- А вы… еще зайдете? - как бы между делом спросилкоадъютора Пастух. Наверное, он думал, что это звучит небрежно.
- Вряд ли. Я и так-то еле нашел время, чтобывыбраться сюда. Пока мы еще здесь, нужно найти какого-то коня взамен моегоРоспина, - рыцарь вздохнул и с чувством выругался - Хеггова война!.. Я еще понимаю,когда гибнут люди - они сами заварили эту кашу. Но лошади-то причем? Сказать поправде, именно про этого коня я почему-то никогда не думал, что с ним можетчто-нибудь случиться. А потом мне самому пришлось его добить. Ничего не имеюпротив карсов, но до Роспина им далеко.
- Возьмите Фэйро, - предложил южанин. Льюбертсомневался, что кто-то кроме него заметил мимолетную запинку энонийца, нопомимо воли посочувствовал "дан-Энриксу". Конечно же, к любимому конюотносятся совсем не так, как к дорогой красивой вещи, но южанин был привязан квороному жеребцу куда сильнее, чем кто-либо из известных Льюберту людей.Дарнторн подозревал, что даже та привязанность, которую он сам испытывал коставшемуся в доме лорда Бейнора Граниту, не шла ни в какое сравнение с любовьюРикса к Фэйро. После продолжительных прогулок по окрестностям Эрхейма Льюбертвсякий раз собственноручно чистил постаревшего Гранита и вычесывал из егожесткой гривы мелкие хвоинки и репьи, но Рикс пошел гораздо дальше. Как-то разЛьюс подловил южанина на том, что тот сидел на полу в деннике тарнийца, сунув врот какую-то соломинку, и пресерьезно разговаривал с конем, косившим на негоблестящим темным глазом. Льюберт тогда, разумеется, не преминул поднять старогонедруга на смех и чуть не нарвался на драку, но в глубине души впервые ощутил кПастуху нечто вроде уважения.
Но, если "дан-Энрикс" в самом деле накакую-то секунду захотел забрать свои слова обратно, то такие колебанияиспытывал не он один. По глазам каларийца было видно, что щедрое предложениеюжанина поставило его в тупик. С одной стороны, ни один нормальный человек нестал бы искушать судьбу, пытаясь сесть на Фэйро, признававшего только"дан-Энрикса" - возможно, потому, что энониец обходился с ним не какс конем, а как с особой королевской крови. С другой стороны, нельзя былопредставить себе каларийца, который признался бы, что не способен сесть на туили иную лошадь. Особенно если этим каларийцем был сэр Ирем.
- Думаю, ты прав, - сказал он Пастуху, помедлив. -Фэйро, несомненно, лучший конь, которого можно найти в этой дыре… Значит, такмы и сделаем. Получишь своего коня обратно сразу же, когда нагонишь нас. Удачи,Рикс.
Когда сэр Ирем вышел, Льюберту послышался тяжелыйвздох. Жалел ли энониец о своем поспешном предложении, или расстраивался, чтопридется оставаться здесь, пока отряд мессера Ирема заканчивает триумфальныймарш-бросок к Сокате - сказать было сложно. Льюберт покосился на него, пытаясьугадать, о чем тот думает. В другое время близкое соседство Пастуха нискольконе обрадовало бы Дарнторна, но сейчас "дан-Энрикс" был единственнымзнакомым ему человеком среди разношерстных, обезличенных страданиями раненых, иэто заставляло относиться к нему как-то по-другому.
В лазарет "дан-Энрикса" привел какой-топехотинец. Оруженосец лорда Ирема все время порывался идти сам, но его спутник- коренастый парень с грудью и плечами кузнеца - не обращал на это ни малейшеговнимания и продолжал крепко держать южанина за локоть, явно собираясьподхватить его, если тот вдруг осядет на пол. Возможно, латник был не так уж ине прав, потому что из-под погнутого наплечника энонийца торчало обломанноедревко стрелы, а выглядел Пастух ничуть не лучше, чем в тот день, когда он наглазах у Льюберта хлопнулся в обморок на заднем дворе Академии.
