В начале вторых суток полета запустился Первый Протокол и я занялся личной проверкой всех систем звездолета.
"Личной" - это, конечно, некоторое упрощение картины, потому что мне в тех или иных формах помогали все действительные члены экипажа. Только "пассажиры", то есть разнообразные ученые, включенные в состав Четвертой Межзвездной подчас из весьма странных соображений, были заняты своими делами по собственным индивидуальным программам.
Двадцать шесть дней заняла полная проверка корабля и оперативное устранение выявленных неисправностей.
Затем всем был предоставлен трехдневный отдых.
И вот сегодня, на тридцать первые сутки полета, подошло время проверочного погружения экипажа в гибернацию.
Всех, кроме меня и еще трех космонавтов - первого пилота и двух инженеров - КБТ (криобиотехник) Васильев уложил в гибернационные капсулы и погрузил в искусственный сон.
Васильев тоже ляжет в гибернацию через два дня. (Эти два дня ему потребуются на проверку всех гиберкапсул и обстоятельное изучение состояния организмов его подопечных.)
Ребятам предстоит пролежать в этой жутковатой спячке вплоть до того дня, когда мы достигнем окрестностей Сатурна. То есть примерно сто дней.
Именно там, за Сатурном, лежит точка невозврата.
За три дня до прохождения точки невозврата весь экипаж будет выведен из тестовой гибернации и подвергнут всестороннему обследованию.
Дальше, за Сатурном, Солнечная система слабо обжита и представляет собой, по выражению астрофизика Багрия, космическую целину. Плотность распределения каких бы то ни было объектов там, на целине, уже на порядок меньше, и наша "Звезда" вместе с "Восходом" должны будут ускориться пятикратно, достигнув скоростей порядка тысячи километров в секунду.
Но самое знаменательное: после Сатурна мы могли в дальнейшем рассчитывать уже только на самих себя…
Я вдруг начал отчаянно беспокоиться за свою Аленку, потому что уже дважды видел странные, совершенно одинаковые полусны-полуявь, сулившие грозы в будущем… А для опытного, бывалого космонавта подобные переживания - непозволительная роскошь, полное безобразие.
День-36
Наконец-то девятнадцать человек под чутким присмотром Васильева заняли свои места в гиберкапсулах!
Когда все "заснули комой праведников" - как шутит первый пилот, - я почувствовал просто-таки невероятное облегчение.
День-37
Несмотря на то, что тесты фотонных двигателей прошли штатно, тратить бесценную антиматерию в больших количествах обоим звездолетам пока еще рано. А вот воспользоваться различными дармовыми, сторонними источниками энергии, специально для нас предназначенными - это в самый раз!
Для начала мы пустили в дело очередные "вагоны" нашего "космопоезда".
Твердотопливные ускорители свое отработали еще на старте с лунной орбиты и были давно сброшены. Но помимо них с каждым из наших звездолетов состыкована пара ракетопланов. Они нужны прежде всего для разведки планет и для высадки на их поверхность в системе нашего назначения, но также вполне могут поработать и дополнительными источниками тяги.
Двигатели этих птичек - ядерные газофазные. В сокращении образуют довольно-таки труднопроизносимую аббревиатуру ГФЯРД.
Каждый такой двигатель изначально оснащен изрядными запасами рабочего тела и ядерного топлива. Резерв топлива такой, что в случае серьезной аварии мы все можем покинуть борт звездолета и, погрузившись на ракетопланы, долететь до ближайшей орбитальной станции. Разумеется, такая возможность сохраняется только до орбиты Сатурна. Но это тоже неплохо!
Также наши корабли располагают специальными полевыми фабриками, которые позволят нам за год-полтора наработать дополнительные объемы топлива для ракетопланов уже в месте назначения - то есть в звездной системе Вольф 359. Само собой, при условии, что там действительно есть планета с атмосферой или хотя бы со льдом на поверхности. Или, в самом худшем случае, с какими-либо минеральными ресурсами, содержащими водород или гелий в связанном виде.
