* * *
ЗАПИСЬ 8. Не вел записи несколько дней. Ловлю себя на мысли, что уже не так спешу смыться отсюда при первой возможности. Здесь действительно уютно… несмотря на компанию.
Я сидел в комнате, переделанной под бар, и мрачно жевал заказанную пиццу совершенно без аппетита. Ел и думал, что моя идея, возможно, не так хороша, как казалась в теории.
- Зачем вы это едите, дорогой Уильям? - спросил Калеб. Джиа вошла следом и теперь поливала комнатные растения, развешанные по углам. - От такой пищи можно умереть.
Я проглотил "дорогого Уильяма" вместе с куском пепперони и только огрызнулся:
- А вам что?
- Как это что? Ведь наша жизнь теперь зависит от вашей. Чтобы нас не растерзали мародеры, вам просто необходимо нормально питаться. А то вдруг вы отравитесь, и Первый свалит все на нас.
Да, кажется, у него, в отличие от меня, было хорошее настроение.
- Угу, - буркнул я, - вы-то, конечно, знаете, что есть, чтобы не умереть…
- Это не рискну предлагать. Но если хотите, Джиа что-нибудь вам приготовит.
У меня кусок пиццы поперек горла стал. Джиа только улыбалась, как Мона Лиза, и продолжала поливку цветов.
- Что приготовит? Протеиновый коктейль?
- Зря вы так, - Калеб сел напротив меня, что совсем не улучшало мне аппетит. - Джиа умеет готовить форшмак и еврейский салат.
- Рудименты прошлого?
- Да нет, научил один приятель. У него такое хобби - когда расслабляется, готовит блюда национальной кухни, а потом скармливает бомжам.
- Откармливает? - спросил я ехидно.
- Что вы, - сказала Джиа, - он бомжей не ест. Брезгует. Ну так что, приготовить вам чего-нибудь? Только не салат, пожалуйста, у меня от чеснока расстройство сна.
Внезапно я почти отшвырнул пиццу, потом медленно отодвинул стул и вышел в другую комнату. Но если я думал, что они оставят меня в покое, то зря.
- Что случилось? - Голос у Джиа был встревоженный, будто ее это и вправду интересовало.
- Сам бы хотел знать, - сказал я с тихой злостью. - Не понимаю, почему вы так… покладисты. Не пытаетесь от меня избавиться. Носитесь со мной как с дорогим гостем, Уильям то, Уильям се! Не знаете, в какой угол посадить! Поистине ангельское терпение, как для парочки монстров.
- Ну во-первых, откуда вы знаете, что мы не думаем, как от вас избавиться? Во-вторых - таковы были ваши же условия, если помните. А в-третьих - вы нам не мешаете.
- И не раздражаю?
- Пока нет, - ответил Калеб спокойно.
- Хотите, чтобы я поверил?
- Уильям, ваша беда в том, что вы судите о других по себе и себе подобным.
Он стоял передо мной, а я смотрел в его глаза и искал там подвох. То, что я ничего не находил, к сожалению, ни о чем не говорило.
- И что, если я ударю по одной щеке, вы подставите другую?
Калеб едва заметно улыбнулся.
- Попробуйте.
- Я не буквально сказал.
- Неважно, это хорошая идея. Сделайте это и узнаете.
Мне отчего-то стало моторошно. Джиа стояла неподалеку и молчала.
- Я не хочу вас трогать, я здесь не за этим.
- Вы меня боитесь? - Калеб подошел еще ближе. - Но ведь у вас такие сильные тылы. Они ведь сильные?
- Я не боюсь вас.
- Тогда сделайте это, и мы все узнаем, что произойдет. То ли вы уверены в своей защите… то ли не совсем. Если вы действительно так сильно боитесь нас - то нам хотелось бы это знать. Если вы не уверены в себе, ваши друзья и близкие могут погибнуть. Вы ведь не подвергли бы их такой опасности попусту?
- Нет, - сказал я, - разумеется, нет. Просто я не хочу вас трогать и все.
- Конечно, вы можете ударить Джиа, если хотите.
