— Выходит, правду в газетах писали? Во дает! -восторженно сказал Дроздов. — Со статуей, извиняюсь, сношаться! Надо проверить по базе незакрытые уголовные дела. А вдруг за ним еще что-нибудь числится? Маньяков развелось — жуть!
— Социальный кризис, — промямлил Гатин. -Люди, не нашедшие места под солнцем после того, как сменился строй, впадают в глубокую депрессию. Отсюда и…
— Пить надо меньше, — отрезал Дере.
— Я хочу его видеть! — заявила Маргарита.
— Кого? — Дроздов вновь вытаращил глаза.
— Сеси.
— Спятила! — констатировал Дере. — Вы бы слышали, что она мне говорила в машине! Мне надо срочно показать жену психиатру. Возможно, это последствия ранения.
— Мне пуля попала в плечо, а не в голову, — сухо сказала она. — Кто-то должен его выслушать.
— Его выслушает следователь, — усмехнулся капитан Дроздов. — Не беспокойтесь. Они будут долго беседовать. И неоднократно. А потом его выслушает суд. Может, и сжалится.
— Сколько ему дадут? — тихо спросила она.
— Лет десять, — заверил Дроздов. — Сами считайте. Воровство — раз. Покушение на жизнь — два. И убийство свидетеля. Нет, десять мало, — после короткого раздумья сказал капитан.
— Я хочу свидание.
Дроздов переглянулся с Альбертом Валериановичем и сказал:
— Это не мне решать. Он в СИЗО. Обратитесь к адвокату. К следователю. В прокуратуру. Кстати, и бумаги ваши я туда передам. Свяжусь с агентством, найду детектива. Устроим им очную ставку. — Он возбужденно потер руки. — И дело пойдет! Симонову крышка! Так ему и надо! Не люблю альфонсов!
— Дуся, пойдем, — позвал Дере. — Ты устала. Тебе надо домой.
Она и в самом деле почувствовала: устала. Как выжатый лимон. Алик прав: надо домой. Она кивнула. И капитан Дроздов отпустил с миром. Дере заспешил к дверям. И тут зазвонил телефон на столе у Дроздова.
— Да. Я. Что говоришь? Нет, нашли только одну стреляную гильзу. А почему ты спрашиваешь? Да точно! Я тебе говорю: все обшарили! Черных на коленях ползал, а ты его знаешь. Нет, картину не снимали. Пейзаж, говоришь? Хозяйка рисовала? Ладно, разберемся. Спасибо.
Она поняла, что звонит Давид. Что-то он нашел при осмотре холла в особняке Гатиных. Но почему они не нашли? Милиция? Странно все это.
У ворот они попрощались с Платоном.
— Поеду в московскую квартиру, — вздохнул тот. — Завтра на работу. Делать ничего не хочется. В душе пустота с тех пор, как умерла Клара. Но -надо.
— Звони, Платон, — сказала ему вслед Маргарита.
— Ну, разумеется, — не оборачиваясь, ответил Гатин.
Она почувствовала: все. Их связывала только Клара и ничего больше. Они с Платоном Гатиным никогда не были друзьями.
В машине она не выдержала и расплакалась. Да что там! Разревелась, привалившись к Давиду. Дере злился, но ничего не мог поделать. Он вел машину, а у жены случилась истерика. Рядом оказался Давид, и теперь женские слезы орошали его рубашку. Все, что смог сказать Альберт Валерианович:
— Поплачь, Дуся, тебе станет легче.
Все-таки ее роман закончился бездарно. Но жизнь продолжается, Гатин правильно сказал. Надо взять себя в руки…
Утром следующего дня она бродила по дому вялая, полусонная. Альберт Валерианович вел себя на удивление тихо. Ей показалось, что он чего-то ждет от нее. Морщила лоб: чего? Дере не говорил ни слова.
День прошел как обычно. Хозяйка сидела в саду в шезлонге с газетой в руках и делала вид, что читает. Дере, не любивший яркого солнца, скрылся в тени, на веранде, и тайком следил за ней оттуда. Давид держался поодаль. Пока она его не окликнула:
— Давид?
