* * *
Допрос, устроенный мне полковником Ландри, был долог и, как, вероятно, считал сам начальник военной разведки, заковырист. По сравнению с мрачными застенками инквизиции или каменным мешком Фридриха II в Трире подобный "допрос" можно было считать просто дружеской беседой, в которой один из приятелей чуть более назойлив, чем это позволяет хороший тон. Не заставляя бывшего драгуна задавать лишние вопросы, я разливался соловьем, живописуя наши с Лисом похождения в Святой земле, стычки с неистовыми сарацинскими наездниками, изнуряющую жару и древние святыни христианского мира, которые нам удалось посетить. Рассказывая о походах, я не стал упоминать, что они происходили много веков назад. Да и к чему? На востоке, словно разморенное полуденным солнцем, время течет очень медленно. И если Аллах, по благоусмотрению своему, не меняет форму земли, то людскими руками и подавно ничего менять не стоит. А дальше все просто: некий англичанин в Акко проболтался, что Бонапарт собирается высадиться в Египте, и мы решили возвратиться, понимая, что можем пригодиться генералу, вернувшему славу французскому оружию.
Ландри слушал меня с живым интересом, записывал, время от времени попивая бургундское. Затем я описал плавание на голландском судне, не уточняя места отплытия и давая слушателю возможность додумать, что если прежде речь шла об Акко, то, стало быть, и в море я вышел оттуда. За исключением этого сомнительного момента, остальное было правдой: и английский плен, и побег, и дальнейший путь в Париж. Все это живо заинтересовало Ландри. Похоже, он решил, что если я не запираюсь по поводу своего аристократического происхождения, то и остальное выкладываю чистосердечно. В его соображениях была своя логика: послать меня на гильотину при желании было легче легкого. Достаточно только одного использования чужого имени и мундира, якобы присвоенного мной в английском плену. Пару раз начальник военной разведки вскользь интересовался моим родством с Бонапартом, но тут уж мне приходилось замыкаться и говорить, что это личное дело столь щекотливого свойства, что я не могу говорить о нем ни с кем, кроме тех, кого оно непосредственно касается.
Ближе к вечеру Ландри передал меня парочке рослых лакеев с плохо скрываемыми драгунскими замашками. Те отвезли меня в закрытой карете неизвестно куда. Судя по шуму за окнами, в одно из предместий. Когда экипаж остановился и меня выпустили наружу, солнце уже скрылось за крышами домов, и я едва мог разобрать в наступающей тьме высокую ограду старого, должно быть еще готического, монастыря.
- Следуйте за мной! - сурово распорядился один из лакеев, указывая на лестницу, ведущую к холодным кельям некогда обитавшей здесь братии.
Я вздохнул и повиновался. Что и говорить, у старых вояк породы Ландри своеобразное представление о комфорте и уюте. В любом случае, ночных допросов не предвиделось, и у меня оставалось достаточно времени, чтобы обдумать дальнейшие действия.
Хотелось бы знать, является ли начальник военной разведки самостоятельной фигурой на этой удивительной шахматной доске или везде готов следовать за Бонапартом, как Бертье, Жюно, да и многие другие. Если пресловутый Метатрон, о котором с придыханием рассказывал де Морней, столь могуществен, фигура моего нынешнего собеседника могла бы его привлечь. Быть может, я заблуждаюсь, веря, что Ландри работает на Бонапарта? Может, и сам Бонапарт заблуждается? Тоже вариант.
Конвоировавший меня драгун в золоченой ливрее, приоткрыв глазок, заглянул в одну келью, вторую. Третья была пуста. Мое скромное обиталище ничем, кроме решетки на маленьком окошке, за которым ничего не было видно, да замками на двери, не отличалось от многих, виданных мною ранее в подобных монастырях. Деревянная лавка с тощим, набитым прелой соломой тюфяком, распятие на стене и небольшой столик, напоминающий школьную парту, для чтения творений отцов церкви и переписывания священных текстов. Дверь захлопнулась, я расположился на топчане, заложив руки за голову, и вызвал Лиса.
- Новости, Капитан?
- Да не то чтобы, собственно, новости. Хотел просить тебя как-то разузнать о взаимоотношениях Наполеона с Жаном Ландри.
- Думаешь, он человек Метатрона?
