— Ну же! Держись! — раздался рядом чей-то голос.
Рядом? Нет, ниже. Она улетала ввысь, а все остальные оставались здесь. И голос тоже.
— Пулевое ранение в правое плечо, — сказал кто-то. — Пуля прошла навылет, но кровотечение сильное. Для жизни не опасно… Да только у нее, похоже, кровь плохо свертывается. Переливание надо делать. Срочно. Иначе умрет.
— Глядите-ка, она очнулась!
— Сейчас опять сознание потеряет. Кровь так и хлещет! Довезти бы.
— «Скорую»-то вызвали?
— Да уж три раза звонили! Едут!
— А милицию?
— Звонили.
— Пока их дождешься…
Она поняла, что лежит на траве. На чем-то, лежащем на траве. Низко. Рядом земля. А хочется в небо. Некто оказался прав: определив свое местоположение, она опять потеряла сознание…
ГОЛОВА
Правое плечо болело нестерпимо. Нечто похожее было, когда маленькой девочкой она схватилась за раскаленный шампур. Ладонь тогда прожгло до мяса, и рана болела дико. Но той боли до этой все равно было далеко. Она уже поняла, что это навсегда. Пройдет время, рана затянется, а боль все равно останется. Боль и страх.
Какое-то время она не могла говорить. А так хотелось пожаловаться на боль! Болело не только плечо — болело все тело. Особенно голова. Она могла думать только о боли. В вене торчала игла, справа висела капельница, к которой тянулась прозрачная трубка. Ей все время что-то кололи -похоже, обезболивающие. Но мало. Ей было мало. Она не хотела, чтобы боль возвращалась даже на миг. Первым, кто услышал ее голос, был врач.
— Очнулась? Хорошо! Повезло тебе, Евдокия Ивановна! Довезли! Большая потеря крови. Но теперь-то выкарабкаешься! Через месяц лезгинку танцевать будешь! Рана неопасная, пуля навылет прошла. А кровь мы тебе перелили. Донору спасибо скажи, что быстро нашелся. Как дела, Евдокия Ивановна? Что молчишь? Скажи что-нибудь!
Евдокия Ивановна? Давно ее так не называли. Пересохшие губы плохо повиновались. Заговорить удалось с трудом.
— М-м-м… Я М-маргарита М-мун.
— По паспорту Евдокия Ивановна. Мужа видеть хочешь?
— М-м-м… М-мужа? Какого?
— По паспорту.
Значит, Дере. В ее паспорте штамп о браке с Альбертом Валериановичем Дере. А здесь все по паспорту. Это больница. Ее молчание было воспринято как согласие, и вскоре в палату вошел Альберт Валерианович. Он был бледен — почти как бинт, которым было замотано ее плечо. Она покосилась на плечо, на бинт, потом взглянула на мужа. Попыталась вспомнить что-то очень важное. Мешала слабость. Она плохо соображала.
— Дуся! — бодрясь, воскликнул Дере. И словно бы она получила престижную премию, а не пулю в плечо, радостно заговорил: — Вот умница! Вот молодец! Очнулась! Выглядишь замечательно!
— Оставь, — поморщилась она.
— Болит, да?
— Да.
— Вот и я им говорю: рано к тебе еще.
— Кому… им?
— Милиции. Рвутся. Стою насмерть.
— Зачем?
— Как же, Дуся? Покушение на тебя было! Журналисты с того самого дня роятся у ворот клиники. Ты опять во всех газетах! На первых полосах!
— Продал? — усмехнулась она.
— Кого?
— Меня.
— Дуся! Как ты можешь! — Дере всплеснул руками. И вновь с обидой заговорил: — Я никого к тебе не пускаю! Никаких интервью не даю! И главврач тоже! Это все их домыслы! Собирают старые сплетни. Вспомнили историю с Лимбо, с запиской. Мусолят. Знаешь, сколько мне предложили за твое фото в больничной палате? Я сказал, что ты при смерти.
— Цену набиваешь, — с трудом выговорила она.
