На следующее утро кашанские визитеры ушли, и жизнь в Труча Саи вернулась к прежней рутине: забота о младенцах, собирание и приготовление еды, потребление ее - причем почти непрерывное. Это была безмятежная жизнь, пусть и без особых перспектив, и София благословляла каждый день, прошедший без событий, сопротивляясь панике, когда накатывали спазмы. Ощущаясь в самой глубине тела, они были не настолько сильными, полагала София, чтобы иметь последствия, однако в такие моменты она старалась не шевелиться и убеждала свою матку угомониться.
Руна, которые мало чему удивлялись, тем не менее находили беременность Софии поразительной - из-за ее продолжительности и того, как она влияла на Софию. Взрывание стручков датинсы упоминалось слишком часто, и примерно за четыре недели до положенного дня София, страдая от боли в пояснице и душной жары, наконец постаралась донести до сведения каждого на площади в десять квадратных километров, что она больше не желает слышать ни слова о ком-то или чем-то взрывающемся - огромное всем спасибо!.. И как только это прозвучало из ее уст, разразилась грохочущая гроза с ужасающим ветром, сгибавшим деревья едва не до земли.
Во время сильнейшей бури сверху лило так, что София опасалась, как бы не пришлось ее ребенка окрестить Ноем, и она вряд ли смогла бы вымокнуть больше, если бы погрузилась в океан. Должно быть, тогда-то и отошли околоплодные воды, потому что несколькими часами позже начались схватки - без предупреждения и всерьез.
- Еще слишком рано, - крикнула она Канчею, Тинбару, Сичу-Лану и другим, сгрудившимся вокруг нее, когда София присела на корточки, дожидаясь, пока схватки отпустят.
- Может быть, опять прекратится, - предположил Канчей, поддерживая ее, когда накатила следующая волна.
Но у младенцев свое расписание и собственная логика, и этот малыш, был он готов или нет, уже двинулся к выходу.
В своей жизни София испытала многое, поэтому боль никогда ее не подчиняла, но она была миниатюрной и еще не вполне оправилась от почти смертельной раны, нанесенной лишь два месяца назад. В первые часы родов она старалась больше ходить, поскольку это расслабляло, но ходьба ее измотала; к восходу следующего дня София была очень усталой и уже перестала думать о ребенке. Она лишь хотела, чтобы все это быстрее закончилось.
У каждого отца имелись советы, суждения, наблюдения, комментарии. Довольно скоро София поймала себя на том, что огрызается, требуя, чтобы они заткнулись и оставили ее в покое. Те не послушались; в конце концов, они были руна и не видели причин избегать или покидать ее. Поэтому они продолжали говорить и общаться с нею, а их прекрасные кисти с длинными пальцами безостановочно трудились, починяя ветровые щиты и травяные секции крыши, поврежденные штормом.
К полудню совершенно обессиленная София сдалась, перестав сопротивляться, и замолчала. Когда Канчей отнес ее к маленькому водопаду, находившемуся рядом с лагерем, София не спорила и вместе с ним сидела под струей прохладной воды, разбивавшейся о ее плечи и своим ровным гулом заглушавшей раздражающие голоса. К своему удивлению, София успокоилась, и, должно быть, именно это и помогло ей расслабиться.
- Сипадж, Фия, - спустя какое-то время сказал Канчей, наблюдая за ней спокойными синими глазами, - положи руку сюда.
Он подвел ее пальцы к появившейся головке и улыбнулся, когда она ощутила мокрые, курчавые волосы младенца. Затем последовали три сильнейшие схватки, и, когда ребенок стал выходить, Софию захлестнул ужас: ей вспомнился недавний кошмар.
- Сипадж, Канчей, - вскрикнула она еще до того, как узнала, сын у нее или дочь. - С его глазами все в порядке? Из них не идет кровь?
- Глаза маленькие, - честно сказал Канчей. - Но это нормально для таких, как ты, - добавил он в утешение.
- И их два, - доложил его кузен Тинбар, полагая, что это может ее беспокоить.