Я вздрогнул даже от подобной мысли.
- Вы в своем уме?
- А почему нет? Вы же не считаете ее женщиной - в классическом смысле. Вы ее даже человеком не считаете, так почему нет?
Я взглянул на Джиа краем глаза, будто ища поддержки, но не нашел ее.
- Вы боитесь нас, Уильям?
У него были странные глаза - темнее, чем молочный шоколад, но светлее, чем черный. Каждый взмах ресниц чертил лицо тенью. Тонкая цепочка выглядывала из-под рубашки, и я рассмотрел, что на ней висело. Крест. Не распятие, а гладкий крестик из белого золота, слегка утолщающийся к концам наподобие мальтийского. Но все равно - в самом страшном сне я не предполагал увидеть вампира с крестом на шее.
У меня все мысли в голове исчезли, и убей меня Бог, если я знал, как поступить правильно.
Внезапно выражение его лица стало почти жестоким. Почти - потому что это было похоже на иллюзию, будто я видел в перспективе - то, что произойдет, если на миллиметр сместить черты этого бесстрастия. Калеб сделал еще шаг в мою сторону, и тогда я его ударил. Скорее, это был жест отчаяния, продиктованный больше паникой, чем здравым умом. Я должен был врезать ему в челюсть, будто вышел из себя, а вместо этого дал пощечину, словно он меня оскорбил. Но это было не так. Он меня просто очень сильно напугал.
Это было все равно, что бить восковую фигуру, неподатливую и гладкую, как атлас на крышке гроба. Он смотрел на меня пару секунд, и это были очень долгие секунды. Планета замедлила свой ход. За это время я успел поверить в то, что через секунду буду лежать здесь мертвый, а планета просто возобновит ход, будто ничего не случилось.
- Видите как просто, - Калеб едва коснулся пальцами щеки. - Теперь хотя бы мы знаем, что вы не блефовали.
Я моргнул, но ничтожного времени, пока мои глаза оставались закрытыми, хватило, чтобы все изменилось. Теперь передо мной стояла Джиа, в этой полутьме почти то же самое лицо и с тем же почти жестоким выражением, которое мне привиделось. Привиделось - потому что его не было на самом деле. Она казалась такой красивой, что захватывало дух… и наверное, за это можно на многое закрыть глаза.
Собственно, разве не эта мысль привела меня сюда…
- Простите его, дорогой Уильям, - сказала она мягко. - Не расстраивайтесь, все образуется.
- Неужели? - произнес я шепотом, но меня уже никто не слушал.
* * *
ГОЛОДНЫЕ И ЖАЖДУЩИЕ
И день за днем - сигареты и кофе,
Мы не умрем никогда,
Обещанья - мой профиль…
Я вернулся на "кухню" и сел, повернув стул наоборот, лицом к окну. Меня что-то мучило, какое-то чувство, природа которого пока не была мне понятна. Больше всего оно походило на сожаление, будто я сделал нечто недостойное.
Взглянув в стекло, я увидел отражение Калеба, он стоял позади меня и смотрел в ту же точку.
- Я не хотел, - сказал я. У меня бы язык не повернулся извиняться, но требовалось что-то сказать, и это был наименее болезненный вариант. Потому что правда. Я не хотел.
- Знаю, - сказал он. - Забудьте. - Он положил руки мне на плечи и слегка надавил. - Кошмар, Уильям, вы весь как камень. Напряжение убьет вас быстрее, чем плохая еда.
- Все нормально, - я дернул плечами, чтобы он убрался, но вместо этого Калеб надавил где-то в области первого позвонка, и по телу потекло тепло.
- Вы что, снова забыли, что мы должны заботиться о вас? Расслабьтесь, я вас не съем.
- А хотели бы?
Я предпринял новую попытку избавиться от него, но он слегка наклонил мою голову вперед и провел сжатыми пальцами вдоль позвоночника… Я передумал. В конце концов, ничего страшного в этом нет, на то она и релаксация.
- Плохой вопрос. Придумайте другой.
