Кендрик собрался с духом, вошел внутрь и распахнул дверь латной рукавицей Серебра, так громко стукнув по ней, что все присутствующие повернулись в его сторону.
В комнате наступила тишина, когда все мужчины остановились и уставились на Кендрика. В их глазах читались уважение и страх, когда Кендрик вошел в комнату, его шпоры звенели на древесном полу. Он подошел прямо к бармену.
"Я ищу женщину по имени Алиса", - сказал Кендрик.
Бармен махнул головой.
"Задняя комната", - сообщил он. – "Рыжие волосы. Но я думаю, что для нее слишком рано", - добавил он.
Кендрик не понял, что имел в виду бармен, но не успел он спросить, как тот уже повернулся к другому клиенту.
Кендрик развернулся и поспешил в заднюю комнату таверны. Дурное предчувствие внутри него возрастало. Все казалось неправильным. В этом не было смысла. Он был уверен в том, что его оруженосец ошибся. Что его мать, некогда возлюбленная Короля, может здесь делать?
Кендрик отодвинул черную бархатную занавеску, отгораживающую заднюю комнату, и застыл на месте, пораженный увиденным.
Перед ним были дюжины полураздетых женщин, уединившихся с мужчинами за завуалированными перегородками. Кендрик покраснел, тут же осознав, что оказался в борделе.
Не успел Кендрик развернуться и уйти, как его кровь застыла в жилах - он увидел, что к нему направляется женщина с улыбкой на губах, средних лет, единственная рыжеволосая женщина среди присутствующих. Кендрику показалось, что весь его мир рушится, когда он, рассматривая ее лицо, осознал, что он - вылитая ее копия. Перед ним была женская версия его самого, постарше.
Приблизившись, женщина улыбнулась.
"Нет", - подумал Кендрик. – "Этого не может быть. Только не она. Не моя мать".
"Чем могу служить?" - спросила она Кендрика, улыбаясь, положив руку ему на плечо. – "Настоящий член Серебра в нашем месте. Чем обязаны такой честью?"
Кендрик пришел в уныние, глядя на женщину, чувствуя, что все его надежды, с тех пор как он был ребенком, рухнули.
"Я приехал, чтобы увидеться со своей матерью", - ответил он тихим, надломленным голосом. В его глазах читалась грусть.
Улыбка исчезла с лица женщины. Она растерянно посмотрела на Кендрика, после чего показалось, что она его узнала. Она вздрогнула и отдернула руку, словно прикоснулась к змее, и на ее лице читался стыд. Женщина быстро прикрылась, скромно накинув на плечи шаль.
Она поднесла трясущуюся руку ко рту, глядя на него широко раскрытыми глазами.
"Кендрик?" - спросила женщина.
Кендрик стоял, застыв, онемев, не зная, что сказать. Его охватили страх и ужас. Стыд. Отвращение.
А больше всего - разочарование. Уничтожающее разочарование. Всю жизнь он прожил как бастард и втайне всегда надеялся доказать, что мир ошибается, что его мать принадлежит к королевскому роду, что ему нечего стыдиться.
Но теперь Кендрик увидел, что остальные все это время были правы. Он не кто иной, как бастард. Он никогда не чувствовал себя таким ничтожным. Кендрик не мог согласовать образ, который он видел перед собой, с тем видением, что всегда существовало в его голове. Эта женщина не может быть его матерью. Это несправедливо.
"Как ты меня нашел?" - спросила женщина.
Но Кендрику больше нечего было ей сказать.
"Я искал тебя всю свою жизнь", - медленно произнес Кендрик надломленным голосом. – "В отличие от тебя, которой не было до меня дела. Теперь я понимаю, почему".
Лицо его матери вспыхнуло от стыда.
"Тебе не следовало видеть меня здесь", - сказала она.
"Ты - моя мать", - сказал Кендрик обвинительным тоном. – "Как ты можешь это делать? Как ты можешь жить такой жизнью? Разве в твоих жилах нет ни капли благородной крови?"
