- Ваше святейшество, я сделал монастырь из своего тела и сад из своей души. Камнями этой монастырской стены были мои ночи, а мои дни были строительным раствором, - произнес Эмилио на той мягкой, музыкальной латыни, которой юный Винч Джулиани восхищался и которой завидовал, когда они вместе учились. - Год за годом я строил стены. Но в центре я разбил сад, который оставил открытым небесам, и пригласил Господа прогуливаться в нем. И Бог пришел ко мне. - Дрожа, Сандос отвернулся. - Господь наполнил меня, и восторг этих минут был столь чистым и столь могучим, что монастырские стены рухнули. Мне больше не требовались стены, ваше святейшество. Господь был моей защитой. Я мог смотреть в лицо жены, которой никогда не имел, и любил всех жен. Я мог смотреть в лицо мужа, которым я никогда не был, и любил всех мужей. Я мог плясать на свадьбах, потому что пребывал в любви с Господом, и все дети были моими.
Потрясенный, Джулиани ощутил, как его глаза наполняются слезами. "Да, - подумал он. - Да".
Но когда Эмилио вновь повернулся к Калингемале Лопоре, он не плакал. Вернувшись к столу, он положил свои загубленные кисти на выщербленную поверхность, и его лицо окаменело от гнева.
- А теперь сад разорен, - прошептал он. - Жены, мужья, дети - все они мертвы. И ничего не осталось, кроме золы и костей. Где был наш Защитник? Где был Господь, ваше святейшество? Где Бог сейчас?
Ответ был немедленный и конкретный:
- В золе. В костях. В душах умерших и в детях, которые живут благодаря тебе…
- Никто не живет благодаря мне!
- Ты не прав. Я живу. Есть и другие.
- Я погибель. Я точно сифилис: принес смерть на Ракхат, - и Бог смеялся, когда меня насиловали.
- Господь плакал по тебе. Ты заплатил ужасную цену за Его план, и Господь плакал, когда просил тебя….
Сандос вскрикнул и попятился, тряся головой:
- Из всего вранья это - самое страшное! Господь не просил. Я не давал согласия. Мертвые не давали согласия. Бог не безвинен.
Это богохульство повисло в комнате, точно дым, но через секунды к нему добавились слова Иеримии.
- "Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет. Он посадил меня в темное место, как давно умерших. И когда я взывал и вопиял, - цитировал с закрытыми глазами Геласиус III, исполненный сострадания, - Он задерживал молитву мою! Он пресытил меня горечью. Покрыл меня пеплом. Я стал посмешищем для всего народа моего, вседневною песнью их".
Оцепенев, Сандос смотрел на то, чего они не могли видеть.
- Я проклят, - сказал он наконец, - и не знаю почему.
Откинувшись в кресле, Калингемала Лопоре небрежно сцепил на коленях длинные сильные пальцы, а его вера в скрытый смысл и в Божий промысел сохранила гранитную прочность.
- Ты - возлюбленный Господа, - произнес он. - И ты будешь жить, дабы увидеть, вернувшись на Ракхат, чему ты помог осуществиться.
Сандос рывком вскинул голову.
- Я не вернусь туда.
- А если тебя попросит это сделать твой начальник? - спросил Лопоре, вскинув брови и бросив взгляд на Джулиани.
Винченцо Джулиани, до этого мига забытый в своем углу, вдруг обнаружил, что смотрит в глаза Эмилио Сандоса, и впервые за пятьдесят пять лет по-настоящему испугался. Разведя руки, он покачал головой, умоляя Эмилио поверить: "Я не подговаривал его".
- Nonserviam, - отвернувшись от Джулиани, сказал Сандос. - Мною больше не будут пользоваться.
- Даже если мы попросим об этом? - настаивал папа. - Да.
- Итак. Не ради ордена. Не ради Святой Церкви. Ради себя и ради Господа ты должен туда вернуться, - сказал Эмилио Сандосу Геласиус III с пугающей, веселой уверенностью. - В этих руинах тебя ожидает Бог.
