- Расслабьтесь и включите память. Просто восстановите картинку. Меня интересуют лишь те, кого не было прежде, кто появился сегодня.
- Хорошо, я постараюсь.
- Будьте уж так любезны. Этой ночью, как стемнеет, я исчезну.
- Но если за больницей будут наблюдать…
- Уверен, что будут… - Я задумчиво поглядел на врача. - Говорят, у вас тут прежде ставили любительские спектакли?
- Да, и не без успеха.
- Вот и прекрасно. Тогда еще один вопрос: при вашей лечебнице есть морг?
* * *
Ночная мгла опустилась на разогретый солнцем Париж, заставляя добрых граждан устремиться на свидание с подушками или продолжить свидания, так сказать, в иной плоскости. Лишь полиция, обходившая ночным дозором спящий город, военные патрули и враги народа всех мастей не спали этой теплой, наполненной ароматами роз и навоза майской ночью.
Да вот еще нищий в латаном пехотном мундире, устроившийся напротив лечебницы душевнобольных на улице Шарон, не спал, а, чуть придремывая, следил одним глазом за входом. Рукав его был засунут за пояс, в жестяной миске, стоявшей у ног, виднелось несколько монеток, напоминая редким прохожим о милосердии.
Трое полицейских важно прошествовали мимо инвалида. Тот подхватил миску и зазвенел монетами, но блюстители порядка лишь окинули безучастным взглядом жалкое существо и в молчании отправились дальше. Через несколько минут, когда полицейских и след простыл, ворота лечебницы отворились и оттуда медленным шагом, точно плывя над землей, показалась фигура в длинном плаще. Капюшон скрывал лицо неизвестного, голова его, точно в глубокой задумчивости, была опущена на грудь. Нищий бросился наперерез прохожему.
- Подайте герою Вальми! Всего одна монетка, гражданин! Спасите от голода того, кто спас вас от австрияков.
Фигура остановилась. Голова под капюшоном медленно приподнялась и осветилась мертвенно бледным сиянием. Нищий издал нечленораздельный стон ужаса, выронил миску и попятился. На него безучастными пустыми глазами смотрел мертвец. Бледно-синие щеки кое-где уже были тронуты гниением, на правой скуле отчетливо виднелись темно-бурые лицевые мышцы, из одной в сторону глазницы выползал могильный червь.
- Зачем тебе монеты? - глухо проговорил бродячий покойник.
Нищий отказался вступать в дебаты и, закатив глаза, хлопнулся в обморок.
- Ну вот, и отключать не пришлось. - Я откинул капюшон. - Пожалуй, со времен студенческих хэллоуинов не доводилось так наряжаться.
Если только я не переусердствовал с гримом, через некоторое время соглядатай придет в себя и бросится наверх с докладом. Ближе к утру об этом узнает де Морней. Что ж, времени немного, но все же несколько часов в моем распоряжении есть. А сейчас, до второго удара колокола воспетой Гюго колокольни Нотр-Дам, надо успеть встретиться с Гаспаром и подготовить следующий акт.
Глава 17
Депрессию нужно встречать с улыбкой. Депрессия подумает, что ты идиот, и сбежит.
Роберт де Ниро
Наполеон был мрачен. Его тонкое бледное лицо с несвойственной южанам легкой желтизной казалось непроницаемым, глаза, обычно живые и пытливые, смотрели холодно, точно буйство красок и замечательные пейзажи живописной Луары были аляповатыми декорациями бездарной драмы.
- Что ж вы голову повесили, соколики? - словно между прочим запел Лис, придерживая коня у дверцы кареты. - Что же бег ваш стал теперь уж не быстрехонек, иль почуяли, родные, мое горюшко…
- Лейтенант! - подозвал своего телохранителя Бонапарт. - Я бы попросил вас более не петь.
- Шо, вообще? - ошеломленно переспросил Сергей. - А как же ж страдания мировой культуры?
Стоит ли говорить, что со стороны Лиса это было грубейшим нарушением субординации, но подобные выходки часто сходили ему с рук.
- Эту песню не задушишь, не убьешь, - продолжал он.
Эта пылкая тирада взбалмошного гасконца отчего-то вызвала легкое подобие улыбки на губах любимого сына Марса. Действительно, что возьмешь с этих гасконцев?
- Сейчас не пойте.
- У вас плохое настроение, мой генерал?
- Да.
- Отчего же? Дорога прекрасна, воздух свеж, птицы щебечут. Буквально, дневной эфир струит зефир, или наоборот, я уже не помню…
- Мне снился дурной сон.
- Ну, так на то он и дурной, шо умному человеку о нем думать не пристало.
- Вы что же, не верите снам? - Глаза корсиканца удивленно распахнулись, в них впервые с начала беседы появился живой интерес.