Увидев Пастуха, Дарнторн даже слегка пришел в себя,хотя ему тоже пришлось несладко. С него всего несколько минут назад сумелиснять помятый от удара шлем, и голова у Льюберта гудела, как Лаконский колокол.Ему все время чудилось, что лавка, на которой его уложили, медленнопокачивается под ним, как лодка, спущенная на воду. Стоило Дарнторну чуть-чутьпошевелиться или даже просто повести глазами из стороны в сторону, как к горлусразу же подкатывала тошнота. Сознание, что его старый враг тоже ненаслаждается одержанной победой, несколько примирило Льюберта сдействительностью. Еще утешительнее была мысль, что из него, по крайней мере,не придется выковыривать такийскую стрелу, как из "дан-Энрикса".
Работавший за перегородкой лекарь занимался другимраненным, и Крикса усадили ждать в углу. Люцер ценился слишком высоко, чтобырасходовать его на несерьезные ранения, поэтому помощник лекаря походя сунул вруки Риксу кружку с водкой, заменяющей все остальные болеутоляющие. Но, кактолько лекарь отошел, южанин незаметно отодвинул кружку в сторону."Дан-Энрикс" всякий раз кривился от одного запаха ячменной водки, иДарнторн подозревал, что это связано с давней историей, когда-то стоившей егосопернику серьезных неприятностей с лаконскими Наставниками. Прислушиваясь кглухим стонам за стеной, Льюберт совершенно искренне подумал, что на этот разюжанину не стоило бы привередничать.
Когда настала его очередь, Рикс поднялся с места идовольно твердым шагом прошел за подручным мэтра Кербина за загородку. Льюбертсо странным напряжением прислушивался к наступившей тишине, продлившейся, поправде говоря, гораздо дольше, чем рассчитывал Дарнторн.
"Подох он, что ли?.. - мрачно думал Льюберт. -Сколько можно?.." Что именно "можно", он и сам не очень понимал.Когда пару минут спустя южанин все же закричал, Дарнторн попробовал злорадноулыбнуться – но улыбка получилась вымученной и не слишком убедительной.
Пару часов спустя проведать раненного зашел сам лордИрем, но южанин крепко спал и не проснулся, даже когда рыцарь поднялсвесившуюся с лежанки руку Рикса и пристроил ее поверх укрывавшего южанинаплаща. Глядя на "дан-Энрикса", Дарнторн отчаянно завидовал. Сам онзаснуть так и не смог - мешала головная боль и тошнота. Они немного поутихлипосле горького, будто полынь, отвара, данного ему целителями, но исчезатьсовсем не собиралась. Многочасовое неподвижное лежание с окостеневшей шеейначинало все сильнее походить на пытку.
Мессер Ирем между тем ужасно удивил Дарнторна, проведярукой по растрепанным темным волосам "дан-Энрикса".
- Как он?.. - осведомился каларийский лорд, остановивспешившего куда-то лекаря. - Скоро придет в себя?
- Трудно сказать, мессер, - честно ответил тот,взглянув на спящего южанина. - Он потерял довольно много крови, когда мэтрКербин вытащил из-под ключицы наконечник. Само по себе ранение довольнозаурядное, но если поступить, как ваш оруженосец - обломить древко стрелы ипродолжать махать мечом - то есть все шансы оказаться в лазарете уже безсознания. Позвольте вам заметить, что людей такого склада иногда не нужно дажеубивать - они и сами превосходно с этим справятся.
Дарнторн только поморщился. Надо же было тратитьстолько слов, чтобы объяснить то, что было очевидно с самого начала - Пастухпросто сумасшедший. Сколько Льюберт его знал, южанин всякий раз очертя головубросался именно туда, где его ждали самые большие неприятности. Дарнторна этовсегда раздражало, но в тот вечер он почти хотел, чтобы южанин поскорей пришелв себя. После ухода лорда Ирема Дарнторн совсем извелся от безделья и отприступов внезапной тошноты и был бы рад любому обществу. Правда, он плохопредставлял, как можно завязать беседу с человеком, с которым вы раньшеразговаривали только для того, чтобы как можно сильнее оскорбить друг друга. Но,по счастью, когда Рикс действительно проснулся, он заговорил с соседом сам.