- Они синие! - прибавил их друг Сичу-Лан, испытывая облегчение, потому что странные коричневые глаза Фии всегда были для него источником смутного дискомфорта.
Она ощутила, как из нее выскальзывают ножки младенца, но было тихо, и сперва София решила, что ребенок родился мертвым. Нет, думала она, это все не те звуки: разговоры, водопад. Затем она услышала, как младенец завопил, побуждаемый задышать прохладной водой, ставшей таким утешением для его матери в конце этого удушающе жаркого и бесконечного дня.
Канчей принес листья, чтобы его вытереть, а Сичу-Лан, смеясь, указывал на гениталии младенца, находившиеся снаружи.
- Смотрите, - кричал он. - Кое-кто думает, что этот ребенок спешит плодиться!
Сын, поняла тогда София и прошептала: "У нас мальчик, Джимми!" Затем она расплакалась - не от горя или ужаса, но от облегчения и благодарности, - когда сильные теплые руки подняли ее из воды и горячий ветер высушил ее и младенца. С изумлением она вновь ощутила кожей человечью кожу и заснула. Позже вокруг ее соска впервые сомкнулись губы ее сына - нежное, почти ленивое посасывание, столь же сладостное, как то, что делал Джимми, и столь же приятное, но такое слабое. Что-то тут не так, подумала София, но сказала себе: "Он только что родился, к тому же раньше времени. Он окрепнет".
Исаак, решила она затем, - чей отец, подобно Аврааму, покинул дом, отправившись в чужие земли, и чья мать, подобно Саре, вопреки всему родила единственное дитя и возрадовалась ему.
Держа младенца у груди, София смотрела в мудрые совиные глаза, мигавшие на крошечном лице эльфа, обрамленном темно-рыжими волосами. В эту минуту она уважала своего сына сильнее, чем любила его, и думала: "Ты это сделал. Джанада почти убили нас, и ты родился слишком рано, и тебе выпал плохой старт, но ты жив - несмотря ни на что".
Могло быть хуже, думала она, вновь уплывая в сон и прижимая к себе малыша, а жар Ракхата окутывал их, точно в инкубаторе для новорожденных, и обоих окружали руки, ноги, хвосты бормочущих руна. "Я Мендес, и мой сын жив, - думала София. - Все могло быть хуже".
5
Город Инброкар, Ракхат
2046, земное время
- Ребенок дефектный.
Лджаат-са Китери, сорок седьмой Верховный Благороднейшего Наследия Инброкара, преподнес отцу младенца эту неприкрашенную новость, обойдясь без предисловий. Приведенный рунским слугой в личные покои Верховного сразу после восхода второго и самого золотистого солнца Ракхата, Супаари ВаГайджур принял известие молча, даже не моргнув.
"Это шок или самоконтроль?" - гадал Китери, а нелепый муж его дочери направился тем временем к окну. Некоторое время торговец смотрел на беспорядочные углы скошенных, скученных крыш Инброкара, но затем повернулся и почтительно склонился:
- Можно ли узнать, великолепие, в чем состоит дефект?
- Ступня повернута внутрь. - Китери бросил взгляд на дверь. - На этом все.
- Прошу прощения, великолепие, - настаивал торговец. - А нет ли вероятности, что это… врожденный порок? Возможно, какое-нибудь осложнение во время беременности?
Возмутительное предположение, но приняв во внимание, от кого оно исходило, Верховный этим пренебрег.
- Ни одна женщина по моей линии или линии моей жены не была в этом повинна за последнее время, - сухо молвил Китери и с удовольствием увидел, как торговец прижал уши.
"За последнее время" - в таком контексте и в устах Китери подразумевало родословную старше, чем любая другая на Ракхате.
Поначалу придя в смятение из-за невероятного замужества дочери, Лджаат-са Китери затем смирился с этим браком - просто оттого, что третья линия потомков предоставляла ряд необычных политических возможностей. Но сейчас стало ясно, что вся затея была фарсом. Чего и следовало ожидать, подумал Верховный, учитывая участие в ней Хлавина.