— Да ты что, Дуся? Меня только твое здоровье волнует! Я так и сказал, чтобы тебя не беспокоили!
— Все уже продал?
— Ты о чем?
— Мои… скульптуры, — тихо проговорила она. -Сколько дали?
— Не понимаю.
— Раз я при смерти.
Дере отвел глаза, и она поняла, что попала. Подлец! Наверняка вывез все из ее мастерской! Официально они не в разводе, и он имеет на это право. Почему она этого не сделала? Почему не развелась? Как глупо! Хотелось закричать, возмутиться, но сил не было. Пусть делает что хочет. Не все ли равно? Ее волновала только боль в плече. Скорей бы уж отпустило! Остальное не имеет значения.
— Устала.
— Все, все, все. Ухожу. Отдыхай.
Дере исчез. Она вспомнила его фальшиво-бодрый голос и поморщилась. Придерживает журналистов, тянет время. Чтобы интерес не угасал. Маргарита Мун при смерти, никаких интервью не дает. Потом будет новый всплеск: очнулась! Следующий: говорит! Дает показания! Эдак она все лето продержится на первых полосах. Плечо заныло. Вошла медсестра, взяла одноразовый шприц, стала набирать в него лекарство. Маргарита вздрогнула.
— Охрана!
— Что такое? — Медсестра обернулась.
До нее вдруг дошло: покушение! На нее было покушение! Это оказались не пустые угрозы! Неизвестный предупредил, потом применил оружие. Она же чудом осталась жива! Господи! Чудом! И силы нашлись. Она закричала:
— Я требую охрану! Круглосуточно! У дверей палаты!
— Успокойтесь, вас охраняют.
— Кто?
— Милиция.
— Их нанял Дере! Я ему не верю!
— Успокойтесь.
— Меня хотят убить! Он проник сюда! В палату!
— Успокойтесь. Сейчас укольчик сделаем.
— Вы кто?
— Лена, медсестра.
Женщина приближалась со шприцем в руке. Взгляд голубых глаз, похожих на льдинки, показался недобрым.
— Нет! — закричала Маргарита. — Убийца!
Медсестра растерялась. Так и замерла у кровати, сжимая в руке шприц.
— Не подходите!
Апатия сменилась агрессией. Боль только подхлестывала ее. Маргарита Мун решила бороться за свою жизнь.
— Что случилось?
В палату влетел Дере, затем двое дюжих мужчин.
— Дуся, что? — кинулся к ней муж.
— Убийца!
— Где? — Ты!
— Она бредит! Позовите врача. Дуся, ты что-то вспомнила?
— Клара! Где Клара? Она сидела лицом к кустам! Я уверена: она видела! Она его узнала!!!
Альберт Дере при этих словах еще больше побледнел. А у Маргариты начиналась лихорадка, щеки ее раскраснелись. В палату вбежал врач.
— Что случилось?
— Да вот: бредит! — пожаловался Дере.
Врач подошел, положил руку ей на лоб.
— Э-э-э, Евдокия Ивановна! Температура поднимается! Муж прав: у вас, милая, бред. Лена -укол.
— Да она ж кричит. Отказывается.
— Что такое?
— Это и в самом деле медсестра? — подозрительно спросила Маргарита.
— Ну конечно!
— Давно она у вас работает?
— Э-э-э… Лена, сколько?
— Пять лет.
— Вы слышали? Пять лет!
— Колите.
Тонкая игла вошла в вену. Боли она не чувствовала. Даже на комариный укус не тянет. Правое плечо — вот где боль!
— А охрана у дверей палаты круглосуточно? -спросила, пока медсестра вводила лекарство.
— Конечно! — заверил Дере.
Лена аккуратно вынула иголку из вены и отошла. Маргарита Мун опять почувствовала апатию. Сейчас начнет действовать лекарство. Сейчас… Ее глаза закрылись сами собой.
Прошла неделя. К ней по-прежнему никого не пускали. Никого, кроме мужа. О Сеси она не думала. Последний их день начался ссорой, а закончился покушением на ее жизнь. Порою она думала — вяло, сквозь дрему, — что Сеси уже съехал. Ушел из ее жизни. Как-то само собой получилось. И хорошо.