- Я одно знаю - что не стал бы убивать даже ради самой лучшей еды.
Калеб осторожно разминал мне плечи короткими движениями, и поначалу растекавшиеся под кожей вспышки в прямом смысле лишали меня возможности думать. Мозги пульсировали "вкл. - выкл.", а я давно забыл, что собирался уходить.
- Не сравнивайте ваш голод и нашу жажду, - сказал Калеб и свел мои плечи так, что щелкнули суставы. - Я попытаюсь объяснить понятными образами. Наркоман, убивающий ради дозы, вам понятен?
- Это распространенное явление.
- Тогда представьте себе наркомана на начальной стадии - когда наркота еще дает кайф, а не просто подавляет ломку. Представили?
От очередного нажатия у меня перехватило дыхание, и я чуть не сполз под стул. Ого. Так и кончить недолго… Его пальцы доставали до таких точек, о которых я и не догадывался, и вполне вероятно, никогда бы не узнал об их существовании.
- Ну… представил.
- А теперь представьте, что он получает дозу за дозой практически даром, да еще кроме всего прочего наркота теперь не убивает его, наоборот, она необходима для жизни. И плюс вечное блаженство, никогда не переходящее в простое отсутствие боли. Ведь рано или поздно приходится платить за то, что раньше и так имел, но не ценил - это не тот случай. А теперь, - если пища вам ближе, чем доза, - представьте, что ощущаете это безмерное удовольствие после каждой трапезы. Разве вам не захочется все время есть и есть? Не для утоления голода, ибо это невозможно, а ради кайфа?
- Мышка, которая давит на кнопку, - сказал я, - помню. Но мышка не убила никого, кроме себя. А ваш кайф несет смерть другим, и это вас не останавливает.
- Как не останавливает наркомана в поисках дозы или охотящегося хищника. Вы достаточно умны, Уильям, чтобы понимать - с точки зрения природы, в масштабах планеты разумная жизнь не имеет никаких преимуществ. Смерть демократична - человек или муравей - ей без разницы.
- И это что, единственный путь?
- Чтобы жить - увы, да.
- А чтобы получать кайф?
- Вы о сексе? - Выражение его лица плохо угадывалось на темном стекле. - Наркоманы теряют к нему интерес вовсе не из-за несостоятельности - она приходит позже, а по причинам, ранее упоминаемым. К тому же в нашем случае он кажется таким бледным и невыразительным, что годится только как дополнительный процесс. Зачем напрягаться ради едва заметной вспышки, если можно получить быстро и много, совмещая удовольствия?
- Значит, секс сам по себе для вас не важен.
- Как символ. Как фон. У вас просто нет других путей, а если есть, то они вас убивают. А нас - спасают, хотя опять-таки - дорого стоят вам…
- Выходит… раз секс не важен, то все равно с кем?
- Вы имеете в виду пол? Видите ли, пол - понятие чисто функциональное. Любовь, влечение, страсть у людей, пусть подсознательно, но имеют одну цель - размножение.
- Не всегда.
- Всегда, всегда. Подумайте - и поймете, что я прав. Влечение сводит людей вместе и заставляет заниматься сексом, любовь обеспечивает ребенку комфорт, поддерживает в семье благоприятные условия для его роста. Задание выполнено - и чувство уходит. Не выполнено - все равно уходит, потому что, как любая программа, имеет срок действия… Для нас же размножение - следствие, а не причина. Когда любовь не имеет задачи, она просто есть и она не уходит, потому что никем не запрограммирована и никем не может быть отключена. Так что если вы имеете в виду пол, то да, он не важен. Но не все равно с кем. Никогда не все равно с кем.
Так глубоко копать мне не хотелось, и я предпочел вернуть разговор в прежнюю колею:
- Но этого все равно недостаточно, так?
- Этого чего?
- Если ваша жажда такая… то как же вы с ней боретесь?
Я и не заметил, что Калеб остановился.
- А мы не боремся.
