– Какая красота, – сказала Магдала шепотом. – И я это все увижу?
– Все это и даже больше. А теперь выбери что-нибудь и читай.
– Что читать?
– Что захочешь, – сказала Роза. – Ты читатель, тебе выбирать.
* * *
– Как наша новенькая? – спросил капитан Бек.
Роза, сдвинув наушник набок, почесала переносицу чернильным карандашом.
– Курс на Александрию подтвержден, – сказала она.
– Спасибо. Но я спрашивал про девочку.
– Она читает. – Роза устремила на капитана пронзительный взгляд. – "Таис Афинскую".
Капитан хмыкнул.
– Однако…
Роза посмотрела на часы, потянулась и сняла наушники.
– Сеанс связи окончен, капитан. Да, девочка молодец. Она принесет нам удачу. Это будет хороший рейс.
Придвинула журнал радиограмм и ровным почерком человека, привыкшего даже не к авторучке, а к перу, стала заполнять поля и графы. Посреди работы призадумалась, глядя в иллюминатор на ровную линию, синюю на голубом.
– Выбирающий книгу выбирает судьбу, – сказала тихонько.
– Несомненно, дорогая Роза, – так же негромко отвечал капитан.
2
Корабль шел. Магдала, подперев румяную смуглую щеку кулачком, читала. Две трети книги уже были позади, время от времени девушка вздыхала: книга ей очень нравилась, очень хотелось туда, к ним. Хотелось нереидой плыть по морю, позировать для статуи, найти мудрого учителя, чтобы раскрыл жизнь, как на ладони…
Звякнул принтер. Он печатал с такими переливами, с таким скрежетом и взвизгом, что Магдала очнулась и отвлеклась. Роза вынула страницу.
– В александрийском порту нас ждут дорогие гости, – сказала она, обращаясь почему-то к портрету Галилео Галилея.
– О! Мы, значит, туда плывем?
– Не плывем, а идем, плывут медузы и рыбы. А мы – корабль.
– А это где?
Роза, не выходя из-за стола, крутанула Большой Глобус и ткнула пальцем в кудрявую голову Африки.
Магдала отложила "Таис" и подошла посмотреть.
– Египет! Большой город?
Роза кивнула, помечая что-то в присланном расписании. Вид у нее был свирепый. "Месье Шануар… Сэр Балливог… школа…" – ворчала она и хмурилась так, что глядеть было страшно.
– А зачем мы идем в Александрию?
– Побыть библиотекой.
– А… разве там нет?
Роза посмотрела на девушку из-за рассыпавшейся белесой челки.
– Той – уже нет, – отвечала не слишком понятно. – Вот мы и побудем… немного. Идет?
– Идет, – отвечала растерянная Магдала.
* * *
Порт чудесной Александрии, правда, оказался самым обыкновенным: мутная рыжеватая вода, серый бетон пирса, совсем близко – лапчатые краны-стакеры. Круизные теплоходы лебедями держались в отдалении от серой "Морской птицы" с красным хохлом антенны.
Однако на пирсе корабль встречали два десятка египетских школьников – мальчики отдельно, девочки отдельно, по паре чиновников, учительниц и полицейских и весьма пожилой синьор, изжелта-смуглый и седовласый, весь трясущийся.
Капитан и команда, все при параде, выстроились у борта. Роза надела черный брючный костюм. Магдала постирала и погладила праздничное голубое платье. Только обуви подходящей у нее не было, и Роза, сверкая глазами, отвела ее к капитану. Капитан выдал Магдале денег на туфли ("Ты не просто пассажир, а член экипажа, бери", – велела книгохранительница, когда Магдала вздумала было отказываться). Правда, первых гостей все равно пришлось встречать в стареньких сандалиях. С пирса сказали речь на английском, капитан Бек произнес в ответ несколько слов – мол, добро пожаловать, наш гуманитарный проект и так далее. Детишки побежали по трапу и достались Атилле и Миклошу, и близнецы повели младую поросль показывать корабль и отвечать на вопросы, часто весьма неожиданные – например, как зовут корабельного кота, почему у капитана глаз косит и тому подобное. Кота, надо сказать, на "Морской птице" не водилось, пятипалые черные следы на обшивке принадлежали вовсе не коту, а ручному гепарду одной из посетительниц, и оставил он их в каком-то незапамятном году, еще до того, как бравые братья пришли на флот, и даже до того, как они сели за парту в школе. Но следы с тех пор держались крепко, черный водостойкий лак – не шутка.