Через неделю жар спал, ей стало лучше. Видя, что она успокоилась, Альберт Дере приободрился. Вот тогда она и задала ему два главных вопроса.
— Это ты дал мне кровь?
Она помнила его бледность в тот день, когда Дере впервые вошел к ней в палату. Муж замялся.
— Алик?
— Нет. Не я. У меня другая группа крови. Дуся, поверь, я отдал бы тебе все до капли, если бы это было возможно. Если бы моя кровь…
— А кто?
— Сеси, — поморщившись, сказал Дере.
— Сеси?!
— Ну да. У него тоже вторая положительная. Ему позвонила Клара…
— Клара? А где, кстати, Клара?
Это был второй главный вопрос.
— Видишь ли… — Дере опять замялся. — Похоже, что Клара прячется.
— Прячется?! — удивилась Маргарита.
— Она ведет себя странно. Ее ведь милиция ищет.
— Клару? Милиция?
— Ну да. Она ведь главный свидетель. Но Гатина отсиживается в загородном доме и никого к себе не пускает. Даже журналистов. И к следователю не является. Игнорирует повестки.
— Так на нее не похоже. Я про журналистов. Клара обожает внимание прессы, охотно позирует для светской хроники.
— А я что говорю? Но сейчас она утверждает, что боится покушения. На себя, любимую.
— Покушения? — в который раз за день удивилась Маргарита.
— Ну да. Она же — свидетель!
— Выходит, Клара его видела?
— Пока она молчит. Я же говорю: ведет себя странно.
— Я подозревала, что она замешана в истории с записками. — Маргарита нахмурилась. — И с Лимбо. Что именно Клара разбила скульптуру и угрожала мне.
— Клара разбила Лимбо? Я ее ненавижу, но… Надо же быть объективными! Это сделал мужчина! Тут сила нужна. И на кровати… Ты понимаешь, о чем я…
— Клара разбила Лимбо? Я ее ненавижу, но… Надо же быть объективными! Это сделал мужчина! Тут сила нужна. И на кровати… Ты понимаешь, о чем я…
— Стрелял тоже мужчина. Потому что Клара сидела в это время напротив меня.
— Сообщник? — Дере подался вперед. В его глазах вспыхнул охотничий азарт. — Выходит, их двое? А как все было обставлено!
— Что ты имеешь в виду?
— Ну как же? Она заманила тебя в уединенное место. Заметь — не назначила встречу в ресторане, где много людей. Мотель, вокруг лес. Затащила в самую дальнюю беседку…
— Беседку выбрала я.
— А кусты вокруг тоже ты выбрала? Он ведь прятался в кустах.
— А что говорит охрана мотеля? У них же есть охрана?
— Разумеется. — Дере кивнул. — Но сама посуди. Они стараются не маячить около беседок. Не распугивать клиентов. Ты представляешь, какой у них контингент? Состоятельные женатые мужчины со своими юными любовницами, замужние женщины, устраивающие тайные свидания, пока благоверные в командировке. Ты еще не знаешь, сколько стоит один час пребывания в номере мотеля! А я справлялся. Это дорогое удовольствие, Дуся. Поэтому клиентов они не нервируют. Ресторан — да. В холле на первом этаже охрана круглосуточно. Но у беседок… К тому же было еще светло. Кто мог подумать, что в светлое время суток кто-то решится на покушение?
— Он все рассчитал. Все знал. Он бывал в этом мотеле и раньше. И откуда-то узнал, что именно в этот день туда приеду я!
— Это не наше с тобой дело, — быстро сказал Дере. — Ловить убийцу. На то есть милиция. Они должны собирать информацию и на основании нее делать выводы. Кстати, они давно тебя добиваются. Я думаю, что настал момент…
— Хорошо. — Она кивнула. — Я готова дать показания.
— Ты должна сказать то же самое, что сейчас говорила мне. О Кларе. О своих подозрениях. — Тон Альберта Валериановича был наставительным.