Он тут же подошел. Присел на траву рядом с ее шезлонгом, посмотрел снизу вверх. Краем глаза она заметила, как Дере метнулся к окну.
— Вы что-то хотели, Маргарита Ивановна?
— Да. Я хотела спросить: что ты нашел в холле у Гатиных? Ведь ты что-то нашел?
— Да. — Давид кивнул. — Улику. Как говорят в детективах, ключ к разгадке. Теперь этот ключик вроде бы у меня в руках.
— Но почему ты сразу не позвонил Дроздову?
— Я тугодум, Маргарита Ивановна. Мне надо все осмыслить… Странно все это.
— Что странно? — Она в упор посмотрела на Давида.
— Убийство Гатиной. Скажите, Альберт Валерианович — хороший хозяин?
— В каком смысле?
— В смысле утюг починить, гвоздь в стену забить.
— Ты знаешь, да. — Она оживилась. — Алик, как это говорят, мужик с руками. Готовить он не умеет, говорит, не мужская это работа. Но что касается починки крана или мелкого ремонта в доме -это он может. И может хорошо.
— Жаль, что оно так. — В голосе Давида она уловила разочарование.
— Почему?
— Это разрушает мою версию. А я уж было подумал…
— Давид, скажи прямо: что ты нашел?
— Было два выстрела, — медленно сказал Давид. — Скол на потолке.
— Ну и что?
— А вторую гильзу не нашли.
— Ну и что? — повторила она.
— Значит, ее спрятали.
— Ну и что, Давид?
— Зачем это делать Симонову? Ему-то какая разница, два выстрела или один?
— Может, плохо искали?
— Черных? Плохо искал?
— Да, на него это не похоже.
— То-то и оно… — Давид тяжело вздохнул. — Значит, надо думать дальше. Ключ есть, а где замок? Нет замка! Значит, и дверцу открыть я пока не могу. Позвольте я поправлю зонт. — Он поднялся. — Врач не велел вам долго быть на солнце, а тень уже ушла в сторону.
Он встал, потянулся к зонту и мощным телом закрыл ее от веранды. Минуты не прошло, как к ним уже несся Альберт Валерианович Дере.
— Дуся!
— Что, Алик?
— Он стоит к тебе слишком близко! — Дере указал на Давида, все еще возившегося с зонтом.
— Ты совсем обезумел от ревности.
— Я хочу, чтобы он уехал! — заявил Дере. — Преступник в тюрьме, какой смысл держать телохранителя?
— Если Маргарита Ивановна велит, я уеду, -тихо сказал Давид.
— Нет. Я хочу, чтобы ты остался.
— Значит, остаюсь.
— Но зачем? — Дере начал кипятиться.
— Я хочу раскрыть тайну гибели Лимбо.
— Тайну? — Маргарита оживилась. — Ты тоже думаешь, что Клара и Сеси здесь ни при чем?
— Нет никакой тайны! — заорал Альберт Валерианович. — Ты что, не понимаешь?! Это всего лишь предлог! Он же просто не хочет уезжать отсюда!
— Алик! Перестань кричать!
— Да он же ходит за тобой по пятам!
— Это его работа.
— Да он же в тебя влюблен! У него на лице все написано! Неужели ты ничего не замечаешь?! Только слепой этого не заметит! И то заметит! Потому что он дышит, как… Да оставь ты в покое зонт!
Она посмотрела на Давида. Тот молчал. Его рука сжимала ручку пляжного зонта. Она растерялась. И как себя вести в такой ситуации? Единственный способ выбраться из щекотливого положения — это свести все к шутке.