Для Хлавина, который и сам был позором семьи, такое типично: пожаловать этому типу, Супаари, право на потомство - просто из прихоти, чтобы смутить родичей. С незапамятных времен право создавать новую линию предоставляли Китери Рештару - именно потому, что самым примечательным аспектом его жизни являлась предписанная законом стерильность. Обычно можно было рассчитывать на то, что эти злосчастные позднерожденные не станут щедро одаривать привилегией, которой никогда не смогут наслаждаться сами. Но Хлавин никогда и ни в чем не был нормальным, с раздраженной неприязнью подумал Верховный.
- Это был сын? - спросил торговец, прерывая в мысли Верховного.
Простое любопытство, судя по его тону. Уже задвинул ребенка в прошлое. Достойно восхищения, если учесть обстоятельства.
- Нет. Это была девочка, - сказал Верховный.
Неожиданный, в самом деле, итог этого брака. Когда торговец прибыл в Инброкар, дабы покрыть Джхолау, Верховный с облегчением увидел, что это видный мужчина с превосходным фенотипом. Уши отлично сидят на широкой голове, красиво сужавшейся к сильной морде. Умные глаза. Отменная ширина в плечах. Высокий, а в задней части присутствует настоящая мощь - черты, способные принести пользу линии Китери, мысленно признал Верховный. Конечно, невозможно предсказать, как будет проходить скрещивание с непроверенной породой.
Опершись на мускулистый тугой хвост, Верховный сложил руки на массивной груди, зацепившись длинными изогнутыми когтями за локти, и перешел к сути:
- В таких случаях, как ты знаешь, на отцов возлагается обязанность.
Супаари поднял подбородок, а его длинное, красивое, на удивление благородное лицо осталось неподвижным.
- Это может сделать кто-то другой, - предложил Верховный, хотя оба они знали, что Джхолау сейчас лучше не трогать.
Торговец не сказал ничего.
Его молчание сбивало с толку. Верховный опустился на подушку, жалея теперь, что не послал протокольных руна, дабы те доставили в покои торговца эти новости.
- Что ж. Значит, церемония состоится завтра утром, великолепие? - наконец спросил Супаари.
"Мои предки обязаны были это делать, - подумал Верховный, растроганный против воли. - Приносить в жертву детей, чтобы избавлять нашу линию от повторяющихся болезней, скверного экстерьера, проявлений дикости".
- Это необходимо, - произнес он громко и убежденно. - Убить одного малозначащего ребенка сейчас - значит уберечь от страданий будущие поколения. Нам следует помнить о большем благе.
Разумеется, этому лоточнику недоставало как чистоты рода, так и дисциплины, кои лепят тех, кто с рождения предназначен править.
- Возможно, - с несвойственной ему деликатностью предложил Лджаат-са, - ты предпочтешь, чтобы я…
На секунду торговец перестал дышать, распрямившись в полный рост.
- Нет. Благодарю, великолепие, - произнес он и, медленно повернувшись, уставился на Верховного.
А ведь это тонко рассчитанная угроза, с некоторым удивлением решил тот, безмолвно извещающая, что этого человека больше нельзя оскорблять безнаказанно, но тщательно уравновешенная почтительной кротостью в голосе Супаари, когда тот заговорил вновь:
- Возможно, это цена, которую приходится платить, когда берешься за новое предприятие.
- Да, - сказал Лджаат-Са Китери. - В точности мои мысли, хотя коммерческая фразеология здесь неуместна. Стало быть, завтра.
Эту поправку торговец принял с учтивостью, но покои Верховного покинул без положенного прощального поклона. Это был единственный его прокол. И, как отметил Верховный уже с некоторым уважением, он вполне мог быть намеренным.