Посмотрев на Дарнторна так, как будто он пыталсяоценить, к лицу ли его недругу плотная шапка из бинтов, Пастух вздохнул.
- Значит, ты правда здесь?.. Я думал, мне этоприснилось.
- Не приснилось, - проворчал Дарнторн. - Ну что? Кактебе наше первое сражение?..
- Не знаю, - отозвался Рикс, помедлив. - Помнишь, какученики Ратенна перепились на годовщину коронации Валларикса, а потом пыталисьвспомнить, что случилось прошлым вечером? Я сейчас чувствую себя примерно также. Ничего не могу вспомнить, кроме… кроме лиц тех двух людей, которых яубил.
- Понимаю, - откликнулся Льюберт, ощутив нечто подозрительнонапоминавшее сочувствие. - Со мной было точно так же, когда я убил своегопервого. Это пройдет.
Губы южанина то ли презрительно, то ли страдальческискривились.
- Ты хоть сам-то себя слышишь? Я убил другого человека- а ты заявляешь, что это "пройдет". Можно подумать, что мы говоримпро дождь или неурожайный год.
- Решил разыгрывать святошу?.. Что же ты тогдапомчался воевать, даже не вытащив стрелу, миролюбивый наш? - парировалДарнторн. Он ожидал, что энониец по привычке огрызнется или пошлет его кфэйрам, но не угадал. Южанин несколько секунд молча смотрел на собеседника, апотом, так и не произнеся ни слова, отвернулся от него к бревенчатой стене. Этоможно было расценивать как полную капитуляцию, но, против ожидания, никакойрадости Дарнторн не ощутил.
Глава II
Тучи то и дело закрывали бледную луну, и тогда вокругвнезапно наступала темнота, такая непроглядная, что Льюберт не мог различитьдаже ушей собственной лошади.
Уклоняться от веток, нависавших над тропой, Дарнторнуудавалось через раз. Но, как ни странно, за все эти несколько часов Льюбрертотделался всего лишь полудюжиной царапин на лице и порванной рубашкой. Ехатьрысью в незнакомом месте и в такую темень мог только помешанный. Но, еслиправду говорят, что пьяным море по колено, то и сумасшедших неприятности,наверное, обходят стороной. Конь Дарнторна не споткнулся, узкая тропа непривела к обрыву, а очередная незамеченная ветка не вышибла Льюса из седла.Когда под копытами у его вороного жеребца захлюпала вода, Льюберт шепотомвозблагодарил Пресветлых Альдов и остановил коня. Сейчас ему было плевать, чтодаже дикий зверь побрезговал бы пить из этой лужи. В горле у Дарнторна страшнопересохло. Он присел на корточки и начал торопливо черпать воду горстью.
Катастрофа разразилась в третий день их пребыванияв походном лазарете, когда Льюберт уже мог ходить без посторонней помощи, а ополученном в сражении ударе напоминало только небольшое головокружение ираздражавшая Дарнторна слабость во всем теле. Крикс шел на поправку медленнее,но он тоже начал выходить из лазарета и даже пытался разрабатывать больнуюруку, морщась от каждого резкого движения. Потом неуемный Рикс нашел на заднемдворе госпиталя позабытый кем-то самострел и поделился с Льюбертом своимнамерением починить сломанный спусковой механизм. "Дурная голова рукампокоя не дает" - буркнул в ответ Дарнторн. А Крикс, будто не слыша,попросил - "Подержи здесь, я сейчас вправлю спусковой крючок. Будетстрелять, как новенький". И Льюберт, как дурак, держал громоздкий арбалет,слушая болтовню "дан-Энрикса" и сам не понимая, как ввязался в этуглупость. Пастух говорил с Дарнторном так, как будто бы они были обычнымиприятелями по Лакону. Льюберта это обескураживало - почти так же сильно, как иощущение, что эта новая манера Рикса почему-то не вызывает в нем никакогораздражения или протеста.