Также и "Харибда", расположенная в носовой части корабля, в процессе межзвездного полета должна собирать немало водорода. Расчеты обещают, что если 90 процентов этого водорода мы будем использовать в качестве рабочего тела в маршевом двигателе, остатки газа никто не мешает накапливать про запас и постепенно перерабатывать в топливо для наших ракетопланов.
Таким образом, мы можем себе позволить истратить некоторое количество рабочего тела прямо сейчас.
Включаем ядерные двигатели ракетопланов и - вуаля! - они вполне уверенно толкают "Звезду" вперед, тоже внося свой вклад в экономию драгоценной антиматерии.
День-38
Мы уже удалились от Солнца настолько, что эффективность солнечных парусов заметно упала. Оптимизация веса велит их безжалостно выбросить.
…Что ж, сработали пиропатроны и с наших подсолнухов облетели все лепестки…
День-40
Главный наш козырь - многоразовый буксир "Тор", который все на борту, включая старшего инженера Изюмцева, ласково величают "бубликом".
Причина такого названия до неприличия проста: торообразная форма этой огромной конструкции.
"Тор" пристыкован к носовой части звездолета. При этом нос корабля проходит как раз через центр исполинского "бублика", а "дырка от бублика" закрыта нашим носовым щитом и торчащим вперед газозаборником "Харибды".
Замечательная вещь эти "Торы"! При мысли о них меня всякий раз охватывает восхищение нашей русской инженерной мыслью.
Каждый буксир оснащен восемью плазменными двигателями с внешней лазерной накачкой. На борту буксира оборудованы специальные приемники излучения, которые облучаются лазерными пушками огромных размеров, заранее размещенными вдоль разгонной траектории наших кораблей в пределах обжитой части Солнечной системы - в основном между орбитами Марса и Юпитера, на подходящих астероидах.
Работают эти лазеры с филигранной точностью. Их лучистая энергия переходит в тепловую энергию движения частиц рабочего тела и превращается в плазму, которая, вылетая из дюз буксира, в итоге толкает весь корабль вперед.
С учетом того, что масса таких источников лучистой энергии исчисляется многими тысячами тонн, я испытываю невероятное облегчение от того, что лазеры находятся за бортом наших "космопоездов". Масса такого масштаба могла бы понизить общую эффективность энергетики моей "Звезды", и без того весьма громоздкой, буквально в разы!
День-41
Разумеется, в нашем арсенале имеются и менее эффектные инструменты, рассчитанные на то, чтобы получить лишние дармовые километры скорости и, таким образом, сэкономить пару-другую килограммов антиматерии.
Для этого мы с "Восходом" совершим гравитационные маневры, используя притяжение Юпитера, а затем и Сатурна.
Целый день сегодня с пилотом и инженерами посвящаем именно этому вопросу: перепроверке всех расчетов и всех элементов траектории, связанных с юпитерианским гравитационным маневром.
Как показали уточненные параметры, мы немного, на сорок три минуты, опережаем график (имелись флуктуации плотности солнечного ветра и потому паруса "Тора" ускорили нас несколько эффективнее, чем ожидалось). Соответственно, чтобы пройти мимо Юпитера по расчетной траектории мы должны будем очень осторожно оттормозить.
Но поскольку это можно сделать как минимум двумя разными группами дюз, возникли разногласия.
В итоге решили, что начальству виднее.
Изложили свои соображения ЦУПу и Генеральному Конструктору Леониду Владимировичу Басистову, ждем ответа…
Глава 8
К Беллоне
Апрель, 2614 год
Звездолет "Михаил Гросвальд"
Планета Ружена - Планета Беллона
Согласно пояснениям Тайны, планета Беллона, куда мою спутницу неудержимо влекла интригующая история ее фамилии, а меня - бес авантюризма, представляла из себя консервы "Песок в собственном льду".