Она нахмурилась, покраснев. Кендрик узнал этот взгляд - он и сам так смотрел, когда был рассержен.
"Ты не знаешь, какой жизнью я жила!" - возмущенно ответила мать. – "Не тебе меня судить!"
"О, конечно, мне", - сказал Кендрик. – "Я - твой сын. Если не я, то кто?"
Мать смотрела на него, и ее глаза наполнились слезами.
"Ты должен сейчас уйти", - сказала она. – "Тебе не следует быть в этом месте".
Пока Кендрик смотрел на нее, его собственные глаза тоже наполнились слезами.
"А тебе следует?" - спросил он.
Она вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками.
Кендрик больше не мог этого выносить. Он развернулся, откинул бархатную занавеску и поспешил выйти из таверны.
"Эй!" - крикнул мускулистый мужчина, протянув руку и грубо схватив Кендрика за запястье. – "Ты был за занавеской, но не заплатил. Платят все, независимо от того, попробовали ли они товар или нет".
Охваченный яростью, Кендрик развернул руку мужчины, завернул ее за спину и толкнул его на колени, ударив лицом о серебряную броню и сломав ему нос.
Мужчина рухнул на пол, а остальные в таверне застыли, хорошо подумав над тем, стоит ли подходить к Кендрику. Весь бар притих, пока мужчины молча на него смотрели.
Кендрик развернулся и вышел из таверны на дневной свет, решив стереть это место из своей памяти и никогда - никогда - больше о нем не думать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Наконец, оказавшись дома, Конвен пошел по своей деревне, одетый в лохмотья, уставший, его ноги онемели после долгого путешествия. Он прошел весь этот путь один, пешком, с тех пор как отделился от Легиона, решив отправиться сюда - домой. Конвен все еще был охвачен горем после смерти брата, и ему нужно было время, чтобы очистить голову, чтобы побыть наедине от всего и от всех.
Одна часть его чувствовала, что он должен вернуться в королевский двор и праздновать вместе с другими братьями по Легиону, но другая - большая часть - умерла для мира. Конвена поглощали мысли о погибшем брате, из-за чего ему сложно было сосредоточиться на чем-то другом. Конвен был не в состоянии пережить это горе, да и не хотел. Брат-близнец словно был частью его самого, и когда он умер в Империи, лучшая часть Конвена умерла вместе с ним.
Конвен был нечувствителен к окружающему миру все то время, пока бесцельно шел сюда, едва думая о том, куда идет, не желая принимать участие ни в каких празднованиях.
Тем не менее, теперь, когда он прибыл сюда, когда он вошел через ворота в свою старую деревню, впервые за долгое время что-то внутри зашевелилось. Он поднял голову, узнал старые улицы, старые здания, место, в котором они с братом выросли и провели так много лет вместе, и начал вспоминать, почему вернулся сюда. Что-то внутри Конвена начало пробуждаться и на мгновение он снова обрел ощущение цели. Впервые в его разум вошли мысли о чем-то еще, кроме его погибшего брата.
Алекса. Его жена.
На протяжении всего путешествия по Империи, когда его брат был жив, мысли об Алексе поддерживали Конвена. Он не думал ни о чем, кроме нее, предаваясь грусти из-за того, что ему пришлось ее покинуть. Конвен пообещал вернуться к ней в эту деревню, когда завершит свою миссию в Империи.
Конвен и его брат сыграли двойную свадьбу и с тех пор бесконечно говорили о возвращении к своим женам, чтобы начать жизнь сначала в своей деревне. Конвен чувствовал себя виноватым из-за того, что вернулся без брата, но вместе с тем, пока он осматривал улицы, в нем пробуждались мысли об Алексе. Он вспомнил, почему пришел сюда. Мысли о жене впервые зажгли в нем искру оптимизма.
Алекса была единственной, кто остался у Конвена в этом мире, единственная, за кого он может зацепиться, кто заставлял его почувствовать, что у него есть шанс начать жизнь заново. В конце концов, Алекса всегда его понимала, она всегда заставляла его почувствовать, что не все потеряно. Она знала его брата, она поймет - лучше, чем кто бы то ни было. Она разделит с Конвеном его горе. Может быть - всего лишь может быть - Алекса вернет его. Она на это способна - и всегда была способна.