Винченцо Джулиани был человеком сдержанным, привыкшим к самоконтролю. Всю взрослую жизнь он провел среди таких же, как он, людей: интеллектуальных, изощренных, космополитичных. Он читал и переписывал святых и пророков, но это… "Я тону с головой", - думал он, желая спрятаться, убраться от того, что творилось в этой комнате, бежать от ужасной милости Бога. "Но чтобы Господь с нами не говорил, дабы нам не умереть", - думал Джулиани и ощутил внезапное сочувствие к евреям на горе Синай, к Иеремии, использованному против его воли, к Петру, пытавшемуся бежать от Христа. К Эмилио.
И все же нужно было взять себя в руки, бормотать любезные объяснения и умиротворяющие извинения, сопровождая его святейшество вниз по ступеням, а затем под солнечные лучи. Вежливость обязывала предложить папе отобедать перед возвращением в Рим. Долгий опыт позволил указать дорогу в трапезную, непринужденно беседуя о неаполитанском приюте и его тристановой архитектуре, по пути указывая на произведения искусства: превосходный Караваджо - тут; весьма недурной Тициан - там. И даже ухитриться добродушно улыбнуться брату Косимо, обалдевшему от появления на его кухне верховного понтифика, вопрошающего о наличии рыбного супа, рекомендованного отцом Генералом.
Как оказалось, нашелся угорь под соусом, подаваемый на гренках, а к нему добавили "Лакрима Кристи" сорок девятого года, достопамятное и нечестивое. Отец Генерал Общества Иисуса и Святой Отец римской католической церкви без помех поели за простым деревянным столом, прямо на кухне, и дружески поболтали за чашкой капучино, вкушая пирожные, и каждый мысленно улыбался тому неупоминаемому факту, что оба известны как Черный папа: один из-за своей иезуитской сутаны, а другой благодаря цвету своей экваториальной кожи. Не упоминали они и Сандоса. И Ракхат. Вместо этого они обсудили вторые раскопки Помпеи, к которым готовы были приступить теперь, когда Везувий, похоже, удовлетворился тем, что Неаполь усвоил свой последний урок по геологическому смирению. У них были общие знакомые, и они обменялись рассказами о ватиканских политиках и административных играх. У Джулиани прибавилось уважения к человеку, пришедшему на святейший престол со стороны и сейчас искусно поворачивавшему этот древний институт к политике, которую отец Генерал находил обнадеживающей, мудрой и очень дальновидной.
Потом они прогулялись к "фиату" папы, а по неровной каменной мостовой струились их длинные тени. Усевшись в свою машину, Калингемала Лопоре потянулся к стартеру, но тут его темная рука зависла в воздухе, затем упала. Опустив оконное стекло, он несколько секунд сидел молча, глядя перед собой.
- Наверное, жаль, - заговорил он тихо, - что имелась брешь между Ватиканом и религиозным орденом со столь долгой и славной историей служения нашим предшественникам.
Джулиани оцепенел.
- Да, ваше святейшество, - молвил он ровным голосом, хотя сердце неистово заколотилось.
Помимо иных причин, именно для этого он и послал Геласиусу III копии докладов ракхатской миссии и собственное изложение истории Сандоса. Более пяти веков лояльность папству была стержнем, вокруг которого вращалась всемирная организация иезуитов, но Игнатиус Лойола, основывая Общество Иисуса, нацелился на воинскую диалектику повиновения и инициативы. Терпение, молитва - и непреклонный натиск в направлении, избранном иезуитами для своих решений, - окупались раз за разом. Однако иезуиты с самого начала отстаивали образованность и социальную активность, которые иной раз граничили с революционными; расхождения с Ватиканом случались нередко - как пустяковые, так и весьма серьезные.
- В то время это казалось неизбежным, но, конечно…
- Все меняется. - Геласиус говорил веселым, рассудительным тоном, как один умудренный опытом человек - другому. - Епископам нынче позволено жениться. А папой избран уроженец Уганды! Кто, кроме Бога, может знать будущее?