Ну то есть Беллона это и в самом деле "теплый Марс", ясно? Теплый… Но - Марс.
Забавно, кстати, что после терраформирования Марса этот термин, родившийся в теоретической астрономии экстрасолярных планет еще в начале XXI века, потерял всякий смысл. Теперь-то на Марсе и в самом деле тепло! Ну то есть как тепло? В районе горы Олимп - примерно как в Питере. Зимы на Марсе, конечно, по-прежнему холодные, но летом без пальто ходить можно.
А вот на Беллоне - холодно.
Доминирующие ландшафты: снежные поля, ледяные равнины, плоскогорья, холодные песчаные пустыни.
Над всем этим вечно дуют пронизывающие до костей студеные ветры.
Но все-таки, друзья мои, у Беллоны есть приемлемая кислородная атмосфера. Там можно дышать. Также планета находится достаточно близко к центральному светилу - красному карлику Вольф 359 - чтобы температура на экваторе никогда не падала ниже минус 15. А еще на Беллоне есть нормальные водяные океаны. Ну и сила тяжести весьма близка к земной.
А вот это всё - принципиально важные обстоятельства. Решающие обстоятельства.
Потому и не удивительно, что Беллона - ЗАВТОН. Закрытая Внеземная Территория Объединенных Наций. Планета-заповедник, если угодно.
Планета, которую Россия застолбила за собой "на вырост". И которая в будущем может покрыться сетью городков, шахт и заводов.
Это официально.
А неофициально - и это уже куда интереснее! - год назад Беллона была передана в ведение Государственного Арсенала "Геострой". Которому разрешили использовать планету как полигон для отработки новейших технологий терраформирования.
Это мне разъяснил широкоплечий краснорожий бородач-гляциолог, в компании которого мы стартовали с крохотного космодромчика на территории Старых Верфей. Серега Федотов, начальник группы исследователей беллонского шельфа, именно на сегодня выбил звездолет "Михаил Гросвальд" из научной флотилии РАН, чтобы закинуть своей группе кое-что из оборудования и продовольствия.
Понятно, что помимо шести центнеров еды "Гросвальд" тащил еще как минимум шестьсот тонн каких-то невнятных контейнеров, но именно апельсины и буженина более всего занимали внимание моего визави.
- Потому что в этой Снежети только консервы, мясоовощные концентраты да лимоны! Нормальной еды для здорового мужика днем с огнем не сыскать! - Громогласно пояснял он, силясь перекричать гудение двигателей на старте. - А мы же все-таки не сибирские плотогоны, на пеммикане мозги много не сварят!
Свой звездолетик Серега величал не иначе как "паровоз". В гляциологию был влюблен по уши. Говорить мог о ней часами - так что мне не пришлось и трех раз раскрыть рот.
Уже в первый миг знакомства Федотов страшно обрадовался, что я - не просто его коллега, но еще и с приставкой "палео-".
- Это ж просто здорово, термоядерно! - заорал он и так жахнул меня по плечу своей лопатообразной лапищей, что я едва не присел. - Ведь это ваш брат-палеогляциолог накопал еще полтыщи лет назад такого, что главные светочи тут же выдвинули Концепцию!
- Концепцию? - Рискнул спросить я.
- Ну да! Это ж вы открыли, - рокотал он, - что древние оледенения на Земле распространялись не только на сушу, но и на области глубоких полярных бассейнов. А уж континентальные-то шельфы - сто пудов! Аккурат в канун двадцать первого столетия по вашим, други, наработкам и с помощью дедуктивного метода познания мира была создана модель Панарктического ледникового покрова! Кр-р-расота! И теперь одна только наша мариногляциология чего стоит!
- Да ладно, - смущенно пожал я плечами, чувствуя, как в голове потревоженным ульем гудит и ворочается сонмище неведомых мне терминов и понятий. - Впрочем, передавайте ей привет.
Он на мгновение запнулся и посмотрел на меня тяжким взором.
- Кому передавать?