Конвен шел по деревне, не обращая внимания на людей, которые суетились вокруг него. Он целеустремленно направился прямо к своему прежнему дому, в котором, как он знал, он найдет Алексу. Конвен свернул за угол и увидел небольшой ярко-белый дом с желтой дверью, которая была приоткрыта. Внутри он услышал женский голос, радостно напевающий, и его сердце воспарило от этого звука. Алекса. Это был голос его жены.
Она пела и к Конвену вернулись воспоминания - он вспомнил, что жена всегда пела, и этот звук радовал его больше всего на свете.
Сердце Конвена учащенно забилось и он бросился вперед, желая поскорее увидеть лицо Алексы, крепко ее обнять, все ей рассказать. Он чувствовал, что как только снимет этот груз с души, ему станет легче, намного легче. И тогда, возможно - лишь возможно - он сможет начать жизнь с чистого листа.
Конвен побежал вперед и распахнул дверь. Он вошел внутрь с колотящимся сердцем, сгорая от нетерпения удивить Алексу, уже предвкушая радость, которую он прочтет на ее лице. Конвен вошел, не постучав, и остановился, рассчитывая увидеть, что жена стоит к нему спиной, склонившись над своими мисками возле окна, напевая, как делала всегда.
Но Конвен застыл на месте от увиденного, не в силах осознать, что перед ним. Здесь была Алекса. Она пела и улыбалась, счастливая как никогда.
Но она не стояла, склонившись над своими мисками. Она смотрела в чьи-то глаза. В глаза другого мужчины.
Алекса наклонилась, улыбаясь, и поцеловала мужчину, который ответил на ее поцелуй.
Конвен не мог пошевелиться, желая свернуться калачиком и умереть внутри.
Как это возможно? Алекса? Его жена? С другим мужчиной?
Вдруг Алекса обернулась, с ужасом посмотрела на Конвена и закричала. Мужчина рядом с ней подпрыгнул, они оба были потрясены.
Конвен просто стоял, глядя на них, и его лицо ничего не выражало. Он не знал, что сказать. Ему казалось, что земля уходит у него из-под ног.
"Кто ты?" - крикнул мужчина Конвену.
"Кто ты?" - крикнул Конвен в ответ, пытаясь контролировать свой гнев.
"Я - муж Алексы. Как ты смеешь врываться в наш дом!"
Конвен почувствовал, как его сердце покрылось льдом от слов этого человека.
"Муж?" - растерянно переспросил он. – "О чем ты говоришь? Я - ее муж!"
Мужчина повернулся, озадаченно переводя взгляд с Конвена на Алексу и наоборот.
Алекса расплакалась, быстро набросив на плечи шаль. Она с ужасом в глазах смотрела на Конвена.
"Конвен", - произнесла девушка. – "Что ты здесь делаешь? Я думала, что ты погиб".
Конвен почувствовал, что не может говорить. Он был слишком потрясен, чтобы подобрать слова.
"Мне сказали, что ты умер!" - умоляюще добавила она.
Конвен покачал головой.
"Нет, погиб мой брат. Хотя, глядя на все это, я хотел бы быть на его месте".
Алекса плакала.
"Я ждала тебя!" - кричала она между рыданиями. – "Я так много месяцев тебя ждала! Ты так и не пришел домой. Мне сказали, что ты мертв, Конвен!"
Рыдая, девушка направилась к нему.
"Ты должен понять. Мне сказали, что ты погиб! Я вышла замуж за другого".
Конвен почувствовал, что его глаза наполнились слезами.
"Ты должен понять!" - умоляла Алекса, рыдая, бросившись вперед и схватив его за руки. – "Я понятия не имела! Мне жаль! Мне очень жаль!"
Конвен выдернул свои руки, словно его укусила змея.
"Значит вот так?" - спросил он надломленным голосом. – "Наш брак больше ничего не значит? Я не вернулся вовремя и ты выскочила замуж за другого?"