- Почему бы и нет? Сам посуди: ни с того ни с сего он стал закидывать удочки насчет моего родства с Бонапартом. Об этом вроде бы не писали в утреннем выпуске "Пари трибюн".
- Да и в вечернем как-то забыли упомянуть.
- Вот и я о том. Узнать столь пикантную новость он мог либо от твоего шефа, либо от высокого покровителя нашего друга де Морнея. Вот я и хочу узнать, достаточно ли близко Наполеон держит Ландри, чтобы сообщать ему сомнительные подробности личной жизни своих родителей.
- Разумно, - согласился Рейнар, - попробую уточнить. Кстати, уж не знаю, огорчит тебя эта новость или порадует, но сегодня мы вновь свиделись с генералом Кадуалем.
- Постой, откуда он взялся у стен Парижа?
- Шо я тебе могу сказать? Уж точно не примчался на крыльях любви, как некоторые, не будем тыкать пальцем.
Я невольно вспомнил рассказ мальчишки-чистильщика и прикусил губу.
- Насколько я понимаю, - продолжал Лис, - пытался геройски сложить голову. И не только свою, а в первую очередь небезызвестного генерала Бонапарта.
- Что за ерунда?
- Какая уж тут ерунда! Лантенак убит, наш лорд Габерлин, ты будешь смеяться, опять в плену.
- Почему я должен смеяться?
- По кочану! - огрызнулся Лис. - Вальдар, ты все доступно объяснил Лантенаку насчет засады?
- Конечно.
- А шо его тогда понесло головой в пасть?
- Боюсь, этого мы уже не узнаем. Конечно, можно предположить, что старый воин решил свести счеты с жизнью на поле боя, но все равно как-то нелепо.
- Я думал, одному мне так кажется. Думал, у вас, аристократов, на эту тему свои заморочки. Битый час пытаюсь въехать, а по нулям… Ну да ладно. Кадуаля я отправил назад, на остров, сказал, что, если что, ты ему отсигналишь.
- Хотел бы я знать, каким образом?
- Ой, да было бы о чем париться! Пару раз проедешься там по тракту, и ты снова в гостях.
В этот момент я услышал, как ключ с тихим скрежетом поворачивается в замке. Неужели все-таки ночной допрос? Дверь приоткрылась; в коридоре, скупо освещенном потайным фонарем, виднелась фигура в длинном черном плаще с капюшоном.
- Пойдемте, пойдемте скорее, пока все спят!
- Кто вы?
- Неважно. Пойдемте, времени очень мало.
"Может, хозяин кельи? - подумал я. - При чем здесь время? Я совершенно никуда не спешу!"
В руке неизвестного хищно блеснул пистолет.
- Нам приказано вас доставить…
* * *
Прямо сказать, вплоть до этой минуты я собирался хорошенько выспаться. Как минимум потому, что очень хотелось есть. Если верить утверждению Лиса: кто спит, тот обедает, то я готов был также позавтракать и поужинать. Не то чтобы Жан Ландри намеренно морил голодом своего пленника. Насколько я мог видеть, он и сам весь день кормился лишь бутылкой красного бургундского вина, и все, на что расщедрился для нас обоих, - кусок белого хлеба с ломтем ветчины.
Однако глядящий на меня ствол чрезвычайно убедительно показывал, что ни поесть, ни поспать мне не дадут, во всяком случае в ближайшее время.
- Раз вы настаиваете. - Я поднялся с топчана, разводя в умиротворяющем жесте руки. "Быть может разоружить его? - мелькнуло в голове. - Стукнуть рукояткой по лбу и приютить здесь, в уголке. То-то Ландри удивится".
Но в этот миг ночной гость отступил и шепнул в коридор: "Затаскивайте!"
Э, да он тут не один! Двое подручных в черных плащах втащили в келью надзирателя и уложили его на лежанку. Судя по мирному дыханию, тюремщик спал глубоким, чрезвычайно глубоким сном.
- Кто вы? - поинтересовался я.
- Это неважно.
- Куда мы идем?
- К нему.
- Содержательный ответ.
- Торопитесь, у нас мало времени.
Через пару минут мы уже спустились во двор монастыря. Как я мог заметить, калитка в воротах была приоткрыта и возле нее дежурил еще один сообщник моих похитителей.
- Выходите, выходите! - скороговоркой прошептал он. - Я закрою двери.
- Тебе опасно здесь оставаться.