Брови Джулиани поднялись к тому месту, где когда-то была шевелюра.
- Пророки? - предположил он.
Папа серьезно кивнул, уголки его рта опустились:
- Или, возможно, какой-нибудь аналитик фондовой биржи. Захваченный врасплох, Джулиани засмеялся и покачал головой, вдруг осознав, что этот человек ему очень нравится.
- Нас разделяет не будущее, но прошлое, - сказал понтифик Генералу иезуитов, нарушая длившееся многие годы молчание о клине, расколовшем Церковь надвое.
- Ваше святейшество, мы более чем готовы признать, что перенаселение не является единственной причиной нищеты и страданий, - начал Джулиани.
- Бездумные олигархии, - предложил Геласиус. - Этническая паранойя. Непредсказуемые экономические системы. Застарелая привычка обращаться с женщинами, точно с собаками…
Джулиани на секунду задержал дыхание, прежде чем высказать позицию Общества Иисуса и свою собственную:
- Не существует презервативов, предохраняющих от тупоумия, и нет таблеток или инъекций, останавливающих алчность или тщеславие. Но есть гуманные и разумные способы смягчить обстоятельства, кои ведут к страданиям.
- Мы сами пережили смерть сестры, принесенной на алтарь Мальтуса, - напомнил Геласиус III. - В отличие от наших высокоученых и праведных предшественников, Мы неспособны углядеть свидетельство священной воли Бога в регулировании численности населения, выполняемом посредством войн, голода и болезней. Простому человеку это представляется жестоким и несправедливым.
- И при этом не отвечающим требованиям задачи. В отличие от человеческого самоконтроля и сексуальной сдержанности, - заметил Джулиани. - Орден лишь просит, чтобы Святая Мать Церковь, как и любая любящая мать, была снисходительна к человеческой натуре. Разумеется, способность мыслить и планировать - это Божий дар, и его нужно использовать ответственно. И конечно, нет ничего плохого в желании, чтобы каждое явившееся на свет дитя было столь же желанным и лелеемым, каким был младенец Христос.
- Не может быть и речи о терпимости к абортам, - решительно произнес Лопоре.
- И однако, - напомнил Джулиани, - святой Игнатиус говорил, что "мы не должны устанавливать правило настолько жесткое, чтобы в нем не было места для исключений".
- Также мы не можем поддержать системы контроля рождаемости столь же негибкие и жестокие, как те, что, судя по рассказам Сандоса, приняты на Ракхате, - продолжил Геласиус.
- Всегда самое трудное, ваше святейшество, - держаться середины.
- Экстремизм - простейший путь, но… "Ecclesia semper reformanda"! - с внезапной силой сказал Геласиус. - Мы изучили предложения иезуитов, а также предложения наших собратьев из православной церкви. Конечно, нужно стремиться ко благу! Вопрос в том - как… Это будет связано, Мы полагаем, с переопределением областей естественного и искусственного контроля рождаемости. Сахлинс… вы читали Сахлинса?.. Сахлинс писал, что "природа" культурно определена, поэтому и то, что искусственно, тоже культурно определено.
Его рука поднялась, стартер загудел, и папа приготовился ехать. Но затем снова взглянул на Винченцо Джулиани.
- Думать. Планировать. И все же… какие выдающиеся дети приходят в мир незапланированными, нежеланными, презираемыми! Нам сообщили, что Эмилио Сандос - внебрачный ребенок, выросший в трущобах.
- Суровые слова, ваше святейшество. Подсказанные, без сомнения, ватиканскими политиками, вкрадчиво пробравшимися за трон Петра, когда это место освободили изгнанные иезуиты.
- Но формально верные, как я понимаю. - Джулиани подумал секунду. - На ум приходят числа 11:23. И маловероятный ребенок Сары. И дитя Елизаветы. Даже Девы Марии! Я полагаю, что, если всемогущий Бог желает рождения выдающегося ребенка, мы можем доверить Ему это организовать?