Алекса снова разрыдалась, ее лицо покраснело.
"Я понятия не имела!" - кричала она. – "Ты должен мне поверить!"
"Что ж, я здесь", - сказал Конвен. – "Живой. Я вернулся домой. Я вернулся к тебе. В конце концов, я - твой муж. А это мой дом".
Алекса закрыла глаза и покачала головой - снова и снова, словно желая, чтобы все это исчезло.
"Мне очень жаль", - ответила она. – "Но я должна была двигаться дальше. Все это было слишком болезненно. Теперь у меня новая жизнь. Мне жаль, но я не могу сейчас вернуться. Я начала новую жизнь. Теперь слишком поздно".
Конвен в отчаянии опустил голову и Алекса, приблизившись, обняла его. Он поражался несправедливости мира, тому, как отчаяние порождает еще большее отчаяние. Разве он недостаточно страдал?
Больше всего, Конвен чувствовал себя дураком, ему было очень стыдно. Он думал, что ее любовь к нему все еще жива, что она по-прежнему сильна. Он полагал, что его путешествия этого не изменят.
Теперь же у него никого не осталось: ни брата, ни жены - никого.
Не говоря ни слова, Конвен развернулся и вышел из дома.
"Конвен!" - крикнула Алекса позади него.
Но он уже захлопнул за собой дверь - от ее голоса, от мира и от всего.
*
Конвен шел по деревне как в тумане, не видя и не чувствуя окружающий мир. Люди натыкались на него, и он натыкался на них как ходячий мертвец, не осознавая, что делает. Как это возможно? Как возможно то, что всех, кого он любил в этом мире, у него отняли?
Каким-то образом - возможно, инстинктивно - Конвен оказался в таверне, сидя за барной стойкой. Он не помнил, как заказывал эль, но кружки появлялись перед ним и он пил одну за другой. Конвен сидел, закрыв глаза, качая головой, пытаясь прогнать все это из своих мыслей.
Это невозможно. Всего лишь несколько месяцев назад у Конвена все это было. Он был счастливо женат, сыграв двойную свадьбу со своим братом. Им с братом предложили желанное место в Легионе. Они планировали с успехом вернуться после своего путешествия в Империю героями, после того как Тор вернет Меч Судьбы. Они планировали стать рыцарями, вернуться домой и зажить спокойной жизнью.
Как же все пошло не по плану? Конвен не мог всего этого понять.
Выпив очередную кружку эля, он подумывал о том, чтобы покончить со всем. В конце концов, он видел, что в жизни у него ничего не осталось.
Вдруг Конвен чуть не упал со стула, когда на него налетел огромный, высокий, тучный человек, который сидел рядом с ним, спиной к нему. Конвен обрел равновесие, когда мужчина повернулся к нему.
"Смотри, где сидишь, мальчишка", - сказал он.
Конвен посмотрел на него, и его разум, подогретый выпивкой, закипел от гнева.
"Не смотри на меня так", - ухмыльнулся здоровяк. – "Если не хочешь, чтобы я сбил этот взгляд с твоего лица".
Конвен поднялся, кипя от злости, не зная, что делать, когда мужчина вдруг спрыгнул со своего стула, развернулся и, не успел Конвен увидеть, что происходит, сильно ударил его по лицу мускулистой потной ладонью.
Удар зазвенел на весь зал, в баре вдруг стало тихо, когда головы всех присутствующих повернулись к ним.
Возле здоровяка, в надежде на драку, постепенно собрались несколько мужчин, которые, очевидно, были его друзьями.
Именно тогда все и произошло. Что-то внутри Конвена щелкнуло. Он стал человеком, который заходит слишком далеко, который находится слишком близко к грани отчаяния и который больше не может себя сдерживать.
Конвен бросился вперед как загнанный в угол зверь и прыгнул на соперника, схватив деревянный стул, высоко подняв его и опустив на лицо здоровяка.