"За это мне следует благодарить Сандоса", - с горечью думал Супаари, стремительно шагая по извилистым коридорам к своим комнатам, расположенным в западном павильоне резиденции Китери. Ощущая, как стискивает горло из-за усилий удержать вой, он упал в свое спальное гнездо и оцепенел, оглушенный несчастьем. "Как могло все пойти наперекосяк? - спросил он себя. - Все, что у меня было: богатство, дом, дело, друзей, - все отдал за младенца с искривленной ступней. Но без Сандоса ничего бы не произошло! - подумал он яростно. - Это было скверной сделкой с самого начала".
И все же, пока Верховный не объявил горестную новость, Супаари казалось, что на каждом этапе он вел себя правильно. Он был осторожен и благоразумен; заново оценив свои поступки за три года, он не увидел альтернативы своим решениям. Руна из деревни Кашан были его клиентами: он обязан был выступать посредником при их торговле, даже когда понадобилось вести дела с бесхвостыми чужеземцами, прибывшими с Земли. А кто был очевидным покупателем их экзотических товаров? Рештар Дворца Галатны, Хлавин Китери, чей аппетит к уникальному известен по всему Ракхату. "Или мне следовало остаться с чужеземцами в Кашане?" - спросил он себя. Невозможно! Он должен был заниматься делами, и у него имелись обязанности перед прочими деревенскими корпорациями.
Даже когда чужеземцы научили руна выращивать еду, а власти обнаружили несанкционированное размножение, случившееся на юге, и вспыхнули мятежи - даже тогда Супаари восстановил контроль над ситуацией раньше, нежели начал плясать Хаос. Чужеземцы прибыли издалека; они не знали, что сделанное ими - неправильно. Чтобы двух оставшихся в живых землян не привлекли к суду за подстрекательство к мятежу, Супаари предложил им сделаться хаста'акала. Конечно, когда один из них умер сразу после операции, это был плохой знак. Возможно, следовало подождать, пока узнаю про чужеземцев больше, прежде чем рассекать их кисти, подумал Супаари. Но он спешил придать им легальный статус до того, как правительство решит их казнить. Откуда ему было знать, что у них так обильно истекает кровь?
Когда Сандос поправился, Супаари сделал все возможное, чтобы маленький переводчик включился в жизнь торгового сообщества Гайджура. Он убеждал Сандоса проводить больше времени на складе и в конторах, поощрял его погрузиться в повседневность коммерции, но чужеземец оставался подавленным. В конце концов, перепробовав все вежливые средства, Супаари прибегнул к грубости, спросив у Сандоса без обиняков: в чем проблема?
- Твой недостойный гость одинок, господин, - сказал Сандос, сделав плечами движение, которое, по-видимому, обозначало смирение. Или, возможно, согласие. Иногда - безразличие. Трудно сказать с уверенностью, что значит такой жест. Но затем чужеземец предложил свою шею, чтобы погасить этот намек на критику. - Ты более чем добр, господин, и твое радушие безупречно. Этот бесполезный чрезвычайно благодарен.
Он тоскует по соплеменникам, сообразил Супаари и задумался, не ближе ли чужеземцы к руна, чем к джана'ата. Привязанности руна были искренними, но эластичными, охватывая каждого, кто оказывался рядом, и плавно стягиваясь, когда кто-то уходил. Но, несмотря на это, они нуждались в стаде. О, их женщины могли некоторое время выдерживать одиночество, работая с чужаками, но мужчины нуждались в семьях, в детях. Изолированные от родни и друзей, иные рунские мужчины попросту переставали есть и умирали. Такое было редко, однако случалось.
- Сандос, может быть, ты тоскуешь по жене? - спросил Супаари, делаясь грубым из-за опасения, что этот чужеземец тоже может погибнуть.
- Господин, твой благодарный гость дал обет безбрачия - сказал Сандос, используя английское слово, а его глаза скользнули в сторону. Затем на своем очаровательно неуклюжем к'сане он пояснил: - Такие, как этот недостойный, не берут жен.
