И теперь Аня знала, что на этих самых ВТОНах верой и правдой служат людям жилые дома, заводские корпуса и магазины, возведенные папиными родителями - и на Кларе, и на Екатерине, и на Грозном. А больше всего - в Громове, столице близкой (по галактическим меркам) Ружены.
Галина Борисовна в душе догадывалась, что столь неожиданный и острый интерес, вдруг вспыхнувший в душе дочери, был всего лишь проекцией грусти по отцу, слишком редко бывавшем дома. Анна росла и всё сильнее нуждалась в нем, его присутствии в доме, возможности поведать ему свои первые девичьи секреты, потому что дочь у Надежиных, как это нередко бывает в семьях военных, была абсолютно "папина", и с годами тянулась к отцу всё сильнее.
Но в собранных матерью справках и биографических анкетах не было того Надежина, которого искала Аня. И однажды настал момент, когда загадочная история двух пропавших звездолетов, о которых кроме мамы, кажется, вообще никто не знал в целом свете, полностью захватила девочку, овладев всеми ее мыслями. Как волна, которая во время шторма на красноморском курорте Эль-Кусейр когда-то захлестнула девочку с головой и потащила за собой прямо в открытое море.
К тому времени она придумала себе новое, секретное имя - Тайна. Тайна Надежина звучало вполне интригующе, вот только было обидно до слез, что этим секретом ни с кем нельзя поделиться.
Школьные учителя истории и астрономии при упоминании имени звездного капитана Надежина лишь пожимали плечами, а на вопросы о звездолетах "Восход" и "Звезда" разве что не крутили пальцем у виска. Потому что в большинстве своем были взрослыми и воспитанными людьми, спокойно воспринимающими россказни тихой, задумчивой девочки с зелеными глазами, на дне которых слабыми огоньками мелькали отсветы мечтательной и романтичной души.
И тогда Тайна - теперь она иначе себя уже не звала - решилась спросить у матери напрямую. Хотя момент, возможно, был выбран неудачно - Галина Борисовна со стоическим видом битый час раскладывала на широченном столе электронные карточки, высыпанные из трех длинных узких ящиков с литерами первых букв алфавита.
- Мам! Почему я никогда ничего не слышала от вас с папой о нашем предке, капитане Петре Надежине? Он ведь летал на "Звезде", правда?
И поскольку мать все еще смотрела на нее тусклым, ничего не выражающим взглядом, видимо, погруженная мыслями в свою текущую работу, Тайна в нетерпении, страшно волнуясь, добавила:
- Ведь этот капитан, он по правде тоже мой дедушка, так? Только совсем уж пра-пра-пра-пра…
Тут Тайна запнулась, не зная в точности, сколько этих самых "пра-пра-пра" в действительности должно отделять ее от капитана Надежина.
Галина Борисовна ничего не ответила.
Пару минут она молча смотрела на дочь поверх очков - изящных, в тонкой золотой оправе, предмете воздыханий Тайны, ради которого она готова была даже привить себе близорукость, а еще лучше - дальнозоркость, чтобы удобнее было смотреть по ночам на звездное небо. И лишь потом мать резко встала из-за стола.
Она быстро прошла мимо ошеломленной дочери из кабинета в вестибюль архивного отдела и резко свернула в узкий коридорчик, ведущий к служебному выходу. Рванула дверь, за которой лежал крохотный дворик, излюбленное место перекура молодых архивариусов с погонами мичманов на широченных, налитых силой плечах. И задохнулась яростным октябрьским ветром.
В тот год ветры дули весь октябрь напролет, непривычно холодные, даже морозные. Но сейчас Галина Борисовна не чувствовала их студеных дуновений, не замечала ледяного воздушного скраба, покалывающего колючками ее усталое лицо с глазами, порядком воспаленными от двухдневной классификации и срочной сборки уставного архива для Главдальразведки. Минуту назад ее собственная дочь, милая и взбалмошная Анька, спросила ее о том, кого никогда не было на свете.