- Да вы шо, мой генерал, я и газетам верю. Так красиво брешут - как не поверить? Главное только в голову не брать.
- Это глупо, лейтенант. История знает великое множеств вещих снов, главное, уметь понять их смысл, а не отмахиваться от знаков, которые в изобилии посылает Провидение.
- Точно, сглупил, ваше превосходительство. Вот мне намедни сон приснился: иду это я, значит, по дороге, вдруг слышу, позади цокот. Оглядываюсь - карета. - Сергей перешел на громкий шепот и даже зачем-то огляделся по сторонам. - Тащит ее четверка вороных коней. Ну, прямо не кони, а чистый антрацит. Рядом с каретой бежит огромный черный охотничий пес. Глаза так и сияют, в пасти клыки, шо те персидские кинжалы.
- Ну-ну? - заинтересовался Наполеон.
- Так я и рассказываю. На козлах, в черном-черном плаще, эфиопский кучер, как есть, отдельно от головы.
А сама карета вся из костей, по углам сверху вместо фонарей четыре человеческих черепа челюстями чавкают.
- О?!
- Подъезжает ко мне эта карета, дверца открывается… - Лис наклонился к окошку кареты, - а там дама. Вся будто в трауре. И говорит так умильно-умильно: "Садись, путник, я тебя подвезу". И так хитренько: "Куда скорее путешествие твое закончится". А я только гляжу - за этой дамой в карете пассажиров тьма-тьмущая: у кого язык на плечо, кто без головы, у некоторых веревка на шее или дыра в груди. Я ей: "Мерси, мадам, я уж так, пешкодралом как-нибудь".
- А она?
- А что она, я так и не узнал: труба зорю начала выводить.
- Да, - покачал головой Бонапарт, - недоброе предзнаменование.
- Вот и я о том. Как вы сказали, так я сразу дотумкал - недоброе. Смысл-то ясен.
- И какой же?
- Ну как это какой? Нельзя давать безголовым права на управление транспортом. Надо регламентировать пассажирские перевозки, в одну карету не более четырех человек, а то ведь развалится, перекроет движение. И собак нужно выгуливать в наморднике и на поводке.
Наполеон расхохотался:
- Хитрец! Признайся, ты ведь не видел этого сна?
- Ну я или кто другой, в целом какая разница?
- Послушайте, Рейнар, - генерал прервал смех, - дневной привал у нас в Амбуазе, я слышал, там живет известный прорицатель Кажюс. Говорят, что он не шарлатан. Еще говорят, что он ездил в Париж по личному приглашению Робеспьера лет примерно восемь назад, когда тот еще был в полной силе. И якобы сказал тому, что видит его голову отделенной от тела. Будто бы именно потому Робеспьер и начал лютовать и казнить всех, кто находился рядом, что в каждом подозревал своего будущего убийцу.
- Очень интересная история. И шо, в Амбуазе теперь проживает весь Кажюс или только его вещая голова?
- Не слишком умно потешаться над тем, что скрыто от твоих глаз. Ведь человек, которому не дано знать даже того, что находится за ближайшей дверью, - существо весьма несовершенное. Не каждому дано понять, что свыше в нем заложены силы, скрытые до поры до времени. И только если найти в себе этот дар, мир запомнит тебя гением и назовет великим.
- Да я шо, против? Но меня смущает одна деталь: вот, скажем, Робеспьер не поверил бы этому Кажюсу или просто отмахнулся, когда ему рассказали о прорицателе, и забыл о нем через минуту. Тогда что ж, и террора не было бы? Или что, он не стал бы, точно заведенный, отстригать головы своим вчерашним друзьям и подельникам?
- Но-но, он все же революционер, и я был дружен с его братом. Он, кстати, и рассказал историю с Кажюсом.
- Это что-то меняет? Из ваших слов, мой генерал, следует, что в кровавых реках, пролитых этим революционером, виноват какой-то провидец, или Провидение, водившее рукой Робеспьера, когда он черкал автографы на приговорах? Удобная позиция. Очень революционная. Как говорят на востоке: я не я и сакля не моя.
- И все же, - насупился Бонапарт, - я хочу побеседовать с Кажюсом.
- Понятно. Можно уже мылить шею?
- Можно приготовиться сопровождать своего генерала. Ты и Жюно поедете со мной.
* * *
- Я все знаю! Изменщица! Потаскуха! Я так верил тебе, а ты?! И с кем, с собственным братом! - Я влетел в комнату Софи, как раскаленное ядро в крюйт-камеру обреченного фрегата.
- Послушай… - Ошеломленная девушка пыталась было подняться со стула перед трюмо, где за секунду до того прихорашивалась, прежде чем во всей красе явить себя миру.
- Ничего не желаю знать! Ты предала меня! - Я сыпанул на пол горсть монет. - Это - за ночи с тобой! Ты подлая змея, ты разбила мне сердце! Я покидаю этот проклятый город!