— Алик, ты увлекся пиаром. Ты мыслишь так же, как репортеры желтой прессы. Если у певицы есть продюсер — значит, она с ним спит. Если за звездой по пятам ходит телохранитель, он обязательно влюблен в объект, который охраняет. Это штампы. Или ты готовишь очередной скандал? Это что — игра такая? Муж ревнует к телохранителю! Драка за тело звезды! Ха-ха! И когда мне ждать папарацци? Ты скажи! Может, они в окне соседнего дома? Или на крыше? Я завтра снова буду на первых полосах?
Она начала вертеть головой: ну, где папарацци? Где?
— Ха-ха, — поддержал ее Давид. Но смех его прозвучал механически.
— Не смешно, — буркнул Дере.
— Ты так переменился за последние три месяца! Всегда был сдержанный, рассудительный. Спокойный. А теперь постоянно кричишь. Всех подозреваешь в заговоре. Постой… Когда же это началось?
— Когда?! Да после того, как ты сошлась с этим мальчишкой! Я изменился! Я! Да я просто хочу тебя спасти! Но ты меня словно не слышишь! Оглохла и ослепла! Поэтому я и кричу! Могу еще и руками помахать у тебя перед носом! Эй! Евдокия Ивановна! Проснитесь!
Он и в самом деле замахал руками, словно ветряная мельница крыльями.
— Алик, я все поняла. Успокойся.
— Тогда почему… — Дере опустил руки и перевел дух. — Почему Давид все еще здесь?
— Тебе же сказали: он хочет раскрыть тайну гибели Лимбо. И убийство Клары.
— Что, там тоже есть тайна? — Дере хмыкнул.
— Обстоятельства ее смерти странные, — заговорил Давид. — Позвольте я объясню.
— Не желаю ничего слышать! — Альберт Валерианович демонстративно закрыл уши. — Не желаю!
Он повернулся к ним спиной и широко зашагал к дому. Маргарита задумчиво смотрела вслед мужу. Потом тихо спросила Давида:
— Как ты думаешь, мне следует с ним помириться или развестись?
— Вы у меня спрашиваете?!
— А у кого? Раньше у меня была подруга. -У меня был Сеси. Теперь — никого. И что мне делать?
— Вы нарочно меня дразните? — догадался Давид. — Женское кокетство. Такая умная женщина -и так глупо себя ведет. Я завтра же уеду.
— И оставишь меня на съедение маньяку?
— И оставишь меня на съедение маньяку?
— Да будет вам завтра маньяк!
Давид рассердился. И отошел на нее на безопасное расстояние.
Она тоже разозлилась: ах, вот как! С ней так нельзя. Недомолвки, тайные взгляды издалека. Если он по-прежнему будет с ней обращаться как с хрустальной вазой, пусть лучше уезжает. Она ни полшага не сделает навстречу. Это ее позиция, так было и так будет. Всегда. Если он этого не понимает — пусть уезжает. Она встала и направилась к дому — мириться с Дере.
Альберт Валерианович пил на кухне безалкогольное пиво из запотевшей бутылки. Только-только взял из холодильника. Она вошла, села напротив, вздохнула и сказала:
— Алик, у тебя горло заболит. Пиво холодное.
— Ну и пусть, — буркнул Дере. — Быстрее сдохну.
— Не глупи.
— Отстань!
Молчали. Он демонстративно пил пиво, она вертела в руках чайную ложечку, тщетно пытаясь ее согнуть. Зато ее пальцы постепенно нагревались. Дере какое-то время смотрел на ложечку в ее руке, потом размеренно сказал:
— Надо что-то решать.
— Что?
— Решать тебе. Мое терпение тоже не беспредельно. Погуляла — и хватит. Но если ты будешь делать это постоянно, да еще у меня на глазах жить с любовником, я этого терпеть не буду. Я завтра уезжаю, Дуся.
— Давид сказал то же самое.
— И что ты решила?
Она встала. Подошла, обняла его здоровой рукой за шею. Дере не шевелился. Она нагнулась и поцеловала мужа в макушку. Потом улыбнулась: а там намечается лысинка! Будет как Карла Янович. Шляпу носить придется.
— Дере, Дере. Какой же ты глупый! Ну разумеется, я выберу тебя!
