Дело прежде всего - и разочарование, причины которого он не хотел признавать, не могло захватить его полностью, но здорово отравляло бы жизнь, если бы не прежняя отдушина. Собственный лучик в жизни. Когда они с Никой смогли снова найти общий язык, ему стало легче. Он не мог говорить с ней абсолютно откровенно - всё же, она была дочерью своего отца, да и что могла понять в бизнесе девочка. Однако обычные беседы обо всём на свете, просто прогулки по саду, просто поездки на скутерах по джунглям были тем, чего ему всё это время так не хватало. Даже сильным мира сего иногда нужно просто жить. И Ника давала ему возможность почувствовать прелесть этой часто недоступной для него "просто жизни". Однако и эта простота была кажущейся.
Орест всё ещё играл с ней, когда она на выходных оставалась в доме, он учил её выслеживать мелких грызунов и стрелять по ним из лука. Они могли вместе смотреть мультики по центральному каналу вечером, и она от смеха прислонялась лбом к его плечу, а он придерживал её, чтобы она не свалилась с диванчика на пол. Они вместе торопливо завтракали в столовой по понедельникам, и он подбрасывал её в своём аэрокаре до центра, откуда уходил аэробус, увозивший детей в школу. Она спала на переднем сиденье, и ему приходилось будить её, сонную, с нежно помятыми щеками. В эти минуты она больше всего напоминала ту, прошлую себя. И именно в такие минуты он остро осознавал, что той девочки больше нет. А та, что есть, его настораживала.
Он так и не смог полностью привыкнуть к этой девушке-подростку. И в то же время он чувствовал, что роднее существа в его жизни нет и не будет. Это двойственное ощущение разрывало его пополам, и он очень надеялся, что она не понимает этого. Как бы то ни было, короткие минуты отдыха рядом с ней очень много значили.
Перед запуском своего скрытого производства Орест получил вызов от Рады. Первым желанием было отказаться - не время, некстати… а потом вдруг нестерпимо захотелось хоть на пару часов оказаться рядом с человеком, от которого не нужно было скрываться. Пусть даже и всего лишь обсудить какие-то её проблемы.
Конечно, когда они закончили с её делами, она не отпустила его просто так. На неизбежный вопрос "Как твои дела?" Орест ответил довольно сдержанно, но Рада слишком хорошо его знала.
- "Нормально"? Для такого большого дела слишком лаконичный ответ.
Орест пожал плечами.
- Нормально - значит нормально. Не хуже, чем ожидалось.
- Но и не лучше… - заметила она.
Не лучше. Да.
- Он всё тот же, прямой как палка законопослушный болван, - вырвалось у него. - Я не смогу ничего сделать, если он хоть что-то поймет.
- И ты не пытался объяснить ему? Он же бизнесмен и один из самых удачливых. Нельзя было построить такую сеть этих ваших сафари, соблюдая все законы, нельзя было занять то положение, которое он занял, на голой честности.
Орест усмехнулся.
- На честности, деньгах, связях и моих мозгах, милая, не забывай. Как только он лишился последней составляющей, всё пошло вкривь. С этим я и разбирался последние полгода.
- По твоим рассказам раньше нельзя было сказать, что он настолько беспомощен, - покачала Рада головой.
- Он не беспомощен. Потому я пока и не могу идти напролом. Он способен здорово помешать. У него есть голова, силы, люди, у него сейчас гораздо более прочное положение, чем он сам осознаёт. Я не хочу вступать с ним в противостояние, мне это пока не нужно.
- И никогда не будет нужно.
- Иногда мне кажется, что я должен тебя придушить, - без улыбки сказал Орест. - Ты слишком глубоко проникаешь мне под кожу.
Рада не ответила, молча подошла к его креслу, опустила руки ему на плечи и начала мягко массировать основание шеи.
- Ты всегда делаешь то, что считаешь должным, - спокойно сказала она ему в затылок. - Но ты зол не на меня, и уж точно не на то, что я могу вслух сказать то, что ты и сам думаешь.