Софи, пораженная внезапным потоком оскорблений, потеряла дар речи. Я развернулся на каблуках и выскочил, хлопнув дверью. На лестничной площадке меня уже поджидал верзила лакей. Не говоря ни слова, я с размаху врезал ему основаниями ладоней по ушам и пнул в грудь, спуская с лестницы. Побледневшая мадам Грассо, как обычно сидевшая за конторкой, завидев пистолет в моей руке, нырнула под стол. Я подошел к стене, на которой висела связка ключей, схватил ее и размашистым шагом вышел, заперев за собой дверь. "Ну что ж, актеры на местах. Поехали!"
Я бегом направился в свой номер. Там уже, не скрывая самодовольства, сидел Гастон, помощник трубочиста.
- Все готово?
- Ну я же здесь! - Юнец продемонстрировал мне три прута, недавно бывших частью решетки. - Не сомневайтесь, вы пролезете!
- Отлично, держи плащ!
- Хороший, - пробуя на ощупь материю, оценил мальчишка.
- Еще бы! В нем, может, сам герцог Орлеанский ходил.
- Ишь ты!
- В общем, ты все понял?
- Все, чего повторять-то? И что, коня я могу насовсем забрать?
- Как только окажешься за воротами Парижа - он твой вместе с седлом, уздечкой, стременами и попоной.
- Вот это да, вот это повезло!
- Кому повезет, у того и петух снесет. Давай вперед, ровно через три минуты ты должен пронестись в сторону заставы самым быстрым галопом, какого только сможешь добиться от коня.
- Да вы не сомневайтесь. Я ж родом из Нормандии, у нас там ходить и ездить верхом начинают одновременно.
- Да, Гаспар мне сказал. Вперед, действуй, не заставляй меня пожалеть, что я с тобой связался.
- Не извольте сомневаться, месье! - Мальчишка легко проскользнул в сделанную им за ночь дыру в решетке и сноровисто спустился с крыши сарая прямо к воротам конюшни.
- Фух! - выдохнул я. - Ну, теперь счет на секунды, лишь бы паренек не замешкался.
На всякий случай я пошел проведать верзилу-слугу. Тот лежал в глубокой отключке. Хотелось надеяться, что Софи еще некоторое время будет изображать рыдания от горечи и обиды. Ну, хотя бы еще минуты две, на случай если я вернусь. Покончив с этим, я спустился вниз. Полицейские ищейки, караулившие у пансиона мадам Грассо с того момента, как заикающийся от ужаса нищий сообщил по инстанции о встрече с ходячим мертвецом, радостно потирали руки, ожидая дальнейших приказов. Если многолетнее чутье не подводило, ждать им предстояло как минимум до вечера. Пока министр полиции вдрызг не переругается с начальником военной разведки, топтуны, ничего не предпринимая, будут просто таскаться за мной, точно консервная банка, привязанная к кошачьему хвосту.
Я выглянул в маленькое оконце входной двери: так и есть, два праздношатающихся бездельника, по виду не то приказчики, не то писари, стояли у края тротуара, изображая оживленную беседу и постоянно косясь на дверь. Раз, два, три. Вперед! Я выскочил на улицу и с размаху, с доворотом бедра, точно бичом, пятой ладони треснул по затылку одного, затем приложил об стену второго и, выхватив из-за пояса трофейный пистолет, выстрелил в воздух. Случайные прохожие, нечастые здесь в разгар дня, опрометью бросились кто куда. Еще через секунду мимо промчался мой конь со всадником в длинном черном плаще и накинутом капюшоне.
Теперь быстро-быстро. Я бросился в свою комнату, выбрался на крышу сарая, мягко спрыгнул… Внизу уже поджидал Гаспар.
- Ох, вы и устроили! - то ли с ужасом, то ли с восхищением проговорил он.
- Ничего, это так, шалости, - отмахнулся я, сбрасывая мундирную куртку. - Давай что принес.
- Пожалуйте. - Мальчишка протянул мне какую-то замызганную одежу и короб с мелочным товаром. - Купил все, как было велено.
- Вот и замечательно. - Я протянул помощнику три золотых. - Что дальше делать, помнишь?
- Так точно: я слежу за любовником и, когда он к той самой лавке подходит, свищу "Марсельезу". Если не один, кричу, точно резаный: "Кому почистить сапоги, башмаки?!"
- Да-да, все верно. А если в другое место пойдет?
- Пробегая мимо, свистнуть три раза и смотреть, куда направится.
- Молодец! Надеюсь, он все же придет в лавку.
* * *
Пожилой крестьянин в старой штопаной рубахе и холщовых штанах, давным-давно утративших изначальный цвет, копался в земле, возделывая разбитый около дома цветник.
- Лилии - это не патриотично, - насмешливо скривил губы Бонапарт, поворачиваясь к спутникам.