На неподвижном лице сияли карие глаза.
- Мы наслаждались этим разговором. Возможно, вы посетите Нас в будущем?
- Я уверен, ваше святейшество, что мой секретарь сможет согласовать это с вашей канцелярией.
Папа наклонил голову и, благословляя, поднял руку. Перед тем как затемнить окна "фиата" и вырулить на древнюю мощенную камнями дорогу, ведущую к римской автостраде, он снова сказал:
- Сандос должен туда вернуться.
4
Большой южный лес, Ракхат
2042, земное время
В последний месяц беременности София Мендес взяла себя в руки, изгнав из своего сознания лица мертвых и сосредоточившись на ребенке в ее утробе. Перелом наступил через несколько недель после прибытия в Труча Саи.
- Кое-кто подумал: Фия всегда была с этим, - сказал Канчей однажды утром, вручая ей компьютерный блокнот. - Поэтому он принес это из Кашана.
Проведя маленькими ладонями по гладким краям устройства, ощутив отлично знакомые ей форму и вес, протерев фотобатареи, София почти беззвучно поблагодарила Канчея и, отойдя в сторону, села на траву, привалившись спиной к поваленному стволу в'ралиа и утвердив ноутбук на своем животе. После всех страхов, смятения и скорби, пережитых в чужом мире, вот это было привычным, знакомым. Сдерживая дрожь, София послала запрос на подключение и шумно вздохнула от облегчения, когда открылся доступ в библиотеку "Стеллы Марис" - безотказный и надежный, как всегда.
Она с головой погрузилась в компьютерную систему корабля, походу скачивая информацию на блокнот. "Роды", близкие термины: "роды в домашних условиях", "роды в Средние Века". "Роды без наркоза".
- Альтернативы нет, - пробормотала София, затем громко воскликнула: - Роды под водой!
Недоумевая, она на минуту задержалась, чтобы открыть ссылки и поглядеть, в чем тут дело. Вздор, решила София и двинулась дальше, "Развитие ребенка" - тысячи ссылок. Она выбрала "Развитие младенца" - "Нормальное" и, вероятно, из суеверия проигнорировала ссылки на "Аутизм", "Порок развития", "Задержку роста". "Воспитание ребенка" - "Максимы". Возможно, пригодится, решила она, поскольку не могла рассчитывать на советы бабушек. О, Энн! О, мама! - подумала София, но отстранила от себя обеих. "Воспитание ребенка" - "Религиозные аспекты" - "Еврейские". Да, кивнула она, а заодно сгрузила на блокнот и Тору. "А что я стану делать, если родится мальчик?" - спросила она себя и решила, что разберется с этим, если и когда такая проблема перед ней встанет.
"За каждой травинкой приглядывал ангел, шепчущий ей: "Расти, милая, расти!" - сказала ей мать, когда она была маленькой и боялась темноты. - Ты думаешь, Господь так хлопочет о травинках и не приглядывает за тобой?"
"Мама, я одноглазая беременная еврейская вдова, - думала София, - и я очень далеко от дома. Если в этом и состоит опека Бога, то уж лучше мне не быть такой травинкой. И все же… Пожалуйста, пусть будет дочка, - взмолилась она поспешно. - Маленькая девочка. Маленькая здоровая девочка".
Но София никогда не полагалась на Бога, который был склонен к немногословию, даже если находился при исполнении. "Иди к фараону и освободи Мой народ", - сказал Он, а материально-техническим обеспечением предоставил заниматься Моисею, приучая его рассчитывать на собственные силы. Посему последующие недели София провела, читая и усваивая электронные книги и статьи, создавая компьютерного акушера: синтезируя, раскладывая последствия, находя точки ветвления, приводя все это, насколько было возможно, к формулировкам "если (ситуация), тогда (действие)", буде такое действие окажется выполнимым на Ракхате, среди руна. Свои пояснения София изложила в простых предложениях, наглядных и понятных, причем на руандже, чтобы она могла найти в записях проблему - свою или своего ребенка - и без раздумий выдать инструкции, которые могли бы спасти обоих. Занимаясь всем этим, София избавилась от части своих страхов, а может, и от некоторых надежд.