Его ладони скользнули мне под скулы, и через секунду он повернул мою голову вправо с кошмарным треском - будто сломалась шея. Потом в другую сторону - и только после этого меня окатило такой волной ужаса, что трудно стало дышать. Не знаю, что меня сильнее испугало - то, что он мог оторвать мне голову, как цыпленку, или то, что я почти позволил это сделать.
Но ничего ведь не произошло.
К тому же это был не только страх, он был замешан на другом - на своего рода оргазме, совсем не связанном с сексом, абсолютно другого порядка, и от этого превосходящим качественно в тысячу раз. Чисто тактильный оргазм - раньше я бы в это не поверил.
- Где вы этому научились? - спросил я, когда волна этого то ли страха - то ли кайфа отхлынула, и перед глазами перестали мельтешить серые пятна.
- Я не учился. Я этого вообще раньше не делал. - Калеб отступил от меня, и мне стало почти жаль. - Какие вы, люди, все же странные. Закрываетесь в себе так, что хоть разбейся, а тело отзывается на самые примитивные касания.
Эти слова неожиданно вызвали у меня досаду, будто счет сравнялся.
- А вы, можно подумать, открыты для общения.
- Мы хотя бы не читаем Карнеги как Библию.
В окне мелькнуло зыбкое отражение Джиа - она сделала себе греческий хвост, подчеркивающий великолепную линию скул и шеи.
- Что я пропустила? - спросила она. - О чем вы говорили?
- О сексе, - сказал Калеб.
- Ничего не о сексе. - Я попытался быстро встать, но забыл, что стул стоит наоборот, и чуть не грохнулся вместе с ним. Ноги меня плохо слушались. - Мы говорили о еде.
- Ты разве не объяснил, что это ягоды с одного куста?
- Ну да. - Калеб обнял ее и поцеловал в висок, она обвила его руками за шею. - Поэтому насчет предмета разговора мы оба правы. Вам лучше, дорогой Уильям?
Я буркнул что-то невразумительное вроде "угу, нормально" и счел нужным удалиться. Проще говоря - смыться. Когда я уходил, они танцевали на кухне под Шаде.
Мне действительно было гораздо лучше, у этого сукиного сына потрясающее чутье и руки. Если он и правда делал это впервые, то надо порекомендовать им открыть салон. В общем, насчет физического состояния претензий нет, но моральное… кажется, сейчас я еще дальше, чем был вначале.
В комнате, где я иногда сплю, Джиа повесила картину, которая мне понравилась.
Надо бы позвонить Халли. Через "не хочу".
…Я что, сказал "не хочу"?..
Конец записи.
* * *
СВЯЩЕННЫЙ ГРААЛЬ
Расскажи мне сейчас, пожалей дурака,
А распятье оставь на потом.
ЗАПИСЬ 9. Сегодня Джейсон звонил на мобильник, все пытался выяснить, где я провожу отпуск. Я сказал, что в нужное время он узнает первым.
Вечером неожиданно открылась тайна морозильных камер, оказавшаяся вовсе не мрачной. Я шатался по дому в поисках, фигурально выражаясь, живой души, и нашел Джиа в их комнате.
- Хорошо, что вы пришли, Уильям, - сказала она. - Мне нужна ваша помощь.
Я подошел ближе и увидел на кафельном прямоугольнике со стоком, приведшем некогда меня в полное недоумение, кусок льда внушительных размеров. Рядом лежали несколько ножей разной формы и еще некоторые предметы непонятного назначения. Лед уже не был бесформенной глыбой, на нем проступали какие-то черты. Похоже на Калеба.
- Ясно, почему здесь так холодно…
- Температура как раз подходящая, лед едва тает. Положите руку сюда, - она взяла меня за запястье и подвела мою руку поближе к будущей скульптуре. - Ненадолго.
Холод ужалил ладонь почти до боли, лед под ней поплыл. Пальцы у Джиа были почти такие же холодные.
- Тепла недостаточно, - объяснила она, - у нас вроде разгрузочного дня. Все бы хорошо, но руки ледяные и плохо плавят.
Джиа дала моей руке прийти в норму и попросила провести пальцем еще в некоторых местах. Угловатости сгладились, портрет стал почти совершенным.