Пожилой синьор поднялся на палубу последним. Он мелко тряс одуванчиковой головой и как-то странно кривил рот: на бледных губах то появлялась, то исчезала неуловимая улыбка. Магдале было неприятно на него смотреть, и она себя уговорила, что таращиться невежливо.
Старик, взобравшись по трапу, никуда дальше не пошел. Он стоял в двух шагах от Магдалы, сипел горлом и передергивал тощими плечами.
– Дьевочька, – сказал он вдруг. – Пррьелессное дитья. Проводите мьеня в ссокрёвищницу знаньий!
Английский у него был ужасный – такой же трясущийся, шипящий и дряхлый.
– Куда?
– Фффф бибилотьеку… добрая дьево…
– Пойдемте, синьор, – вежливо сказала Магдала и зашлепала деревянными подошвами.
Старик потопал следом. Магдала, зажмурившись, вела его знакомым путем. На палубе ее слепило полуденное солнце, а здесь, внутри корабля, показалось как-то уж очень темно. Впрочем, если зажмуриться, конечно, то темно и будет… На ощупь она толкнула дверь.
Открыла глаза.
– Роза?
Роза О’Ши, по-прежнему в черном, восседала на своем месте. Но вот библиотека…
Не та. Нет. Магдала ошарашенно хлопала глазами.
Косой солнечный свет врывался в открытые люки, повисал янтарными столбами. Перечный запах книгохранилища проплывал между ними сизой лентой, почти видимый, почти как дым. Впрочем, у самой двери на подставке действительно истекала дымом кадильница. Ее ладанный приторный дымок был похож на смех. А вся библиотека нисколько не смеялась – она будто прямо в лицо Магдале прянула и загудела: "Бугу!!!"
Книги были везде. Но боже мой, что это были за книги!
Старичок ахнул и зашаркал к Розе, растопыривая сухие костяные ладони. Магдала все видела как сквозь мелкую сетку. Столы исчезли. Одинаковые ящики из темного дерева стояли рядами, и в них лежали плотно скатанные рулоны – ну не бумаги же! Магдала никогда прежде не видела папируса или пергамента, но понять, что вот это не было бумагой, – тут большой проницательности не требовалось.
Свитки оказались тяжелые. Из них торчали ручки – иногда простые набалдашники из камня или рога, иногда изящные штуковины, но все же изделия в общем больше походили на скалки, и странно было подумать, что люди когда-то читали вот так. Магдала наугад потянула один свиток за край – неудобно, тяжело, страница норовит выскочить из рук, – и ничего же, ни слова не понятно, закорючки и тарабарщина, вроде и буквы почти все знакомые, а слова не складываются.
Старичок уже восклицал и охал вокруг Розы. Та величаво кивала. Магдала снова чувствовала себя так же, как в первый день на борту: голова кругом, и ничего нельзя понять. Совсем ничегошеньки!
Она растерянно вытягивала и отпускала украшенный шнуром с кисточками край свитка, когда вдруг поняла, что ее саму теребят, как свиток, вежливые египетские дети. Школьники – двое мальчиков и девочка – требовательно взирали на Магдалу. Один из чудо-детей был очкарик. Другой никак не мог закрыть рот – то ли от удивления, то ли от запахов, пропитавших библиотеку. Девочка держала пачку карандашей так, будто готовилась поразить ими стаю драконов.
– Мисс, – сказал очкарик, – мисс, нам нужен Птолемей и гербарии Теофраста, Эвриклидия и (тут он быстро подглядел в свой блокнот) Аристарха из Мелы.
– Там, – сказала Магдала, уронила свиток в ящик и повела детей к столу Розы.
Противный старикашка, слава богу, уже не вился там. Шурша и поскрипывая костями, он увлеченно читал какой-то свиток, примостившись за высокой стойкой. Таких пюпитров с подставками и подставочками было еще три.
– Здравствуйте, дети, – сказала миссис О’Ши. – Вы хотите читать?
– Да, да, угу, – отвечали дети. – Хотим… надо…
– А я буду рисовать, – тихо и как-то очень упрямо добавила девочка с карандашами. – Мне нужны гербарии.
– Они ищут какого-то Птолемея, – сказала Магдала и посмотрела в спину старикашке.
Роза покачала головой – мол, нет, это не он.
– Кому из вас нужен Птолемей, и который из них?