Во всяком случае, так считали ее управление, непосредственный шеф и даже родной муж.
Петра Надежина и его корабля "Звезда" не существовало! Это была химера, миф, пустые бредни редких космоэзотериков-любителей из московского якобы исторического общества "Факт", с которыми уже давно следует провести воспитательно-разъяснительную работу о недопущении впредь распространения всяческих измышлений, не подтвержденных ни свидетельски, ни документально, ни тем паче аудиовизуальными материалами…
Ситуация была одновременно и проста, и чрезвычайна до невероятности.
Ее дочь, самая обычная девчонка, хотя уже и не по годам серьезная, ее Анька нигде в целом мире не могла узнать или услышать ровным счетом ничего о капитане Петре Надежине.
Разве что от Смагиных или, упаси Боже, Сазоновых.
Но из ныне здравствующих потомков того Смагина ей был известен разве что Федор, совсем еще молодой, но уже удачливый предприниматель, кажется, делающий себе карьеру на каких-то услугах связи. Но она была уверена, что Федор ну никак с Анькой не пересекался…. "А о семье Сазоновых я и думать не хочу, - поджала губы Галина Борисовна. - Вот их для меня точно не существует и впредь существовать не может!"
И всё же инструкция требовала в таких нештатных случаях немедленно поставить в известность Первый отдел Второго управления Генштаба ВКС.
Капитана Овсянникова Галина Борисовна Надежина недолюбливала за излишнюю въедливость и педантичность. Однако искренне уважала его преданность делу и высочайший профессионализм. Именно капитан был яростным сторонником введения предварительной фильтрации материалов во всех видах СМИ, за что пишущая братия немедля окрестила его Цензуро-Цербером. Овсянников об этом своем прозвище знал и по слухам сдержанно им гордился.
Но Галине Борисовне было сейчас не до служебных обязанностей и должностных инструкций. Единственный человек, от которого Аня могла услышать о капитане "Звезды", была она сама, Галина Борисовна Надежина, начальник 3-й секции Архива документов, рукописей и записок, не имеющих практического научного значения Музея Главдальразведки.
И тоже капитан, хотя последнему обстоятельству она была обязана, конечно же, случайным совпадением.
Но один капитан никогда не говорил своей дочери о другом капитане. И старался даже не думать в ее присутствии о нем. Но, видимо, получалось плохо.
Капитан Надежина закрыла глаза. Перед ее мысленным взором пронеслись образы один страшнее другого.
Младенец с двумя параллельными разрезами в области миндалин, слишком похожими на недоразвитые жаберные щели, чтобы это было случайностью.
Жизнерадостный мальчик лет шести с живыми блестящими глазами и руками, от кончиков пальцев до локтей покрытыми блестящей бородавчатой кожей, которую не лечит даже лазерная терапия, и которая совсем не похожа на обычный ихтиоз, пусть и в крайней фазе развития.
И, наконец, совсем уж непонятное существо со скелетом, согнутым в дугу, маленькими глазками над огромным, складчатым ртом, и четырьмя подагрически искривленными конечностями, увенчанными твердыми кожистыми перепонками, за которыми не видно пальцев…
Это Сазоновы. Временной промежуток - тридцать шесть лет, почти полвека. Полвека удивления, растерянности, страха, и в итоге - глухой ненависти и отчаяния.
Потому что были и другие. Совсем уже другие, образы которых сейчас наотрез отказывалось возрождать милостивое воображение.
И Надежины.
Разные. Странные. Необъяснимые. Без внешних уродств и атавизмов, всех этих бородавок, перепонок, волчьих пастей и иных, еще более причудливых капризов морфологии. Морфологии невесть какой природы, ставшей бичом и проклятием рода Сазоновых.