- Говорят, лилии отгоняют призраков, - вставил Лис.
- Вот как? - удивился Наполеон. - Вы что же, и в этом сведущи?
- Да так, что-то где-то слышал. Но согласитесь, мой генерал, разумная предосторожность. А вдруг как души всех гильотинированных, во главе с Робеспьером, придут сюда требовать отмщения?
- А ты что думаешь, Жюно?
- По-моему, они просто красивые, - дернул плечом адъютант командующего, бывший рядом с ним с первого дня его возвышения и теперь вовсе не горевший радостью при виде возможного конкурента.
Крестьянин выпрямил спину и окинул пристальным взглядом людей, идущих к его дому.
- Мои приветствия славному генералу Республики. - Он снял широкополую войлочную шляпу. Длинные седые кудри делали его похожим на старого льва.
- Вы - гражданин Кажюс? - разглядывая собеседника, спросил Наполеон.
- Вы не ошиблись, гражданин Бонапарт, - кивнул садовод.
- Вы что же, знаете меня? - осторожно уточнил командующий, удивленный провидческим даром садовника.
- В провинции тоже выходят газеты, - улыбнулся тот. - Полгода назад ваши портреты не сходили с их страниц. Правда, на гравюрах у вас более героический вид, но все равно вы легко узнаваемы. Что вас привело ко мне?
- Мой генерал, по-моему, этот вопрос - хороший повод попрощаться с дедулей.
Старик улыбнулся, расслышав замечание лейтенанта, и бросил, точно невзначай:
- Если пожелаете, месье, то и на ваш. - Он секунду помолчал, выбирая слова, - ну, скажем, вопрос я тоже отвечу.
- Да шо у меня за вопросы? Что жрать, где спать, кого в кровать. Эка невидаль!
- Нет, - покачал головой Кажюс, - не о том. А вам, гражданин командующий… вам не дает покоя этот сон.
- Да, - несколько обескураженно подтвердил высокий гость. - Я вижу море и огонь. Огонь, переходящий в воду, и волны, превращающиеся в языки пламени. А потом все вдруг становится глазом, огромным таким, жутким глазом, и он смотрит на меня не мигая.
- Так вот откуда Толкиен спер идею с Сауроном, - себе под нос пробормотал Сергей.
- Море и огонь, - повторил старец, откладывая маленькую лопатку, которой до того аккуратно, точно лаская, разрыхлял почву вокруг цветов. - Конечно, море и огонь. И глаз. Что сказать вам, мой генерал? Бояться или не бояться этого взгляда, решать не мне. Вы сами пристально, непрерывно глядите в себя, а уж что видите… - Он замолчал, погладил стебель лилии и затем продолжил: - Было б чудо, если бы я тут сажал салат, а выросли эти лилии. Так и в вас огонь иссушает воду, вода гасит огонь, то и другое ведет к гибели. Или дарует жизнь. А уж каким путем идти - вам решать. И помните, что от глядящего ока не спрятаться, не убежать.
- Так что же, - еще бледнее, чем прежде, спросил Наполеон, - мне не следует отправляться в поход?
- Куда ни иди, могилы не избегнешь. Важно не куда, но как. А что касается смерти, о которой размышляешь, - опасайся большой воды.
- Море?
Крестьянин вытер руки от земли:
- Может, и море. А вы, шевалье, - он подошел к ограде и вперил в Лиса немигающий взгляд острых и ясных, как у юноши, небесно-синих глаз, - ищите его в тени дуба.
- Какого дуба?
- Того самого, что посадили в земле, которую вы называете своей родиной.
- Какого дуба, когда посадили? Любезнейший, о чем речь?
- Когда-то очень давно, когда и деда моего в помине не было, трое острыми шпагами посреди камней соорудили дом маленькому желудю, из которого теперь вырос могучий дуб, и недавней буре не удалось его свалить. Вот, стало быть, под ним, под его защитой и следует искать.
- Капитан, ты все слышал? - поинтересовался Лис на канале закрытой связи.
- До последнего слова.
- Шо-то понял?
- Честно сказать, не очень.
- Шо там этот садовод-любитель про мою родину лопотал? Это он Украину имеет в виду или Россию?
- Погоди-погоди. - Мне показалось, что я ухватил за кончик нить разгадки словесной шарады. - Кажюс говорит о земле, которую ты называешь своей родиной.
- И что? Я родился на Украине, работал в России, потом, сам знаешь, в Англии.
- Нет, нет, ты не понял. Ты здесь называешь своей родиной Францию. То есть прорицатель тебе недвусмысленно намекнул, что для него ясно как божий день, где твоя настоящая родина и где - так называемая.
- Хитро, и что с того?
- Давай припомним, когда это мы желуди во Франции среди камней сажали, да еще при помощи шпаг? И кто этот третий?