- Вот как! Тогда твой народ похож на джана'ата, у которых лишь первым двум детям разрешено жениться и иметь детей, - сказал успокоенный Супаари. - У меня тоже эта штука… безбрачие. Ты - третьерожденный, как и я?
- Нет, господин. Второй. Но среди таких, как твой гость, любой имеет право жениться и иметь детей - даже рожденный пятым или шестым.
"Пять? Шесть? Выводки? - изумился тогда Супаари. Как они могут позволить себе стольких детей?" Иногда он ощущал, что понимает не более двенадцатой доли того, что узнает про чужеземцев.
- Если ты второй, почему не берешь жену?
- Сей недостойный предпочел этого не делать, господин. Среди моих соплеменников это необычный выбор, как и среди твоих. Такие, как твой гость, покидают семьи, где они родились, не привязываются ни к одной отдельной персоне и не заводят детей. Благодаря этому мы свободны любить без исключений и служить многим.
Супаари был потрясен, узнав такое о маленьком чужеземце, которого он должен был опекать.
- Выходит, ты сам - слуга для многих?
- Да, господин, так и было, когда этот недостойный пребывал среди своих соплеменников.
"Но здесь же нет никого из его вида, чтобы он мог их обслуживать", - подумал Супаари. В замешательстве он откинулся на обеденные подушки, забыв про остывающую еду, и с тоской вспомнил о тех днях, когда самой трудной проблемой было предсказать спрос на кирт в следующем сезоне.
- Сандос, - сказал он, пытаясь нащупать хоть какую-то определенность, - что было вашей целью? Зачем вы прибыли сюда?
- Чтобы изучать богатства здешнего языка… узнать песни вашего народа.
- Ха'ан мне говорила это! - воскликнул Супаари, наконец углядев смысл в том, что когда-то сказала Энн Эдвардс. - Вы прибыли, потому что услышали песни наших поэтов и пришли от них в восторг.
Он смотрел на Сандоса: не переводчик, выведенный для торговли, но второрожденный, решивший не иметь детей, и поэт, который служит многим! Неудивительно, что Сандос не проявил интереса к коммерции. Вот когда все стало на свои места - в то время это показалось Супаари блестящей идеей.
- Сандос, а тебе понравилось бы служить среди поэтов, чьи песни привели вас сюда?
Впервые за полный сезон лицо чужеземца, похоже, прояснилось.
- Да, господин. Это было бы честью для твоего недостойного гостя. Несомненно.
И Супаари приступил к выполнению своего замысла. Переговоры были деликатными, замысловатыми, изысканными. В итоге он достиг тонкого и прекрасно сбалансированного соглашения - вершины своей замечательно успешной торговой карьеры. Чужеземец Сандос обеспечивался пожизненной службой в доме Хлавина Китери, Рештара Галатны, чья убывающая поэтическая сила еще раз могла подняться к величию, вдохновившись от встреч с чужеземцем. Младшая сестра Рештара, Джхолаа, избавлялась от вынужденной бесплодности своей жизни, так же как и сам Супаари, - посредством их брака и основания новой линии Дарджан с полными правами на размножение. Поскольку все состояние Супаари ВаГайджура передавалось в Дарджан, Благороднейшее Наследие Инброкара приобретало третий клан, избежав и намека на неподобающую изменчивость: идеальное увеличение линий потомства, происходящее без дробления наследства.
Как только заключили соглашение, произошла передача опекунства. Переселившись во Дворец Галатна, Сандос вроде бы вполне неплохо устроился среди домашних Рештара. Супаари лично проследил за представлением чужеземца Рештару; на самом деле, он был даже несколько обескуражен тем жалким, дрожащим рвением, с которым Сандос принимал ухаживания Китери. Но Дворец Галатна торговец покинул в приподнятом настроении, радуясь собственному успеху и полагая, что с Сандосом он поступил правильно.
Прошло не так много времени, прежде чем Супаари осознал, что тут, возможно, произошло некое недоразумение. "Как поживает чужеземец?" - поинтересовался он через несколько дней, надеясь услышать, что Сандос благоденствует.