У Надежиных всё это было внутри. Проявлялось внешне лишь необычными умственными способностями, подчас запредельной парадоксальностью мышления, умением предчувствовать еще не сбывшееся и влиять на окружающих, с легкостью подчиняя их своей воле. Возникало со вполне определенной периодичностью, проследить которую не составило бы труда любому третьекурснику факультета генетики.
Вот только саму суть процесса и его законы пока не мог диагностировать или прогнозировать ни один специалист самого высокого уровня из всех, кто когда-либо курировал род Надежиных.
Источник, очаг наследственной аномалии смогли определить довольно быстро, но это было всё, на что способна наука Сферы Великорасы - и трехвековой давности, когда были достигнуты первые успехи, и сегодняшнего дня, когда эти успехи так и остались последней надеждой для потомков двух забытых экипажей.
Сейчас Галина Борисовна понимала, что ее дочери вовсе не обязательно было ловить обрывки материнских фраз и разгадывать полунамеки, случайно оброненные в разговорах матери с отцом. Аня умела слышать невысказанное. И от осознания того, насколько ее собственное невысказанное было глубоко сокрыто под спудом рассудка и давнего табу, вдобавок наложенного и ее железным характером на всё, связанное с именем капитана "Звезды" Петра Надежина, Галине Борисовне стало и страшно, и легко одновременно.
Отныне ей не нужно было таиться от дочери - это уже не имело смысла.
Она постояла еще с минуту на крыльце, с благодарностью подставляя колючему ветру лицо и думая о предстоящем разговоре с дочерью. Начиналась новая жизнь для них обеих, и оттого, станут ли мать и дочь в ней союзницами, зависело будущее их семьи.
* * *
Она рассказала мне многое. Подозреваю, львиную долю того, что знала сама. А о чем умолчала, мне оставалось лишь догадываться.
Я заблаговременно вывел "подушку" из лабиринта цехов, складов и стапелей Старых Верфей, тщательно запарковал ее в неприметном дворике малопосещаемого вида и включил маячок для Сазонова.
Я не сомневался, что инспектор пулей примчится сюда за четверть часа, но к тому времени мы с Тайной будем уже далеко.
Я не оговорился. Тайна - именно так она себя называла.
А что? Мне понравилось. Стильно, с легким налетом эдакого провинциального романтизма, и вдобавок звучит совершенно по-русски. И почему раньше отцы не догадывались называть таким именем дочерей?
Следующим пунктом плана Тайны после "вправления мозгов аборигенам", как она охарактеризовала свою хулиганскую акцию в мемориале на Площади Ветров, было как можно скорее отправиться на… Беллону!
Идея эта - совершенно безумная, если вдуматься - мне, как репортеру, такой уж безумной не показалась… Но я вообще не был до конца уверен в реальности существования этих злополучных звездолетов, "Звезды" и "Восхода"! И у меня не имелось никаких доказательств зимовки членов экипажа "Восхода" именно на Беллоне!
Зато они были у Тайны.
Мы углубились по аллее в один из тенистых городских парков, которых в Громове сейчас, кажется, больше, чем универсальных магазинов.
В одной из беседок мы остановились. Я уселся и погрузился в чтение планшета.
Оно было содержательным: пока Тайна сооружала бутерброды (всё необходимое она захватила с собой в корзинке для пикников), я успел трижды разинуть рот от удивления. А потом и вовсе завис, нахмурив брови как рассерженный китайский божок - маска моего наивысшего интереса, которую я надеваю в последнее время крайне редко.
Суть того, что я прочел, была такова.
Когда в систему Вольф 359 в 2165 году прилетел Х-звездолет "Афанасий Никитин", именно он обнаружил на орбите планеты Беллона фотонный звездолет "Восход".
Корабль был пуст, на сигналы отзывалась лишь аварийная система, никого из членов экипажа на борту не оказалось. Второй корабль, "Звезда", исчез бесследно.
В скором времени на Беллоне было найдено зимовье космонавтов.