Он наклонил голову, расслабляя мышцы, позволяя её ловким пальцам разминать тугие узлы мускулов, мешающие ему последние дни. Прошло больше минуты, прежде чем он ответил:
- Я не надеялся, что он примет моё предложение с восторгом. Но я надеялся, что смогу его убедить. Он же всё усложнил. Он заставил меня идти по самому неудобному пути.
- Ты хорошо умеешь работать одновременно в двух направлениях, - заметила Рада. - С этим у тебя не должно быть трудностей.
- Да, если цель того стоит, трудности ничто. А цель стоящая. Последние испытания доказали, что зацепка верная. Такого Галактика ещё не видела. Это будет прорыв, фурор… Оно того стоит, Рася.
- Тогда что тебя гложет?
Он долго молчал, потом поймал её руку, останавливая массаж и не давая ей двинуться с места, чтобы выйти из-за его спины.
- Смешно признаваться. Я до последнего надеялся, что смогу работать с другом.
Слово далось нелегко, и он замолчал. Рада сжала его пальцы, не делая попыток высвободиться.
- Мы идём по дороге, на которой такие вещи можно встретить лишь чудом, - тихо сказала она. - А чудес не бывает. Как и друзей-партнёров.
"А ты?" - хотел он спросить, но она опередила.
- А у нас с тобой взаимовыгодный союз, Орест. Я много должна тебе за твою помощь, но и ты много должен мне.
- За то, что я должен тебя придушить, но не делаю этого?
Рада коротко рассмеялась.
- И за это тоже.
Она вывернулась из его ослабнувшей хватки и направилась к столу.
- Я сделаю кофе, тебе пора улетать.
- Ты права, чудес не бывает, - кивнул Орест своим мыслям. - Значит, не будем думать об утопии. И ты снова права - мне пора. Не надо кофе.
Он вскочил с кресла. Разговор был окончен и продолжения не требовал. Точки над "i" поставлены. Чудес не бывает. Андрей Ревнёв - это ещё одно препятствие, которое ему придётся долго преодолевать, прикладывая определенные усилия не только к конспирации. А друг у него, похоже, действительно всего один. И только с ней он мог чувствовать себя свободным и настоящим.
- Спасибо, Рася, - совершенно искренне сказал он, прощаясь. - Звони, если я понадоблюсь.
- Ты тоже, - кивнула она.
Линия его собственного производства, надёжно спрятанная вдали от основного на берегах Второго материка, была запущена на следующий день. С этого момента Орест оказался занят ещё более плотно, чем раньше. Отдых кончился, началась работа. Производство, расфасовка, упаковка и даже транспортировка готового продукта были важным, но не основным этапом. Сложнее было со сбытом. Орест никому не мог доверить первые шаги в этом деле, и формированием первого звена цепочки пришлось заниматься самому. Если бы не "Артемида" с Ревнёвым, всё было бы намного проще, не приходилось бы тратить время и силы на отработку легенды своих отсутствий и занятости. Конечно, он и раньше так делал, и ещё сразу по возвращении дал Андрею понять, что Каджеро - не единственный его источник доходов, а свои дела он бросать не собирается. В принципе, это было чистой правдой. Но всё-таки постоянная конспирация утомляла.
Во время одной такой поездки он нашёл первых клиентов для "Артемиды" - первых "своих" клиентов. Владелец известной сети заводов по производству аэрокаров сам завёл разговор, и Оресту оставалось только аккуратно подкинуть искателю приключений идею использовать для желаемого джунгли Каджеро. Объяснять клиенту некоторую секретность мероприятия не пришлось, тот был человеком разумным и правила принял, не раздумывая. Так Орест получил едва ли не самый выгодный контракт за всё время существования сафари и заодно - хорошего знакомого в сети аэропроизводства, связанного с Орестом не только приятными воспоминаниями об охоте, но и тем, что его подпись стояла на контракте, за который, по идее, можно было и сесть надолго.
Пока это знакомство было не сильно нужным, но Орест придерживался принципа "каждому овощу своё время". Придёт время, и эта ниточка пригодится. И она пригодилась даже раньше, чем он думал. Следующего клиента на сафари "второго уровня", как Орест назвал своё нововведение, привел именно этот заводчик.