- Торопитесь, не беспокойтесь обо мне. Кто подумает на умалишенного?
Лязгнул засов, ставя не то чтобы точку, но знак вопроса в этой строке моей биографии. Кому я понадобился в столь поздний час? Де Морнею с Метатроном? Людям Конде, пронюхавшим о моем провале? Обещанным "глазам и ушам" Лантенака? Кому-то еще? Похищение выглядело нелепой авантюрой, устроенной непонятно кем и непонятно для чего. Похитители были немногословны, и мне оставалось лишь ждать, когда ситуация прояснится сама собой.
Мы торопливо шли по грязной улице предместья, стараясь жаться к стенам домов, едва не соскальзывая в зловонные сточные канавы. Конечно, центральная часть улицы слабо, но все же освещенная выставленными в окнах светильнями, была куда удобней, да и позднее время не способствовало оживленному движению экипажей, но у моих сопровождающих могла быть причина держаться в тени.
Наш поход длился не меньше получаса, где шагом, где перебежками. Наконец вожак оглянулся, прикладывая к губам палец.
- Тихо, дальше застава. - Он кивнул одному из своих людей. - Пойди проверь. Если все тихо, ухни совой.
Мой провожатый молча кивнул и пошел, не скрываясь, по дороге: одинокий ночной путник, топающий по своей неведомой заботе прочь из столицы. Немногословный похититель укрылся за кустом жимолости, торчавшим прямо из канавы, и стал напряженно всматриваться в темноту, следя за соратником.
Впереди смутно обозначилась каменная башня заставы, чуть освещенная зыбким пламенем дрожащих на ветру свечей. В прежние времена такие заставы - жалкий остаток старых крепостных ворот - были, скорее, данью традиции, чем реальной защитой города. Всякий желающий въехать в Париж останавливался и называл любое пришедшее на ум имя. Зачастую именно здесь прибывающие из Гаскони беспородные голодранцы обзаводились звонким титулом, столь баснословным, что византийские императоры рядом с ними казались выскочками и нуворишами. Старых вояк, дослуживающих свой век на заставах, совершенно не интересовало, чего это "маркиз" со столь звучным и длинным титулом шагает налегке, волоча узелок с пожитками на длинной шпаге без ножен, и уверен ли "граф" в латаной рубахе, что где-нибудь существует графство, упоминаемое после хвастливого "де"?
День за днем ветераны тщательно исполняли заведенный ритуал: важно подходя к экипажам у заставы, они спрашивали, не везут ли господа чего-либо недозволенного, слышали в ответ ласкающее слух "нет", сурово качали головой, требовали предъявить поклажу и грузы. Бегло осмотрев тюки и сундуки, они кивали, записывали имена въезжающих и салютовали алебардой, желая доброго дня и счастливого пути.
Нынче заставы охранялись куда строже. Слишком часто за последние годы в столице менялась власть, слишком много врагов бывало у тех, кто становился у отвоеванного руля. Но ничто человеческое стражам было не чуждо, и потому нередко ночной порой желающим удавалось незаметно исчезнуть из города, правда, не всегда бесплатно.
Наш разведчик поравнялся с башней заставы, огляделся и двинулся вперед, должно быть радуясь, что ему без проблем удалось миновать последнюю на пути из города преграду. Дальнейшего мы не могли слышать, но вполне могли наблюдать: из-за придорожных деревьев. Окриком заставив одинокого прохожего остановиться, вышли несколько солдат с ружьями наперевес, двое из них держали в руках потайные фонари. Подойдя к нарушителю границы, один осветил ему лицо, интересуясь, должно быть, какого черта бродяга делает здесь в столь поздний час. Тот начал объяснять, указывая куда-то вдаль. Может быть, что идет к любимой тетушке или что проигрался в карты и теперь вынужден брести домой на своих двоих аж до самого Понтуаза.
Вероятно, речи заговорщика не убедили караульных. Один из них заставил бедолагу поднять руки вверх и начал охлопывать его, должно быть, в поисках оружия. Я не сомневался, что таковое имелось, но, в принципе, пару небольших пистолей вполне можно объяснить заботой о собственной безопасности. Ночной Париж всегда был полон неожиданностей, зачастую не самого приятного свойства. Однако нервы у задержанного сдали: неуловимым движением он выдернул из-за шиворота закрепленный на спине между лопаток кинжал и с силой вонзил его в основание шеи проверяющего солдата. Затем оттолкнул стоявшего чуть поодаль, выбив из его рук фонарь, и припустил со всех ног.