– Мне, – отвечал мальчишка с незакрывающимся ртом. – Мне нужен Сотер. Который про Александра книгу написал.
– За Сотером придется прийти послезавтра, – отвечала Роза, – сегодня у меня только Клавдий.
– Не, – сказал пацан, – Клавдий – это не то. Спасибо, мэм, я приду послезавтра.
Поклонился, прижав ладошку ко лбу, и рыбкой скользнул к выходу.
Второму юному читателю понадобился какой-то Каллимах, ему Роза велела подождать, покуда они найдут гербарии для девочки по имени Селена.
Магдала, покорная мановению Розиного пальца, пошла за нею вдоль ящиков.
– Гербарии – это просто, – сказала миссис О’Ши. – Они не свернутые, а сшитые, как обычные книги.
– А… а где наши книги?
– Ну, где-то здесь, – ответила Роза, обводя помещение локтем, поскольку руки были заняты разбором папирусных богатств. – Где-то тоже здесь, как ты понимаешь…
– Я не понимаю, – сказала Магдала почти жалобно, вытаскивая огромный плоский альбом. – Ничего я не понимаю. Это что – ТА библиотека?
– Это – точно Каллимах, философские и чувственные поэмы и эпиграммы. Пойди и осчастливь того мальца. Интересно, зачем ему Каллимах, он же совершенно не годится детям до шестнадцати, а другого в списках нет.
– Зачем тебе эта книга? – строго спросила Магдала у школьника. Тот изо всех сил старался взгромоздить сокровище на пюпитр. – Эти философы ругались как сапожники. Так миссис О’Ши говорит.
Мальчишка посмотрел на Магдалу:
– Мисс, я буду делать политику этой страны, когда вырасту. Надо учиться уже сейчас.
– Ругаться как сапожник?!
– Уничтожать противника словом, – отрезал он. И, взобравшись на приступку, углубился в чтение.
Тут Роза принесла-таки три гербария, и они с Магдалой вдвоем помогли Селене устроиться на рабочем месте. Потом хранительница внимательно осмотрела притаившуюся библиотеку и позвала Магдалу в подсобку – пить чай.
В подсобке, слава богу, не пришлось добывать огня кресалом, электричество никуда не делось. Хотя на кресле лежала толстая стопа пергаментных "тетрад".
– "Эфиопика", – сказала Роза, прибирая книгу. – Старинный любовный роман про пиратов. С приключениями. Третий век от Рождества Христова.
– А… вы разве понимаете? Я вот ни слова…
– Это греческий. Я когда-то учила. Давно это было. Но кое-что разбираю, конечно. И потом, я его уже читала по-английски. Так что не бог весть какое напряжение уму. Да ты не смотри на меня так, девочка моя. Ну что с тобой такое? Испугалась?
– Угу.
– Это все делает сам корабль. – Роза налила чаю для Магдалы. Чашки тоже остались прежние, английские. – Кое-что он умеет, наш старый вояка. Не только по ночам кряхтеть.
– Я не слышала, чтобы он кряхтел по ночам. – Магдала обожглась чаем, охнула. – И… как это? Разве вообще можно такое?
Роза пожала плечами.
– Ну, собственно, восстановить часть книг Александрийской библиотеки не слишком сложно. Это, в общем, в пределах возможностей современной вычислительной науки. Книг в мире великое множество, и многие авторы цитируют старые книги, ссылаются на них, а те – на другие, еще более ранние, а те – на совсем древние. Арабы называют это "иснад", возведение к источнику. Вот тут происходит нечто подобное. Из ста тысяч томов корабельной библиотеки получаются какие-нибудь несколько сотен тех томов. Я не делала точной переписи, но каждый раз они немного разные, думается.
– Каждый раз? Так вы это уже… уже видели?
– И даже привыкла, моя милая, даже привыкла. Кроме того, наш дорогой корабль хитрит, и большая часть книг тут, конечно, вовсе не уникальная. Ну, я хотела сказать, – тут Роза понизила голос, – не те, которые были совсем уж безвозвратно утрачены, понимаешь?
Магдала обреченно кивнула – мол, и понимаю, и не понимаю, чего уж тут… Чай показался ей сонным зельем, до того разом отяжелели голова, руки и ноги. Миссис О’Ши между тем допила свой и выглянула в библиотеку.
– Дети занимаются, – объявила она, вернувшись, – а месье Шануару придется налить чаю, иначе он совсем рассохнется.