Увы, все космонавты оказались мертвы. Всего нашли тела девяти человек. По сведениям же Тайны на "Восходе" летели полтора десятка человек, а на "Звезде" - вообще двадцать четыре.
- Понимаешь, Костя, - с жаром объясняла Тайна, покуда я штудировал отчет, - эти корабли были совершенно одинаковы, но имели разную полезную нагрузку. "Звезда" несла больше людей, биоматериалов и расходки к системам жизнеобеспечения, а "Восход" - преимущественно технику и стройматериалы. Вездеходы, вертолеты, зонды и блоки для сборки наземной базы.
Получалось, что бесследно исчезли шесть человек с борта "Восхода" и экипаж "Звезды" в полном составе. Интересно бы знать: куда?
- Как я понимаю, - деловито осведомился я, - официально эти два корабля, "Восход" и "Звезда", вообще никуда не летали?
- Я тебе потом расскажу, что при этом власти врали семьям космонавтов, - хихикнула Тайна. - Весьма изобретательно…
Я лишь деловито кивнул, вернувшись к чтению выводов госкомиссии по расследованию катастрофы "Восхода". Куцые и внутренне противоречивые, они были опубликованы только спустя 40 лет после того, как обнаружили брошенный "Восход". То есть - в 2205 году.
Помимо кратких итогов работы госкомиссии там еще имелись сведения, полученные с Х-звездолета "Афанасий Никитин", поскольку гриф секретности с этой истории отчасти уже сняли. А вот, кстати, и о самом…
И вдруг экран планшета резко погас.
Спустя мгновение Тайна уже опустила свой походный планшет в широкий кармашек джинсового комбинезона.
- Эй-эй, ты что это творишь?! - Озадаченно крикнул я, с трудом возвращаясь в реальность.
Тайна в мгновение ока помрачнела.
- Там дальше - не твоего ума дело, - отрезала она. И, видя мое изумление, милостиво прибавила:
- Пока не твоего.
Поартачимся?
- Я в такие игры не играю, дорогуша. Или всё, или адью.
- Полетишь на Беллону, тогда всё узнаешь, - пожала она плечиками. - Только при этом условии. Выбирай, капитан.
И уставилась на меня наглыми зелеными глазищами.
Что я мог ответить? Коготок увяз - пропадай весь халкозавр!
* * *
Репортер на тропе войны - это вам не какой-то там жалкий "журналист в работе"! В такие минуты я засовываю подальше свои амбиции, с легкостью прощаю информационному донору мелкое хамство, барскую критику моей профессии и даже дурной запах изо рта - что, согласитесь, почти синонимы! - и неустанно надуваюсь, накачиваюсь информацией как майский жук самомнением - перед броском в небо.
А неба впереди предвиделось немало и преимущественно в виде космического вакуума. До Беллоны было рукой подать, но вот дела - ни один из нормальных, цивилизованных видов транспорта туда в ближайшее время не собирался. По крайней мере - с Ружены. Что и понятно, ведь Беллона - ЗАВТОН.
- Ничего-ничего, прорвемся, - процедила Тайна, деловито набирая номер за номером.
Увы, как-то у нее общение не складывалось…
После одного такого неудачного звонка, видимо, выслушав в ответ что-то совсем уж нелицеприятное, Тайна пару минут мрачно сопела в трубку. Думаю, про себя проговаривала адекватный ответ какому-то хаму на том конце линии. Я предложил позвонить по последнему номеру в ее списке - ведь она сейчас звонит по какой-то системе, верно?
- Ага, - кивнула она. - По системе Станиславского.
- Не верю, - с готовностью поддакнул я. - Но в крайних точках всегда что-то есть. Какая-то магия.
- Ладно, маг, - нехотя согласилась она.
Видно было, что Тайна привыкла всегда и во всем действовать самостоятельно, а тут вдруг рядом появился соратник-мужчина, который к тому же еще и тянет желтое одеяло лидера на себя!