Постепенно отлаживались правила, набирались опыта сотрудники, появлялись новые клиенты. Спустя год после своего возвращения на Каджеро Орест Кледнер не только помог своему партнёру отладить работу его предприятий, но и получил два новых источника доходов, один из которых по масштабам прибыли и влияния на людей был сравним с его приобретениями на Эринии и Феанире.
Про эти две базы Орест не забывал. Управляющие неплохо справлялись со своей задачей, еженедельные отчёты поступали исправно, и результатами прошедшего года Орест был доволен.
И только одно мешало ему наслаждаться плодами своей упорной работы. То, что много лет доставляло ему только радость, сейчас становилось всё сложнее и запутаннее, так что вместе с радостью он постоянно испытывал чувство необъяснимой тревоги, и никак не мог понять причин.
Он так и не смог, хотя пытался и очень хотел как можно скорее привыкнуть к новой Нике, ощутить их прежнее родство. Пока однажды понял, что ему не нужно привыкать.
Это случилось через несколько дней после дня рождения Ники - того самого, когда ей исполнилось пятнадцать лет.
Утром Орест не успел войти в холл первого этажа, когда вдруг услышал её голос:
- Папа, Энди меня зовёт на площадь, там сегодня фонтаны запускают! Можно?
- Конечно, можно. Энди, смотри, чтобы она не полезла в фонтан, с неё станется.
- Папа!
Послышался смех. Отец, дочь и незнакомец.
- Я буду смотреть за ней, сэр…
Ломающийся голос - уже не мальчик, ещё не юноша. Явно американец, судя по обращению.
Орест осторожно отступил от двери, не желая вторгаться в это трио, и вернулся на второй этаж, в свою комнату. Потому что с балкона хорошо будет видно, как они уходят.
…Двое на дорожке. Парень нагло, собственнически, кладет руку ей на плечи, а она не сопротивляется. Он останавливается, притягивает к себе, она запрокидывает голову, на высокой мраморной шее бьётся голубая жилка. Она приоткрывает губы и…
Щенок. Он посмел её коснуться!..
Двое на дорожке. Парень осторожно приобнимает её за плечо, она мягко уворачивается, бежит к посадочной площадке и смеётся. Он смущается - даже с балкона видно, как краска заливает его щёки, и бежит следом.
Чёрт. Что это было?
В ту секунду, когда Орест достроил сцену, которая могла бы случиться после того, как пальцы подростка коснулись её плеча, он был готов броситься вниз и разорвать сопляка на куски. Яростная волна, затопившая его сознание на тот краткий миг, была странно незнакомой и, в то же время, абсолютно понятной. И только шум взлетающего аэрокара позволил вдохнуть полной грудью и разжать пальцы. Это оказалось даже немного больно - пальцы успели онеметь, так сильно были напряжены. Он мог выломать ограждение, если бы видение продлилось чуть дольше… Что с тобой, что ты делаешь, о чём думаешь?
Девочка уже большая, у неё есть родители, пусть их и беспокоит, куда и с кем она идёт гулять. Это дело отца и матери, следить за своей дочерью. Конечно, он чувствует и свою ответственность тоже, но… Какую ещё ответственность, добрый дядюшка? Кому ты сейчас пытаешься лгать?
Он любил эту крошку с её рождения. Ну, почти. С той самой первой улыбки, которую она ему подарила. Он учил её ходить, соперничая в этом обучении с её матерью. Она была тем маячком, который звал его сюда, который обещал дом и тепло, это её смех в снах прогонял ночные кошмары там, где он вообще боялся о ней вспоминать… он когда-то таскал её на руках, играл в лошадку, дарил ей игрушки, несколько штук до сих пор лежат нераспакованными в его вещах.
Орест откинул заслонившие вход с балкона синие лёгкие шторы, ворвался в комнату, застыл посередине, пытаясь вспомнить, куда запихнул коробки с неподаренным при встрече. Ниша над кроватью.