Всадников, ехавших от леса, местные заметили ещеиздалека. Бывший в то время на дворе Дарнторн мельком взглянул на бледное ибудто помертвевшее лицо сельского старосты, и сразу понял - дело дрянь.
Рикс, все еще возившийся в углу двора со своимидиотским самострелом, встал и подошел поближе. Льюберт ухватил его за локоть.
- Там такийцы! Надо сваливать.
- Что?.. - Пастух недоуменно распахнул зеленоватыеглаза.
- Уходим, говорю! - Дарнторн уже тащил его с собой.Ограда у деревни, хвала Высшим, была невысокой, а местами просто обвалившейся.- Ты их накидки видел?.. Это "Горностаи". Они всех тут перережут.
Рикс остановился.
- Подожди! А как же раненые? И… все остальные?!
Дарнторн почувствовал неодолимое желание, не сходяс места, придушить своего старого врага.
- Что "остальные"? Чем ты им поможешь -тем, что дашь себя убить?.. Такийцев больше сотни.
Тут Дарнторн слегка преувеличил, но это былоневажно. Для южанина с его нелепым арбалетом было бы достаточно и двух. А то иодного.
Но Рикс как будто бы не понимал таких простыхвещей. Неудивительно - Льюс помнил, как глаза у его старого врага все времяразгорались от любой возвышенной и патетичной дури. Например, от перспективыбесполезной смерти не пойми за что.
Глаза Дарнторна застилало странной пеленой. Льюбертсмогргнул и ощутил, что с ресниц что-то капнуло. А потом еще раз. Только послетретьей прокатившейся по носу капли Дарнторн наконец сообразил, что плачет.
Он уже не помнил, когда плакал в прошлый раз - но,кажется, ему тогда было лет десять.
…Брошенный первым такийцем факел прочертилширокую дугу и упал на соломенную крышу лазарета.
Скулы у "дан-Энрикса" побелели. Онпопытался рывком взвести найденный арбалет, но, разумеется, не преуспел.
- Помоги мне!.. - прошипел Пастух. И, не услышавникакого ответа, обернулся.
Обнаружив, что его с Дарнторном разделяет уже почтидюжина шагов, "дан-Энрикс" растерялся.
- Ты куда? - спросил он совсем тихо. - Ты… Ты жене трус, Дарнторн!
Пастух смотрел на него с таким выражением, какбудто бы действительно считал, что Льюс сейчас вернется - принимать участие вбездарной, никому не нужной схватке, которую они проиграли еще до начала.Дарнторну очень хотелось со всего размаха врезать энонийцу по лицу - ипосмотреть, как брызнет кровь из сломанного носа. И одновременно он не моготделаться от ощущения странной беспомощности. Хегг возьми этого Рикса, нупочему с ним всегда так сложно?..
- Пропади ты пропадом, Пастух! - процедил Льюберт сненавистью. - Я с тобой вместе подыхать не собираюсь.
Он развернулся и, уже не думая о Риксе, бросился кспасительной опушке. Но успел преодолеть не больше двадцати шагов.
- Стой! - с бессильной злостью крикнул ему вследПастух. - Вернись назад, или я сам тебя убью.
Дарнторн посмотрел через плечо, и обнаружил, что"дан-Эриксу" каким-то чудом все же удалось взвести проклятыйсамострел.
Но останавливаться было глупо. Выстрелит ли Рикс -это еще вопрос, а вот вернуться - это уже несомненное самоубийство.
Льюберт отвернулся побежал дальше, ожидая, что еговот-вот прошьет насквозь короткий арбалетный болт. Он даже успел мысленноспросить себя, успеет ли он в таком случае хоть что-нибудь почувствовать, илипросто споткнется на бегу и рухнет носом вниз?