Мысль об одеяле показалась мне привлекательной. Если я и не большой поклонник зеленых кошачьих глаз, предпочитая всё больше банально голубые или, в крайнем случае, серые, то фигурка у Тайны что надо - точеная…
Это было ошибкой.
В реальность меня тут же возвратил весьма болезненный пинок изящным женским мокасином модели "первая скво в вигваме", угодивший точнехонько в основание моей лодыжки. А мог получить и в вигвам, между прочим! Вот черт, я и забыл, что эта маленькая зеленоглазая кошка…
- А-а-а-а!
Очередной контакт с модельной обувью. Ведь умеют же делать, сапожники!
- Ты что, сдурела?
- Сам ты… котяра, - усмехнулась она. - Я ему о деле, а он…
Но сакраментальное "все вы, мужики, одинаковые" так и не вырвалось из ее уст. Зато много чего готово было вырваться из моих.
Ситуацию спас коммуникатор: его экранчик ожил и настойчиво запиликал нечто военное, требуя соединения с каким-то абонентом. Тайна метнула на меня грозный взгляд и ответила:
- Да?
Она слушала минуты три, часто кивая, и по мере разговора с неизвестным собеседником ее лицо постепенно смягчалось. Закончив разговор, она и вовсе просияла.
- Есть! Оказия до Беллоны - через восемь часов.
После чего смерила меня с ног до головы взглядом откровенно оценивающим, вот только по каким-то неизвестным мне критериям.
Я сразу насторожился, а Тайна ткнула пальчиком в мою предостерегающую футболку и безапелляционно произнесла:
- Но учти: тебе придется на пару часов стать гляциологом. А конкретнее - палеогляциологом. Ты, надеюсь, знаешь, что это такое?
Глава 7
Надежин. Подсолнухи теряют лепестки
Март, 2144 г.
Флагман Четвертой Межзвездной Экспедиции МКК-5 "Звезда"
Луна - Юпитер, Солнечная система
День-31
До старта я четырежды побывал на лунной орбите по делам "Звезды". Именно там полтора года шла интенсивная сборка обоих кораблей - моего и панкратовского "Восхода", и параллельно - их комплектование.
Оттуда же, с орбиты Луны, и стартовали в итоге оба наших космопоезда. Иначе и не назовешь эти конгломераты из разгонных блоков, ступеней, буксиров "Тор"… Да в некоторых ракурсах за всеми "вагонами" и самих-то звездолетов не разглядеть!
С орбиты Луны корабли уводили посредством огромных, но достаточно архаичных ускорителей на химическом топливе.
Они придали "Звезде" и "Восходу" импульс, достаточный для того, чтобы корабли набрали скорость 29 км/с - внушительную с точки зрения околоземной космонавтики начала прошлого века, но, конечно, весьма скромную даже для выхода за границы Солнечной системы.
Отработанные ускорители мы сбросили и космопоезда наши сразу заметно похудели на четыре "вагона" каждый.
Затем на "Торах" раскрылись километровые лепестки солнечных парусов и наши корабли с носового ракурса стали похожи на огромные подсолнухи.
Как только звездолеты удалились от Луны на гарантированно безопасное расстояние, мы с Панкратовым, командиром "Восхода", в первый же день полета произвели включение маршевых двигателей.
Эти включения стали первой серьезной проверкой фотонной тяги в реальной полетной обстановке. В случае возникновения каких-либо серьезных неполадок всю нашу экспедицию легко было прервать, свернуть с минимальными потерями ресурсов, а сами звездолеты возвратить на лунную орбиту. Благо пресловутая ТН - точка невозврата - ждала нас еще далеко.
Но всё прошло гладко. Маршевые отработали в штатном режиме, и мы пошли по Солнечной с весьма приличной скоростью, оставляя за кормой сто два километра пустоты каждую секунду.