Это была фатальная ошибка. Всякий профессионал, доведись ему идти на прорыв, метнулся бы прочь из города. Там меньше света, да и затеряться в полях и перелесках куда проще, чем на узкой колдобистой улице. Назад побежит лишь тот, у кого в городе остались "неотложные дела", кого, как сейчас, ждут.
Солдаты пустились было вдогон, но, повинуясь чьему-то властному окрику, остановились и принялись стрелять с колена. Мгновение, когда на твоих глазах не за понюшку табаку погибает друг и соратник, тяжело для любого нормального человека. Однако там, где профессионал, скрипя зубами и записывая противника в число смертных врагов, поступает разумно, дилетант прокалывается двенадцать раз на дюжину. Человек, похитивший меня из-под носа Жана Ландри, вскинул пистолет и выстрелил. Один из преследователей схватился за плечо, роняя оружие.
- Уходите! - крикнул предводитель, вскидывая на уровень глаз второй пистолет. - Я их задержу!
- Но как же…
- Это приказ!
Мой третий сопровождающий, как я только сейчас разглядел, совсем юноша, молча протянул вожаку один из своих пистолетов.
- Возьми в кармане сюртука кошель, - скомандовал, вновь прицеливаясь, стрелок. - Там сотня золотых франков. Передашь ему. Бегите же! Бегите скорее! - Он нажал спусковой крючок. Еще один солдат завалился на бок, зажимая пробитое бедро.
Юный конвоир не замедлил выполнить приказ и, схватив меня за руку, бросился прочь, уже не скрываясь, аккурат посреди улицы. Все во мне восставало против столь нелепого поведения. Будь у меня возможность, выстроил бы похитителей и отчитал: почему отход не просчитан загодя, почему не выяснена система охраны башни? Но теперь было не до того - у нас за спиной захлопали ружейные выстрелы. Предводителю моих похитителей явно не удалось надолго задержать погоню.
- Брат! - с горечью закричал юнец, остановился и, развернувшись, вскинул пистолет. Одна пуля ударила его в грудь, вторая в живот. Глаза мальчишки закатились от боли, и он без стона рухнул лицом на брусчатку.
- Стой, не умирай! - закричал я. - Куда ты вел меня?!
С тем же успехом я мог разговаривать с надгробием.
Юнец был окончательно и бесповоротно мертв. Секундная задержка, потребная на то, чтобы выхватить у трупа пистоль и кошелек, чуть не стоила мне жизни: пуля щелкнула по ободу моего лейтенантского эполета. Я припустил так, что, пожалуй, и всадник не угнался бы, петляя из стороны в сторону, точно заяц, и мечтая лишь не оступиться, не угодить в канаву, не подвернуться под шальной выстрел. Двери на засовах, ворота на замках, ставни на окнах нижних этажей наглухо заперты… и свинец, роем ос летящий мне вслед, - вот все, что в этот момент отражалось в моем сознании.
И все же я запнулся и едва не растянулся на мостовой, зацепив вальяжно переходящего улицу черного кота. Тот в жизни не ожидал подобной низости со стороны человека разумного, а потому заорал таким благим матом, что окрестные мыши, должно быть, дружно бросились по норам. И тут я скорее ощутил, чем услышал, как чуть поодаль, за углом, щелкает замок, открывается дверь… Через мгновение ласкающим душу благовестом раздалось призывное "кис-кис". Прежде чем кот успел шмыгнуть в образовавшуюся щель, это сделал я.
- Мадам! Спасите, мадам! - Я чуть не сбил с ног толстуху в нижней сорочке.
Та, увидев человека с пистолетом в руках, выронила светильню, заливая пол лампадным маслом. Я, точно вытанцовывая джигу, начал затаптывать фитиль.
- Но, месье… - вжимаясь в стену, залопотала женщина. - Кто вы?
- Офицер.
- В такой час…
- Я офицер в любой час.
- Но что вы тут делаете?
- Спасаю жизнь и честь дамы.
Слова "честь дамы" попали в цель. Хозяйка кота, может, и не была слишком миловидной, но все же оказалась истинной парижанкой.
- Кто она?
- Мадам, что за вопрос?!
- А что случилось?