РОТ
Вечером она сказала Давиду, стараясь не смотреть ему в глаза:
— Ты не мог бы переночевать сегодня на первом этаже? В гостиной или в мастерской. Где хочешь. Дом такой большой.
— Не понял?
— Видишь ли, в моей спальне будет Альберт Валерианович, и…
Она замялась. Ну что тут еще объяснять?
— Вот теперь понял, — кивнул Давид. — Ну что ж, все логично. Он муж.
— Вот именно.
— Я лягу на веранде. Можно?
— Ну конечно! Тебе, должно быть, понадобится раскладушка?
— Не беспокойтесь обо мне. Матрас на полу расстелю — и довольно.
— Но ты не уедешь?
— Я обещал вам маньяка. Вы мне за это деньги платите. Получите — и мы расстанемся.
— Значит, Сеси не маньяк?
— Он несчастный юноша, которого, как и меня, жестоко обманули, — усмехнулся Давид.
— По-моему, я тебе ничего не обещала, — тихо сказала она.
— А я и не вас имел в виду.
Как ни странно, поговорить с Давидом было проще, чем объясниться с Дере. Как сказать? «Тащи свои вещички в мою спальню»? Или: «Займи свое законное место»? А может: «Прости меня, я больше так не буду»? После ужина она сказала нейтрально:
— Алик, диван в гостиной неудобный. У тебя, должно быть, спина болит. Я видела, как ты сегодня утром морщился, когда делал зарядку.
— Я абсолютно здоров, — отмахнулся Дере. Потом сообразил: — Это что, приглашение? Разумеется, кровать в твоей спальне гораздо удобнее! А главное — она такая широкая!
Она молчала.
— Так я перебираюсь туда?
Она молчала.
— Вот и отлично! — обрадовался Дере. — Я рад, что ты наконец догадалась!
Ах, вот чего он ждал! Вот почему смотрел на нее с таким видом! Досадная помеха — Сеси — устранена, извольте дать мне мой сахарок! Он ждал поощрения! Маргарита думала, что ее муж умнее. Но — похоже, что ревность отшибает мозги. Потому что Альберт Валерианович не преминул сказать Давиду:
— Диван в гостиной неудобный. Постели матрас, иначе спина заболит. А я перебираюсь в спальню к моей жене! И мне желательно, чтобы ты нам не мешал!
— Я все понял. Маргарита Ивановна мне уже сказала, — спокойно ответил Давид. Его лицо словно окаменело.
— Замечательно! Все точки над i расставлены! А жизнь-то, похоже, налаживается! — И весело насвистывая, Альберт Валерианович удалился.
В десять вечера супруги уединились в спальне на втором этаже. Альберт Валерианович все делал обстоятельно. Перестелил постельное белье, взбил подушки, принес второе одеяло. Не набросился на нее с порога. Лег в пижаме, хотя в комнате было жарко, и заботливо спросил:
— Как твое плечо? Тебе не надо делать резких движений.
Это значило: если ты не в настроении, я просто могу полежать рядом, мне сейчас и этого довольно. Все остальное она знала наизусть. Ее поцелуй в губы означает согласие. Раздеться он должен первым. Позаботиться о том, чтобы она не забеременела, тоже должен он. Это не страсть, это ритуал. Примирение супругов. Им в равной степени этого не хочется, но таковы правила игры. Ни разу в жизни муж не дал воли чувствам. Даже в момент, когда человек, казалось бы, не в состоянии себя контролировать, не стиснул ее так, чтобы стало больно или остались синяки на теле. Не закричал что-нибудь неприличное или хотя бы «мама!» Ее так и подмывало спросить: «Алик, как тебе это удается? Человек ли ты? Может, машина? Если расковырять в тебе дырочку, не обнаружится ли внутри скрытый механизм?» Они прожили вместе пятнадцать лет и все равно друг друга стеснялись. Старались сделать все побыстрее и попроще.
