Фракиец уже не смотрел на улицу. Он приблизился столь незаметно, что не только Дракилу стало не по себе. Край гиматия сполз на плечи варвара, обнажив длинные темно-русые волосы и худое острое лицо с хищным, чуть горбатым носом. Правое ухо его было проколото, но серьга отсутствовала.
- Да, именно так, - ответил Дракил, - ты что-то против имеешь, Залдас?
Фракиец осклабился.
- Один корабль в порту. На нем знамя. Вот такой знак, - фракиец пальцем прочертил по столешнице несколько линий, которые в воображении собравшихся соединились в изображение обоюдоострой секиры.
Дракил снова сплюнул на пол. Эвдор скрипнул зубами:
- Лабрис.
- С римлянами? - недоверчиво протянул Койон.
- А ты мне не верил, - посмотрел на Дракила Эвдор, - ай да Леохар. Ловко. Из них теперь с Лукуллом отличная пара получится. Волк и Волчица.
- Ты уверен? - поднял глаза на фракийца критянин.
Тот кивнул. Пират Леохар, был одним из наиболее известный в Восточном Средиземноморье пиратских вожаков. Ему подчинялось несколько десятков кораблей, несших знамя - черный лабрис на белом фоне. На своем родном Крите Леохар практически всевластен, несмотря на то, что остров формально поделен между несколькими мелкими царьками. Все они всецело зависели от Волка.
С глубокой древности Крит стал одним из двух центров пиратской вольницы. Вторым был Пиратский берег в Киликии. В данный момент киликийцы поддерживали Митридата, и столь открытое и вызывающее выступление Леохара на стороне римлян грозило большим разбродом в Братстве.
- У тебя есть шанс поступить на службу, - усмехнулся Эвдор, обращаясь к Дракилу, - к римлянам. В конце концов, если бы не они, где бы мы сейчас были?
- Ну, уж нет.
Было видно, что новость повергла критянина в смятение. Как и Эвдор, Койон и вообще вся их компания, некоторое время назад Дракил был пиратом, но в отличие от своих товарищей, раньше ходил на кораблях Леохара.
Вся эта братия несколько дней тому назад добралась до северо-западного побережья Родоса из Аттики на утлом суденышке, едва не пошедшем ко дну в совершенно спокойную погоду. Они не имели денег и оружия. Их одежда грязна и оборвана, тела несли на себе следы колодок и кандалов. Неудивительно, что любой внимательный стражник заподозрил бы в этих людях беглых рабов, как оно и было на самом деле.
Еще совсем недавно они глотали белую каменную пыль в серебряных рудниках, что с давних времен были главным источником дохода афинского государства. Лаврийские горы, словно старый дуб, изъеденный жуком-древоточцем, были вдоль и поперек прорезаны десятками, сотнями шахт глубиной до девяноста локтей.
Здесь трудились тысячи рабов. Пойманные пираты, разбойники, тысячи самых опасных, сосланных на эту каторгу за непокорство, побеги, бунты, убийства хозяев. Тысячи просто ни на что не годных, кроме тяжелой физической работы. Сюда редко попадали мастеровые рабы. Даже во времена войн, когда цены на рабов падали, мастер ценился слишком высоко, чтобы гробить его в рудниках. Разве что он был слишком строптив.
По четырнадцать-шестнадцать часов долбили рабы на глубине камень, в плетеных корзинах поднимали наверх богатую свинцом руду, где перемалывали ее в мелкое крошево. Превращенную в песок породу промывали в воде, отделяя свинец и крупицы серебра от бесполезной породы. Свинца в Лаврионе добывалось почти в сто раз больше, чем серебра, но того, что было, в течении уже нескольких веков с лихвой хватало Афинам на новые триеры, храмы, портики и статуи, новых воинов и новых рабов, что заменяли "износившихся". А изнашивались люди здесь быстро. Очень быстро. В шахте крепкий мужчина мог протянуть самое большее полгода. После чего превращался в дряхлую, еле держащуюся на ногах, развалину. Те, что работали наверху, крутили огромные дробящие жернова или промывали породу, жили несколько дольше, но не на много. Редко, кто выдерживал более полутора лет. А потом начинался кровавый кашель, выворачивающий нутро наизнанку. И старший надсмотрщик отдавал подчиненным команду - заменить раба.
Отсюда не возвращались. Рудники стерегли множество надсмотрщиков. Любые беспорядки, попытки бунта молниеносно и очень кроваво пресекались. За всю историю существования рудников случилось несколько восстаний, но все они были подавлены. Афины ревностно охраняли одно из самых ценных своих владений. Лишь единицам удалось бежать, да и то, рассказы об успешных побегах сродни мифам. Они грели душу надеждой, но были не более чем сказкой. Слишком красноречивы гниющие на крестах трупы "удачливых" беглецов, сумевших выбраться из рудников, но лишь краткий миг дышавших ветром свободы. Ни один не покинул пределы Аттики, даже не добрался до Афин.
Афины давно уже потеряли свою независимость, но рудники продолжали исправно функционировать, формально все еще являясь собственностью афинской олигархии. Туда по-прежнему отправляли попавшихся пиратов.
Два года назад олигархия, возглавляемая стратегом Аристионом, соблазнилась деньгами и посулами Митридата и переметнулась на его сторону. Ответ римлян, занятых внутренними делами несколько задержался, но все же последовал. Армия Суллы, высадившаяся в Греции, двинулась в Аттику. Для обороны города Митридат прислал своего стратега Архелая с войсками и флотом.
Сулла не смог овладеть городом штурмом с налета, и приступил к осаде. Четыреста лет назад, при Фемистокле, победителе персов, были построены Длинные стены, соединявшие Афины с портом Пиреем. Впоследствии, в Пелопонесскую войну, войны диадохов, эти стены несколько раз разрушались и возводились вновь. Сейчас их не было, что позволило Сулле без труда окружить Афины и отрезать Пирей. Войско Архелая рассеченное на две части сражалось храбро и легионерам никак не удавалось взять ни город, ни порт. Особенно плохи дела римлян были под стенами Пирея, поскольку флота Сулла не имел, а Митридат морем постоянно перебрасывал Архелаю подкрепления и припасы.
Пирей ни в чем не имел нужды, а в Афинах, до которых рукой подать, начинался голод.