- Вы только его изображаете, Джорджия? - спросил я.
- Нет, но часто. Разве это не естественно - видеть тех, кого любишь, даже в куске льда?
Что-то подтолкнуло меня, я наклонился и провел ладонями по ледяному лицу, по линии скул, под глазами. Джиа не возражала. Оно тут же изменилось - теперь это было другое лицо, чье-то лицо. Хотя почему чье-то? Ее лицо.
- Я не знаю, как говорить с вами об этом, - ответил я наконец, приткнувшись рядом и дрожа от холода. - Наши чувства скорее всего так же различны, как способ жизни.
Джиа пожала плечами.
- Уильям, Господь не создавал любовь отдельно для каждого. Ее-то вполне достаточно одной на всех.
- Я думал, все вампиры атеисты.
Тут она рассмеялась, глядя на меня, будто я неудачно пошутил.
- Мы, дорогой мой Уильям, как никто понимаем величие Создателя и преклоняемся перед ним. Просто у каждого из нас много времени, чтобы смириться с тем, что Он - несовершенен. Однако же Он создал нас, и мы воздаем за это должное.
Джиа протянула ко мне руку, и я увидел копию крестика Калеба на ее браслете.
- Подождите, - сказал я подозрительно. Это просто не укладывалось в моей голове. - Создал вас?
- Ну а кто, по-вашему, создал нас? Никто, кроме Творца, не наделен такой властью. Я не сильна в теологии, но Творец у нас однозначно общий.
Сам Калеб материализовался чуть ли не в тот момент, когда я вспомнил его. Он забрался с ногами в кресло недалеко от нас и начал выбирать музыку на ближайший час.
- Кто, как не Создатель может позволить себе так много? - подключился он с деланным равнодушием. - Он ведь сотворил и дьявола, почему же вы зациклились на нас?
- Кажется, там изначально задумывался ангел…
- Конечный результат важнее.
- Что бы вы ни думали, Он создал и вас, и нас, - сказала Джиа терпеливо. - Кто мы такие, чтобы судить Его? Мы всего лишь дети Его, и Он не делится с нами своими секретами.
- Может, в теологии вы и не сильны, зато сильны в софистике, - проворчал я, чувствуя, что русло разговора мне не нравится - как никогда не нравился анализ художественного текста. Нет лучшего способа убить очарование произведения, чем разобрать его по косточкам.
- Это не более софистика, чем все беседы о Нем. - Калеб вытянулся в кресле, наполовину скрытый тенью, только глаза блестели. - Все предположения - только домыслы, никому не понять замыслов Его и целей.
- Неисповедимы пути? - спросил я почти со злостью.
- Совершенно верно. Он дал вам власть творить себе подобных. Он дал ее и нам. Он дал вам возможность убивать - равно как и нам.
- Он дал вам силу прервать свою жизнь в любой момент, - добавила Джиа, - как и нам.
- А разве самоубийство не грех?
Она усмехнулась.
- Подумайте, Уильям, разве Он позволил бы делать то, что Ему неугодно? Он несовершенен, но Он мудр, кто с этим поспорит?
- И почему, если так, церковь считает вас нечистью?
- Церковь - не Бог, и никогда Им не была, и не говорила Его устами. Вы не задумывались, почему церковные атрибуты действуют на нас только в мифах и плохих фильмах? Потому что это с их точки зрения логично, хотя и нефункционально. Знаете, как первые модели самолетов - все в них вроде правильно, только не летают.
- К тому же в некоторых случаях мы куда лояльнее вас, - произнес Калеб. В отсвете ламп крестик сверкал на его груди почти вызывающе. - Хотя, несомненно, вы - Его любимые дети.
Я даже про холод позабыл.
- Это в каких таких случаях? Уж не в тех ли, когда жрете то, что вам не принадлежит?
- Вегетарианец да возразит мне, - пожал он плечами, - но это мы уже обсуждали. Я о другом. Мы, в отличие от вас, даем нашим детям выбор.