- Ну, этой вашей… Марине, - пролепетал я, с ужасом чувствуя, что ляпнул чего-то лишнего, и вот сейчас меня разоблачат.
- Петровне что ли? Бухгалтерше из третьего отряда? - Нахмурив кустистые брови, уточнил бородач.
- Ей! - Радостно заорал я, благо двигатели тут же взяли какую-то новую, нестерпимо сочную ноту, и продолжение разговора наконец-то стало невозможным по техническим причинам.
Федотов только рукой махнул: чего там, прилетишь сам и выскажешь почтение этой своей Марине.
Потом Федотов с удвоенной энергией принялся знакомить меня с последними тенденциями в области изменения рельефа нивально-гляциальных систем Беллоны как основных составляющих тамошней гляциосферы. Под аккомпанемент его здорового рокота и ровное гудение топливных насосов РАНовского звездолета я быстро задремал.
Тайна к тому времени уже перестала царапать меня уничтожающими взглядами исподлобья. Ей тоже было о чем подумать: кажется, последний звонок пришел к ней от того, кого она никак не ожидала услышать. И тем паче - получить поддержку. Поэтому я сквозь дрему видел, как изредка ее тонкие соболиные бровки удивленно приподнимались и подолгу оставались в этом привлекательном положении.
Расстояние между Руженой и Беллоной небольшое - 20 световых лет. Поэтому сам по себе Х-переход - пустяки, всего-то несколько минут. Но любой путь из одного мегаполиса в другой, как гласит древний кодекс водителя, состоит из двух неравных частей.
Первая - езда непосредственно по скоростной трассе, а вторая - углубление в пункт назначения по запутанным улицам и улочкам внутри города.
Так и нам. Федотову предстояло еще на орбите Ружены принять какие-то дополнительные контейнеры с оборудованием и, судя по тому, что для этого был избран удаленный звездный пакгауз, бородатый гляциолог не слишком-то стремился афишировать их содержимое. А я догадывался какое, судя по красному, прямо-таки багровому цвету Серегиной рожи и тяжелому, массивному носу, испещренному густой сетью алых прожилок. Впрочем, это могло быть не приметой хроника-алкоголика, а лишь следствием сурового климата ледяной планеты.
И когда мы только научимся думать о людях лучше, чем они есть на самом деле, а не наоборот?
Так или иначе, впереди нас ждали Беллона и человек по имени Николай Шадрин. Судя по всему, феноменальная личность, способная добыть для нас на пустынной заснеженной планете хороший вертолет и, как подсказывали мне тревожные предчувствия, - не только его.
Глава 9
ЗАВТОН Беллона, последний приют
Апрель, 2614 год
Афанасьевский кряж
Планета Беллона, система Вольф 359
Чего я точно не ожидал, так это нападения с земли.
Хотя какая тут земля! Сплошные снега, спрессованные свинцовыми ветрами, от которых не спасает даже крем-маска, в считаные секунды застывающая на лице веселенькой розовой личиной и делающая вас похожим на манекен. Тюбик с кремом я заблаговременно вынул из кармана стеганого полушубка и уже собрался аккуратно выдавить его на мягкую губку, как внизу, под днищем вертолета, разверзся ад.
Пологий, ничем не примечательный белый бархан взорвался фонтаном снега, и из него стремительно выпрыгнуло нечто, показавшееся мне поначалу просто большим сугробом. Сугроб, однако, был настроен весьма агрессивно: две бесформенных лапы взметнулись высоко вверх, норовя уцепиться за вертолетные лыжи.
- Костец тебя подери! - Донеслось из пилотской кабины.
Шадрин, по совместительству еще и пилот вертолета В-19, добытого на полдня всеми правдами и неправдами исключительно благодаря шарму Тайны, заставил винтокрылую машину резко вильнуть вправо и вверх, но опоздал.
Снежное чудовище повисло на правой посадочной лыже и тяжело качнуло всем своим бесформенным телом. Вертолет вздрогнул, накренился, затем кое-как выровнялся и завис над снеговой равниной.