Почти выламывается декоративная панель, скрывающая шкаф для вещей. Летят на пол коробки, рвётся тонкая упаковка. Меховой ушастый зверь выпадает из пластикового плена и смотрит снизу вверх. Узкая мордочка кажется хитрой, как и полагается лисице. Зверёк словно издевается.
Орест замирает.
Качнувшиеся от ветра шторы на секунду отбрасывают блик на глянцевую поверхность, и глаза зверька вдруг сверкают синим живым светом с рыжей шерстки. Этот издевательский несуществующий взгляд словно взрывает его изнутри.
Хорошо, что в доме качественная звукоизоляция…
Он перевёл дыхание и оглядел комнату. Да. Шарлотта может не понять. Надо бы убрать самому. Он медленно собрал обломки пластика и обрывки меха, запихал мусор обратно в нишу и вяло подумал, что потом придётся попросить кого-нибудь вынести это барахло. А ещё так же неохотно, но неотвратимо поверх всей этой ерунды всплыла мысль, которую он старательно отгонял от себя всё время с тех пор, как вернулся.
Это была ревность. Настоящая, до сих пор неизведанная, но понятная и естественная, как дыхание. Он никогда такого не испытывал, но твёрдо знал - это она.
Впервые в жизни ему стало не по себе от собственных чувств. Никогда он не испытывал такого нежелания понимать самого себя. Оказалось, что все трудности, которые ему пришлось преодолеть, все решения, которые казались невозможными, все препятствия, которые он разнёс на своём пути - всё это было ерундой по сравнению с тем, что теперь он пытался осознать в себе самом. И что с этим осознанием делать, он не знал, впервые в жизни.
Орест закопался в работе. Он хватался за любую проблему, возникающую в делах "Артемиды", он лично контролировал всё производство. А ещё искал и приводил собственных клиентов для сафари. Андрей об этом не знал, однако и так считал, что Орест трудоголик, который не жалеет ни себя, ни своих людей. На подобные замечания Орест наставительно сообщал, что только так и можно поднять производство и полностью отладить сбыт такой уникальной продукции, какой была косметика "Анадиомены".
- Сумел найти, сумей удержать и раскрутить, - говорил он.
- Да мы и так впереди Галактики всей, передохни!
- Ты меня позвал поставить твоё чудо морское на ноги? Ты мне "Анадиомену" свою поручил?
Получив утвердительный ответ, Орест торжествующе заканчивал диспут весомым:
- Вот и не лезь теперь со своими упадническими советами.
Андрей вздыхал, а потом непременно бросал что-нибудь снова об отдыхе и о том, что Ника давно спрашивает, когда он Ореста отпустит с каторги.
- Я ей объясняю, что ты сам, а она не верит, - жаловался он.
- Ничего, твоя дочка - ты и объясняйся, - усмехался Орест.
Он никогда не показывал Андрею и тени тех чувств, которые вызывало у него одно только имя Ники. Да что там Андрею, он и себе по-прежнему старался ничего не объяснять. В те редкие минуты, когда он задумывался, он искренне надеялся, что это период привыкания так затянулся, что ревность - это просто отцовский синдром, пройдёт. Ну, да, полтора года. Подумаешь… Ему казалось, что если всё время загружать себя работой, то неясность сама рассосётся, а непривычное постепенно станет обыденным.
Орест успокаивал себя так изо дня в день, но однажды самовнушение не сработало.
Андрей всё-таки отловил его в промежутке между двумя поездками на Второй материк и фактически насильно оставил в доме, отправив на производство своего помощника. Принудительный отдых превратился в прогулку по саду вокруг дома, плавно перешедшую в бесцельное сидение на краю бассейна. Ну, не совсем бесцельное. В бассейне, вдоль бортика, плавала Ника. Она словно выполняла подряд все пункты руководства "Как самостоятельно научиться плавать кролем", совершенно не обращая внимания на происходящее вокруг. Орест следил за ней, просто потому, что она была единственным движущимся объектом в поле его зрения. По крайней мере, он старался так думать.