Мужчина закричал, подняв руку и схватившись за свое окровавленное лицо, оступившись, но Конвен не стал ждать. Он прыгнул вперед и пнул соперника в живот так сильно, что тот завалился, после чего Конвен поднялся и ударил его коленом в лицо.
Раздался хруст сломанного носа, после чего его соперник упал на пол, как срубленное дерево.
Его друзья - такие же огромные, как и он - все бросились к Конвену. Очевидно, им не терпелось вступить в драку.
Конвен, которому не терпелось устроить больший хаос, не ждал. Наоборот, он первым прыгнул на них.
Первый мужчина набросился на Конвена с дубинкой, но Конвен выхватил ее у него из рук, ударил соперника, после чего воспользовался этой дубинкой для того, чтобы ударить его по голове.
Затем Конвен развернулся и ударил дубинкой трех других мужчин, выбив острые ножи из их рук, отчего те упали на пол.
Дюжина других мужчин, друзей поверженных соперников Конвена, бросилась на молодого человека, окружив его.
Конвен сражался как одержимый, нанося удары ногами, локтями и дубинкой, сбивая с ног одного противника за другим. Он поднял одного мужчину и бросил его высоко над головой через комнату, сломав барную стойку пополам. Он боднул другого, ткнул локтем в челюсть третьего и перебросил четвертого через плечо.
Конвен представлял собой машину уничтожения, ему было безразлично, он был готов безрассудно броситься навстречу смерти. Ему не о чем было волноваться, не для чего было жить. Он бы с радостью умер в этом месте, взяв с собой как можно больше людей.
Конвен полагался на свои навыки члена Легиона. Даже будучи пьяным, он был лучшим бойцом, чем лучшие из присутствующих здесь мужчин. Ему удалось сбить с ног каждого завсегдатая в этом месте, когда, запыхавшись, он услышал позади себя металлический звук кандалов.
Конвен оглянулся через плечо, но слишком поздно - он увидел дюжину шерифов, которые прыгнули на него сзади, подняв дубинки, опустив их ему на голову. Он начал сражаться и с этими людьми тоже, несмотря на неравные силы, брыкаясь и сопротивляясь.
Но Конвен уже выбился из сил, а их было слишком много. На него посыпались удары - один за другим - и через несколько минут Конвен почувствовал, как его заковали в кандалы - сначала его запястья, а потом и лодыжки.
Конвен был не в силах пошевелиться, пока удары сыпались на него градом. Вскоре его глаза закрылись, отяжелев от синяков, и весь его мир потемнел. Он услышал мягкий стук. Последняя мысль Конвена, до того как его глаза закрылись окончательно, была о брате - ему хотелось, чтобы Конвал был тут и сражался рядом с ним.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Раздраженный Матус вошел в бывший замок своего отца, сжимая челюсти перед столкновением со своими братьями. Он шагал по коридорам этого места, которое некогда было наполнено присутствием его отца, было местом сбора Верхних Островов, а теперь использовалось двумя братьями Матуса - Карусом и Фалусом. Теперь этот замок являлся местом сбора для разжигания восстания и революции после взятия под стражу их отца.
Матус просто смотрел на мир по-другому, не так, как его братья. Так было всегда. Он был слеплен из другого материала в отличие от Каруса и Фалуса, которые практически являлись клонами своего отца во всем - даже физически, высокие и худощавые, с теми же напряженными черными глазами и прямыми волосами. Матус, наоборот, был ниже ростом, кареглазым молодым человеком с вьющимися волосами - все это он унаследовал от матери. Будучи самым младшим, он всегда держался в стороне от братьев, а после того, как их отца бросили в темницу, Матус никогда не был более отстранен от них, чем теперь.
Матус никогда не соглашался с действиями своего отца, с его предательством по отношению к Гвендолин. Ему казалось, что если у его отца имелись возражения, он должен был открыто заявить об этом, а если его не устраивали условия, тогда он должен был открыто отстаивать свою позицию на поле боя, а не используя подлость и предательство. Было неправильно со стороны отца нарушать кодекс чести - ни при каких условиях. В глазах его семьи цель оправдывала средства, но не в глазах Матуса. Честь была более чем священна.