Отбраковки продолжались по всему южному Инброкару - везде, где были разбиты огороды. В поселок маленькими группами, по двое или по трое, продолжали прибывать рунские отцы с младенцами, принося также и новости. Однажды лагерь посетили женщины из Кашана, приведенные сюда девушкой по имени Джалао, которую высоко ценили мужчины, со вниманием воспринявшие ее предупреждение насчет патрулей джанада. Зная теперь, что Джалао спасла ее жизнь и жизни многих других, София отвела девушку в сторону, чтобы поблагодарить ее во время недолгого убаюкивающего шепота, который наполнял красные вечера, когда отцы собирались вместе, чтобы уговаривать детей спать. Держа уши Высоко, Джалао без смущения приняла благодарность Софии, и это - не менее прочего - побудило Софию продолжить разговор.
- Сипадж, Джалао, а почему руна вообще должны возвращаться в деревни? Почему просто не уйти от джана'ата? Почему не показать им ваши хвосты и не жить здесь!
Джалао оглядела лесное поселение, и лишь тогда ее уши опустились. Огорченная видом руна, живущих подобно животным, она сказала Софии:
- Там наши дома. Мы не можем оставить деревни и города. Именно там мы живем и ведем дела. Мы…
Она умолкла и потрясла головой, словно бы в ее ухе жужжал юв'ат.
- Сипадж, Фия: мы создали эти города. Прийти сюда - на какое-то время - допустимо. Но покинуть творения наших рук и обители наших сердец…
- Но даже оставаясь там, вы можете прекратить сотрудничать с джанада, - сказала София.
Потрясенная этой мыслью, Джалао фыркнула на нее, но София не отступила.
- Разве они дети, что вы обязаны их таскать? Сипадж, Джалао: у джана'ата нет права разводить вас, нет права решать, у кого должны быть младенцы, кому жить, а кому умирать. У них нет права убивать вас и поедать вашу плоть! Канчей говорит, что таков закон, но этот закон имеет силу лишь потому, что вы соглашаетесь с ним. Измените закон!
Увидев сомнение - легкое, озабоченное раскачивание из стороны в сторону - София прошептала:
- Джалао, вам не нужны джанада. Это они нуждаются в вас!
Девушка сидела неподвижно, распрямившись и глядя перед собой.
- Но что джанада будут есть? - спросила она, наставив уши вперед.
- Какая вам разница? Пусть едят пиянотов! - раздраженно воскликнула София. - Ракхат кишит животными, которыми могут питаться хищники.
Наклонившись вперед, она заговорила с убежденностью и настойчивостью, полагая, что наконец нашла кого-то, способного видеть, что руна не следует содействовать собственному порабощению:
- Вы больше, чем мясо. У вас есть право подняться и сказать: "Больше никогда!" На их стороне когти и обычай. На вашей - численность и…
"Справедливость", хотела сказать София, но в руандже не было такого слова.
- У вас есть сила, - сказала она в конце концов, - если вы пожелаете ее применить. Сипадж, Джалао: вы можете освободиться от них.
Несмотря на свою юность и принадлежность к руна, Джалао ВаКашан, по-видимому, не только могла, но и хотела жить собственным умом. Тем не менее, когда она заговорила, то произнесла лишь:
- Кое-кто обдумает твои слова.
То есть Софию вежливо отшили. Эмилио Сандос всегда переводил формулу "Кое-кто обдумает твои слова" как "Когда свиньи заимеют крылья, я расскажу тебе о своей бабушке".
София вздохнула, сдаваясь. "Я пыталась, - подумала она. - Как знать? Возможно, эти семена все же дадут всходы".