Его так и тянуло обернуться и проверить, собираетсяли Рикс стрелять. Но Льюберт запретил себе даже думать об этом. Только добежавдо леса, Льюберт посмотрел назад. Но Рикса у ограды уже не было.
…Воспоминания были такими яркими, что Льюбертзаскрипел зубами. Мутная вода, которую он горстями подносил ко рту, пахлаболотной тиной, а на вкус была соленой, словно кровь. Этот противный, ржавыйвкус преследовал его весь вечер и всю ночь - с того момента, как он наблюдалпогром деревни, спрятавшись за деревом. Он видел, как из горящего лазаретабросились наружу все, кто еще мог держаться на ногах. И как шэддеры без особоготруда справлялись с ранеными, большая часть из которых даже не имела при себеоружия. Глядя на это, Льюс так сильно стиснул зубы, что из прикушенной щекипотекла кровь, и во рту сразу стало гадостно и солоно.
А потом он еще раз увидел Рикса. Встрепанного, ввыпачканной копотью рубашке, со сбившейся повязкой на руке. Пастух обогнулполыхающий, будто костер, амбар, и вылетел из-за него как раз наперерез такийцув островерхом шлеме с белым гребнем. Тот только что поджег свой факел отгорящих досок ветхого амабара, и намеревался бросить его на все еще незанявшуюся крышу соседнего дома. Увидев мальчишку, выскочившего буквально подкопыта его лошади, такиец бросил факел и рванул из ножен меч. Клинок он обнажилбыстрее, чем Дарнторн успел моргнуть - наверное, и в самом деле был хорошимвоином.
Заметив взведенный самострел, такийец попыталсяподнять лошадь на дыбы и заслониться от выстрела, но Рикс опередил его.
Должно быть, Пастуху нечасто приходилось стрелять изарбалета. С непривычки рука энонийца дернулась и, вместо того, чтобы пробитьнагрудник шэддера, стрела вошла под полукружья шлема нагорийского вельможи.
Когда такиец конвульсивно дернулся и запрокинулсяназад, уздечка, которую он продолжал по инерции сжимать в руке, наверное, едване порвала рот его лошади. Тяжелые копыта поднятого на дыбы коня мелькнулипрямо у "дан-Энрикса" над головой. С такого расстояния Дарнторн неразличил, куда пришелся сам удар, но видел, что южанин вскинул руки к голове,нелепо пошатнулся и упал, словно подрубленный.
А конь размашистой рысью помчался прочь от деревни,бросаясь из стороны в сторону и взбрыкивая, как любая лошадь, которая хочетизбавиться от наездника. Убитый Риксом шэддер еще некоторое время болтался вседле, пока после очередного дикого прыжка черного жеребца не рухнул на траву.Льюберт следил за всем происходящим с каким-то тупым и мрачным безразличием,пока не осознал, что конь бежит в сторону леса, и, вне всякого сомнения, долженбудет остановиться у опушки. Дарнторн еще никогда не видел лошади, которая подоброй воле стала бы ломиться через заросли барсучьей ягоды и тысячедорожника.
В голове Льюберта мгновенно возник план - пойматьконя, повернуть в лес и ехать в сторону Сокаты, где должны были встать лагеремимперские войска. Изловить лошадь оказалось даже проще, чем он думал, но забытьувиденное не помогли даже несколько часов в седле. Дарнторн уже в который разспросил себя, жив ли сейчас "дан-Энрикс". А если все-таки жив, то смог ли онспастись или угодил в плен к такийцам. Вспоминая то, что рассказывали о"Горностаях", впору было пожелать Пастуху легкой смерти в схватке за деревню. "Llex elvien donv mes val’-enor are" - пробормоталЛьюберт старую молитву Всеблагим. Ллекс элвиен донв… если "дан-Энрикс"непременно должен умереть – пусть он, по крайней мере, умрет быстро.