— Я хочу домой.
— Что?!
— Сколько мне здесь валяться? Доктор сказал, рана не опасная. И температура спала. Я чувствую себя сносно. А дома и стены помогают.
— Дуся, ты еще слишком слаба.
— Я хочу домой. И круглосуточную охрану.
— Э-э-э… Я думаю, что еще недельку…
— Но не больше. Слышишь? Или… Десять дней. Я проведу здесь ровно десять дней, ни днем больше. Этого достаточно.
— Дуся…
— Найми сиделку.
— Э-э-э…
— Ну, что такое? — нетерпеливо спросила она.
— Есть один скользкий момент.
— А именно?
— Как быть с Сеси? Ведь нас… э-э-э… двое.
— Ну и что?
— Куда ты хочешь вернуться? В московскую квартиру или…
— В загородный дом, разумеется! Не могу же я летом, больная, валяться в московской квартире! Мне воздух нужен. Сосновый бор. Я могла бы потихоньку гулять.
— Тогда оттуда должен уехать Сеси. Он еще там, потому что… э-э-э… Ты не отдавала соответствующих распоряжений. Скажи ему — пусть убирается!
— С какой стати?
— Выходит, я должен жить втроем? — взвился Дере. — Я, ты и этот щенок?! Но я твой муж! По закону!
— А Сеси дал мне кровь, — напомнила она.
— Это потому что группа совпала! Если бы у меня была вторая положительная, я тоже дал бы тебе кровь!
— И после этого я должна выкинуть его из дома? Алик, ему некуда идти. Он съехал с квартиры, которую снимал.
— Это его проблемы!
— Алик!
— Евдокия Ивановна!
— Должно же в тебе быть хоть что-нибудь человеческое?
— Человеческое?! А как ты со мной поступила? По-человечески? А он? Я должен его возлюбить после этого? Ну уж нет! Я его ненавижу!
— Я догадываюсь, почему тебе так мешает присутствие Сеси, — тихо сказала она.
— Почему?
— Ты жалеешь, что я не умерла, да? Я помню наш разговор в тот день, когда меня… Когда в меня стреляли. — В горле словно бы опять застрял комок, она судорожно сглотнула. — Некто не оставил надежды со мной расправиться. То, что я еще жива -случайность. Если это ты, то Сеси тебе мешает…
— Дуся!
— Мешает, — твердо сказала она. — Он будет лежать у дверей моей спальни, и ты ничего не сможешь сделать.
Она ожидала, что сейчас Альберт Дере начнет кричать. Но он еле слышно спросил:
— А если это он?
— Я не поняла…
— Ты не допускаешь другого варианта? Что он хотел тебя убить, а я ему мешаю? Тебе придется выбирать, Евдокия Ивановна. Руководствуясь только своей интуицией. Кому ты больше веришь? Человеку, который прожил с тобой пятнадцать лет, или…
— Вот потому я и хочу, чтобы вы оба были рядом. На моих глазах. Чтобы один другому мешал.
— Вилка! — Дере вдруг рассмеялся.
— Что ты сказал?
— В шахматах это называется вилкой. Жаль, Дуся, что ты не играешь в шахматы. Конь одновременно нападает на две ладьи, и одной приходится жертвовать. Но коню, то есть тебе, угрожают. Позиция сложная. Если не будет коня, то и обеим ладьям ничего не грозит. У меня нет доказательств, что в тебя стрелял Сеси. И я знаю, что не стрелял сам. Но я думаю, что тебе угрожает Клара.
— У меня тоже нет доказательств, — сказала она. -Что ты не стрелял. Я ведь знаю, что тебе моя смерть выгодна как никому.
— Значит, ты мне больше не доверяешь?
— Нет.
— И что же мы будем делать, Дуся?
— Поедем жить втроем. Все равно спать я буду одна. — Она усмехнулась. — Плечо болит.
— А если Сеси не согласится?