Одно время она даже думала, что у мужа любовница. Как-то он должен расслабляться. Где-то и с кем-то. Потом поняла: Дере с этой женщиной не спит. Это платонические отношения, которые нужны ему, как воздух. Чтобы жаловаться на жену. И сохранять иллюзию независимости. Мол, если ты меня прогонишь, мне есть куда идти. Или: не думай, что ты пуп земли, и я тоже кому-то нужен.
Сегодня она думала о Сеси. Это было неприлично, но муж ведь не мог подслушать ее мыслей. Сеси был лучшим любовником из всех, которые у нее когда-либо были. Их было мало. До Альберта Валериановича, сам Альберт Валерианович и Сеси. Но она все равно знала, что лучше него не было и не будет. И пробовать нечего. Страсть между ней и Сеси вспыхивала мгновенно. Даже если она устала и ей не хотелось, он добивался того, чтобы желание приходило, и разрядка наступала для обоих.
«И как я буду без этого жить?» — подумала она, не открывая глаз. Алик уже лежал рядом; он всегда держал паузу перед тем, как пойти в душ. Ей казалось, что он следит за ней — тайно, из-под опущенных век. Или чего-то ждет. Но чего? Комментариев?
— Все в порядке?
— Да. Все хорошо.
— Я не сделал тебе больно?
— Нет, что ты! Ты был очень осторожен.
Он наконец ушел. Маргарита повернулась на бок, застонала и впилась зубами в подушку. Так ей захотелось укусить мужа. До крови. Хотя он и не сделал ей больно. Но приятно не сделал тоже. Он не сделал ничего. Пострадала подушка. Как всегда, она быстро успокоилась. Это не смысл жизни. Не трагедия. Миллионы женщин живут так же. От этого не умирают. Напротив, становятся сильнее. Она тоже будет сильной. И будет, как и прежде, работать. Кто сказал, что та, прежняя жизнь была плоха? О скульпторе Маргарите Мун писали, ее работы покупали, ей завидовали. Клара, к примеру.
Она вздрогнула. Клара и Дере! Пора узнать их тайну. Момент подходящий.
Альберт Валерианович вернулся, довольный собой. Теперь он лег в постель без пижамы, в одних трусах. Она с удовольствием потянулась губами к его прохладной, душистой коже. Муж пользуется дорогой парфюмерией, не курит, бегает по утрам, делает гимнастику и отлично выглядит. Мышцы у него упругие, кожа на удивление гладкая, и даже на груди почти нет волос. Она медленно стала целовать его грудь, легонько и нежно дотронулась губами до сосков. Дере вздрогнул.
— Я не понял.
— Нет, ничего.
Она отодвинулась. Ну почему как только все заканчивается и он приходит из душа, ей его хочется? И почему после этого он ложится в постель без пижамы и ведет себя как человек? Уже не боится что-то в ней сломать, как-то обидеть. Может, им вместе сходить к психотерапевту, поговорить об этом? Она чуть не рассмеялась от этой мысли. Дере ненавидит врачей! Затащить его к любому из них невозможно, даже к психотерапевту, который не лезет в рот, не пальпирует и не делает уколов. Улыбку Дере уловил.
— Тебе весело? Я тебя рассмешил?
— Нет. Мне просто… Радостно, да.
— Значит, я тебя обрадовал? Мне кажется, что все налаживается.
— Да. Я тоже так думаю. Алик…
Она сделала паузу, давая понять, что пришло время для важного разговора.
— Что такое? — Дере сразу насторожился.
— Клары больше нет. Я думаю, нет смысла хранить тайну.
— Какую тайну?
— Из-за чего вы с ней враждовали?
— Ах, это… — протянул Дере. — Разве она тебе ничего не рассказывала?
— Нет.
— Надо же! — Он усмехнулся. — Гатина, у которой язык за зубами не держится, молчала почти двадцать лет!
Он говорил о Кларе так, будто та была жива.
— О чем она молчала? — настороженно спросила Маргарита.
— О нас с ней, — нехотя сказал Дере.