Созерцание прервал голос Майи, которая позвала дочь ужинать. Обычное в таких случаях "Ма-а-ам, ну ещё пять минут, ну, я не замёрзла, ну, я ужин потом сама согрею!" продолжалось те самые пять минут и даже дольше. Майя не сдавалась, и Орест решил прекратить прения самым доступным способом - поднял большое полотенце, которое Ника бросила у начала дорожки, и направился к лесенке, ведущей из воды на берег.
- Давай-ка, русалочка, вылезай. Не стоит спорить с мамой, - шутливо скомандовал он, и, к его удивлению, Ника не возразила - послушно уцепилась за поручень и почти мгновенно взлетела на бортик, обдав Ореста брызгами.
Даже на жарком воздухе Каджеро, если выскочить из нагретой солнцем воды, делается прохладно. Орест набросил на узкие плечи полотенце, придержал руками - чтобы не слетело. Руки на секунду сжались, впитывая пушистой тканью воду, впитывая кожей ощущение этой девочки в своих руках.
- Да мне не холодно! - Ника вывернулась, одним движением выдернула заколку, скрепляющую волосы, и влажная русая волна обрушилась на её спину.
Полотенце соскользнуло, и чтобы удержать его, Оресту пришлось буквально обхватить Нику руками. Она откинулась назад, засмеялась, мокрые волосы пахли водой и солнцем, её фигурка утонула в его объятиях… и в этот момент он понял, что рядом есть кто-то ещё. Орест поднял голову и встретился взглядом с Майей. В её глазах было нечто такое, что заставило его выпрямиться, всё ещё придерживая Нику. Как только его хватка ослабла, девочка выскользнула и скрылась в доме, откуда через секунду донесся её смех.
- …Она смотрела на меня, как на монстра из ужастика!
На этот раз он не сидел в кресле, а мерил шагами комнату, как зверь в клетке. Орест улетел к Раде тем же вечером, сославшись на срочные дела и необходимость встретиться с партнёром лично. Рада приняла его, как всегда, безоговорочно, хотя он знал, что для этого ей пришлось отменить пару важных собеседований, как она называла личное знакомство с клиентами.
- Матери подозрительны и постоянно находятся в состоянии повышенной тревожности. Не волнуйся, это пройдёт. Она же знает, что ты друг семьи, что ты любишь её дочь. Дай ей время, и всё наладится.
Орест замер у стены на полудвижении и только через пару минут смог сказать то, зачем прилетел.
- Не пройдёт и не наладится, Рася, - тяжело произнёс он и только после этого повернулся. - И дело не в Майе. Она всего лишь видит то, что видит.
Вскинутые брови Рады заставили его поморщиться. Она или не поняла, или делает вид, что не понимает. Да и как его понять-то…
- Хочешь сказать, что её тревога не напрасна? - осторожно спросила она.
- Налей мне чего-нибудь, - не ответил Орест.
Получив в руки бокал, он так и не присел, а продолжил ходить по комнате.
- Я не могу не думать о ней. И сделать с этим тоже ничего не могу. Рася, когда я вернулся, я хотел её увидеть. Да я всё время хотел увидеть её снова. Всё то чёртово время, все эти шесть лет!
- Ты её увидел.
- Нет.
Орест нервно поднес бокал ко рту и одним махом проглотил содержимое, даже не успев понять, что это было.
- Её не было. Той малышки нет больше, понимаешь? Моя девочка выросла…
- Дети растут, - тихо сказала Рада, когда пауза затянулась. - Они всегда вырастают.
- Не так! - он сам поморщился от своего крика и сбавил тон. - Я не могу больше прятаться от самого себя. Когда я её увидел… В той комнате, у окна… Она вся такая тоненькая, хрупкая, и эти глаза… И волосы, как у русалки…
- Орест, ты просто совсем заездил себя на этой своей Каджеро, - вдруг жёстко оборвала его Рада и отобрала пустой бокал. - Нельзя столько пахать без перерыва.
- При чём тут работа? - огрызнулся он. - Да я на Феанире больше вкалывал!