Натужно урчали моторы.
Шадрин деловито манипулировал рукоятями и переключателями приборной панели.
Монстр же висел под нами, не издавая ни звука. Теперь я уже мог разглядеть среди косматых завитков снежно-белой шерсти горящие глаза, кожаную нашлепку серого носа, из ноздрей которого вырывался пар напряженного дыхания, и окруженные прядями белесых волос когти!
Правда обычный полярный умка, даже возрожденный в последние три столетия легендарный арктодус, даром что был и остается крупнейшим наземным хищником метрополии, вдвое уступил бы размерами снежному монстру Беллоны, чьи решительные повадки заставили нас с Тайной порядком струхнуть.
А Шадрин, мужик спокойный и основательный, расчетливо бросал винтокрылую машину из стороны в сторону, пытаясь избавиться от снежной зверюги. Будь моя воля, на всех моделях вертолетов устанавливал бы пулеметную турель под днищем на случай встречи с такими вот мохнатыми гимнастами, грузными и неповоротливыми лишь с виду.
- Их так пули не берут, - невозмутимо бросил, даже не повернув головы, Шадрин. - Надо бить в нос или глаза, там у них "треугольник смерти"… Держитесь-ка!
Он заложил крутой вираж, завалив машину набок. Точно птица стала на крыло. Поэтому я заорал уже запоздало, когда лохматые грязно-белые лапищи взметнулись над правым иллюминатором, прямо перед моим носом.
Мне даже показалось, что я слышу скрежет когтей хлада, - так зовут этого хищника снежных равнин Беллоны.
Но Шадрин-то, Шадрин!
Доверив дело автопилоту, он бросил органы управления машиной и молнией метнулся в пассажирскую кабину. В его руке что-то блестело, отливая синевой.
Я едва успел сообразить, что это устрашающего вида острога, выполненная из какого-то авиакосмического сплава, вероятнее всего титанира.
Шадрин распахнул иллюминатор - в кабину ворвались колючие снежинки и ревущий воздух.
И, когда тело нашего непрошеного "пассажира" по инерции шло раскачкой вверх, пилот хладнокровно всадил острогу в глаз хлада.
Какая твердость руки требовалась! Какой расчет! Какая взрывная сила мышц!
После чего Шадрин, не теряя ни мгновения и даже не оглянувшись на нас, чтобы насладиться произведенным эффектом, вернулся в пилотскую кабину.
Мы с Тайной видеть гибели хлада не могли, мы лишь вжимались в пассажирские сиденья, до судорог вцепившись в подлокотники…
Вертолет в последний раз тряхнуло. После чего он взмыл вверх, и мы, прильнув к застуженным стеклам иллюминаторов, увидели на снегу распростертую тушу. Она почти сливалась с окружающей ее снежной равниной. Лишь брюхо отливало грязноватой желтизной, а морду забрызгало кровью, показавшейся мне черной как капли смолы.
Едва приметной тонкой спицей торчала из черепа поверженного гиганта титанировая острога…
Шадрин сел неподалеку и, наказав нам не высовывать нос из машины, соскочил на снег.
Он пристально оглядел равнину, задерживая взгляд на каждом, самом незначительном с виду бугорке, после чего направился к хладу. Спустя пару минут мы увидели, как он призывно машет рукавицей.
Вблизи беллонский снежный монстр выглядел такой же бесформенной косматой массой. Я на минуту представил, каково было тут, на ледяных просторах, экипажу "Восхода" устраивать экстренную зимовку. По спине пробежал холодок, даром что полушубок здорово защищал от морозного ветра, лениво катившего снеговые волны на северо-восток.
- Хлады очень любопытны, да и коварства этим бестиям не занимать, - Шадрин пнул неподвижную тушу носком мехового пилотского унта. - Думаю, они пришли к зимовью твоего деда, Анна, уже в первую ночь на Беллоне.