– Он такой…
– Очень старый, – примирительно сказала Роза, доставая из тумбочки еще одну чашку. – Думаю, ему лет сто. Каждый раз он приходит и читает одну и ту же книгу.
– Какую?
– Диодора Косского, "О животном мире отдаленных провинций". Это, девочка моя, один из самых нелепых бестиариев, который когда-либо пылился на полках книгохранилищ… Посиди здесь, пожалуйста, я скоро вернусь.
Магдала, наверное, все-таки задремала на плетеном стульчике. Очнувшись, обнаружила, что все еще сидит одна. Из-за неплотно прикрытой двери в библиотеку раздавались странные звуки. Вроде бы и на разговор похоже, но какой-то нечеловеческий. Как будто на кухне разговаривают чайник и холодильник: "Ииии… ииии… Хр-хр-р… Ииии!"
В библиотеке что-то упало, раздался длинный скрежет.
Магдала встрепенулась, чуть не выронила чашку (так с нею и дремала, вон и лужица на полу, ох…) и поняла, что ей очень страшно. И что высидеть еще хотя бы минуту здесь одной – никак невозможно. Она дернула дверь.
Библиотека была пуста.
То есть ящики с книгами стояли на месте, но ни детей, ни противного скрипучего старика-француза не было. Роза зачем-то высунулась по плечи в большой иллюминатор. Пахло морем и чем-то еще, неприятным, совсем не библиотечным.
– Роза!
Хранительница обернулась, лицо у нее было страшное – в черных потеках, глаза белые. Магдала швырнула в нее первым попавшимся под руку свитком и завизжала.
* * *
Доктор Омар все делал молча, не меняя печального верблюжьего выражения лица. Накапал Магдале в толстую рюмочку горьких, пахнущих мятой капель. Положил на глаза Розе какие-то примочки, потому что чернила каракатицы хоть и не ядовиты, но все-таки не божья роса. Капли Магдала проглотила, но что капли, когда тебя хватает за плечи страшное чудовище и прокуренным голосом объясняет, что ничего не случилось, а просто дряхлый библиофил, видите ли, обернулся каракатицей и попросил выбросить его за борт – прогуляться перед ужином, но не удержался и вот – забрызгал, понимаете, все лицо чернилами. Магдала кричала так, что на вопли прибежали и доктор Омар (благо, лазарет был неподалеку), и даже синьор Атилла, первый помощник. И все они видели и слышали это безобразие. И главное, все делали вид, что так и надо. Что гнусный старик, обернувшийся противной скользкой каракатицей, – это, конечно, неприятно, но не конец света. Что библиотека, в которой книги исчезают, а взамен появляются давно сгоревшие свитки – это замечательно и нормально! Магдала злилась на Розу, на доктора и на Атиллу. И ей было очень стыдно. И еще она страшно злилась на себя саму: это надо же, надо же было так глупо попасться на удочку, на спустившийся чуть ли не с небес трап – заходи, девочка, покатаемся по морю, почитаем книжки, фенекиту покушаем…
– Спасибо, доктор, – сказала она, чувствуя, как мятный холод из живота разливается по всему телу. – Я пойду.
И быстро, чтобы не догнала заботливая хищная хранительница, выскользнула за дверь.
* * *
От мятных капель доктора Омара сон был скорый, но недолгий. Магдала проснулась и услышала, как наверху вахтенный отбивает склянки. Склянок было много, наверное, полночь. В тепле и тесноте каюты, под одеялом, на чистой льняной простыне Магдала сейчас не чувствовала уже ни страха, ни злости. Но лежала, настороженно прислушиваясь, как в чужом дому: что происходит?
А происходило вот что: плескалась вода, потрескивало что-то в обшивке, иногда слышался тонкий зудящий электронный звук, проницавший переборки: работала какая-то корабельная техника. Порт поблизости промышленно гудел и лязгал, но Магдале было слышно не это.
Полузакрыв бессонные глаза, она ловила шуршание, тихий дощатый скрип, веерный треск древней бумаги, волну ладанного запаха старины.
И еще какой-то был во всей этой полуночной возне призвук: покашливание? кряхтенье? Как будто кто-то в толстых овечьей шерсти носках проходил туда-сюда, то под самой дверью, то наверху, то даже внизу – в машинном отделении, что там делать в носках-то? И, проходя, покашливал и покряхтывал по-стариковски.
Это корабль, решила Магдала. По ночам переделывает библиотеку. Это уму непостижимо, подумала она и заснула снова, не дождавшись следующей склянки.