— А вот мы проверим…
Нельзя сказать, что Сеси воспринял новость с энтузиазмом. Его наконец допустили в палату к больной. Лечилась она с комфортом, Дере постарался. Или грехи замаливал? Отдельная палата, холодильник, телевизор.
— Как дела? — спросил Сеси.
И присел на стул, рядом с ее белоснежным ложем. Ей показалось, что за эту неделю он поблек и похудел. Уже не выглядел таким хорошеньким, похожим на Купидона, и беспечным. Тетива лука, его тонкая нижняя губа, натянулась до отказа, словно Сеси сейчас заплачет.
Он не бодрился, как Дере, не отводил глаз, и ей стало неловко. Сколько они не виделись? Неделю? А как не было ничего! Попытайся Сеси ее поцеловать — и она бы засмущалась. Но он таких попыток не делал.
— Я знаю, что ты дал мне кровь…
— Пустяки.
— Тебе Клара позвонила?
— Да.
— Ты был дома?
— …Да, — с легкой заминкой сказал Сеси.
— И не удивился?
— Да. То есть раньше я думал, что это несерьезно. Но теперь… Прости.
— Я вижу, ты спокоен. За мою жизнь.
— Скажи… — Он опять замялся. — Ты не видела того, кто стрелял?
— Если бы я его видела, он бы уже сидел в тюрьме!
— Значит, тебе ничто не угрожает. — Сеси усмехнулся.
— Что ты сказал?!
— Да так.
— Ты что-то знаешь?
— Нет.
Вот теперь Сеси отвел глаза. Маргарита уже поняла: его что-то мучает. Но говорить об этом он не может. Кто-то железной рукой держит Сеси в узде. И он упрямо отводит взгляд. Не хочет, чтобы она увидела его страх.
— Сеси, Сеси! — Она покачала головой. — Лучше бы ты рассказал мне все! Неужели это такая страшная тайна? Сеси?
— Тебе надо окрепнуть, — мягко сказал он и поправил сползающее на пол одеяло. — Ева, я соскучился. Мне плохо без тебя.
— Почему ты не съехал?
— Я же сказал: мне плохо без тебя.
— Значит, ты решил остаться?
— Я люблю тебя.
Она почти поверила. Потому что хотелось. Он же, как всегда после этих слов, потянулся к ней. Маргарита не отстранилась. Теперь ей предстояло сказать ему самое важное. Поцелуй длился долго. Когда Сеси выпрямился, она сказала:
— Дере будет жить с нами.
— Что-о?!!
— За мной нужен уход.
— А при чем здесь твой муж? — Сеси заволновался. — Наймем сиделку.
— Я же не могу ему отказать. После того, что случилось. Ведь он мой муж.
— А он очень хочет переехать к нам? — зло спросил Сеси.
— Да.
— Вот сволочь!
— Сеси!
— Он что — не понимает? Ведь он будет нам мешать! Он это нарочно!
— Я ничего не могу сделать.
— Можешь! Подай на развод!
— Сеси… Неделю назад в меня стреляли.
— Прости. — Он сразу сник. — Я понимаю. Очень болит? — Она кивнула. — Твой муж воспользовался моментом. Ну, хорошо. Я-то что могу? Все твое: слава, деньги, дом. Отсюда ты вернешься домой вместе с мужем. Скажи только, что это ненадолго.
— Как только ситуация прояснится… То есть как только я поправлюсь, Алик уедет.
— И ты подашь на развод?
— Да, — легко пообещала она.
На этом их свидание закончилось. Тем временем своей очереди с нетерпением ждал другой визитер. Как только Сеси удалился, в палату, где лежала Маргарита, стремительно вошел мужчина -на вид лет тридцати, плотного телосложения. Скульптор Маргарита Мун тут же отметила круглые щеки и какие-то женские брови вошедшего. Точно так: дутой. Соболиные. Пока она разглядывала эти редкостные брови, плотный мужчина громко заговорил, почти закричал:
— Ну наконец-то! Добрался-таки до вас, Евдокия Ивановна! У вас прямо не муж, а цепной пес! Я было подумал, что он нарочно тормозит следствие!